355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Бахрошин » Марьинская Аномалия » Текст книги (страница 3)
Марьинская Аномалия
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 17:42

Текст книги "Марьинская Аномалия"


Автор книги: Николай Бахрошин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Нет, она ничего не понимала. Словно в тумане все. Смутно вспоминалось болото, деревянный дом лесника, какие-то вооруженные люди. Выходит, она тоже была на этом болоте, но зачем? Незачем ей там быть.

Когда Трошкин приказал ей следить за приезжим экстрасенсом, она восприняла это задание как легкое. Мало ли перевидала она подобных чудаков, специалистов по запудриванию мозгов. В том числе и себе. Себе – в первую очередь.

Ну следила. Ну и что?

Ничего. Настолько ничего, что даже страшно. Неуютно как-то. Словно провал. Словно взяли и стерли кусок памяти. Ерунда, конечно, разве такое возможно? Никак не возможно, уж кому знать, как не ей.

Сидя на жесткой откидной скамейке в салоне вертолета, Аня пыталась взять себя в руки и сосредоточиться. Это у нее не получалось. Перед глазами лишь отчетливо возникали огромная фигура и красивое, мужественное лицо с детскими голубыми глазами. Она сосредоточенно пыталась вспомнить, где она видела этого человека. Вспомнить не удавалось. Только было стойкое ощущение, словно она потеряла что-то важное и очень хорошее.

Отвернувшись от руководства, старший лейтенант смотрела через иллюминатор на землю. С высоты все казалось игрушечным. Блестела на солнце извилистая лента речки Марьи, домики села Оладушкино смотрелись сверху как спичечные коробки. Церковь на окраине села, поля, лес. Вон сразу за деревней полетел над лесом Змей Горыныч, лениво махая крыльями, как голубь, обожравшийся на помойке…

Стоп! Какой Змей Горыныч? Аня вздрогнула и на миг закрыла глаза. Потом осторожно открыла.

Ерунда, конечно. Померещилось. Нервы. В отпуск ей пора, вот что. На Черное море, на белый песок, под горячее солнце юга. Две недели назад, на рынке, она и купальник видела подходящий. Дорогой, правда, но стильный, как будто фирменный. Продавец еще скидку обещал. Лично ей.

Через полчаса они прилетели. Вертолеты приземлились на тайном военном аэродроме, о существовании которого в области мало кто знал, но все догадывались.

Спецназовцы быстро выгрузились и удалились, громко топая тяжелыми ботинками по бетонным плитам.

На взлетной полосе остались только высокое начальство и Трошкин с Аней.

Генерал-майор Кабзюк, человек в органах известный, легендарный диверсант-разведчик времен «холодной войны», топтался на бетоне и оглядывался вокруг с видом маленького ребенка, уснувшего дома, а проснувшегося в дремучем лесу. Странный взгляд для сурового генерал-майора государственной безопасности. Нехарактерный. На лице у него было написано искреннее непонимание того, что он тут делает и что тут вообще происходит.

Подполковник Черный, его референт, тоже не понимал. Но по его лицу было видно, что он поймет и сделает выводы. Со всеми вытекающими последствиями. Для многих. А для здесь присутствующих – в первую очередь. Где, значит, вакантная должность начальника районного отделения? В Нарьян-Маре? Хороший климат, бодрящий, холодильник можно с собой не везти…

Ушлют куда-нибудь, как пить дать ушлют к черту на кулички охранять от врагов внешних и внутренних берега Северного Ледовитого океана, обреченно думал Трошкин. Что, собственно, случилось и почему его должны услать куда подальше, Трошкин тоже не понимал. Но от этого было не легче. Еще хуже. Как туман в голове.

Это неудивительно. От себя могу добавить, что любой гипервнушитель побочным действием все-таки обладает. Что бы ни говорили о гуманности этого вида оружия, чувствуешь себя после него как пыльным мешком по голове получил.

Когда Добрыня приказал им всем убираться и все забыть, забыли они не все. Только главное. Какие-то обрывки все равно остаются в памяти. Это как заноза в пальце: найти не можешь, но постоянно ею обо что-то цепляешься. По себе знаю.

Генерал Кабзюк сделал три шага вперед и три назад. Опять задумчиво остановился, сосредоточенно разглядывая пыльные бетонные плиты аэродрома. Подполковник тоже внимательно изучил бетонный рисунок.

Майор Трошкин пристроился за ними понурой тенью. Его лицо, обычно круглое и улыбающееся, уже осунулось и потемнело.

Неожиданно запиликал мобильный телефон. Подполковник вынул трубку из кармана, нажал на кнопку, несколько секунд послушал и передал ее генералу. Тот слушал долго, отвечая собеседнику односложным хмыканьем. Когда кончил слушать и передал трубку подполковнику, его уже было не узнать. Он снова стал похож на собственные портреты.

– Ну, девочки-мальчики, кончай ночевать, – сказал генерал. – Американского шпиона поймали. Работал в Марьинске под видом бомжа Петровича. Несколько лет уже работал. Закопался так, что не откопаешь. Матерый волчара. Так что отличились твои люди, Трошкин. Готовь дырку для очередной звездочки.

Генерал неторопливо, с удовольствием, достал импортную сигарету. Размял ее в пальцах, как солдатскую папиросу. Полковник чиркнул зажигалкой, заботливо прикрыв огонек от ветра.

– Да, сотрудницу не забудь отметить. Хорошие у тебя сотрудники. И сотрудницы.

Он уже улыбался. В его взгляде Аня с удовольствием уловила нормальный интерес не старого еще мужчины к красивой девушке.

Подполковник Черный тоже посмотрел на нее с лукавинкой. Трошкин поддернул пиджак, как китель, и приосанился.

Аня кокетливо поправила спутавшиеся пряди волос. Улыбнулась начальству. А почему бы и нет? Генерал еще вполне ничего, мужчина весь из себя представительный. В конце концов, сколько можно мотаться по захолустным райотделам. Не девочка уже, третий десяток на исходе.

Только что она такое забыла? Сон, может, хороший приснился?


* * *

– Кончай, – сказал мастер Михалыч и нарисовал рукой в воздухе круг. Глуши станок значит, рабочий день кончился. Для выразительности прибавил длинное матерное ругательство.

За шумом станка рабочий Сидор Сидоркин, он же космический пират Упырь В, его не слышал, но понял его основную мысль, понял и матерное ругательство, которое Михалыч добавлял всегда. Покивал головой, мол, сейчас доделаю и кончаю.

Толстяк-мастер еще раз выругался, сплюнул вниз, попал в ботинок. Пришлось нагибаться и вытирать ботинок древесной стружкой. Михалыч постоял еще немного, пожал плечами и пошел в раздевалку. Странный он, этот Сидоркин, ему как человеку говоришь, рабочии день кончился, а он – доделаю, мол. Непонятно это. Малахольный, наверное. И почему хорошие работники всегда малахольные, думал Михалыч.

Упырь В, он же рабочий-станочник марьинской лесопилки Сидор Сидоркин, наконец допилил бревно и выключил станок. Сразу стало тихо. В цеху уже никого не было. Вкусно пахло свежими досками и сосновой смолой. Ему нравился этот запах. Ему здесь все нравилось. Понятная, неспешная жизнь. Сколько лет, покинув родную ветку, он мотается как заведенный по космосу, устает, как лютый зверь орг во время случки, а зачем? Пожить бы здесь два-три года, отдохнуть душой…

В раздевалке, наоборот, было оживленно. Рабочий народ гоношил на бутылку. Михалыч, который бросил пить четыре с половиной дня назад, косился на них неодобрительно, сопел, кряхтел, но ничего не говорил. А что тут скажешь? Смена закончилась, имеют право. Самого пять дней назад тащили до дома втроем и по дороге два раза теряли.

Упырь В дал общественному гонцу Паше Тихому двести рублей. Объяснил, что у него праздник. Какой праздник, Тихий не стал уточнять. Впрочем, никто не спрашивал, магазин поблизости уже закрывался, не до нежностей было.

Вместе с мужиками Упырь В выпил в раздевалке три раза по полстакана, потом долго и тепло прощался с каждым. Шел в приподнятом настроении. Хотя и жалко, что на лесопилку он больше не вернется.

Настроение ему слегка подпортил какой-то новый русский, как их здесь называли, бычара с золотой цепью через всю шею. Бычара выкатился из дорогого кабака, наступил на ногу, да еще и обругал между делом. Закипев пролетарским гневом, Упырь В с удовольствием набил ему морду. Мужик был здоровый, тренированный, боксер, наверное, но кто может устоять против бывалого упыря? Даже говорить несерьезно.

Потом, от греха подальше, смылся в переулок. Улыбался на бегу. Все рабочие на лесопилке мечтали набить морду какому-нибудь новому русскому. А то понаворовали себе, понахапали и жируют, прохода нет рабочему человеку. Асмагил всегда его ругал, что он слишком вживается в образ, не оторвешь. А он просто добросовестный от природы. Упыри с ветки «В» все такие.

Когда он добрался до лагеря на старом кладбище, Демон и Ящерт уже костерили его на два голоса.

– Где ты болтаешься?! – обрушился на него Асмагил. – Сколько можно ждать, черная дыра твоя родина?!

– Работает он, план перевыполняет, видишь ты, – вторил ему подхалим Ящерт, – неймется ему, не может он без работы.

Упырь В скромно присел в сторонке, ожидая, когда Его Высочество изволит перестать брызгать слюнями. На подхалимов он не обращал внимания принципиально, подчеркивая это всем своим видом.

Ну, добросовестный он, что тут сделаешь? Ветка «В» всегда этим славилась.

– Ладно, – сказал Асмагил. – Есть у меня новый план. Ты, Ящерт, для начала подкачаешь энергией биороботов. Зря, что ли, я за них такие деньжищи отвалил…

Упырь В подпер голову рукой и заранее расстроился. Заметут их, как пить дать, с новым планом точно теперь заметут.

Глава 4

– Ты этот, как там тебя, дядя Сидор? – спросила наглая, желтоглазая рожа.

Марьинский авторитет заморгал глазами.

Нет, незнакомая рожа не исчезла, а, наоборот, придвинулась ближе, обдавая его смрадом нечистого дыхания. В руке или лапе, черт ее разберет, его неожиданный посетитель держал синюшную свежемороженую курицу, от которой откусывал большие куски, довольно прижмуриваясь и облизываясь от избытка вкусности широким, как лопата, коричневым языком. Скрипело на страшных зубах заледеневшее в морозилке мясо, хрустели разгрызаемые кости, и вообще картина была настолько пакостной, что хотелось закрыть глаза и, не откладывая на потом, умереть.

Дядя Сидор в ужасе закрыл глаза и пискляво прочирикал что-то. Сам не ожидал от себя такого неприличного грудничкового звука.

Всю ночь ему снилась какая-то бессвязная муть. Он убегал, от него убегали, но это было еще полбеды, всего лишь сон, он и во сне знал, что это сон. Хуже другое. Даже во сне дядя Сидор не мог забыть орла-полковника Дробышева и этого клятого болота, напичканного автоматчиками вместо лягушек. Да что же творится кругом, люди добрые?

Пробуждение оказалось не лучше. Проснулся он, как обычно, в своей спальне, на привычной кровати из карельской березы с удобным ортопедическим матрасом. Только все остальное в картину обычного утра никак не укладывалось. Жуткая рожа так и маячит перед глазами, а дом, между прочим, со всех сторон охраняется.

– Давай, давай, просыпайся. Сколько можно без задних ног ночевать? Дело к тебе, – сказала желтоглазая рожа. – Меня Ящерт зовут. Прошу, так сказать, любить и жаловать. Любить, впрочем, не обязательно. Хочешь курочки?

Прямо перед его носом возникла недоеденная тушка с глубокими, как траншеи, отпечатками жутких зубов. Курица оттаивала, и с нее на шелковый пододеяльник капала какая-то вонючая дрянь.

Дядя Сидор отрицательно помотал головой. На голос он пока не надеялся.

– Ну, не хочешь, как хочешь. Мне больше достанется, – не стал настаивать Ящерт. – Я к тебе по делу, от демона Асмагила. Ты это, власти хочешь?

Конечно, за свою долгую жизнь дядя Сидор бывал в разных переделках. И просыпаться ему приходилось по-разному, приходилось и просто соскакивать. Вечный бой, покой нам только снится, как любил говорить старый кентуха Саня Питерский, фармазон и картежник, который чалился с ним на соседней шконке в мордовской зоне.

Незаметно под одеялом он нащупал рукой тревожную кнопку на спинке кровати и несколько раз нажал.

Круглые желтые глава наблюдали за ним с интересом.

– Не звони, не надо, – сказал Ящерт. – Все равно никто не придет.

– А где охрана? – довольно глупо спросил Сыроегин.

– В погребе, – охотно объяснил страшный посетитель, продолжая смаковать курицу. – Я их связал всех. На всякий случай. Буйные они у тебя. И невежливые.

А потом случилось то, о чем дядя Сидор долго вспоминал, скрипя зубами, готовый молиться хоть Богу, хоть черту, хоть тому самому демону Асмагилу, лишь бы никто из его былых блатных корешей не узнал про такой позор.

Когда было нужно, он умел двигаться очень быстро. В его первой профессии, вора-карманника, без этого было никак нельзя. Неожиданно выхватив из-под подушки «магнум», криминальный авторитет всадил три пули подряд прямо в наглые желтые глаза.

И не попал. Через секунду желтые глаза смотрели с другой стороны кровати. Зато венское зеркало на стене в резной раме разлетелось на брызнувшие во все стороны осколки вместе с рамой. Дальше, как в кошмарном сне, он расстрелял всю обойму своего крупнокалиберного «магнума», разгромил телевизор, видик, шкаф с одеждой и старинный комод работы какого-то знаменитого комодного мастера.

И все равно не попал. Желтоглазая рожа все время маячила где-то сбоку, хрустела курицей, нахальничала и издевалась. А потом сильные, холодные, как у покойника, руки подхватили его без всякого усилия, словно маленького ребенка, и окунули головой в снежную белизну унитаза. В парашу, значит, если по-простому. Вот так просто. Как последнего пидора. И воду спустили.

Потом те же руки снова бросили его на кровать. После водной процедуры в толчке авторитет кашлял, тер глаза и отфыркивался.

– Ну что, остыл? Больше хулиганить не будешь? – заботливо спросил Ящерт.

Дядя Сидор отрицательно помотал головой, коснувшись щекой чего-то липкого. Он скосил глаза. Недоеденная синюшная курица нахально расположилась прямо рядом с ним на подушке.

– Ладно, смотри у меня.

Для наглядности огромные зубы щелкнули, а желтые глаза моргнули.

– Я вообще-то не люблю людей бить, – сказал Ящерт. – Я вообще-то их сразу ем. Не унижая достоинства, так сказать. Подошел сзади тихохонько, голову откусил, никто и не заметит. А если бить – мясо невкусное становится, адреналин все-таки выделяется. Нет, не вкусное, – покрутил он головой. – Но тебя я сейчас есть не стану. Пока не стану, имей в виду. А дело к тебе такое. Будешь у нас царем…

Дядя Сидор смирно слушал его и думал, что именно так, медленно и постепенно, сходят с ума.

Почему-то он больше не сомневался, что остался несъеденным только в силу случайной необходимости. А то хрустеть бы ему на зубах, как этой мороженой курице. Его страшный гость вел странное толковище про какого-то прежнего, старого и глупого, царя Кощея, про биороботов, про будущую власть, неограниченную, но в пределах дозволенного. Определять которые будет какой-то там демон Асмагил, вот тоже имечко, сплюнуть три раза, прежде чем выговорить.

Красиво по ушам ездит, заслушаешься, думал дядя Сидор, постепенно приходя в себя. Только он тоже не пальцем деланный. Ага, царем, как бы не так. Политику шьют, понимал он. Нашли пацана. Подстава, в натуре. За политику и не такие мозги, как он, деревянные бушлаты надевали. Подстава чистой воды, и думать нечего.

В глубине души криминальный авторитет тосковал и представлял себе, как хорошо было бы проснуться еще раз. И чтоб ничего этого не было. Главное, чтоб никого не было. А еще лучше проснуться в детстве, повязать пионерский галстук и отправиться вместе со всем отрядом собирать на благо Родины металлолом за бесплатно.

Одолевают колдуны проклятые, понимал авторитет, уже одолели. С ними только свяжись, враз глаза к жопе приставят.

Ему было не просто страшно. Жутко было и муторно. Как давно не было. А может, никогда не было.

– Смотри у меня, – повторил еще раз на прощанье Ящерт и исчез так же неожиданно, как появился.

Пролежав выжидающе несколько минут, дядя Сидор несколько раз перекрестился, как молодой вскочил с кровати, натянул какие-то шмотки и резвой пулей помчался в гараж. С ходу вскочил в первую попавшуюся машину, джип, кажется.

Опомнился он, только когда мощный автомобиль отмахал от города километров сто. Нащупал в кармане трубку мобильного телефона, набрал свой домашний номер. После долгих гудков трубку взял Гоша. Это обрадовало. Живой, значит.

– Ты уже на свободе? – спросил его дядя Сидор.

Гоша в ответ только нечленораздельно хрюкнул.

– В доме есть посторонние? Последовало долгое молчание.

Дядя Сидор насторожился.

– Ух, Федорыч, – наконец прорезался в трубке Гоша. – Вроде нет никого. А ты где? Что это было, в натуре? Ни хрена не понимаю.

– Потом объясню, – значительно сказал Сыроегин.

Объяснить он ничего не мог, самому бы кто объяснил, но шестеркам об этом знать не обязательно.

– Слушай меня сюда, сделаешь вот что… – приказал он Гоше.

Минуты две он объяснял, что надо сделать, потом отключился, бросил трубку на сиденье рядом с собой.

Еще поджал педаль газа, увеличивая скорость. Могучий японский внедорожник послушно и мягко глотал набегающие километры.

Возвращаться в Марьинск дядя Сидор не собирался. Нет уж, дудки, нашли фраера. Непонятно, что там за буза замастырилась, но понятно, что ховаться надо по-тяжелому, пока своя жопа под раздачу не попала. А в том, что раздача началась, он больше не сомневался. Чутье его никогда еще не подводило.

Дядя Сидор пошарил в бардачке, нашел пачку сигарет и карту области. Закурил и, придерживая одной рукой руль, углубился в карту. Бывший карманный вор Федька Ломакин всегда, еще с малолетства, знал, что когда приходит пора рвать когти, их надо рвать и не оглядываться.


* * *

– Синдром Кусатого, – сказал я. – Куда ни плюнь, получаешь синдром Кусатого. Просто заколдованная планета какая-то.

– Ты это о чем, шеф? – откликнулся Алеша Попов.

– Игнат Кусатый, – объяснил я, – известный российский маг, алхимик и звездочет времен царя Ивана Грозного. В своем знаменитом трактате «Яко прибудет, тако и убудет» исследовал странное явление здешней действительности, когда делаешь одно, а получаешь совсем другое. Умнейший был человек. Только пил много.

– Да это я уже слышал.

– Уроженец здешних мест, между прочим, – уточнил я.

Алеша сочувственно посмотрел на меня:

– Тебе когда в отпуск?

– Как только – так сразу. Ладно, будем работать.

Вообще, все происшедшее в Марьинске было полностью в духе Демона. Его, можно сказать, характерный пиратский почерк. Налететь, перебаламутить все, а потом рыбачить в мутной воде. Получилось это у него, как всегда, бестолково. Я понимаю, что он хотел сразить жителей города наповал, продемонстрировав им нечистую силу по старой, проверенной схеме, обкатанной лет семьсот назад в пресловутом Кощеевом царстве.

Итак, силовое поле оживило, разбудило и накачало энергией всех дремлющих биороботов-монстров, оставшихся по лесам и болотам со времен Кощеева царства. На этом и строился новый план Асмагила, когда он убедился, что драгоценный редуктор ему не достать. Демон решил ввергнуть, так сказать, город в пучину ужаса и террора. При помощи всей этой нечисти и под его непосредственным руководством. А самому тем временем закачивать в аккумуляторы энергию чистого страха. Которая на черном рынке у криминальных дельцов стоит бешеных денег. А энергия страха целого города – вообще состояние.

Все просто, если разобраться.

Первая осечка вышла у него с авторитетом дядей Сидором. Старый волк, он же стреляный воробей, или как тут это еще называется, категорически не захотел становиться на место бывшего марионеточного царя Кощея.


* * *

Все началось вроде бы с мелочей. Например, Кикимора, охочая до всякой ядреной зелени, выела весь чеснок с двух-трех десятков приусадебных огородов. После чего хозяева целый день обсуждали это событие и сошлись на версии новозеландской чесночной саранчи, сделавшей неожиданную остановку в Марьинске пролетом в Южную Америку. Вроде даже по телевизору об этом передавали. Кто-то слышал.

Распоясавшийся дед Морок завел в тупик местного психиатра Остапченко. В прямом смысле этого слова. Доктор потом долго недоумевал, каким образом он, почти дойдя от больницы до собственного дома, очутился на задворках туалета бабы Гаши. И выпил-то всего ничего, две рюмки разбавленного медицинского для будущего аппетита, а надо же, какие последствия. Нет, опаскудилось все, думал Остапченко, продираясь через буйные лопухи за вонючей будкой, опаскудилось и развалилось. И даже последний оплот врача, чистый медицинский спирт, ЧМС, как уважительно называли они его еще в институте, и тот сдался. Никакой он теперь не чистый, так, непонятно что, Суррогат Иванович напополам с Брагой Аркадьевной. Такая бело-горячая семейка. Как жить дальше? Для чего жить? Потом гнилые доски треснули под его массой. Психиатр провалился в выгребную яму, и вопрос смысла жизни сам собой перешел в разряд неактуальных.

Упырь В тоже отличился. Надавал по роже бригадиру местного криминала, бывшему мастеру спорта по боксу Малафею. Произошло это, когда тот возвращался из своего любимого кабака «Былина», почти на пороге, и бригадир долго не мог понять, что его в этом городе действительно кто-то бьет. Малафей потом целый месяц искал по городу кривозубого мужика в телогрейке, по виду – явно командировочного. Понятно, что командировочного, кто бы из своих решился на него прыгнуть?


* * *

После памятного визита начальника ФСБ Трошкина мэр города Марьинска Илья Ильич Кораблин дал распоряжение секретарите не принимать никого, заперся у себя в кабинете и надрался так, что хоть святых выноси. Как всегда говорила тетка Мария, встречая своего хозяина в таком состоянии. Надо сказать, встречала она его таким не часто. Выпивал Илья Ильич много, как все, но голову имел крепкую. И, по выражению все той же тетки Марии, в выражениях никогда не стесняющейся, глотку луженую.

Секретарь мэра Тамара Ивановна, по цитатному расписанию – референт, женщина немолодая и многоопытная, бдительно несла службу у запертых дверей кабинета до половины восьмого, пока все сотрудники мэрии не разошлись по домам. Потом она вызвала шофера Василия, милиционера с поста охраны и открыла дверь кабинета своим ключом. Илья Ильич к тому времени натужно храпел на диванчике в комнате отдыха. Рядом с ним стояла недопитая бутылка французского коньяка. Еще одну пустую бутылку секретарь-референт обнаружила в мусорной корзине. Это было уже много. Сопоставив непотребное состояние Кораблина с необычными визитами начальника УВД, ФСБ и городского криминалитета, женщина пришла к однозначному выводу, что хозяин дал течь. Закапало над ним. Сгустились, стало быть, тучи.

Давно пора. В конце концов, сколько можно выходить сухим из воды или, если сказать точнее, выплывать из канализации на белом катере? Секретарь-референт Тамара Ивановна была уверена, что придет время и со всех за все спросят. Хватило бы только терпения дождаться.

Она привычно прикинула, куда пойти устраиваться, если ее попросят с работы. Варианты у нее были. Впрочем, откуда течет, еще не ясно. Секретарь-референт начала работать давно, при коммунистах, пересидела в административных кабинетах пятерых хозяев и знала, что эти, новые, при всем их отъявленном разгильдяйстве, обладают повышенной способностью к выживанию.

Усилиями всех троих Кораблина вынесли с черного хода и погрузили в «Волгу». Дома шофер Василий с теткой Марией городского главу разгрузили, раздели и определили в постель. На языке персонала это называлось – хозяин приболел.

Болел Илья Ильич до утра. К рассвету мэр города начал подавать первые признаки жизни и даже какого-то самочувствия. Как всегда в таких случаях, тетка Мария все утро носила городскому главе в постель холодный квас, теплый куриный бульон и шипящее в стакане бесовское лекарство алка-зельтцер.

Часам к девяти мэр наконец смог подняться. Потом больше часа отпаривался в домашней сауне. Потом одевался, завтракал, даже нашел в себе силы пару раз пошутить по поводу своего вчерашнего состояния.

Когда к полудню Илья Ильич вышел из своего особняка и твердым деловым шагом направился к машине, вряд ли кто-нибудь мог подумать, что еще несколько часов назад городской глава стонал в собственной кровати, распластанный, как умирающий на сцене лебедь.

В машине, мягко покачиваясь на удобных кожаных сиденьях, мэр несколько раз глотнул коньяку из карманной фляжки и глубоко задумался над тем, что вчера говорил ему местный начальник ФСБ Трошкин.

А что он вчера говорил? В том-то и дело. Ничего он такого не говорил. Ничего конкретного. Если вдуматься. Как всегда, как принято у них со старорежимных времен, одни намеки, недомолвки и обтекаемые, как галька на пляже, фразочки. Мол, в городе не все благополучно. А где благополучно, хотелось бы знать? Еще говорил майор, что в городе, похоже, действует вражеская агентурная сеть. Это тоже понятно. Ну, хочется ему стать подполковником. Без вражеских шпионов ему веревка и майорская пенсия по выслуге лет на капитанской должности.

Только, пардон, что делать в Марьинске иностранным агентам? Выпытывать секреты производства мебели из ДСП? Так все просто. Напоить рабочих до посинения паленой водкой, платить поменьше и лепить из говна конфетки. Как говаривали еще при социализме, покойная ему память, догоним и перегоним в соревнованиях по бегу на месте.

Еще говорил майор про повышенное внимание к зоне, про какую-то марьинскую аномалию… Говорил, говорил – Илья Ильич, в конце концов, его вообще перестал понимать.

Да нет, все это фигня и бред. Белая горячка спивающегося в захолустье комитетчика. Не допущенного, ввиду малозначительности, к главным городским кормушкам. Или не бред. Все хитрее. Какая-нибудь скрытая разработка налоговых органов. Но тут им выкусить, тут им облизнуться и выплюнуть. Пухлые конверты с деньгами уходят от городского главы наверх регулярно. О-го-го, каким людям уходят, не дотянешься.

Теперь, по здравом размышлении, Илья Ильич сам не понимал, почему его так расстроил вчерашний разговор с фээсбэшником. Но расстроил. Определенно. И до сих пор внутри оставался неприятный осадок. Как будто мало у него своих, реальных забот, чтобы думать о шпионских фантазиях заплесневелого майора?


* * *

Рабочий день главы города начался с неожиданного сообщения. Позвонил дежурный по ОВД майор Тарасов, человек верный и давно прикормленный. Рассказал, что с утра в дежурную часть притащился бомж Петрович. Бомж сказал, что было ему видение, и он решил во всем добровольно признаться. О природе видения Петрович предпочел не распространяться, зато сообщил, что он американский шпион. Потребовал немедленного ареста, присутствия адвоката и бутылку водки. Но только одну. Последнюю. Больше, мол, не давать ни под каким видом, даже если будет очень просить. Ну, не нахал ли?

Бомжу дали пинка под зад и послали куда подальше, посоветовав с утра лучше опохмеляться. Через час Петрович снова появился в дежурной части, сказал, что он кадровый сотрудник ЦРУ Пол Джейсон, и в доказательство продемонстрировал пистолет иностранного производства и четыре обоймы к нему. Пистолет у Петровича отобрали, дали по шее и выделили ему двадцать пять рублей на профилактику белой горячки. Профилактику Петрович провел, по всему видно. Дух от него стоит, хоть закусывай. Теперь он снова появился в дежурной части, принес рацию иностранного производства и сто тысяч долларов США, запаянные в пластиковый пакет. Что же получается, действительно американский шпион? Кто бы мог подумать! А Дробышева с утра не найти, майор Трошкин из ФСБ тоже куда-то сгинул. Что делать?

Что делать, Илья Ильич и сам не мог понять. Да и кто бы понял? Огорошил его дежурный, наповал огорошил. Прав майор Трошкин, и все тут не просто так? Этак оглянуться не успеешь, появятся в кабинете налоговики из центра. Да еще прокуроры снятся, не к ночи вспомнить…

Как можно более твердо мэр распорядился американского Петровича арестовать, поместить в отдельную камеру, бутылку водки ему найти, если просит. А вот с адвокатом можно и не спешить. Все равно упьется шпион и двух слов между собой не свяжет.

– По почкам настучать для порядка? – осведомился майор.

– Не надо, – распорядился мэр, морщась от головной боли. – Вдруг действительно американский шпион. Я уже ничему не удивляюсь.

Хотя удивиться ему пришлось. Причем немедленно. Тяжелая дубовая дверь кабинета, сроду никогда не скрипевшая, вдруг распахнулась с противным визгливым звуком. Вошли двое. Один низенький, плотненький, мужик мужиком, кирзовые сапоги, телогрейка, затрепанная кепка. Второй – фигура еще более колоритная. Высокий, в два раза выше своего спутника, бледный, худой, как смерть в неурожайный год, так определил его мэр. Видны только глаза, уши и острый нос. Одет непонятно как. Черные сапоги, черный плащ и под плащом тоже что-то черное.

Впрочем, все это мэр рассмотрел чуть спустя. А для начала он просто обомлел от такого нахальствам

– Вы ко мне, господа? – спросил он как можно строже, одновременно размышляя, что секретарша совсем уж мышей не ловит. На покой пора Тамаре Ивановне, на заслуженный отдых, если начала пропускать к нему таких типов.

Высокий посмотрел на него огненными глазами голодающего третий месяц. Но ничего не сказал. Отвернулся. Молча сел застол, без всякого к тому приглашения, и застыл, разложив острые локти на полировке.

Зато низенький проявил недюжинную активность. В короткий промежуток времени обежал весь кабинет, прошуршал, как мышь по амбару, сунул нос во все ящики, глянул во все углы, потом схватил со стола графин и залпом отпил половину.

– Булочка есть, – сообщил он высокому. – Полпалки сервелата в холодильнике. И бутерброд с сыром, только надкусанный.

– Так вы ко мне, господа? – снова спросил Илья Ильич. Уже менее твердо.

– К тебе, к тебе, – сказал низенький.

Голос у него дрожал и вибрировал. Противный был голос. Как колючая проволока. Именно такое сравнение сразу мелькнуло в голове Ильи Ильича. Хотя с этим предметом мэр до сих пор не сталкивался. Можно добавить, к счастью.

– Так вы из органов, товарищи? – догадался, наконец, мэр.

– Из органов, из органов, – продребезжал низенький. – Из самых что ни на есть органов. Из внутренно-внешних. Вот мы из каких органов.

Он заулыбался, и спина городского главы мгновенно покрылась холодным потом. Зубы у него были огромные и треугольные. Когда он улыбался, видны были только эти хищные зубы. Впрочем, они были видны, даже когда он молчал.

Нет, не из органов, понял мэр. Еще хуже. Хотя что может быть хуже? Илье Ильичу стало тоскливо и очень противно. Как дошколенку, запертому в темной комнате. В отчаянии он зашарил взглядом вокруг, цепляясь за привычные предметы интерьера своего с любовью обставленного кабинета, но то, что он увидел, его окончательно доконало.

На городской площади, прямо за окном, рядом с его припаркованной «Волгой», расположился Змей Горыныч. Буро-зеленый, трехголовый, с крыльями и длинным, змеящимся по земле хвостом. Змей Горыныч помахивал головами, похлопывал крыльями и лениво постукивал остроконечным кончиком хвоста по асфальту.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю