355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Задонский » Денис Давыдов (Историческая хроника) » Текст книги (страница 21)
Денис Давыдов (Историческая хроника)
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 20:12

Текст книги "Денис Давыдов (Историческая хроника)"


Автор книги: Николай Задонский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 49 страниц)

– Мне сестра из Пензы пишет, что у них большое ополчение собрано и от добровольцев отбоя нет… Прежде на войну со слезами провожали, а теперь матери и жены сами своих кровных на защиту отечества посылают. Муж сестры Дмитрий Васильевич Золотарев – он там уездным предводителем – целый полк собрал и сам в командиры записался.

– Дворянству и следует пример подавать, – буркнул Денис. – А то, брат, кончится война…

Он запнулся и не докончил того, что хотел сказать. Душевное беспокойство, вызванное разговором гусар, немного улеглось, но мысль о том, что после войны крестьяне могут потребовать «волюшки», не выходила из головы. Да стоит ли говорить об этом с Митенькой? Может быть, вообще ничего и не случится.

А Бекетов, пропустив мимо ушей слова командира, продолжал:

– После войны, Денис Васильевич, обязательно к нам поедем… Увидишь, какие люди у нас славные! И сестра, я уверен, тебе понравится… А детишки у нее – просто прелесть! Особенно младшая дочка, Евгения, крестница моя… Я уезжал в армию, ей всего четыре месяца было, а сейчас, пишет сестра, уже болтать начала…

– В дядю пошла, – усмехнувшись, тихо сказал Денис, которому болтовня Митеньки порядком надоела.

– Ты что-то сказал, кажется? – повернулся к нему Бекетов.

– Имя, говорю, у племянницы твоей хорошее. Евгения…

Неожиданно из-за леса, показавшегося впереди, полыхнули орудийные выстрелы. Один из снарядов, не долетев нескольких шагов до дороги, шлепнулся в лужу, подняв вверх большой черный фонтан. В отряде произошло замешательство. Лошади шарахнулись в сторону. Кто-то из гусар вскрикнул. К Денису подскакал Степан Храповицкий, находившийся в разведке.

– Французы за лесом, Денис Васильевич! Несколько пехотных и кавалерийских колонн из Вязьмы двигаются…

– Что за черт? Неужели опять нас ловить?

– Не думаю… Войска, по всей видимости, регулярные и в составе не менее дивизии…

– Что ж, делать нечего, придется нам маршрут изменить. Прикажи, чтоб казаки на Медынскую дорогу отходили… Да хорошо бы «языка» выхватить, узнать поверней, кто и куда путь держит?

Отряд свернул в сторону и вскоре подошел к бурлившей от осенних дождей реке Угре. Французы преследовали. Пришлось отбиваться от наседавшей кавалерии фланговыми нападениями и перестрелкой. И лишь в сумерках, переправившись через реку, узнали, в чем дело. Захваченный в плен французский драгун показал, что войска Эверса по приказу Наполеона двигаются на Калугу.

Послав в главную квартиру уведомление о неприятельском маневре, Давыдов, не знавший истинного положения, отвел свой отряд в большое торговое село Красное.

Настроение у Дениса было скверное. Отступление всегда его удручало, а сейчас к тому же – и это было главное – возникли серьезные опасения за судьбу плодородных калужских районов, куда, очевидно, намеревались прорваться французы.

На другой день, в полдень, в село Красное прискакал Ермолай Четвертаков, сопровождаемый конным отрядом своих партизан.

Войдя в избу сельского старосты, занятую командирами, Четвертаков с обычной молодцеватостью вытянулся по-военному и, глядя на Дениса улыбающимися глазами, отрапортовал:

– Явился поздравить, ваше высокоблагородие… Москва от неприятеля очищена!

Неожиданная новость всех присутствующих просто ошеломила.

– Москва… освобождена? – только и мог выговорить Денис, чувствуя, как от большой нахлынувшей радости слова словно застревают в горле.

– Неделю назад!.. – подтвердил Четвертаков. – Ежели сами увериться желаете, мы двух пленных доставили…

– Москва наша! Москва наша! – совсем по-детски воскликнул Бекетов и бросился обнимать товарищей.

– А куда же в таком случае французы двигаются? – спросил Храповицкий, обращаясь к Четвертакову.

– Сказывают, будто, на Калужскую дорогу войско свое Бонапарт направил, да наши под городом Малоярославцем остановили… Ныне по старому пути, через Вязьму, неприятель бежит…

– Вот оно что! – сообразил наконец Денис. – Значит, предполагалось соединение с войсками Эверса в Калуге, да не вышло дело…

– Так точно, ваше высокоблагородие! Не вышло! – сказал, широко улыбаясь, Четвертаков. – Француз боек, да русский стоек. Наступил Бонапарт на Москву, да оступился!

Денис не выдержал. Подошел к Ермолаю, крепко его обнял.

– Ну, спасибо за добрые вести, любезный… Об усердии твоем не премину начальству доложить! А теперь давай-ка сюда пленных, попробуем от них еще что-нибудь выпытать..

Тем временем слух об освобождении Москвы от неприятеля всполошил все село. Когда Денис закончил допрос пленных и вышел на улицу, он увидел большую толпу крестьян, собравшихся около избы. Тут были и старики и женщины с грудными детьми на руках. Всем не терпелось услышать, что скажет командир отряда.

– Правда ль, кормилец, Москву-то освободили? – спросил стоявший впереди других сгорбленный старик в рваном армяке, опиравшийся на толстую суковатую палку.

– Правда, правда, – подтвердил Денис. – Бежит неприятель из России.

Толпа, на минуту притихшая, колыхнулась и забурлила. Люди с просветлевшими лицами крестились, плакали, обнимали друг друга. Со всех сторон послышались радостные голоса и восклицания:

– Слава тебе господи! Дожили до светлого дня!

– Матушка наша белокаменная…

– Не сладко, знать, гостилось хранцам в Москве-то!

– Калачи московские не по вкусу!

– Зато пару там им поддали и кости прогрели!

А стоявший в сторонке высокий безрукий крестьянин в солдатской рубахе, с медалью на груди, пояснял окружившим его сельчанам:

– Москва всем городам город… Понимать надо! От нее вся земля русская зачалась… Без Москвы, как без головы… За нее и на черта полезешь!

В это время ударил колокол. Празднично настроенный народ потянулся в церковь. К Денису и командирам подошел староста, приземистый щербатый мужик в суконной поддевке и смазанных дегтем сапогах.

– Батюшка наш молебен и крестный ход надумал… Ежели желаете с народом помолиться, милости просим, – радушно пригласил он, степенно разглаживая окладистую, начавшую седеть бороду.

– Да, да, непременно… Спасибо, любезный! – отозвался Денис.

Командиры охотно согласились. Все направились вслед за старостой.

Дениса тронула и умилила картина народного торжества. «Ведь, наверное, в Москве не многие из них и были, – думал он, – а сколько чистой, бескорыстной любви к священному городу… И как чудесно выражают они свои чувства. „Без Москвы, как без головы… За нее и на черта полезешь!_“ Да, именно так думает и этот крестьянин, и я, и каждый русский… За тебя на черта рад, наша матушка Россия!»

Последняя фраза родилась неожиданно. Она выражала собственное чувство Дениса. Фраза хорошо звучала, так и просилась в стихи. Денис мысленно разбил ее на строки и повторил еще раз:

 
За тебя на черта рад,
Наша матушка Россия!
 

«Ей-богу, не плохо, – подумал он, – надо записать, пригодится…» И, довольный своей поэтической находкой, улыбнулся.

А на улице начинало вечереть. В небе сквозь редкие облака просвечивали первые неяркие звезды. Кругом не умолкал оживленный говор. Из церкви выносили иконы и хоругви. Веселые, ликующие звуки колоколов плыли над селом.

XIII

«Туча казаков» под начальством Платова, посланная Кутузовым наперерез неприятельским колоннам, отступающим к Вязьме, покрыла пространство, где последние полтора месяца действовали лишь одни партизаны. Войска Эверса были частью истреблены, частью убежали к Дорогобужу.

20 октября, прибыв в Знаменское и оставив здесь юхновских ополченцев для охраны уезда, Денис со всей остальной конницей выступил к селу Рыбки, лежавшему на Смоленской дороге, между Вязьмой и Дорогобужем.

– Ну, господа, теперь для нас самая жаркая пора наступает, – предупредил своих товарищей Денис. Он ясно представлял, какое огромное значение приобретают подвижные партизанские отряды при отступлении неприятельской армии, растянутой на многие версты.

Настроение у Дениса было отличное. Ободренный хорошими вестями и благодарностью главнокомандующего, имея под начальством людей опытных и отважных, он желал лишь скорейшей встречи с противником и не сомневался в успехе будущих своих предприятий.

И вдруг казачьи пикеты донесли, что справа и слева в одном направлении с отрядом двигаются крупные кавалерийские части под командой генерал-адъютантов Орлова-Денисова и Ожаровского.

Денис насторожился. До сих пор он находился в глубоком неприятельском тылу, вдали от главной квартиры. Его партизанский армейский отряд отличался от других тем, что, находясь под общим руководством главнокомандующего, сохранял почти полную независимость в своих действиях. Теперь этой независимости, так ценимой им, угрожала опасность. Любой из генералов мог приказать младшему в чине командиру отдельного отряда, не имеющего особого задания, стать под свое начальство. А тогда попробуй вывернуться!

Денис знал, что такое военная дисциплина и чинопочитание. Но вместе с тем знал и другое. Генерал-адъютанты граф Орлов-Денисов и граф Ожаровский, пользуясь милостивым вниманием царя, никогда не отличались военным дарованием, хотя Орлову-Денисову и нельзя было отказать в личной храбрости. Спеша украсить себя лаврами при нападениях на отступающие неприятельские войска, генералы были совершенными новичками в организации и ведении войны в тылу противника. Попасть под их начальство, выполнять, может быть, бессмысленные распоряжения, когда чувствуешь себя более опытным в подобных действиях, Денису показалось обидным. «Будь на месте этих генералов покойный Багратион, или Платов, или Милорадович, или какой-нибудь другой заслуженный начальник, – размышлял он, – я бы слова не сказал, сам охотно бы под начальство их встал… А для этих графов каштаны из огня таскать дураков нет!»

А генерал-адъютанты, проведав об отряде Дениса Давыдова, в самом деле замышляли прибрать его к рукам. Получить под начальство несколько сотен опытных партизан каждому из них было лестно!

Первым прибыл к Денису адъютант графа Орлова-Денисова.

– Его сиятельство приказали, – без обиняков объявил адъютант, – если ваше высокоблагородие никаких повелений от светлейшего не имеет, незамедлительно поступить с отрядом под его начальство…

Денис, принявший адъютанта с отменной вежливостью, покручивая кудрявую бородку, легонько вздохнув, ответил:

– Был бы счастлив исполнить повеление его сиятельства, да при всем желании лишен этой завидной возможности… Спешу к Смоленску по приказу графа Ожаровского.

– Как? Разве вы состоите под его начальством? – удивился адъютант.

– Увы, увы, мой друг, – сказал, покачивая головой, Денис, – Вчера лишь принят… Судьба!

– Какая досада! – отозвался адъютант. – А граф Орлов-Денисов весьма на вас надеялся… он так к вам расположен…

– Передайте его сиятельству мое искреннее сожаление… Впрочем, если в дальнейшем представится случай, я не премину воспользоваться тем, чтобы быть полезным графу…

Едва успел отъехать адъютант Орлова-Денисова, как прискакал посланный графом Ожаровским гвардии ротмистр Палицын. Офицер этот, с которым Денис был знаком, славился изящными манерами и тонким обращением. Начал деловой разговор не сразу.

– Бог мой, как старит тебя борода, любезный друг! – воскликнул он, с любопытством осматривая Дениса. – И этот кафтан мужицкий… – ротмистр слегка поморщил нос. – Ну, что за охота, право… Я ведь тебя помню щеголем!

– Ничего, брат, скоро опять щеголем стану, – произнес невесело Денис. – Кончилась моя партизанская волюшка!..

– Прости, не совсем понимаю.

– История, брат, скверная со мною произошла, – пояснил Денис, сразу разгадавший цель визита ротмистра. – Прибрал меня к рукам граф Орлов-Денисов.

– Позволь! Как это прибрал? Ты шутишь, что ли? – всполошился Палицын.

– Да какие там шутки! Присылает вчера приказ стать под его начальство. Что поделаешь!

– И ты… ты, стало быть, теперь в его отряде?

– В этом вся штука! Сам понимаешь, мы люди маленькие, не отвертишься. Вот приказал мне спешить к Смоленску, а что буду дальше делать…

– Ах, боже мой, какая неприятность! – не сдержав себя, перебил ротмистр. – А ведь граф Адам Петрович Ожаровский просил меня с тобой договориться. Мы бы совместно могли действовать. Ты ведь знаешь графа, это золотое сердце, у него всегда приятно служить.

– Да, что и говорить, лестно, лестно! – вздохнул Денис. – Почел бы за особое счастье, да сам видишь, как обстоятельства сложились. Прошу засвидетельствовать мое совершенное и глубочайшее почтение графу…3131
  Случай этот описан мною в соответствии с рассказом самого Д.В.Давыдова, однако документально не подтвержден. В записке Орлова-Денисова, посланной Давыдову, заключается лишь просьба «уведомить о своем нахождении». Но, думается, что все же подобный остроумный способ отделаться от «владычества генералов» вполне мог быть осуществлен Давыдовым, столь ценившим самостоятельность своих действий А о том, что Орлов-Денисов каким-то образом все-таки «покушался» на «независимость» Д.В.Давыдова, свидетельствует ниже публикуемое письмо генерала Коновницына, посланное Д.В.Давыдову в ответ на его донесение: «Секретно. Господину подполковнику Давыдову. В предписании моем от вчерашнего числа усмотрите, ваше высокоблагородие, что вам действовать должно как можно ближе к Смоленску. Посему, соглашаясь с желанием вашим, сего числа дано от меня знать генерал-адъютанту графу Орлову-Денисову, что вы с отрядом вашим будете действовать отдельно. Генерал-лейтенант Коновницын. № 323, октября 23. 1812» (Филиал ЦГВИА, фонд 717, опись 1, дело 10, лист 40).


[Закрыть]

Спровадив ротмистра, Денис тотчас же написал генералу Коновницыну подробное письмо. Доказывая, что в настоящее время особенно выгодно размножение отрядов, а не сосредоточивание их, он просил доложить Кутузову о неприятном положении, в котором находился, и предоставить отряду право действовать самостоятельно, как и прежде. Отослав это письмо с урядником Крючковым в главную квартиру, стоявшую близ Вязьмы, Денис повел свой отряд дальше.

Когда на следующий день партизаны достигли столбовой Смоленской дороги, их глазам открылось необычайное зрелище: несметное число экипажей, телег, карет и повозок, нагруженных своим и награбленным добром, сопровождаемых конными и пешими солдатами, бесконечной вереницей двигалось на запад. Чистый осенний воздух оглашался неумолчным разноязычным говором, скрипели телеги, ржали лошади… «Словно татарская орда после нашествия», – злобно подумал Денис, наблюдая из лесочка за чужеземцами. И приказал казакам:

– А ну, ребята, катите головней по всей дороге! Задайте им жару!

Казаки помчались. Среди французов поднялась невообразимая паника… Выстрелы, боевые крики и ужасные вопли обезумевших людей потрясли всю окрестность… Но вот показалась неприятельская регулярная кавалерия, а вслед за ней стройными рядами вышла старая гвардия.

Денис дал сигнал. Казаки моментально отхлынули от дороги.

Произведя еще несколько успешных партизанских поисков в районе сел Рыбки и Славково, Денис получил приказ Кутузова; действовать самостоятельно и спешить к Смоленску. Облегченно вздохнув, он немедленно отправился по указанному направлению. Впереди был обогнавший в дороге отряд графа Орлова-Денисова, позади – партизаны Сеславина и Фигнера.

Подойдя ускоренными переходами к селу Богородицкому и услышав, что там ночевал граф Орлов-Денисов, Денис счел нужным навестить его. Граф принял любезно, однако, как заметил Денис, «вид партизана, ускользнувшего от генеральского „владычества“ и пользовавшегося одинаковыми с ним правами», был ему явно неприятен.

Отряд Орлова-Денисова направлялся к Соловьевой переправе, и граф приглашал следовать вместе, обещая большой успех. Денис, убежденный в бесполезности этого поиска, вежливо отказался, сославшись на повеление главнокомандующего спешить к Смоленску.

Граф ничего не сказал, но простился с кислой улыбкой.

… Не дойдя нескольких верст до села Ляхова близ Смоленска, отряд Дениса Давыдова остановился в небольшой деревушке, куда ночью приехали Сеславин и Фигнер.

Денис встречался с ними и прежде. Александра Никитича Сеславина помнил еще по прусской кампании, не раз приходилось бывать вместе у Ермолова. С Фигнером, служившим во время турецкой войны в корпусе Раевского, познакомился под Рущуком, где этот храбрый офицер вызвался измерить ширину и глубину крепостного рва, за что был награжден георгиевским крестом.

Про последние подвиги Фигнера рассказывали чудеса. Как только французы вошли в Москву, он переоделся торговцем и, опираясь на толстую палку, в которую искусно было вделано ружье, пробрался в город с целью убить Наполеона. Но осуществить этого не смог. Зато превосходно владевшему французским, итальянским и немецким языками Фигнеру удалось собрать ценные сведения о расположении на московских окраинах отдельных воинских частей неприятеля. Части эти вскоре были уничтожены казаками.

Создав затем с помощью Ермолова свой партизанский отряд, действуя между Тулой и Звенигородом, Фигнер наводил такой страх на неприятеля, что одно имя его заставляло вздрагивать даже бывалых вояк. За его голову французское командование обещало большие деньги.

Дерзость Фигнера не знала предела. Однажды он и поручик Сумского гусарского полка Орлов, переодевшись во французские мундиры, отправились в главную квартиру Мюрата. Благополучно пробравшись через передовые неприятельские цепи, храбрецы подошли к биваку. Французы сидели у костра, варили ужин.

– Qui vive?VIIVII
  Кто идет?


[Закрыть]
– окликнул их часовой,

Назвав себя офицером, Фигнер обрушил на часового поток ругательств. Тот оторопел, пропустил.

Собрав нужные сведения, Фигнер и Орлов вскочили на французских лошадей и, провожаемые беспорядочными выстрелами, ускакали.

Очень привязанные друг к другу, Фигнер и Сеславин по внешности и характеру резко отличались. Сеславин был высок ростом, худощав, немногословен. Александр Самойлович Фигнер имел рост ниже среднего, был расположен к полноте. Обычно невеселое лицо его с небольшим круглым носом и серыми глазами оживлялось всякий раз, как только появлялась опасность или когда, находясь среди друзей, после двух-трех рюмок он начинал рассказывать о своих похождениях. При этом Фигнер любил немного прихвастнуть.

Так было и теперь в крестьянской избе, где собрались партизаны. Денис сидел на лавке против Фигнера. Сам мастер подобных рассказов, он не смотрел на рассказчика такими восторженными глазами, как Митенька Бекетов. Денис не сомневался в личной храбрости Александра Самойловича и настроен был по отношению к нему вполне благодушно. Однако когда Фигнер разошелся и стал хвастать своим жестоким обращением с пленными, он не выдержал и вмешался:

– Не выводи меня, Александр Самойлович, из заблуждения, оставь мне думать, что героизм есть душа твоих славных подвигов.

– Да ты не очень верь ему, Денис Васильевич, он на себя иной раз бог знает что наговорить способен… Ну, чего это ты, право, зверем себя выставляешь, Александр Самойлович? – обратился Сеславин к Фигнеру. – А кто третьего дня распорядился двум пленным сапоги выдать, чтоб ноги не поморозили?

– Так это же старики были… – отозвался, внезапно покраснев, Фигнер. – Я не говорю, что со всеми жестокость нужна…

– То-то и оно! – продолжал Сеславин. – Слов нет, в нашем деле и жестокость необходима бывает, да не в этом суть воинской доблести нашей. Мужеством, необычайной силой духа, рожденными любовью к отечеству, – вот чем достойно каждому россиянину гордиться! Мне недавно, господа, – обратился он ко всем, – такой случай передавали… Привезли в один из наших лазаретов раненного пулей в грудь русского гренадера. Лекарь, из пленных французов, стал гренадера осматривать, с боку на бок поворачивать, искать, где пуля засела. Боль, представляете себе, адская, а гренадер стиснул зубы – и ни звука. Офицер наш, легко раненный и лежавший рядом, поинтересовался: «Тебе, братец, что ж, не больно разве?» – «Как не больно, ваше благородие, – ответил тихо гренадер, – мочи нет, да ведь лекарь-то хранц, нельзя перед ним слабость свою показывать…»

– Ах, какой молодец! – не удержался Бекетов. – Неужели так ни разу и не вскрикнул?

– А вы послушайте, что дальше произошло, – ответил Сеславин. – Лекарь-то, очевидно, неопытный был, искал пулю долго… Офицер, который лежал рядом, ответ гренадера передал своим соседям. В палате все притихли, наблюдают. И вдруг слышат, как гренадер зубами заскрипел, а следом стон тихий у него вырвался… Что такое? А гренадер, с трудом повернув голову к офицеру, говорит: «Я не от слабости, а от стыда, ваше благородие… Прикажите, чтоб лекарь меня не обижал». – «Да чем же он, – спрашивает офицер, – тебя обижает?» – «А зачем он спину мне щупает, я русский, я грудью шел вперед!» Представляете, господа, – заключил Сеславин, – в чем суть? Для русского солдата одна мысль, что его могут заподозрить, будто он не устоял перед неприятелем, мучительней любой боли… Удивительно ли, что непобедимая доселе армия Бонапарта вспять обратилась!

– Вполне с тобой согласен, Александр Никитич, – произнес Денис, – такого солдата, как русский, во всем мире не сыщешь… Да и что бы стоили все усилия наши, господа, если б не беспримерное мужество народа нашего…

В это время в избу вошел Степан Храповицкий, ездивший с казаками на разведку к селу Ляхову. Он доложил, что село занято корпусом генерала Ожеро, имеющим свыше двух тысяч регулярной пехоты и кавалерии. Взятые казаками пленные эти сведения подтвердили.

– Соединим свои силы, господа, и немедленно ударим! – первым предложил Фигнер, и в серых глазах его блеснул задорный огонек.

– Подожди горячиться. Дело не шуточное, надо сначала силы свои подсчитать, – резонно заметил Сеславин.

Подсчитали. Оказалось, в трех партизанских отрядах имеется всего немногим больше тысячи гусар и казаков. Денис, поразмыслив, предложил:

– Для большей верности успеха можно пригласить графа Орлова-Денисова…

– Да на кой черт он нам нужен? – запротестовал Фигнер. – Ручаюсь, без него обойдемся! Я сейчас же отправлюсь в Ляхово, сам там все разведаю, – добавил он, надевая свой артиллерийский спенсер и меховой картуз.

– Нет, я склонен присоединиться к предложению Дениса Васильевича, – сказал Сеславин. – Подожди, Александр Самойлович, давай сперва договоримся…

– Э, да ну вас! – пробурчал с недовольным видом Фигнер. – Поступайте, как хотите.

Договориться с Сеславиным было нетрудно. Через час Бекетов уже скакал к графу Орлову-Денисову с письмом своего командира.

«Из встреч и разлуки нашей я приметил, граф, – сообщал Денис, – что вы считаете меня непримиримым врагом всякого начальства; кто без честолюбия и самолюбия? Я, при малых дарованиях своих, предпочитаю быть первым, а не вторым; но честолюбие мое простирается до черты общей пользы. Вот вам пример: я открыл в селе Ляхове неприятеля. Сеславин, Фигнер и я соединились. Мы готовы драться, но дело не в драке, а в успехе. У нас не более тысячи двухсот человек конницы, а у французов две тысячи пехоты и еще свежей. Поспешите к нам, возьмите нас под свое начальство – и ура! с богом!»

Граф от лестного приглашения не отказался. Партизаны начали тщательно готовиться к предстоящему сражению.

28 октября утром, пользуясь густым туманом, отряды Давыдова, Сеславина и Фигнера вплотную, с трех сторон, подошли к Ляхову, заняли соседние деревушки. Вскоре к партизанам присоединился граф Орлов-Денисов. Он известил, что его кавалерия идет следом.

Между тем казаки, захватив под Ляховом нескольких пленных, узнали от них, что войска Ожеро находятся в боевой готовности, намереваясь идти на соединение с войсками смоленского губернатора Бараге д'Илье, стоявшими в Долгомостье, на столбовой дороге. Посовещавшись, партизаны решили прежде всего преградить путь отступления Ожеро. Подведя свой отряд к Смоленской дороге, Денис спе́шил казаков, снабженных ружьями, затем приблизился к Ляхову и завязал бой. Сеславин, расположивший на небольшой высоте, позади стрелков, четыре орудия, открыл картечный огонь по неприятельским колоннам, выходившим из села. Отряд Фигнера построился за Сеславинской батареей. Орлов-Денисов, выславший разъезды по дороге к Долгомостью, находился со своей кавалерией справа от них. А бугские казаки, под командой Чеченского, стоявшие с левой стороны, заняли дорогу, идущую на деревню Язвино, где разместилась другая неприятельская часть.

Невзирая на картечный и сильный ружейный огонь, французы, выйдя из Ляхова, стали занимать прилегавший к селу болотистый лес. Тогда ахтырские гусары и конница Фигнера ударили на неприятельскую кавалерию с фланга, загнали ее в болото, а спешенные казаки-стрелки ворвались в лес.

Генерал Ожеро приказал своим расстроенным войскам отступить в Ляхово.

В это время Орлов-Денисов получил неприятное донесение: две тысячи кирасир из корпуса Бараге д'Илье спешат из Долгомостья на помощь генералу Ожеро. Оставив под Ляховом одних партизан, Орлов-Денисов со всей своей кавалерией обратился на неприятельских кирасир, стремительно их атаковал и рассеял.

Возвратился граф уже под вечер. Сражение под Ляховом еще продолжалось. Партизанам удалось в нескольких местах поджечь село, но французы оказывали упорное сопротивление. Очевидно, генерал Ожеро ожидал, что к нему вот-вот придет помощь. Увидев вдали кавалерию, приближавшуюся к селу, и приняв ее за французскую, генерал построил свои войска для общей атаки на партизан. Однако вскоре убедился в своей ошибке. Кавалерия оказалась русской: это были гусары и казаки Орлова-Денисова.

Признав положение безнадежным, генерал Ожеро послал к графу парламентеров. Он сдавался в плен со всем своим корпусом. Шестьдесят офицеров и две тысячи рядовых положили оружие.

Эта победа партизан имела большое значение в общем ходе военных действий. Кутузов, уведомляя о ней императора Александра, написал:

«Победа сия тем более знаменита, что в первый раз в продолжение нынешней кампании неприятельский корпус положил перед нами оружие».

А генерал Арман Коленкур, находившийся в постоянном общении с Наполеоном, сделал следующее признание:

«Эта неудача была для нас несчастьем во многих отношениях. Император счел это событие удобным предлогом, чтобы продолжить отступление и покинуть Смоленск, после того как всего лишь за несколько дней и, может быть, даже за несколько минут до этого он мечтал устроить в Смоленске свой главный авангардный пост на зимнее время!»


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю