Текст книги "Денис Давыдов (Историческая хроника)"

Автор книги: Николай Задонский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 49 страниц)

– Куда же нам за министром угнаться? – не скрывая насмешки, сказал он при свидании с Багратионом. – Да и на кой черт я ему нужен? В методике его ничего не смыслю, немцев не почитаю, мужик темный, необразованный. Смущение одно!

– Ты сперва подумай хорошенько, ладно ли будет, – перебил Багратион. – Я тебя с великой радостью под начальство возьму, обо мне толку нет, да как на это министр посмотрит?

– По всем правилам действую, ваше сиятельство, не сомневайтесь, – отозвался Платов. – Вон генерал Дорохов с тремя полками тоже от первой армии отстал… Попробовал пробиться к своим, да чуть в полон не попал: спасибо, мои казаки отбили…

– Где же Дорохов-то сейчас?

– Под свою команду, как старший в чине, принял его. Куда же ему деваться, ежели такой случай? Винить более министра следует, что нас где попало растыкал, а сам без оглядки побежал…

Багратион взглянул на атамана, усмехнулся:

– Что верно, то верно! Сам еле дышу от досады и огорчения. Ну что ж, принимай над арьергардом начальство, Матвей Иванович. Прибавлю тебе артиллерию, киевских драгун и ахтырских гусар, а коли нужно, и всю кавалерию отдам… Скрывать не стану: положение тяжелое! Нынче от самого государя приказание получил, чтоб идти на соединение с Барклаем, а маршрут столь глупый предписан, того и гляди всю армию погубишь. Приходится на самого себя полагаться. Отступать будем c боями, по-суворовски. Всюду, где возможно, подольше неприятеля задерживать, силу его и обозы уничтожать…

– Вот это методика нашенская! – воскликнул повеселевший атаман, – На то и надеялся, Петр Иванович, что казакам моим при армии вашей раздолья больше будет… Ан и не ошибся. Спасибо! Утешил старика!

III

Вторая армия продвигалась в минском направлении, Однако едва передовые части успели переправиться через Неман, как Багратион получил известие, что войска маршала Даву приближаются к Минску. А в тылу появились неприятельские разъезды, настигали войска Иеронима Бонапарта. Маленькая армия Багратиона оказалась в кольце; оно быстро сжималось.

План окружения и уничтожения второй армии был разработан самим Наполеоном. Брат его Иероним, король Вестфальский, имея войск в два раза больше, чем Багратион, не смог вполне самостоятельно решить задачу. Он не обладал военным дарованием, медлил, допускал непростительные ошибки. Доверить ему одному действия против талантливого русского генерала было рискованно.

Будучи в Вильно, Наполеон вызвал лучшего своего полководца маршала Даву.

– Король Вестфальский не оправдывает моих надежд, он не исполнил ничего из того, что ему было приказано, – не скрывая раздражения, сказал император. – Допустить соединение русских армий ни в коем случае нельзя. Вам ясно? Возьмите на себя Багратиона… Это достойный во всех отношениях противник вашей доблести. Правая рука старика Суворова…

– Я имел честь убедиться в его разумных действиях в Пруссии, – медленно проговорил Даву. – Князь Багратион храбр, но горяч…

– Следовательно, можно надеяться, – перебил Наполеон, – что вы сумеете навязать ему сражение… Посмотрите, маршал, – указал он на разложенную перед ним карту, – как благоприятствуют вам условия… Ваш корпус немедленно занимает Минск. Дороги перерезаются. Войска короля Вестфальского теснят противника с тыла и фланга. Здесь леса, болота… Багратион вынужден будет капитулировать или погибнуть. В его армии четыре или пять дивизий, не больше. Вы располагаете по крайней мере втрое превосходящими силами.

– Я могу отвечать лишь за действия своего корпуса, ваше величество, – вставил маршал. – Войска короля Вестфальского…

– Я подчиняю их вашему начальству, – опять перебил Наполеон. – Прикажите моим именем его величеству исполнять все ваши приказания. Впрочем, я напишу ему сам. Корпус Понятовского тоже будет находиться под вашим распоряжением… Ну, что вы скажете?

– Ваше повеление будет выполнено, государь, – слегка наклонил свою лысую голову маршал.

– Отлично! Я не сомневаюсь в успехе, когда за дело принимаетесь вы!

А через несколько дней, узнав, что Даву занял Минск, император торжественно объявил приближенным:

– Багратион у меня в руках! Он никогда уже более не увидится с Барклаем!

Но торжествовал он преждевременно. Багратион, искусно маневрируя, вывел армию из окружения, повернул на юго-восток.

… Стояла страшная жара. Порой собирались грозы, обрушивались ливни. Русские войска шли днем и ночью, пробираясь сквозь лесные трущобы и топи Полесья. Тучи комаров и москитов изнуряли людей. Неприятельская кавалерия следовала по пятам. Ахтырцы и казаки, сдерживая натиск, имели ежедневные сшибки с французами.

Багратион, как обычно, находился среди изнемогавших от усталости солдат, всячески их ободрял.

– Тридцать лет, как я всегда с вами, а вы со мною, – говорил он. – Вспомним суворовские марши! Потяжелей нам приходилось, а видел ли кто солдата унылого?

И войска отзывались на слова любимого командира с необыкновенной теплотой:

– Не было таких и теперь не будет, ваше сиятельство! Выдюжим! Не бойся!

Вскоре, однако, сам Багратион почувствовал необходимость остановки. Надо подтянуть отставшие обозы, дать людям хотя бы краткий отдых.

26 июня войска пришли в Несвиж. Арьергард Платова расположился несколько позади, у местечка Мир. Поздно вечером к ахтырцам, стоявшим в лесу, за Миром, заехал сам Матвей Иванович. Собрал командиров, объявил:

– Князь приказал на два дня задержать супостатов… Дело предстоит жаркое! Начнем с казацкого вентеря, сиречь засады… Вас, господа, прошу до поры до времени полк надежно укрыть. Без моего приказа ничего не предпринимать.

Вентерь, один из самых излюбленных военных приемов донских казаков, заключался в особом способе заманивания противника. Денис, достаточно изучивший казацкие хитрости, вентерем всегда увлекался как интересной, захватывающей игрой. Поэтому с раннего утра он избрал удобное место на опушке леса, вооружился подзорной трубой и стал наблюдать за тем, что произойдет. Вместе с ним находился сгоравший от любопытства Митенька Бекетов, ни разу не видевший вентеря. Поручик забрался даже на дерево, чтобы лучше все рассмотреть, хотя и без того широкая песчаная дорога из Мира на Новогрудок, откуда ожидались французы, была видна как на ладони.

По этой дороге навстречу противнику Платов послал отборную казачью сотню. Несколько других сотен было укрыто почти у самого местечка Мир, за которым раскинулось небольшое поле, окруженное с двух сторон лесами, где скрывалась вся платовская кавалерия.

Прошло некоторое время. Вдали заклубилась пыль. Показались передовые кавалерийские части неприятельского авангарда. Впереди шел третий уланский полк бригады генерала Турно. Казаки в рассыпном строю, приблизившись к уланам, погарцевали перед ними, затем сгрудились, сделали несколько выстрелов. Эскадрон улан, отделившись от полка, двинулся на казаков. Те, стараясь всячески втравить в игру неприятеля, произвели еще несколько выстрелов, затем повернули на Мир. Уланы прибавили рыси. Казаки «не выдержали» натиска, стали «панически» отступать, преследуемые разгорячившимися уланами. Вот уже казаки, потерявшие от «испуга» всякий порядок, влетают в местечко, скачут по улице… Уланы настигают – все ближе, ближе… И вдруг, выйдя в поле, казачья сотня с молниеносной быстротой рассеялась в разные стороны. Уланы оторопели от неожиданности. В это время из лесу выскочили казачьи сотни Сысоева. Началась жестокая сеча.

Генерал Турно, оценив обстановку, послал на выручку эскадрона целый полк. Казаки только этого и ждали. Как только уланы прошли местечко, из засад вылетели свежие казачьи части. Полк окружили, смяли.

Поле, где происходил бой, находилось невдалеке от стоянки ахтырцев. Бекетов, захваченный зрелищем, воскликнул:

– Денис Васильевич! Вот бы нам сейчас ударить! Ей-богу, ни один улан не ушел бы!

Дениса и самого подмывало ввязаться в бой. Да нельзя – приказ! Он давно уже научился управлять своими желаниями и чувствами, был теперь достаточно дисциплинирован, опытен, чтобы не поддаться искушению.

– Когда будет нужно – прикажут! Хочешь стать хорошим командиром, научись, брат, прежде подчиняться, – произнес он наставительным тоном, припоминая один из суворовских советов.

Между тем уланы, видя, что попали в ловушку, беспорядочно повернули обратно. Вслед за ними помчались казаки во главе с самим Платовым.

Генерал Турно выдвинул еще два кавалерийских полка, но они не выдержали грозной казацкой лавы. Платов загнал их в болото, находившееся в семи верстах от Мира. Тысячи улан погибли. Бригада Турно была разгромлена наголову. Вечером Платов доносил Багратиону:

«Пленных много, за скоростью не успел перечесть. Есть Штаб-офицеры и обер-офицеры. На первый раз имею долг и с сим, ваше сиятельство, поздравить. Вентерь много способствовал, от того и начало пошло».

На следующий день командующий неприятельским авангардом генерал Латур-Мобур повторил нападение более значительными силами. На Мир двинулась кавалерийская дивизия Рожнецкого, усиленная легкой артиллерией. Платов попробовал повторить вентерь, но из этого ничего не вышло. Ксендз местечка услужливо предупредил генерала Рожнецкого о казацкой засаде.

Дивизия наступала осторожно. Пройдя Мир, не встречая сопротивления, остановилась у деревни Симаково. Рожнецкий приказал седьмому уланскому полку разведать лес. Но углубляться в лес уланы побоялись: пошарив у опушки, они устроили привал. Спешились, стали поить коней в небольшой протекавшей неподалеку речке.

Ахтырцы в боевой готовности стояли поблизости. Денис получил приказ атаковать неприятельский полк. Уланы внезапного нападения не ожидали. Многие из них не успели сесть на коней, как очутились под саблями ахтырцев.

Денис врубился в самую гущу противника… Обычное боевое возбуждение сменилось у него каким-то ожесточением. Сабля в его короткой сильной руке, со свистом рассекая воздух, поражала врага направо и налево. Он видел полные смертельного страха глаза улан, слышал стоны, просьбы о пощаде… Прежде подобная картина сжимала сердце, невольно ослабляла удар. Теперь ничто не трогало! Эти чужеземцы осквернили родную землю… Черт ли звал их в гости? Пусть пеняют на себя!

– Руби их в пе́си! Круши, хузары! – кричал он, припоминая некогда слышанный боевой клич полковника Юрковского.

Уланы под натиском ахтырцев не устояли, начали отступать. Рожнецкий послал на помощь остальные полки дивизии. Платов выдвинул из леса всю кавалерию. Завязался упорный, длительный бой. Лишь во второй половине дня, когда подоспел стоявший в стороне от Мира отряд казачьего полковника Кутейникова, определился исход сражения. Стремительная атака Кутейникова на левый фланг неприятельской дивизии вызвала общее смятение. Рожнецкий отдал приказ об отступлении. Ахтырцы вместе с казаками до темноты продолжали преследовать разбитого противника.

Победа была полной. Багратион в приказе по армии объявил:

«Наконец неприятельские войска с нами встретились – генерал-от-кавалерии Платов гонит их и бьет… Господам начальникам войск вселить в солдат, что все войска неприятельские не иначе, как сволочь со всего света. Мы же – русские!»

* * *

Маршал Даву чувствовал себя скверно. Упустив под Минском русскую армию, он мог объяснить причины этой неудачи тем, что король Вестфальский плохо исполнял его приказания. Но чем объяснить дальнейшее? Король, получив нагоняй от императора, обиделся, отбыл из армии. Даву теперь самостоятельно распоряжался стотысячным войском. Никто не мешал осуществить замысел императора. И все же этот хитрец Багратион с поразительной, непостижимой ловкостью продолжал ускользать из рук! Да еще дважды – под Миром и Романовом – нанес сильнейшие удары французскому авангарду, разгромил добрый десяток превосходных кавалерийских полков!

Даву решил положить этому конец. Он точно знал, что армия Багратиона двигается к Могилеву. Вот где русские должны быть остановлены и уничтожены! Даву поспешил занять город, перебросил в него скрытно лучшие дивизии, укрепил позиции. И с нетерпением стал ожидать предстоящей встречи.

9 июля вторая русская армия находилась от Могилева в каких-нибудь двадцати пяти верстах. Состояние армии было до крайности тяжелым.

«В условиях самого невыгоднейшего местоположения, – писал Багратион царю, – армия прошла шестьсот верст, имея на плечах неприятеля, с обозами, ранеными и пленными, что растягивало армию на пятьдесят верст. Одно непомерное желание в людях драться поддерживает их силы. Лошади приходят в изнурение. Не стали бы и люди изнемогать».

Но люди были русские. Багратион надеялся на свои войска. Он имел даже намерение, заняв Могилев, задержать здесь, насколько возможно, дальнейшее продвижение французов.

Узнав, что город занят, Багратион приказал Платову немедленно разведать, в каких силах неприятель. Казаки сначала донесли, что, по всей вероятности, в городе стоит лишь небольшой гарнизон противника, так как особого движения войск на дорогах не замечается. Багратион решил прорваться через Могилев с боем. Он приказал корпусу Раевского сосредоточиться в районе Дашковки, затем выйти к деревне Салтановке, на южных подступах города.

Но вскоре Платов захватил несколько «языков» и добился от них более точных сведений.

11 июля, на рассвете, Багратион, ночевавший в пятнадцати верстах от Салтановки, получил тревожное донесение атамана. В Могилеве сам маршал Даву с несколькими укрытыми дивизиями, а на подходе остальные войска корпуса. Багратиону стал понятен неприятельский замысел. Даву хитрит, нарочно заманивает к городу, желая навязать сражение на выгодных для него позициях.

Сжав губы, Багратион склонился над картой, задумался. Положение создавалось опасное. У Даву под рукой не менее шестидесяти тысяч войск и в любую минуту обеспеченная помощь. Идти на Могилев никак нельзя: можно потерять армию. Это ясно. Но что же предпринять? Лучше всего было бы переправиться через Днепр южнее Могилева, выйти по Мстиславской дороге к Смоленску. Да ведь маршал Даву не чета какому-нибудь тупоголовому Иерониму Бонапарту. Начни обходное движение и переправу – Даву сейчас же всеми силами обрушится на утомленную и обремененную тяжестями армию.

Оставалась одна надежда на Раевского. Войска его стояли у Салтановки, лицом к лицу с неприятелем. Сражение должно завязаться с часу на час. Если б Николаю Николаевичу удалось продержаться под Салтановкой хотя бы два дня! На Раевского можно положиться, как на самого себя. Биться будет до последней возможности. Однако главная задача заключается в том, чтобы убедить маршала Даву, что вторая армия не имеет никаких иных намерений, как овладеть Могилевом. Только, в этом случае Даву придержит основные силы в городе, успокоится, будет заниматься укреплением избранных им самим позиций. Это обстоятельство облегчит и положение Раевского. А мы тем временем сумеем переправить армию.

По обветренному, коричневому от загара лицу Багратиона промелькнула неожиданная улыбка.

– Ах, как славно было бы оставить лысого черта Давушку в великих дураках! – вслух сказал он.

И сейчас же опять задумался. Представился вдруг маршал, каким видел его пять лет назад в Тильзите. Мрачный, подозрительный. Такого нелегко ввести в заблуждение. Правда, атака войск Раевского на салтановские позиции должна служить превосходным доказательством желания русских прорваться к городу. Но этого мало! Необходимо собрать немедленно всех платовских казаков. Пусть гарцуют близ самых городских укреплений и производят суматоху. Еще лучше, если Платов переведет через реку несколько своих полков и появится у города с противоположной стороны.

План в голове Багратиона созрел быстро. Через час адъютанты и ординарцы скакали уже с его приказом в разных направлениях.

На Днепре, у Нового Быхова, застучали топоры. Саперы спешно наводили переправу.

Деревня Салтановка, расположенная на возвышенности, сплошь окружена густыми лесами. Французская пехота генералов Дессе и Компана, еще с вечера занявшая деревню, была надежно укрыта. Несколько замаскированных батарей, поставленных впереди, держали под огнем Дашковскую дорогу, которая, выйдя из леса, спускалась в овраг, пересекала плотину через широкий ручей, затем поднималась к Салтановке. Французы плотину разрушили, устроив в овраге всевозможные заграждения.

Войска Раевского, показавшиеся утром на Дашковской дороге, очутились сразу под сильным огнем. Раевский остановил войска, выдвинул вперед пушки. Гул орудийных залпов потряс воздух. Завязалась артиллерийская перестрелка.

Одновременно Раевский приказал одной из своих пехотных дивизий под командой генерал-майора Ивана Федоровича Паскевича обойти лесом дорогу, выйти к Салтановке, атаковать правый фланг противника.

Ахтырский гусарский полк следовал с этой дивизией, но вскоре вынужден был возвратиться обратно. Густой, дремучий лес сковывал движения и действия кавалерии. Ахтырцев поставили в резерв, позади пехоты.

Раевский со штабом находился на лесной просеке, откуда хорошо просматривалась вся окрестность. Николай Николаевич понимал, что неприятельские позиции почти неприступны. Он не знал еще, какие силы защищают Салтановку, но, судя по мощности неприятельского огня, догадывался, что там сосредоточено войск неизмеримо больше, чем предполагалось. Тем не менее Раевский со свойственным ему спокойствием хладнокровно и искусно исполнял порученное ему дело.

Прошел час, полтора. Неожиданно огонь противника заметно ослабел. Русские артиллеристы удачно накрыли две вражеские батареи. Пользуясь случаем, Раевский двинул к неприятельским позициям два полка егерей. Полки, перебравшись через овраг, достигли передних салтановских укреплений. Закипел штыковой бой. Раевский послал на помощь всю остальную пехоту. Однако прорвать густые колонны французов, в три-четыре раза превосходящих силами, не удалось. Нанеся чувствительный урон противнику, русская пехота вынуждена была отступить. Последующие яростные атаки также успеха не имели. Раевский приказал остановить войска у плотины, перестроить.

Ахтырцы заняли место ушедшей в наступление пехоты и теперь стояли близ самого штаба. Денис с любопытством наблюдал за Раевским. Вороной белоногий конь генерала нетерпеливо водил ушами и похрапывал. Николай Николаевич неотрывно смотрел в подзорную трубу на плотину, ясно сознавая, что наступает самый ответственный момент сражения. Отбитые неприятелем атаки, несомненно, притушили наступательный порыв войск. Раевский видел, как медленно, словно нехотя, строились в ряды солдаты. Это был плохой признак! Но ни один мускул на лице Николая Николаевича не дрогнул. Спокойствие и выдержка генерала изумляли всех.

Денис перевел взгляд на штабных офицеров и адъютантов. Среди них сразу заметил младшего сына генерала Николеньку.

Мальчик неловко сидел на смирной гривастой казацкой лошади и восторженно глядел на отца.

В это время к Раевскому подскакал адъютант Паскевича, доложил:

– Нападение на правый фланг произведено успешно, смято несколько французских батальонов. Солдаты дерутся отважно, дважды ходили в штыки. Но противник беспрерывно усиливает давление, против дивизии скопилось уже не менее десяти тысяч французов. Генерал Паскевич ожидает ваших приказаний.

– Какие же могут быть приказания? – недовольным тоном произнес Раевский. – Я думаю, Ивану Федоровичу не хуже, чем мне, известно, что от нас требуется… Стоять на месте и драться. До последней крайности… Об отступлении помышлять рано.

И, отвернувшись от адъютанта, Раевский тронул поводья. Конь помчался к плотине. Штабные офицеры и Николенька последовали за генералом.

Заметив замешательство в русской пехоте, французы выдвинули несколько своих батальонов. Надо было, не теряя ни одной минуты, ударить в штыки. Войска же колебались. Спустившись в овраг, Раевский сразу это понял. Впереди других стоял Смоленский пехотный полк. Колыхалось на ветру тяжелое полковое знамя, близ которого находился старший сын генерала Александр. Неприятельский огонь усиливался. Солдаты толпились вокруг знамени. Старания офицеров построить ряды оказывались тщетными. Свинцовый град ежеминутно изменял положение.

Командир смоленцев, высокий и тучный полковник Михаил Николаевич Рылеев, поскакал навстречу Раевскому.

– Трудно в таком аду навести порядок, ваше превосходительство, – задыхаясь от жары и волнения, доложил он. – Боюсь, что полк не удастся поднять…

Раевский усталыми глазами скользнул по багровому, покрытому темными каплями пота лицу полковника. Молча, легко соскочил с лошади. Штабные офицеры последовали его примеру. Оглянувшись, Раевский поймал умоляющий взгляд Николеньки, махнул ему платком. Мальчик, спотыкаясь, радостно побежал к отцу. Николай Николаевич взял его за руку, спокойно солдатским шагом направился к смоленцам. Он был уже в нескольких шагах от передних рядов, как вдруг полковое знамя опустилось. Пуля сразила знаменосца. Александр Раевский быстро перехватил древко, и знамя всплыло вновь. Высоко подняв его над головой, Александр шагнул к отцу, занял место рядом.

Войска на мгновение словно замерли. Любимый всеми генерал бестрепетно шел к плотине под огнем неприятеля, не щадя ни себя, ни детей. Неизъяснимое чувство ужаса и восторга охватило офицеров и солдат.

– Вперед, ребята! – раздался звучный голос Раевского. – Я и сыновья мои идем с вами вместе… Вперед!

Войска в едином порыве неудержимо рванулись за генералом. Мощная лавина хлынула через плотину, все сметая и истребляя на своем пути. Французы напора не выдержали. Широкая Дашковская дорога да самой Салтановки густо покрылась трупами в синих чужеземных мундирах.

Хотя сражение при Салтановке и не дало как будто ощутительных результатов – французы к вечеру оставались на своих позициях, – однако в корпусе Раевского настроение было приподнятое. Впервые за эту войну линейные русские войска схватились грудью с французскими и, несмотря на их явное численное превосходство, устояли, нанесли огромный урон противнику, проявили полное бесстрашие. О подвиге генерала Раевского говорили всюду. Пример редкого героизма и самопожертвования воодушевил солдат и командиров.

Денис, наблюдавший из леса за битвой у салтановской плотины, отправился поздно вечером к Николаю Николаевичу, чтобы засвидетельствовать свое восхищение его подвигом.

Штаб корпуса расположился на ночлег в Дашковке. Раевский в простой полотняной рубашке сидел в крестьянской хате у стола, писал при свече донесение Багратиону.

Раевский хорошо знал, как родственно привязан к нему Денис, в искренности чувств его нисколько не сомневался, но ничьих восторженных похвал не выносил и, слегка поморщившись, сказал:

– Право, мой друг, ты, кажется, чересчур преувеличиваешь значение моего поступка. По-моему, более достойно удивления общее усердие войск, спасших сегодня от конечной гибели всю нашу армию…

Дениса, не осведомленного еще о хитрости маршала Даву, последняя фраза удивила. Он спросил:

– Разве такая опасность нам угрожала?

– В этом-то все дело! – подтвердил Раевский. – Мы ошиблись расчетом. В Могилеве сам маршал Даву, собравший против нас весь свой корпус и ожидающий с часу на час прибытия новых дивизий…

– В таком случае, почтеннейший Николай Николаевич, мне думается, опасность не уменьшается, а увеличивается?

– Не беспокойся! Князь Петр Иванович принял надлежащие меры, чтоб не попасть в ловушку. Пока мы дрались у Салтановки, отвлекая внимание маршала, наша армия переправлялась через Днепр…

– Как? Значит… опять отступаем?

– Идем к Смоленску, на соединение с военным министром, – с невозмутимым спокойствием произнес Раевский. – Завтра мы и платовские казаки будем поддерживать заблуждение Даву, полагающего захватить нас под Могилевом, а ночью присоединимся к своим, и… вообрази, с каким носом останется искусный стратег Даву, узнав, что армия Багратиона снова из его западни ускользнула!

Денис вначале огорчился известием об отступлении, но, сообразив, какими обстоятельствами оно вызвано, и представив положение маршала Даву, невольно улыбнулся.

– Получается как в пословице… Не рой яму другому, сам в нее попадешь. Не везет с нами маршалу, что и говорить!

– Да… И потому не везет, любезный Денис, что столкнулся он с войсками необыкновенными, для коих отечество дороже жизни… Вот послушай, как я князю Багратиону отписываю…

И Раевский, пододвинув свечу, прочитал:

– «Единая храбрость и усердие российских войск могли избавить меня от истребления толико превосходным неприятелем и в толико невыгодном для меня месте. Я сам свидетель, как многие штабобер– и унтер-офицеры, получа по две раны, перевязав оные, возвращались в сражение, как на пир; не могу довольно похвалить храбрость и искусство артиллеристов. В сей день все были герои!»

Дверь в горницу внезапно распахнулась. Вбежал разрумянившийся, оживленный Николенька. Приветливо поздоровался с Денисом, подсел к отцу. Тот ласково погладил кудрявую голову мальчика, посмотрел на него с нескрываемой гордостью и неожиданно спросил:

– А ты знаешь, дружок, зачем я нынче водил тебя с собой в дело?

Николенька поднял на отца счастливые влажные глаза, ответил не задумываясь:

– Да, папа. Чтоб умереть вместе!2222
  Эта фраза Николая Раевского-младшего, будущего друга А.С.Пушкина, взята нами, как и подлинная выписка из донесения Багратиону, из «Архива Раевских», сборника писем и документов, изданных в 1908 году.


[Закрыть]