Текст книги "Фотография Архимеда"
Автор книги: Николай Внуков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
Он находился сейчас на высшей точке моста. Отсюда хорошо просматривались вся горная Сарматия и западный берег Сонного Болота. Теперь они казались еще более таинственными, чем прежде. Чьи глаза смотрели на них с этой же высоты? Что за существа двигались между скалами, заглядывали в трещины, выглаживали площадки на склонах мысов? С какой целью строили эту чудовищную трубу?
Тайны! С давних времен ученые подозревали, что Луна полна ими. И они не ошиблись.
Какое великое счастье выпало на его долю: быть первым человеком Земли, увидевшим следы неземной цивилизации!
Интересно, что ожидает его в конце пути? Выход на площадку Лавиния? Или туннель в глубь Луны? Или какая-нибудь грандиозная установка неизвестного назначения? Такое сооружение не может быть воздвигнуто без всякой цели! Никто не станет впустую тратить столько материалов, энергии и технической мысли.
Необыкновенное открытие!
Ученые давно искали следы пришельцев из космоса на Земле.
Считали, что знаменитая Баальбекская веранда в горах Антиливана в Северной Африке построена не людьми, так велики были каменные блоки, из которых слагалось ее основание.
Но археологи неопровержимо доказали, что это дело рук шумерских строителей и пришельцы здесь ни при чем.
На некоторых рисунках древних художников, найденных в Африке, в горах Тассили, были изображены космонавты в скафандрах и шлемах. Предполагали, что в незапамятные времена племя, к которому принадлежали художники, встретилось с пришельцами и переняло у них кое-какие ценные навыки и знания.
Но вмешались этнографы и доказали, что на рисунках изображены не пришельцы, а колдуны племени в обрядовых масках.
Потом появились сообщения в журналах о находке металлических гвоздей в известняках, образовавшихся семьдесят миллионов лет назад.
На поверку все оказалось чистейшим вымыслом газетчиков.
Во многих местах земного шара искали следы пришельцев.
И никто из ученых не подозревал, что они обнаружатся на Луне.
Возможно, Луна была их базой, научно-исследовательским центром, откуда они наблюдали Землю и совершали ее облеты на своих кораблях.
Они могли даже не садиться на Землю; может быть, земные условия не подходили для них, тяжесть была не та, или они не хотели вступать в контакт с людьми, которые не могли разобраться в своих собственных делах на своей планете и непрерывно воевали.
Это мог быть разведывательный отряд, в задачи которого не входило детальное исследование земной цивилизации.
А может быть, они просто искали горючее для своего корабля, нашли его на Луне, запаслись и незаметно улетели, не привлекая внимания землян?
... Все кончилось в сотую долю секунды.
Только что впереди он видел узкую, как лезвие меча, вершину Лавиния и холодные точки звезд над ней, и вот уже ничего нет. Темнота капканом сомкнулась вокруг. Ему даже почудилось, что он слышал щелчок, будто сработал выключатель.
Что это?
Что?!
Что?!!
Темнота на мгновенье оглушила.
Но в следующий миг он пришел в себя и включил рефлектор.
Бледный желтый овал скользнул, вытягиваясь по "полу", и умер во мраке.
Он поднимал рефлектор вверх, поворачивал его вправо, влево, но свет нигде не достигал стен. Слишком велики были размеры трубы.
Он направил рефлектор вниз.
Луч встретился с плотной черной поверхностью, отразившей свет, как вода.
Материал трубы, вероятно, потерял свои поляроидные свойства.
Отчего это произошло? Влияние температуры? Положение Солнца на небе? Фактор времени?
Или...
Или они, те, кто создал поляроид и этот мост, до сих пор находятся на Луне и следят за каждым его шагом?..
Он расхохотался – таким абсурдным показалось это предположение. И в то же время возникло и окрепло решение: черт с ним, с гидразином. В конце концов, пятьдесят километров на Луне – то же самое, что десять-пятнадцать на Земле. Море Опасностей сравнительно гладкое, до ракеты он как-нибудь доберется. Надо покончить с неизвестностью.
Правая рука нащупывает на поясе ракетный пускатель, извлекает его из гнезда. Левая перехватывает геологический молоток ближе к концу рукоятки. Глаза скользят по голубым шкалам индикаторов внутри шлема. Кислород 1600. Электроэнергия 418. Радиоактивность 0, 002. Температура внутри скафандра +20° С. Температура снаружи... ого! Минуту назад стрелка пирометра стояла на ста шестнадцати, а сейчас двадцать шесть, и стрелка продолжает ползти к нулю.
Термоизоляция? Полное отражение световых и инфракрасных лучей?
Выходит, что так.
Некогда, некогда над этим раздумывать!
Свеча вверх, резкий хлопок двигателя, передавшийся по скафандру, и мрак стремительно бросился ему навстречу.
Дом номер двенадцать по Большой улице оказался трехэтажным с четырьмя входами. Квартира шесть нашлась на втором этаже третьего подъезда.
Не успел Андреи притронуться пальцем к кнопке звонка, как дверь распахнулась настежь, и на лестничную площадку вылетела высокая черноволосая девчонка в зеленом пальто нараспашку и с огромной хозяйственной сумкой в руке. Она чуть не столкнулась с Андреем, отпрянула в сторону и уставилась на него круглыми серыми глазами.
– Тебе что нужно?
– Не что, а кто, – хмуро сказал Андрей. – Рагозина Людмила Ильинична здесь живет?
Девчонка повела глазами вниз, потом опять вверх, с любопытством оглядывая Андрея. Удивительные были у нее глаза – светлые со вспыхивающими внутри голубыми искорками. Ни у кого раньше Андрей не видел таких глаз.
– Рагозина? – переспросила девчонка. – Здесь. А что тебе от нее нужно?
– Спросить мне ее нужно... кое о чем, – сказал Андрей. Он не особенно любил разговаривать с девчонками, считая это пустой тратой времени. Слов истратишь много, а информации получишь ноль целых, ноль десятых.
– О чем же ты ее хочешь спросить? – подняла черные стрелки бровей девчонка.
– А тебе-то что? – грубо сказал Андрей. – Мне ее нужно спросить, а не тебя.
Уголки губ у девчонки чуть заметно дернулись вверх. Она поставила сумку на площадку, быстрым движением поправила волосы и застегнула пальто.
– Я – Людмила Ильинична.
– Ты?!
Девочка повела носом в сторону.
– Когда говорят с незнакомой дамой, всегда обращаются на вы. Это правило хорошего тона и признак воспитанности. Понятно?
– Что? А сама-то все время... на ты, – произнес Андрей, изумленный до крайности таким необыкновенным нахальством.
– Дама имеет право обращаться к мужчине на ты.
– Что-то я не знаю о таких правилах, – сказал Андрей.
– Пора знать, – отрезала девчонка. – "Юности честное зерцало" читал? Нет? А "Шевалье д'Арманталя" Дюма? Ну, мне некогда с тобой здесь стоять. Мне еще в магазин, а потом обед нужно готовить. Что ты хотел узнать? Только давай скорее!
– Ты брала в октябре в городской библиотеке "Путь марсиан"?
– В октябре? – девчонка прищурила один глаз, вспоминая. – Не помню сейчас. Может, брала, а может быть, нет. Есть книжки, которые не запоминаются.
– Небольшая такая, коричневая. И зеленые ракеты на обложке.
– А, знаю. Брала. Ну и что?
Андрей расстегнул портфель и вынул из блокнота фотографию.
– Твоя?
Девчонка скользнула по снимку равнодушным взглядом.
– Нет. Я фотографией не занимаюсь.
"Ноль целых, ноль десятых", – подумал Андрей.
– Ты знаешь, что это за снимок?
– Не знаю и знать не хочу.
– Эх! А еще читаешь фантастику!
– Чего ты ко мне пристал? Ну, снимок Луны, если хочешь. А фантастику я читаю только хорошую.
– Какая же фантастика, по-твоему, хорошая? – насмешливо спросил Андрей.
– Та, которая учит благородству.
– Ну, например?
– Например, Жюль Верн, Уэллс, Грин, Алексей Толстой. Аэлита у него замечательная...
– Ты это читаешь? – воскликнул Андрей. – Это же пройденный этап. История. Вот Ефремов, Днепров, Артур Кларк, Хойл, еще Эдмонд Гамильтон. Это настоящая фантастика. Современная.
– Читала! – тряхнула головой девчонка. – Не люблю. Капитан Немо, Невидимка, Бегущая по волнам – на всю жизнь. А у Днепрова что? Или у этого самого Гамильтона? Груды железа, стрельба, ржавые космические корабли... А люди – как тени. Ни одного лица не запомнить. Ефремов еще ничего, а остальные...
– Они – технические фантасты. Певцы прогресса. Понимать надо.
– Не беспокойся, понимаю!
– У твоего Толстого одно описание космического корабля – ухохочешься!
– Зато Аэлита живет. Аэ-лита, – мечтательно повторила девчонка. – Свет звезды, видимый в последний раз...
– Детское чтиво, – сказал Андрей.
– Каждому свое, – вздохнула девчонка. – Для меня, например, человек важнее, чем техника. Ну, до свидания!
Она захлопнула дверь, подхватила сумку и ринулась вниз по лестнице. На площадке первого этажа остановилась, запрокинула голову и крикнула:
– Обязательно прочитай "Шевалье д'Арманталя"! Пригодится!
"... Серьезная девочка. Увлекается исторической литературой", – вспомнил Андрей слова Александры Ивановны.
Выбежав из подъезда, он еще раз увидел Рагозину.
Она быстро шла по улице. Зеленое пальто снова было распахнуто, черные волосы, подстриженные как у мальчишки, блестели на солнце.
"Пигалица длинноногая, – подумал Андрей. – А полагает о себе много".
Последний раз мелькнула полосатая сумка и исчезла. Рагозина повернула за угол.
Итак, осталось два неразведанных адреса.
* * *
Дом номер четырнадцать по Республиканской очень похож на тот, в котором живет Андрей, Такой же белый фасад с тремя окнами на улицу. Такие же высокие ворота и рядом калитка с тяжелым железным кольцом вместо ручки. И вход наверняка тоже со двора.
Андрей повернул кольцо. Лязгнула щеколда, и калитка открылась.
Во дворе, возле самых ворот, стоял голубой "москвич". Капот у него был поднят, и около передних колес на корточках сидел мальчишка. В старом тазу он промывал какой-то колпачок, какие-то металлические звездочки, гайки и трубки.
Услышав стук щеколды, он повернул голову и недовольно посмотрел на Андрея.
– Павел Петрович Шиянов здесь живет?
– Это мой отец, – сказал мальчишка, продолжая возиться руками в тазу. Его сейчас нет. А тебе для чего?
– Дело есть. Просто так не пришел бы, – сказал Андрей.
Мальчишка встал. Руки у него были черные, и от них резко пахло бензином. Волосы белобрысым ежиком топорщились на голове.
– Я могу вместо отца. У нас все дела общие.
"Так я тебе все и выложил! Быстрый какой", – подумал Андрей.
– Нет, мне нужен сам Павел Петрович.
– Тогда жди.
Мальчишка нырнул головой под капот и, не обращая больше внимания на Андрея, начал ковыряться в двигателе. Он ловко орудовал гаечным ключом и отверткой и насвистывал какой-то модный мотивчик.
Несколько минут Андрей наблюдал за его работой, потом не выдержал.
– Он скоро придет?
– Может быть, скоро, а может, нет. Он в баню ушел.
Мальчишка положил ключ на бампер и, став на колени, снова опустил руки в таз.
Андрей присел рядом на корточки.
– Ты что делаешь?
– Отстойник мою и бензопровод продуваю. Не видишь, что ли?
– Это ваша машина?
– Угу.
– "Москвич"?
– Кузов от "москвича" и шасси. Остальное – с бору по сосенке.
– Как это – с бору по сосенке?
– От разных машин. Двигатель и колеса от ГАЗ-57. Электросистема от "Волги". Ну и всякие мелочи от других...
– Значит, вы ее сами собирали?
– А то кто же? Дядя? – вскинул мальчишка голову.
– Здорово! – сказал Андрей. – Вот здорово!
– Конечно, здорово. Старые-то машины все равно в металлолом списывают. На переплавку. А мы с отцом выбираем, что нужно.
Мальчишка поставил стекляшку и все железки на место, затянул все, какие нужно гайки, вытер руки комком пакли и сказал:
– Все. Теперь попробуем, как работает.
Он залез в кабину, повернул на щитке ключ, перевел какой-то рычажок под рулем и нажал кнопку стартера.
– Уж-ж-ж... по-ря-док, – отчетливо выговорил двигатель и зачастил: Порядочек, порядочек, порядочек...
Андрей с завистью смотрел на мальчишку. Как здорово, как просто и ловко он завел машину! А он, Андрей, даже не знает, что нужно делать, если сядешь за руль. Ну, повернуть ключ зажигания... А этот рычажок под рулем – для чего и на сколько его нужно поворачивать?
– Послушай, а ты умеешь водить?
– А ты думал? – усмехнулся мальчишка. – Я ее здесь по всем дорогам гонял. И на Пятигорск, и на Минводы, и на Белую Речку.
– Один?
– Когда с отцом, когда и один.
– Трудно? – изнемогая от зависти, спросил Андрей.
– Не особенно. Это пока не привыкнешь, а потом ерунда. Только за дорогой следи, за поворотами. Послушай, тебя как зовут?
– Андрей.
– А меня Алексеем. Лешкой. Я знаешь уже сколько на спидометре накрутил? Километров тысячу, не меньше.
"Заливает, – подумал Андрей. – В Пятигорск и на Белую Речку! Да его первый же регулировщик на первом углу снимет с машины!"
И вдруг в голову ему пришла замечательная мысль.
– Слушай, Лешка, а ты можешь вот сейчас по двору?
Лешка насмешливо посмотрел на Андрея.
– Ну, что по двору! По двору чепуха. Только тронешь с места – и все. Хочешь по улице?
– А отец не заругает?
– Отец? Вот чудак! Я же сказал, что у нас с отцом все общее. И вообще меня отец никогда не ругает. Хочешь, мы его по дороге перехватим? Ну? Хочешь?
– А если на автоинспектора нарвешься?
– При чем здесь автоинспектор? У меня же права третьего класса.
– У тебя?!
– Конечно! Подожди.
Он взбежал по крыльцу и исчез в доме.
Андрей с опаской посмотрел на "москвича". Машина пофыркивала и вздрагивала.
"А вдруг в ней что-нибудь включится само собой и она поедет?" – мелькнуло в голове.
На всякий случай он отошел подальше.
Из дома выскочил Лешка. Он держал в руке маленькую коричневую книжечку.
– Вот смотри.
Андрей открыл книжечку.
Это действительно были права водителя третьего класса, выданные городской автоинспекцией Алексею Павловичу Шиянову, ученику шестого класса девятой средней школы.
– А это талон. Первый. Ни разу не пробитый, – с гордостью сказал Лешка, вынимая из книжечки карточку из плотной бумаги, на которой тушью были написаны его имя, отчество и фамилия и стояла большая фиолетовая печать.
– Как это – ни разу не пробитый? – спросил вконец растерявшийся Андрей.
– Ну, значит, ни одного нарушения не было. Если бы тебя автоинспектор прихватил за неправильную езду, он сразу бы пробил талон специальными щипчиками, как в поезде у контролера. Это вроде замечания. Могут даже права отобрать на шесть месяцев. А у меня талон чистенький. За все время ни одного замечания.
Он взял из рук у Андрея талон, вложил его в книжечку, а книжечку сунул в карман.
– Поедем, что ли? Давай открывай ворота. Я выеду, а потом ты закроешь.
Он опустил капот двигателя, оттащил к крыльцу таз, уложил инструменты под сиденье и сел за руль.
Андрей взялся за тяжелый засов ворог, и в этот момент отворилась калитка и во двор вошел невысокий человек в черном свитере и защитного цвета джинсах. В руке он держал фибровый чемоданчик, такой, в каких спортсмены обычно носят тренировочные костюмы.
Он посмотрел на Андрея, потом прищурился на машину и воскликнул:
– Вот это я понимаю, класс! Ты уже кончил?
– Конечно! Я хотел тебя подвезти, папа, – отозвался Лешка из "москвича". Тут к тебе по делу пришли.
– Очень важное дело? – спросил мужчина, поворачиваясь к Андрею.
– Очень.
Андрей вынул из портфеля фотографию.
– Ваша?
Мужчина долго рассматривал карточку. Наконец спросил:
– Почему она должна быть моей?
Андрей объяснил. Вылезший из "москвича" Лешка с удивлением смотрел то на отца, то на снимок,
– Я думал, это вы фотографировали, – сказал Андрей.
– Странно, – сказал мужчина. – Как можно сфотографировать невозможное?
– Сам не знаю, – развел руками Андрей. – Все отказываются, Вы третий.
– А для чего тебе знать? – полюбопытствовал Лешка.
– Потому что мне знакомо это место.
– Тебе?!
– Мне!
– Ты что, там был?
– Несколько раз.
Лешка наморщил лоб, соображая что-то. Наконец сказал:
– Ну и трепач!
– Ни капельки, – возразил Андрей. – Я был там два раза. Это кратер Эратосфена в отрогах Апеннин на берегу Залива Зноя.
– Заглуши двигатель, – сказал Лешке Павел Петрович. – Идемте, ребята, в дом. Там разберемся.
* * *
...Мысленно он считал прыжки.
...Девять... Десять... Одиннадцать...
Дважды, во время очень высоких свеч, рефлектор выхватил из темноты верхний свод трубы.
Те же стеклянные отсветы, что и на полу. Та же несокрушимая твердость.
А вдруг труба не кончается на площадке Лавиния, а уходит под поверхность Луны? Тогда не заметишь, как уйдешь в недра спутника, и тогда...
Что тогда?
...Двенадцать... Тринадцать...
Сколько он прошел? Наверное, километров пять. Каждый шаг здесь около четырехсот метров.
Неизвестность всегда страшна.
А тут неизвестность кругом.
Неизвестно, кто построил трубу. Неизвестно, с какой целью. Неизвестно, почему из поляризующегося материала. Ничего неизвестно, кроме того, что труба существует.
Может быть, надо было выйти из нее на площадку Оливия, спуститься вниз, в долину, и спокойно осмотреть окрестности. Может быть. Может...
Самое главное – в неизвестной обстановке всегда действовать спокойно.
Есть замечательное правило, испытанное тысячелетиями, – "нетерпение губит людей".
Можно добавить еще: "страх".
Боится ли он?
Пожалуй, нет.
Значит, поворачивать назад нет смысла. Он прошел большую часть пути. Израсходовал около половины имеющегося в баллоне гидразина. Ради чего?
Если придется встретиться с представителями иной цивилизации. .. что ж! Он должен быть достойным представителем человечества. Он попытается.
Стычки, конечно, не произойдет. Они не нападут на него, так же как и он на них. Во Вселенной высокий разум никогда не воюет против разума. Это закон.
...Четырнадцать... Пятнадцать... Шестнадцать...
Удар света в глаза, не защищенные дымчатым фильтром, был настолько силен, что сжалось сердце и остановилось дыханье. Пальцы машинально нажали клавишу пускателя.
Двигатель бросил его вверх и вбок, с огромной скоростью он прорезал ослепительное пространство, ударился шлемом о стенку трубы и потерял сознание.
* * *
Зажигались ночные фонари, когда Андрей свернул на улицу Тургенева.
И чем ближе он подходил к дому, тем тяжелее становились шаги. Знакомый тротуар, на котором он знал каждую ямку, каждую трещину, казался сейчас необыкновенно противным. Хотелось повернуть назад и убежать куда-нибудь далеко-далеко.
Если бы можно было вообще не приходить!
У ворот он постоял немного, потом повернул кольцо.
Калитка не заперта изнутри.
Так. Значит, ждут.
Обычно мать в такое время запирает калитку, а перед сном еще раз проверяет все запоры. Она вечно боится.
Боится, как бы не залезли в дом. Боится громких разговоров, случайных взглядов соседей. Если начнешь что-нибудь мастерить, боится, как бы чего не вышло.
Если к Андрею заходит кто-нибудь из приятелей и начинаются разговоры и смех, глаза у нее становятся испуганными и она все время заглядывает в комнату:
– Тише, мальчики! Ради бога, тише! Что подумают люди!
И так всегда.
Дверь отворила мать. Ничего не сказала, пошла во двор запирать калитку.
Отца не видно. Где он? Неужели еще на работе?
Проходя в свою комнату, Андрей заглянул в гостиную. Отец спал на диване, уронив на пол газету. Значит, все-таки не дождался.
Андрей положил портфель на стол и сел на табурет.
Застоявшаяся квартирная тишина сомкнулась вокруг. Будто с размаху нырнул в заросший зеленой ряской пруд. Он даже поежился от неприятного ощущения.
– Ужинать будешь? – спросила из кухни мать трагическим голосом.
– Не хочу.
– Дело твое.
Он быстро открыл постель, разделся и лег. Перед глазами, беспорядочно сменяя друг друга, побежали кадры прошедшего дня.
Голубой "москвич" с поднятым капотом. Павел Петрович Шиянов, держаный в руке фотографию. Отец рядом с Александрой Антоновной у окна коридора. Прыжок через щербатый школьный забор. Черноволосая Рагозина с огромной полосатой сумкой. Лешкины автомобильные права и его захлебывающийся от восторга голос: "Мы тебя научим водить машину! Вот поедем в Пятигорск, обязательно тебя захватим! Обя-за-тель-но!"
Андрей улыбнулся и поплотнее закутался в одеяло.
Уже засыпая, он почему-то снова увидел Люду Рагозину. Она шла по улице навстречу ветру, развевавшему полы ее зеленого пальто. На углу обернулась и помахала ему рукой.
* * *
...Бесшумно, как тень, в комнату вошла мать. Постояла, прислушиваясь к дыханью спящего Андрея. Потом выдвинула ящик стола и достала толстую, одетую в клеенчатый переплет тетрадь – "Дневник выхода в Б. К."
"Артур Кларк сказал: мы еще слишком далеко от берега, нам не видны его очертания. С нас достаточно того, что мы летим вперед на гребне волны", прочитала она на первой странице.
Дальше шло совсем непонятное.
"5 мая. Эта-Аквариды. 120 в час.
3 августа. Дельта-Аквариды. 40.
13 ноября. Тауриды. 25.
3 января. Виргиниды. 145 в час. Самый мощный поток, видимый в наших широтах".
"Заметка на 7 декабря. Персей. На мече Персея обратить внимание на ассоциации аш и хи. Прохождение через меридиан 20 h 00".
"22/VIII. Выходил в Пространство на 4 часа (с 0.15 до 4.15). Область Большого Пса".
"23/VIII. С 1.25 до 3.40. Наблюдал М-35 Близнецов. Очень красиво".
"28/VIII. Сегодня начал обзор Луны от Залива Радуг. Дикая, пустынная местность. Все здесь выглядит, как после хорошей бомбежки. Кто придумал назвать эту пустыню Заливом Радуг? Но красиво!"
"2/IХ. ... В конце концов Фаэтон добился своего и его отец – Солнце разрешил ему прокатиться на колеснице. Радостный, взял Фаэтон в руки поводья. Ринулась вдаль колесница по необъятному небу. Но лошади сразу почуяли неумелую руку возницы и понесли, не разбирая дороги. Все перепуталось в ходе небесных светил. Начали таять снега на высоких вершинах. Загорелись в долинах леса, на пустыни двинулись ледники. Угроза гибели над Землею нависла.
Тогда Зевс, бог богов, убил Фаэтона молнией и остановил колесницу. Мертвый Фаэтон упал в Эридан, звездную реку, и там до сих пор пылают обломки его колесницы...
Неужели в этой легенде описана гибель десятой планеты нашей Солнечной системы? Удивительно!"
"5/IХ. Андромеда.
Когда эфиопский народ был доведен до нищеты, оракул поведал царю о том, что всем ужасам был бы положен конец, если бы его прекрасная дочь Андромеда была отдана на съеденье морскому дракону.
Царь велел приковать свою дочь к скале на берегу моря. Девушка, мучаясь, ждала смерти. Но в последний момент об этом узнал Персей. Он прилетел в Эфиопию на своих крылатых сандалиях, убил дракона и спас Андромеду.
Здесь самая яркая звезда – Альферац (2-й величины, расстояние 120 световых лет).
Самая левая звезда – Аламак – двойная (голубая и желтая).
Но интереснее всего туманность Андромеды. Она видна невооруженным глазом в виде бледного вытянутого пятнышка. Расстояние до нее почти 2, 7 миллиона световых лет. Трудно представить! Да я и не могу. Это грандиозная звездная система, большая, чем наш Млечный Путь..."
Мать перелистывала страницу за страницей. Старинные легенды перемежались в тетради с отрывками стихов, стихи – с непонятными записями, состоящими иногда из рядов цифр или нескольких слов, вроде: "прямое восхождение 3h 12m", "лежит в плоскости эклиптики", и т. д.
Были в тетради и чертежи, красиво выполненные цветными карандашами, и даже рисунки каких-то гор.
Последняя запись была одиннадцатого октября: "Достал механизм от астрономических часов. Теперь свобода!" Мать закрыла тетрадь, ничьего не поняв в странных записях. Долго смотрела на спящего Андрея грустными глазами. Вздохнув, положила тетрадь в ящик стола и так же неслышно, как вошла, вышла из комнаты.
* * *
Перед глазами плыли, сменяя друг друга, красные и золотые круги. Голова звенела. К горлу подкатывала тошнота. Он лежал ничком на твердой поверхности, раскинув руки в стороны. Правая все еще сжимала пускатель. Лицо утонуло в мягкой влажной трясине. Он повертел головой, попытался отбросить левой рукой влажную пелену с лица. Пальцы ткнулись в иллюминатор шлема.
Он сообразил, что от удара отклеилась часть поролоновой прокладки в нижней манжете шлема и теперь он лежит на ней лицом.
И вдруг его словно обожгло: скафандр! Если есть хоть малейшая утечка прощай, Земля, навсегда. Ему никогда не выбраться из трубы. В детстве у него была такая игрушка: стеклянная трубка, наполненная водой и запаянная с обоих концов. В воде плавает красная рыбка. Чуть-чуть наклонишь трубку вправо или влево – и рыбка плывет. Она послушно поворачивается головкой в сторону наклона. В этом заключалась прелесть игрушки: не понять, почему рыбка поворачивается.
Он будет похож на эту рыбку. С той только разницей, что будет лежать неподвижно, пока его ссохшееся тело, одетое в скафандр, не найдет в трубе какая-нибудь экспедиция.
Он вскочил и открыл глаза.
Они тотчас закрылись от неистового света. И все же за этот коротенький миг он успел заметить гладкий уступ Лавиния, где заканчивалась труба, и мохнатый клубок Солнца над белыми изломами скал.
Черт возьми, значит труба опять стала прозрачной!
Опустив на иллюминатор фильтр, он посмотрел на приборы.
Все показания в норме.
Скафандр невредим.
Отлично!
До Лавиния около километра.
Гидразин можно поберечь.
Он вложил пускатель в гнездо и зашагал к высокой сияющей вершине.
...Сейчас он первый человек на Луне. Он подготавливает трамплин для тех, кто придет за ним. Что будет через год или через два? Трудно сказать. Человечество набрало первую космическую скорость и набирает вторую.
Два миллиарда лет назад в океане зародилась жизнь. До сих пор большая часть живых существ обитает в воде. И только те, которые осмелились выползти на чуждую, враждебную им сушу, оказались способными развить разум, увидеть звезды над головой, понять, что это такое, и устремить к ним свои мечты.
Мечта!
Она дала начало всему прекрасному на Земле. Она вечно зовет человека к далеким берегам, заставляет пускаться в рискованные плаванья, бороться с волнами и побеждать.
Она учит мужеству и великой страсти.
Мечта необходима, чтобы жизнь постоянно находилась в движении. И никаких остановок. Только вперед, вперед на гребне волны!..
Вот она, площадка, на которой кончается труба. Колоссальный круг коричневатой выглаженной скалы.
Вот невидимая стена.
Руки скользят по сплаву, созданному пришельцами из другого мира.
Вот место, аналогичное тому, где он вошел в трубу на Оливии. Никаких амбразур.
Он идет как мальчишка вдоль забора, чертя по нему пальцем.
Будет смешно, если на этом конце не найдется выхода! Десять минут. Пятнадцать.
Все та же гладкая, раздражающе гладкая поверхность. Наконец рука срывается в пустоту. Он осторожно ощупывает край амбразуры и выходит наружу. Никаких машин, никаких туннелей под поверхностью Луны, никаких следов колоссальных горных работ.
Как, что, почему – это для других, которые придут позднее. Ему некогда анализировать и делать выводы. Он – разведчик. Он подготавливает трамплин для тех, кто придет за ним.
Он оглядывается.
Горизонт на востоке закрыт тяжелой массой Сарматских гор. Невообразимое месиво трещин, обрывов, террас, уступов и долин. Белый свет и черные тени.
По траурному небу сверкающей пылью течет Млечный Путь.
Южнее, над великой гладью Моря Спокойствия, висит огромный месяц с удивительно длинными, почти смыкающимися рогами.
Это Земля.
Какая она близкая, голубовато-зеленая, теплая!
Он смотрит на нее долго, пытаясь отыскать взглядом знакомые с детства очертания материков.
Нет, не найти. Все затянуто жемчужными полосами облаков.
Фантастически красив этот облачный месяц над мертвыми лунными цирками!
Он вынимает из поясного гнезда фотокамеру и устанавливает объектив на панорамную съемку.
* * *
День тянулся как жевательная резинка. Всего четыре урока по расписанию, а кажется, будто их шесть или семь и никогда они не кончатся. Даже пятерка по алгебре не обрадовала Андрея.
На большой перемене он лицом к лицу столкнулся с Александрой Антоновной, но завуч, думая о чем-то своем, прошла мимо.
Клара Сергеевна тоже не спросила, почему он убежал с двух уроков.
В классе царили мир и тишина.
Гришка Афонин у доски решал геометрическую задачу. Искал и никак не мог найти подобные отрезки в прямоугольном треугольнике, разделенном высотой на две части.
"Балда, – с досадой подумал Андрей. – Две тысячи лет назад Эратосфен определил длину земного меридиана, наблюдая за тенью от палки, воткнутой в землю. А тут задачка для начинающих".
Он давно решил задачу в уме и теперь томился за партой.
– Все внимание на доску! – постучала карандашом по столу Клара Сергеевна.
"Интересно, определила бы она расстояние до альфы Центавра по параллаксу звезды?" – подумал Андрей.
Афонин, перемазанный мелом, беспомощно барахтался среди катетов и гипотенуз. Андрей смотрел на него, но видел совсем другое.
Он видел круглый зал, накрытый сферическим куполом. Посреди зала на могучем стальном основании высится огромная установка, похожая на дальнобойное орудие. Легкие ажурные фермы окружают ее со всех сторон. Вверху, у ствола, на специальной площадке, куда выходит главный окуляр, подготавливает место для наблюдения профессор Козырев.
Он, Андрей, стоит внизу, у пульта управления.
– Что ж, начнем, – негромко говорит профессор, и Андрей нажимает кнопку на пульте.
С легким рокотом часть купола сдвигается в сторону. Открывается широкая щель, полная звезд. Свет в зале гаснет, остаются только лампочки над рабочими столиками и разноцветные глазки приборов.
Ночной ветер врывается в башню, холодит пересохшие губы.
– Установочные координаты! – командует профессор.
Пальцы играют кнопками на пульте управления. Под ногами, под толстым слоем бетона взвывают моторы. Купол начинает поворачиваться на заданный угол. В щели вспыхивают и пропадают звезды,
И вот зал озаряется голубым лунным пламенем. Умолкают моторы. Остается чуть слышный шум двигателя, ведущего телескоп за земным спутником.
– Отлично! – говорит профессор Андрею. – А теперь за работу. Сюда, наверх, ко мне! Быстро!
Андрей поднимается по дюралевому трапу, ступеньки которого покрыты губчатым пластиком, на площадку.
Какое счастье! Значит, сегодня он будет вести наблюдение вместе с прославленным астрономом!
– Прошу! – говорит Козырев и указывает на сдвоенное кресло.
Они садятся рядом, плечом к плечу.
Профессор выдвигает бинокуляр и жестом предлагает Андрею сделать то же самое.
Оба одновременно приникают к объективам.
Вот это увеличение!
Не половина лунного диска, даже не четверть, а, наверное, только десятая часть вмещается в поле зрения. И в самом центре три громадных кратера: Арзахель с высочайшей центральной горкой, таинственный Альфонс, рассеченный почти пополам горной цепью, и Птолемей, древний цирк, стены которого местами обрушились, а местами, особенно на востоке, поднимаются неприступной грядой.
– Обратите внимание на центральную горку Альфонса, – полушепотом говорит Козырев. – Видите оранжевое пятно на западном склоне? Это лава. Идет извержение...
Кто-то толкает Андрея в спину. Вместо центральной горки Альфонса перед глазами исчерченная мелом доска и сонный голос Гришки Афонина:
