Текст книги "Денис Давыдов (Историческая хроника)"

Автор книги: Николай Задонский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 49 страниц)

– Возьмем обратно город, ребята! Рано неприятелю в теплых домах нежиться! Пусть в поле ночует!

И, сойдя с лошади, обнажив шпагу, князь пошел впереди войска, чуть заметно припадая на левую ногу. Над головой, шипя, проносились ядра. Кругом свистели пули. Не доходя до Первых городских строений, Багратион повернулся, крикнул:

– С богом, ребята! Ур-ра!..

Вздрогнула земля от мощного и грозного клича. Войска рванулись вперед. Со штыками наперевес, обгоняя друг друга, ворвались в город. Растерявшись от неожиданности, французы стали поспешно оставлять дома и улицы.

Багратион остановился близ городской ратуши. Была уже ночь. Выстрелы постепенно затихали. С обеих сторон города запылали бесчисленные костры. Русская и французская армии располагались на ночлег. Распустив войска арьергарда по местам, назначенным им по диспозиции, поручив охрану города командиру пехотной дивизии генералу Сомову, Багратион, оставшись без команды, отправился в главную квартиру.

День, необходимый для устройства русской армии, был арьергардом отвоеван.

IV

Рассветало… Багратион, ночевавший со своими адъютантами в одном из сараев мызы Ауклапен, давно уже, заложив руки за голову, лежал с открытыми глазами. Было горько и обидно сознавать, что его, боевого генерала, в день решительного сражения посылают в резервные войска под команду генерала Дохтурова. Ничего лучшего Беннигсен не мог придумать! А может быть, лукавый, искусный в интригах немец умышленно отстраняет его от дела, боясь соперников в военной славе? Ну, да не такой сегодня день, чтоб думать о личных обидах… Да и Дмитрий Сергеевич Дохтуров славный, храбрый генерал. Надо исполнять, что приказали.

Багратион легко и быстро поднялся. Посмотрел на крепко спавших адъютантов, минуту помедлил. Жаль будить, да ничего не поделаешь.

– Пора вставать, други мои, – мягко и весело сказал князь. – Едем к Дохтурову.

Адъютанты вскочили сразу. Лица освежили снегом и одеколоном. Выпили вместе с князем по стакану любимой его мадеры. На все ушло не более десяти минут – такой порядок у Багратиона соблюдался всегда.

Узнав ночью, что князь назначен в резервные войска, Денис пришел в негодование. Любимого самим Суворовым генерала – в резерв! Багратиону предпочитают Сакенов, Эссенов и Корфов, многие из которых не слышали даже боевых выстрелов! Возмутительно! Разгорячась, Денис высказал товарищам много нелестных слов по адресу высокого начальства. Но… как спокойно держится сам Багратион! Собирается ехать к Дохтурову, привычно встал раньше всех, шутит, смеется, словно обида его и не коснулась. Этого Денис никак понять не мог! По его мнению, князю следовало отказаться от обидной должности, писать жалобу государю, вообще протестовать всеми способами. «Хорошо бы поговорить по душам с Ермоловым», – мелькнула неожиданная мысль, вызвав желание повидаться с братом Алексеем Петровичем. Ермолов находился сейчас на правом фланге, где было установлено двадцать оставшихся в целости пушек его батареи. «Все равно утром резервы вряд ли введут в действие, – размышлял Денис, – а посмотреть, как начнется сражение, интересно…»

Багратион на этот раз в просьбе не отказал:

– Хорошо, поезжай… Кланяйся Алексею Петровичу. Да, кстати, узнай, в каком положении его орудия. Только не задерживайся, душа моя.

Денис поблагодарил и помчался на правый фланг. С небольшой возвышенности, куда он поднялся, открылась изумительная картина. Выпавший ночью снег словно пушистым ковром покрыл поле предстоящего сражения. В синем утреннем рассвете отчетливо различались дымившиеся еще костры биваков, но русские войска строились уже в боевой порядок. Было тихо. Легкий теплый ветерок изредка кружил по полю пролетный снег.

Денису было известно, что ночью из-за беспечности генерала Сомова французы опять заняли город. Зоркими глазами Денис разглядел, что у передних городских строений шевелится неприятельская пехота, выдвигаются орудия. «Ну, скоро, пожалуй, начнется», – подумал он, пришпоривая лошадь.

Найти Алексея Петровича Ермолова было нетрудно. Артиллерия правого фланга, состоявшая из сорока батарейных орудий и двадцати легких пушек, находилась впереди войск, близ селения Шлодитен. Когда Денис подъезжал сюда, он не знал, что главнокомандующий отдал уже приказ открыть огонь из всех орудий правофланговой батареи. Оставив лошадь у коновязи одного из гусарских эскадронов, стоявших на окраине селения, Денис отправился дальше пешком, как вдруг раздался оглушительный орудийный залп и сейчас же со стороны города ответили французские пушки. Началась сильная артиллерийская стрельба. Добежав до невысокого кургана, где стояли ермоловские орудия, Денис ничего уже отсюда разглядеть не мог: все потонуло в пороховом дыму.

Ермолов был сегодня в лучшем настроении, чем вчера. И хотя залетавшие на курган ядра выводили из строя людей, Алексей Петрович распоряжался хладнокровно, с исключительным спокойствием.

– Ты зачем здесь? – удивился он, встретив Дениса.

– Посмотреть, как другие дерутся, почтеннейший брат… Отпросился у князя. А то и сражение кончится – ничего не увидишь. Мы же в резерве!

Ермолов ответить не успел. У одного из орудий со страшным громом и треском разорвалось неприятельское ядро. Алексей Петрович, махнув рукой, побежал туда.

Через несколько минут загрохотали семьдесят орудий центральной батареи, расположенной в полуверсте от батареи Ермолова. Канонада усилилась и с неприятельской стороны. Над полем плавали густые дымные тучи. Но на ермоловский курган ядра стали залетать все реже, очевидно французы сосредоточили огонь на центре и левом фланге.

Неожиданно погода резко изменилась. Подул порывистый ветер. Начался сильный снегопад. Закрутилась метель. В двух шагах ничего нельзя было разглядеть. Канонада сразу затихла. Ермолов тоже прекратил бесцельную стрельбу.

– Вот погодка! Прямо светопредставление! – сказал Алексей Петрович, подойдя к Денису, укрывшемуся от снега за пустыми снарядными ящиками. – В такую пору и до греха недалеко. Можно своих побить… – Он помолчал и заговорил о другом: – Так ты говоришь, что в резерве теперь… Слышал, слышал! Нечего сказать, нашли местечко для князя Петра Ивановича… А что поделаешь? Беда, Денис, старая… Вечно чужеземцы ноги нам путают… Вспомни Суворова…

– Я одного не понимаю, – сказал Денис, – почему же князь молча обиду терпит?

– Эх, брат любезный! – вздохнул Ермолов. – Плохо, я смотрю, Багратиона ты знаешь… Храбрых и горячих генералов у нас много. А князь Петр Иванович тем над ними возвышается, что свои обиды забывать умеет, когда о чести и славе отечества токмо помышлять надлежит. В этом все дело! Сам сообрази…

Ермолов не договорил. Произошло невероятное…

Метель как-то вдруг стихла. Небо прояснилось. Прямо перед центральной батареей стояли плотные колонны войск в синих мундирах.

– Французы! – вскрикнул, подскакивая от изумления, Денис.

– Кой черт их сюда принес? – удивился и Ермолов. – Заблудились, наверное!

Пушки центральной батареи полыхнули огнем. Еще и еще! Французы зашевелились, попятились. В одно мгновение несколько русских пехотных батальонов, стоявших в центре, наклонив штыки, ринулись в атаку. Двадцать тысяч человек схватились грудь с грудью. Стрелять из орудий было невозможно. Слышался лишь невыразимый гул, лязг и скрежет. Наконец французы не выдержали, стали поспешно отступать. В погоню за ними помчалась кавалерия.

Затаив дыхание, Денис лихорадочно блестевшими глазами наблюдал это потрясающее зрелище. Увидев толпы бегущих французов, он подумал, что теперь, пожалуй, исход всего сражения предрешен, и, повернувшись к Ермолову, воскликнул:

– Какая блистательная победа! И как быстро с ними управились!

– Подожди, до победы еще далеко, – отозвался Алексей Петрович.

Лицо его было пасмурно. Он неотрывно смотрел на позиции, занимаемые главными силами русской армии. Там не замечалось никакого движения. И это обстоятельство беспокоило Алексея Петровича больше всего.

– Французы наскочили на нас по какой-то случайности, – продолжал он, – но чтоб этот благоприятный для нас момент принес ощутительную выгоду, необходимо немедленно, сейчас же поддержать наступление главными силами. А Беннигсен не решается и упускает победу из своих рук!

С досады Ермолов сердито и зло выругался.

На Дениса слова Ермолова подействовали отрезвляюще. В самом деле, нерешительность Беннигсена была очевидна. Русские войска не собирались трогаться с места. На душе у Дениса стало смутно. И опять, как во многих других случаях жизни, в памяти невольно всплыл незабываемый образ любимого полководца.

– Эх, был бы с нами Суворов! – подавляя вздох, высказал он вслух свою мысль.

Ермолов сочувственно кивнул головой:

– Да, тогда бы разговор совсем другой был…

… Бонапарт находился в самом мрачном настроении. Он стоял на возвышенной окраине города, у кладбищенской церкви. Прибыв сюда рано утром и впервые увидев русскую армию, построенную для сражения, он сразу понял, какую крупную ошибку допустил. Полагая, что русская армия будет отступать к Кенигсбергу, не ожидая генерального сражения, он распылил свои силы. Корпус маршала Нея был направлен для преследования прусского шеститысячного отряда генерала Лестока, находившегося в десяти – двенадцати верстах от правого фланга русской армии. Корпус маршала Даву ночевал в пятнадцати верстах от левого фланга. Корпус Бернадотта, сбитого с толку Багратионом, еще не подошел, на его содействие нельзя рассчитывать.

Послав адъютантов к Нею и Даву с приказом немедленно идти к Эйлау, Бонапарт не спешил начинать битву, хотя располагал войсками, по численности не уступавшими русским. Бонапарт давно уже имел возможность убедиться, что русские сражаются с мужеством необыкновенным. Ожесточенное сопротивление арьергарда Багратиона, которого хорошо помнил еще по шенграбенскому делу, прямо-таки изумляло.

– Это лучший генерал русской армии, – отзывался он о Багратионе.

Надеяться на легкую победу, как бывало в Австрии и Германии, не приходилось. Лишь получив известие, что войска Даву скоро прибудут, Бонапарт решился на боевые действия. Он приказал корпусу Ожеро атаковать левый русский фланг, куда с другой стороны должен был подойти Даву. Но войска Ожеро, застигнутые внезапной метелью, сбившись с дороги, угодили под русские пушки… И не прошло одного часа, как прискакали адъютанты со страшным известием:

– Корпус разбит… Сам Ожеро тяжело ранен! Командиры дивизий – генералы Дежарден и Гёделе убиты!

А вскоре показались разрозненные, жалкие остатки корпуса, преследуемые по пятам русской пехотой и кавалерией.

Бонапарт содрогнулся. Опасность угрожала уже ему самому. Один из русских гренадерских батальонов, увлекшись погоней, приближался к кладбищу. Бонапарт ясно видел красные озлобленные лица рослых гренадер, бежавших со штыками наперевес. Еще одна минута – и все будет кончено…

– Пошлите гвардию, накажите их за дерзость, – отрывисто и зло приказал Бонапарт, обращаясь к Бертье.

Оставленные Беннигсеном без поддержки, несколько русских батальонов, преследовавшие французов, гвардейской атаки не выдержали и отступили. Конница Мюрата и гвардейская кавалерийская дивизия Бессьера, прорвав боевую линию, пронеслась до русских резервов. Но вскоре снова поступили неприятные известия. Не сдержав кавалерийской атаки, русская пехота все же с поля не бежала. Пехотинцы ложились на землю, пропускали кавалерию, затем поднимались и стреляли ей в тыл. Гвардейская дивизия Бессьера, встретив жестокий огонь русских резервов, повернула обратно. Генералы д'Опу и Корбино были убиты.

Бонапарт нетерпеливо поджидал подхода войск маршалов Нея и Даву. Он не знал, что его адъютант Евгений де Монтескью, посланный к Нею, захвачен казаками и надеяться можно лишь на Даву, войска которого и подошли в полдень. Бонапарт оживился. На первых порах Даву удалось потеснить с левого фланга русских. Однако через час французы снова были отброшены, причем русские чуть не захватили всю артиллерию Даву.

Бонапарт оставался на месте. Русская артиллерия усиливала огонь. Пехота, стоявшая позади кладбища, несла огромные потери. И только присутствие императора удерживало войска от бегства.

Ветки деревьев, сбитые ядрами и картечью, сыпались на голову Бонапарта. Вокруг лежали трупы офицеров и солдат. Адъютанты продолжали доставлять сведения о потерях… Какой страшный день!

– Ну, Бертье, что вы думаете о наших делах? – стараясь сохранить спокойный тон, спросил Бонапарт.

– Мы удерживаем все свои позиции, ваше величество, – дипломатически ответил начальник штаба.

– Да, но к русским, кажется, подошли подкрепления, а у нас уже мало снарядов. Ней не является. Бернадотт далеко. Кажется, лучше идти своим навстречу…

Последняя фраза не оставляла никаких сомнений. Император признает сражение неудачным, думает об отступлении. Бертье промолчал. Спускались сумерки. Канонада продолжалась.

… Денис возвратился к Багратиону в тот момент, когда князь вместе с Дохтуровым объезжал резервные войска, еще не принимавшие участия в сражении. Маленький, толстенький, застенчивый Дохтуров высоко ценил и любил Багратиона, соглашался со всеми его замечаниями. Получив донесение, что казачьи разъезды выследили движение к левому флангу неприятельских колонн, Дохтуров и Багратион устраивали свои войска таким образом, чтобы была возможность быстрее оказать помощь левому флангу. В то же время, предчувствуя неизбежность атаки французской кавалерии, Багратион распорядился приблизить конницу резерва, находившуюся под общим командованием генерала Чаплица, поставив ее в березовой роще, близ мызы Ауклапен. Среди этих войск находился Елизаветградский гусарский полк, командование которым принял полковник Юрковский, несколько эскадронов павлоградских гусар и казачьи полки.

Как только кавалерия Мюрата и Бессьера приблизилась к первой линии, Багратион послал Дениса с приказом к Чаплицу ударить на французов.

Увидев оживленных, готовых к бою гусар, услышав с детства знакомые слова кавалерийской команды, Денис с неожиданной остротой почувствовал неудовлетворенность своим положением. Нет, разумеется, он очень дорожил близостью к Багратиону, привязанность к которому росла с каждым днем. Он знал также, что, как адъютант, выполняет нужную и весьма ответственную работу, но все же с какой бы охотой он примкнул сейчас к гусарам и вместе с ними полетел бы в горячую схватку! «У них все ясно и просто, – думал Денис. – И никому никакого дела нет, какие диспозиции сочиняет Беннигсен… И, наверное, никто даже не представляет себе общего положения таким, какое оно есть. Порубился с неприятелем, выполнил приказ, да и отдыхай! Нет, если б не служил при Багратионе, дня одного не остался бы в адъютантах».

– Давыдов! – окликнул его знакомый голос, когда он проезжал мимо одного из эскадронов павлоградских гусар.

Денис приостановился. К нему подскакал сияющий и возбужденный Степан Храповицкий.

– Ну что? Скоро нам в дело вступать? – спросил он, догадываясь, зачем скачет сюда адъютант Багратиона.

– Скоро, скоро, сейчас распоряжение передам, – ответил Денис, завистливо поглядывая на гусара.

– Вот спасибо! А то надоело стоять! Руки чешутся! – улыбаясь и подкручивая по привычке рыжие усики, сказал Храповицкий. – А вы что же? Все время при князе?

– Да, при князе Багратионе, – холодно произнес Денис, подчеркивая фамилию и тем давая понять, что он не принадлежит к числу обычных адъютантов.

И, попрощавшись, поскакал дальше, злясь на себя, что так нелюбезно обошелся с дружески расположенным к нему гусаром. Причина же этой нелюбезности заключалась в том, что Денису хорошо было известно неприязненное отношение гусар к «адъютантикам». Вопрос Храповицкого показался обидным. «Но ведь ему известно, что я состою не при каком-нибудь штабном, а при самом боевом генерале и, наверное, он не думал меня обижать, – размышляя, укорял себя Денис. – Надо будет обязательно съездить к нему, загладить свою резкость…» А на душе по-прежнему было смутно.

Спустя каких-нибудь пять минут гусары и казаки, вылетев из рощи, дружно ударили с фланга на гвардейцев Бессьера, прорвавшихся почти до пехоты резерва. Впереди елизаветградских гусар на бешеном вороном Жеребце скакал полковник Юрковский.

– Руби их в пе́си! Круши, хузары! – сверкая глазами, кричал он, врезаясь в неприятельские ряды и с непостижимой ловкостью действуя саблей.

Вскоре французские конные гвардейцы отхлынули назад, преследуемые гусарами и казаками. Но на гребне высот, примыкавших к русскому левому флангу, показались войска маршала Даву. Бонапарт послал ему на помощь пехотную дивизию Сент-Илера, несколько кавалерийских, а также остатки разбитого корпуса Ожеро. Французы наступали густыми массами. Небольшой отряд генерала Багговута и дивизия генерала Николая Михайловича Каменского, сына фельдмаршала, отошли от Серпаллена к центру. Войска резерва вступили в сражение. Но силы были не равны. Французам удалось занять Крегскую гору, господствующую над местностью, а затем зажечь мызу Ауклапен.

В это время осколком снаряда был тяжело ранен генерал Дохтуров. Командование принял Багратион, опять в минуту опасности оказавшийся во главе войск, принимавших на себя всю тяжесть неприятельского удара. Багратион повернул резервы лицом к неприятелю и начал контратаку.

Денис поскакал к Беннигсену за подкреплением. Штаб главнокомандующего расположился на безопасном правом фланге. Несмотря на это, в штабе чувствовалось смятение.

Беннигсен разрешил перебросить с правого фланга на левый все легкие орудия, обещал прислать на помощь подходивший прусский отряд генерала Лестока, но основные силы центра и правого фланга, стоявшие в бездействии, трогать запретил. Распоряжения главнокомандующего сводились к одномy – отразить нападение. Наступательных действий он остерегался, хотя Багратион ручался, что при надлежащей поддержке опрокинет войска Даву.

– Мы даем сражение оборонительное, – говорил Беннигсен, – не будем выходить за рамки предусмотренных в таких случаях операций.

Денис окончательно убедился, что при таком главнокомандующем о победе нечего и мечтать. Возвращаясь обратно, выполняя под огнем поручения Багратиона, он всюду видел чудеса храбрости, самопожертвования, героизма русских воинов и отдельных начальников, часто на свой страх и риск производивших контратаки. Видел величественного Багратиона, показывающего всем пример хладнокровия и бесстрашия; видел, как Ермолов, прискакавший на помощь пехоте, поставил впереди войск пушки и осыпал брандкугелями французов, засевших на мызе Ауклапен; видел, как генерал Каменский водил свою дивизию в штыковую атаку. Усилия некоторых начальников и героизм русских солдат принесли известные результаты: французы к вечеру оставили и Крегскую гору, и мызу Ауклапен, и другие взятые ими в начале сражения позиции. Бой окончился вничью. Обе армии, понеся огромные потери, остались на прежних местах.

Однако Денис, как и многие другие участники сражения, понимал, что день обещал полную, решительную победу. И упущена она лишь потому, что русскую армию возглавлял плохой главнокомандующий, а штаб состоял из бездарных и трусливых людей, не знавших даже русского языка. Денис Васильевич все сильнее и сильнее проникался ненавистью к этим господам, парализовавшим успешные действия русских войск.

Наступила ночь. В штабе Беннигсена подсчитывали убитых и раненых, осматривали знамена, взятые у французов, готовили списки отличившихся. Беннигсен отправлял курьеров в Петербург с радостным известием о победе, одержанной им над Бонапартом.

И вдруг на правом фланге послышались ружейные выстрелы. Подошли два легких пехотных полка из корпуса Нея. Правда, войска правого фланга, не принимавшие участия в битве, немедленно отбросили их назад, но испуг, охвативший штабных господ, был так велик, что поднялась настоящая паника.

– Французы заходят с тыла! Нас окружают! Надо немедленно отступать! – кричали в страхе штабные чиновники.

Беннигсен дрожащей рукой подписал приказ о немедленном отступлении всей армии по Кенигсбергской дороге. Войска, ропща и негодуя, стали спешно строиться в колонны, хотя никакая опасность не угрожала. Французская армия была так обессилена, что не могла сделать ни одного шага.

Узнав о приказе Беннигсена, Бонапарт удивился едва ли не больше всех. Он сам собрался отступать, но теперь, конечно, все распоряжения на этот счет были отменены. В Париж поскакали гонцы с известием о блестящей победе, одержанной императором над русскими. Впрочем, обмануть общественное мнение Бонапарту на этот раз не удалось.

«Нерешительность Эйлауского сражения вызвала в Париже невероятную тревогу, – записал современник. – Враги империи под личиной скорби не могли скрыть радости о народном бедствии. Государственные фонды значительно понизились».

А через два года Бонапарт, прогуливаясь в Шенбруннском парке с ротмистром Чернышевым, посланцем императора Александра, признался:

– Я назвал себя победителем при Эйлау только потому, что вам самим угодно было отступить…1414
  Д.В.Давыдов в своих воспоминаниях о войне 1807 года и сражении при Прейсиш-Эйлау допускает многие неточности. Так, он считает, что русская армия при Прейсиш-Эйлау имела 80 тысяч человек, тогда как М.Богданович, производивший подсчет по официальным документам, более верно определяет численность русских войск при Прейсиш-Эйлау в 58 тысяч. Со стороны французов в сражении участвовало, по свидетельству французского генерала Дюма, 68 500 человек, а по мнению М.Богдановича – до 80 тысяч. Во всяком случае, численное преимущество было у французов. Значительно преувеличены Д.В.Давыдовым и потери наших войск. На самом деле русские потеряли не 37 тысяч, как сообщает Давыдов, а 8 тысяч убитыми и 18 тысяч ранеными. Французы исчисляли свои потери в 18 тысяч человек, но на самом деле у них выбыло из рядов до 25 тысяч. Не потеряв в этом сражении ни пушек, ни знамен, русские взяли у французов пять орлов, несколько орудий и около двух тысяч пленных.
  Необходимо отметить и другое. Из воспоминаний Д.В.Давыдова видно, с каким явным негодованием он относился к деятельности Беннигсена и его штаба. Однако, обрабатывая эти воспоминания в то время, когда Беннигсен был жив, и даже пользуясь его личной консультацией, Давыдов кое-где попытался «выгородить» Беннигсена, противореча сам себе. Так, например, утверждая в одной статье, что после сражения французы не могли сделать «малейшего шага вперед», что отступление Беннигсена было вызвано лишь его трусостью (факты, подтверждаемые другими историками), Давыдов в другой статье пишет, что «Беннигсену трудно было после понесенных потерь вновь сразиться с неприятелем». Таким образом, он оправдывал отступление.
  Подобных «натяжек», иной раз вызванных и цензурными условиями, в воспоминаниях Д.В.Давыдова немало. Поэтому при работе над исторической хроникой это всегда учитывалось, использовались другие источники, материалы архивов.
  Наименования населенных пунктов в воспоминаниях Д.В.Давыдова тоже не всегда точны. В хронике они выверены по официальным реляциям и военным картам того времени.


[Закрыть]