Текст книги "Фельдмаршал Кутузов. Мифы и факты"

Глава III. ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ: «НЕ ПОБЕДИТЬ, ТАК ОБМАНУТЬ…»

Я бы ничего так не желал, как обмануть Наполеона.

М. И. Кутузов перед отъездом в армию 10 августа 1812 г.

1. Назначение

Заключив мир с турками, генерал от инфантерии граф М.И. Голенищев-Кутузов, еще не удостоенный княжеского титула и в ожидании обещанных наград за содеянное, отбыл из Бухареста в Петербург, но по пути заглянул к себе в родовое имение Горошки на Волыни, чтобы собраться с силами. Турецкая кампания переутомила его. «Признаюсь, что в мои лета служба в поле тяжела, и не знаю, что делать, писал он жене еще в марте 1812 г. из Бухареста. – Впрочем, мне уже не удастся сделать и в десять лет такой кампании, как турецкая»[282]282
  Фельдмаршал Кутузов. Документы, дневники, воспоминания. М., 1995. С. 152.


[Закрыть].

В Горошках и застала Михаила Илларионовича весть о нашествии Наполеона на Россию. Он сразу перестал думать о старости и усталости и стал быстро собираться в столицу. Уже 26 июня он был в Петербурге[283]283
  См.: «К чести России». Из частной переписки 1812 г. М., 1988. С. 44.


[Закрыть] с надеждой на любое назначение, лишь бы в это грозное время не остаться в стороне и еще послужить Отечеству…

«Гроза двенадцатого года» оказалась неотвратимой. Все, за исключением М.Н. Покровского, официозные (и дореволюционные, и советские) и даже иные из постсоветских историков объясняли ее по такой схеме: «В самом Наполеоне, в алчности его к завоеваниям должно искать причины к войне с Россией»; все время после Тильзита Наполеон готовился «к нападению» на Россию, а Россия – «к обороне». М.Н. Покровский, а также почти все французские исследователи (от А. Тьера до Л. Мадлена) развивали противоположную точку зрения, а именно: нашествие Наполеона на Россию представляло собой вынужденный «акт необходимой самообороны».

И тот и другой подход к вопросу о причинах войны 1812 г. упрощает истину. Завоевательная «алчность» Наполеона – это очевидная, но не единственная причина войны, сплетенная с рядом других причин, включая и российские интересы. Россия вовсе не была тогда лишь объектом и жертвой наполеоновской агрессии. Она тоже, как и Наполеон, стремилась к повышению своей роли в европейской политике и приложила для этого много усилий в коалиционных войнах 1799–1807 гг. – с участием А.В. Суворова и М.И. Кутузова. Проиграв эти войны, подписав унизительный для себя Тильзитский мир, Император Александр I никогда не оставлял мысли о реванше[284]284
  См., например, поразительное по откровенности письмо Александра I к его матери, императрице Марии Федоровне, в сентябре 1808 г. о том, что Россия должна под прикрытием союзного договора готовиться к борьбе «с этим врагом» Наполеоном, когда достаточно и среди «глубочайшей тишины» «увеличит свои средства и силы» (Накануне Эрфуртского свидания 1808 г. // Русская старина. 1899. № 4. С. 18–20).


[Закрыть]. Перед войной 1812 г., а затем в ходе ее он формировал 6-ю антифранцузскую коалицию[285]285
  5-ю коалицию в составе Англии, Австрии, Испании Наполеон разгромил в 1809 г.


[Закрыть], чтобы вновь учинить «своего рода крестовый поход» против Франции с той же, что и в 1799–1807 гг., целью – «возврата к старым правилам» международных отношений[286]286
  Внешняя политика России XIX и начала XX в. Документы Российского министерства иностранных дел. М., 1962. Сер. I. Т. 6. С. 373, 425, 426. Курсив мой. – Н.Т.


[Закрыть].

Столкновение гегемонистских претензий Франции, с одной стороны, и России с ее партнерами по антифранцузским коалициям, с другой стороны, делало очередную, третью русско-французскую войну вероятной. Конфликт между Россией и Францией из-за континентальной блокады сделал ее неизбежной. Разрыв традиционных и выгодных хозяйственных связей с Англией неотвратимо вел к расстройству экономики и финансов России. Уже в 1809 г. бюджетный дефицит вырос по сравнению с 1801 г. с 12,2 млн до 157,5 млн руб., т. е. в 13 раз: «дело шло к финансовому краху». В таких условиях Александр I смотрел, разумеется, сквозь пальцы на нарушения блокады торговли с Англией, а Наполеон, зная об этом, требовал от Александра I соблюдения тильзитских обязательств, на что Александр I отвечал, что он их «соблюдает» и что вообще Россия в союзе с Францией ведет себя «честно и целомудренно, как девственница»[287]287
  Tatischeff S. Alexandre I et Napoleon d’apres leur correspondence inedite. Paris, 1891. P. 541–543, 547–552 etc.


[Закрыть]. Этот экономический конфликт между Россией и Францией породил войну 1812 г. Противоречия между ними в политических вопросах (польском, германском, ближневосточном)[288]288
  Подробно о них см.: Троицкий H.A. 1812. Великий год России. М., 1988. С. 30–31.


[Закрыть] только ускорили ее начало.

Наполеон не хотел этой войны. С момента своего прихода к власти он стремился к миру и союзу с Россией. Ни в 1805-м, ни в 1806–1807 гг. он не поднимал меч против нее первым.

Теперь же воевать с Россией было для него еще труднее и опаснее. С 1808 г. он мог вести новую войну как бы одной рукой; другая была занята в Испании, отвлекавшей на себя до 400 тыс. его солдат. Учитывал он и пространства России, равные почти 50 Испаниям, тяготы ее климата, бездорожья, социальной отсталости (крепостных крестьян он прямо называл «рабами»). Уже перед отъездом в поход на Россию Наполеон признался своему министру полиции Р. Савари: «Тот, кто освободил бы меня от этой войны, оказал бы мне большую услугу»[289]289
  Манфред А.З. Наполеон Бонапарт. 3-е изд. М., 1980. С. 661.


[Закрыть].

Что же заставляло его идти на такую войну (оказавшуюся для него роковой) против собственного желания? Сила обстоятельств, столкновение интересов французской буржуазии и российского поместного дворянства. У Наполеона была idée fixe – континентальная блокада. Только она могла обеспечить ему победу над Англией и, следовательно, европейскую гегемонию. Препятствовала же осуществлению блокады только Россия, нарушавшая при этом подписанный ею Тильзитский договор. Переговоры с ней (даже на высшем уровне) ничего не дают. Значит, по логике Наполеона, надо принудить Россию к соблюдению блокады силой.

С начала 1810 г. Наполеон развернул подготовку к войне с Россией. Военный бюджет Франции рос таким образом: 1810 г. – 389 млн франков, 1811 г. – 506 млн, 1812 г. – 556 млн. К концу 1811 г. общая численность ее войск, разбросанных по всей Европе, достигала 986,5 тыс. человек[290]290
  См.: ВУА. Т. 2. С. 116; Т. 6. С. 2—42.


[Закрыть]. Около половины из них готовились к нашествию на Россию.

Александр I тоже не хотел войны с Францией, опасаясь после Аустерлица и Фридланда главным образом самого Наполеона. 25 марта 1811 г. он так и написал Наполеону: «Величайший военный гений, который я признаю за Вашим Величеством, не оставляет мне никаких иллюзий относительно трудностей борьбы, которая может возникнуть между нами»[291]291
  Tatischeff S. Op. cit. P. 551.


[Закрыть]. Но уступить Наполеону, склониться под ярмо континентальной блокады (хотя Россия и обязалась сделать это в Тильзите) Александр I не мог, если бы даже захотел. Он понимал, что российское дворянство, плоть от плоти которого он был сам, ориентируется на Англию против Франции и не позволит ему переориентировать Россию, как не позволило этого Павлу I. Значит, войны с Наполеоном не избежать.

Гонку вооружений Россия начала одновременно с Францией.

1 февраля 1810 г. вместо А.А. Аракчеева Александр I назначил военным министром менее симпатичного ему, но более компетентного М. Б. Барклая-де-Толли. Именно Барклай возглавил всю подготовку к войне. С 1810 г. резко пошла вверх кривая военных расходов России: 1807 г. – 43 млн руб., 1808 – 53 млн, 1809 – 64,7 млн, 1810 – 92 млн, 1811 г. – 113,7 млн руб. только на сухопутные войска. Так же быстро росла и численность войск. «Армия усилилась почти вдвое», – писал позже Барклай о 1810–1812 гг. К 1812 г. он довел численный состав вооруженных сил, включая занятых в войнах с Ираном и Турцией, до 975 тыс. человек[292]292
  Столетие Военного министерства. СПб., 1902. Т. 1. С. 203–204


[Закрыть].

Барклай-де-Толли разработал и самый обстоятельный из русских планов войны с Наполеоном. В основе его плана лежала «скифская» идея, которую Барклай впервые высказал еще весной 1807 г. в разговоре с выдающимся немецким историком Б.Г. Нибуром: «В случае вторжения его (Наполеона. – Н.Т.) в Россию следует искусным отступлением заставить неприятеля удалиться от операционного базиса, утомить его мелкими предприятиями и завлечь вовнутрь страны, а затем, с сохраненными войсками и с помощью климата, подготовить ему, хотя бы за Москвой, новую Полтаву». Нибур запомнил эти слова и в 1812 г., когда Барклай стал главнокомандующим, сообщил их генерал-интенданту «Великой армии» М. Дюма для передачи Наполеону.

Военных планов в России перед 1812 г. было много: и планы наступательной войны (П.И. Багратиона, Л.Л. Беннигсена, А.П. Ермолова, Э.Ф. Сен-При, принца А. Вюртембергского), и скандально знаменитый план главного в то время военного советника Императора, прусского генерала Карла фон Фуля (он предусматривал сложный маневр с отступлением 1-й русской армии к укрепленному лагерю в г. Дриссе, где она должна была принять на себя удар Наполеона, тогда как 2-я армия ударила бы в тыл противнику, с последующим переходом в контрнаступление)[293]293
  См.: Пугачев В.В. К вопросу о первоначальном плане войны 1812 г. // 1812 год: Сб. статей. М., 1962. С. 34–39:


[Закрыть]. Российские власти в 1811 г. настроены были весьма активно, можно даже сказать, агрессивно. Об этом свидетельствуют обнародованные еще в 1904 г. факты, о которых все советские историки (исключая М.Н. Покровского) и постсоветские биографы Кутузова красноречиво молчат.

Дело в том, что на протяжении 1811 г. Александр I дважды приготавливался «сразить чудовище» (так он говорил о Наполеоне) превентивным ударом. В январе – феврале он планировал начать войну с захвата Великого герцогства Варшавского[294]294
  Это зависимое от Франции государство было создано по Тильзитскому договору из польских земель, которыми после трех разделов Польши владела Пруссия.


[Закрыть]. Когда же эта попытка сорвалась[295]295
  Подробно о ней см.: Вандаль А. Наполеон и Александр I. СПб., 1913. Т. 3. С. 140–142.


[Закрыть], Александр I к осени 1811 г. договорился о совместном выступлении с Пруссией. И 24-го, 27-го и 29 октября последовали «Высочайшие повеления» Александра I командующим пятью корпусами на западной границе П.И. Багратиону, Д.С. Дохтурову, П.Х. Витгенштейну, И.Н. Эссену и К.Ф. Багговуту приготовиться к походу. Россия могла начать войну со дня на день – об этом прямо свидетельствовали М.Б. Барклай-де-Толли и А.П. Ермолов.

Но в этот критический момент струсил, заколебался и вильнул к Наполеону король Пруссии Фридрих-Вильгельм III. Он не ратифицировал русско-прусскую военную конвенцию, а затем послушно вступил в союз с Наполеоном. Раздосадованный Александр I написал 1 марта 1812 г. письмо королю Пруссии: «Лучше все-таки славный конец, чем жизнь в рабстве!»[296]296
  Внешняя политика России… Сер. I. Т. 6. С. 306. Напомню читателю, что крепостное право, сохранявшееся в России до 1861 г., и в Пруссии ликвидировалось лишь с 1807 г., постепенно и долго.


[Закрыть]

Вероломство Пруссии помешало Александру I начать и третью войну против Франции первым – на этот раз Наполеон опередил его.

Вторжение «Великой армии» Наполеона в Россию началось 12 июня 1812 г. возле Ковно (ныне – Каунас в Литве). Четыре дня и четыре ночи, с 12-го по 15 июня, по четырем мостам шли через пограничную реку Неман на русскую землю 448 тыс. завоевателей (еще 200 тыс. прибывали к ним с июня по ноябрь в качестве подкреплений)[297]297
  Роспись всех соединений «Великой армии» к началу войны см.: Сhаmbray G. Histoire de l’expedition de Russie. Paris, 1838. V. 1 (прил. 2).


[Закрыть].

Россия в начале войны смогла противопоставить 448-тысячному воинству Наполеона 317 тыс. бойцов[298]298
  В советской и постсоветской литературе все цифры в диапазоне от 210 тыс. (Ю.Н. Гуляев и В.Т. Соглаев, В.Г. Сироткин) до 240 тыс. человек (О.В. Орлик, И.А. Андрианова) занижены.


[Закрыть], которые были разделены на три армии и три отдельных корпуса. Численность русских войск указывается в литературе (включая энциклопедии и учебники) с поразительным разноречием. Между тем в архиве А.А. Аракчеева среди бумаг Александра I хранятся ведомости о численности 1-й и 2-й армий к началу войны 1812 г., а такие же ведомости 3-й армии и резервных корпусов даже опубликованы почти 100 лет назад, но до сих пор остаются вне поля зрения наших историков.

Итак, 1-я армия под командованием военного министра, генерала от инфантерии М.Б. Барклая-де-Толли стояла в районе Вильно, прикрывая петербургское направление, и насчитывала 120 210 человек; 2-я армия генерала от инфантерии князя П.И. Багратиона – возле Белостока, на московском направлении, – 49 423 человека; 3-я армия генерала от кавалерии А.П. Тормасова – у Луцка, на киевском направлении, – 44 180 человек. Кроме того, на первой линии отпора французам стоял под Ригой корпус генерал-лейтенанта И.Н. Эссена (38 077 человек), а вторую линию составляли два резервных корпуса: 1-й – генерал-адъютанта Е.И. Меллера-Закомельского (27 473 человек) – у Торопца; 2-й – генерал-лейтенанта Ф.Ф. Эртеля (37 539 человек) – у Мозыря. Фланги обеих линий прикрывали: с севера – 19-тысячный корпус генерал-лейтенанта Ф.Ф. Штейнгейля в Финляндии и с юга – Молдавская армия адмирала П.В. Чичагова (57 526 человек) в Валахии. Войска Штейнгейля и Чичагова в начале войны бездействовали. Поэтому русские численно уступали французам в зоне вторжения почти в 1,5 раза (но не в 3, как считали почти все советские историки).

С какой же целью Наполеон шел войной на Россию? Утверждения советских и постсоветских ученых, от П.А, Жилина и Л.Г. Бескровного до В.Г. Сироткина и П.Н. Зырянова, о том, что он вознамеривался «захватить Россию», «поработить» и «расчленить» ее, даже «превратить русский народ в своих рабов», надуманны и несерьезны. Наполеон в 1812 г. ставил перед собой гораздо более реальную цель: разгромить вооруженные силы России на русской земле, «наказать» таким образом Россию за несоблюдение континентальной блокады и заставить ее идти в фарватере его политики, как младший партнер идет за старшим. Сам он выразился так: «Я принудил бы Россию заключить мир, отвечающий интересам Франции». Е.В. Тарле и А.З. Манфред с фактами в руках доказали, что Наполеон «строил все планы, все расчеты на последующем соглашении с царем»; он потому и не отменил крепостное право в России, не попытался даже поднять против царя «инородцев», не стал восстанавливать Польшу, что «хотел исключить все, что делало бы невозможным последующее примирение с русской монархией».

Разумеется, при всем этом нашествие Наполеона угрожало не только престижу, но и суверенитету России, несло ей и унижение, и разорение, и внешнеполитическую зависимость от Франции.

Оперативный план Наполеона в начале войны был таков: разбить русские армии порознь уже в приграничных сражениях. Углубляться в бескрайние пространства России он не хотел. Здесь надо отбросить ходячую версию, будто Наполеон с самого начала войны предполагал идти на Москву. Установлено, что в переписке Наполеона мысль идти на Москву впервые была высказана лишь на 15-й день войны, и еще не в форме приказа, а как одно из предположений, наряду с мыслью о походе на Петербург[299]299
  См. об этом: Манфред А.З. Указ. соч. С. 629; Абалихин B.C., Дунаевский В.А. 1812 год на перекрестках мнений советских историков (1917–1987). М., 1990. С. 155–156.


[Закрыть].

Чтобы разобщить и разгромить по частям русские войска, Наполеон клиноообразно выдвинул от Немана на восток три большие группы «Великой армии»: одну (220 тыс. человек) – он повел сам против М.Б. Барклая-де-Толли, другую (65 тыс.) – под командованием вестфальского короля Жерома Бонапарта (младшего из братьев Наполеона) – направил против П.И. Багратиона, а вице-король Италии, пасынок Наполеона Евгений Богарне, во главе третьей группы войск (70 тыс.) «должен был броситься между армиями Барклая и Багратиона, чтобы не допустить их соединения». На север, против корпуса И.Н. Эссена, был выдвинут корпус маршала Ж.-Э. Макдональда; на юг, против армии А.П. Тормасова, – корпуса генералов Ж.-Л. Ренье и К.Ф. Шварценберга. Начиная эту операцию, Наполеон рассчитывал принудить 1-ю и 2-ю русские армии к сражению порознь, не дав им соединиться. «Теперь, – объявил он, – Багратион с Барклаем уже более не увидятся»[300]300
  Шильдер Н.К. Император Александр I: его жизнь и царствование. СПб., 1904. Т. 3. С. 85.


[Закрыть].

В таких условиях и при таком соотношении сил Барклай-де-Толли стал действовать по своему, единственно верному, спасительному для России «скифскому» плану. Барклай командовал 1-й армией, более многочисленной, чем 2-я и 3-я армии, вместе взятые. Как военный министр он мог давать указания Багратиону и Тормасову от своего имени и даже от имени царя, который, кстати, тоже пребывал тогда в штабе Барклая. 15 июня Барклай отправил курьера к Багратиону с директивой: отступать на Минск для взаимодействия и последующего соединения с 1-й армией, а сам повел 1-ю армию в Дрисский лагерь. Здесь, на месте, он убедил Александра I отказаться от плана Фуля, ибо местный лагерь при сравнительной малочисленности русской армии и слабости укреплений мог стать для нее только ловушкой и могилой. 2 июля Барклай оставил Дриссу и, уклоняясь от ударов Наполеона, пошел к Витебску на соединение с Багратионом.

Тем временем Багратион оказался в критическом положении. Маршал Л.Н. Даву занял Минск и отрезал ему путь на север, а с юга наперерез Багратиону шел с тремя корпусами Жером Бонапарт, который, по расчетам Наполеона, должен был замкнуть кольцо окружения вокруг 2-й армии у Несвижа. В корпусах Даву и Жерома было 110 тыс. человек, Багратион же не имел и 50 тыс. – ему грозила верная гибель. «Куда не сунусь, везде неприятель, – писал он на марше 15 июля А.П. Ермолову. – Что делать? Сзади неприятель, сбоку неприятель <…>. Минск занят <…> и Пинск занят». Однако молодой (27 лет), легкомысленный и празднолюбивый брат Наполеона «загулял» на четыре дня в Гродно и опоздал к Несвижу – Багратион ушел. «Насилу вырвался из аду. Дураки меня выпустили», – написал он Ермолову 19 июля. Наполеон был в ярости. «Все плоды моих маневров и прекраснейший случай, какой только мог представиться на войне, – отчитывал он Жерома, – потеряны вследствие этого странного забвения элементарных правил войны».

Наши историки – от П.А. Жилина до Ю.Н. Гуляева и В.Т. Соглаева – объясняют спасительный марш 2-й армии только «большим воинским мастерством», «искусным маневрированием» Багратиона[301]301
  Жилин П.А. Указ. соч. С. 107–108; Гуляев В.Н., Соглаев В.Т. Указ. соч. С. 284.


[Закрыть]. Между тем сам Багратион понимал, что, если бы не гродненский «загул» Жерома («дураки меня выпустили»), никакое искусство маневра, скорее всего, не спасло бы 2-ю армию от гибели.

Кутузов следил за ходом этих событий из Петербурга. Здесь три дня кряду (15–17 июля) существенно повлияли на судьбу Михаила Илларионовича, подготовили его в общественном мнении к роли главнокомандующего. 15 июля последовал рескрипт Александра I о назначении Кутузова командующим Нарвским корпусом для защиты Петербурга[302]302
  М.И. Кутузов. Т. 4, ч. 1. С. 5.


[Закрыть].

Этот корпус был скомплектован в большой спешке и насчитывал всего 8 тыс. человек. В помощь ему еще более спешно стали собирать «вторую ограду» защитников Отечества, как было названо в императорском манифесте от 6 июля народное ополчение. 16-го и 17 июля в обеих столицах дворянские собрания избирали начальников ополчений. Москва сделала это первой – в присутствии Императора, которого Барклай-де-Толли вежливо попросил отбыть из армии после Дриссы, чтобы не сковывать его инициативу как командующего. Александр I поехал сначала в Москву, а затем в Петербург – поднимать столичных дворян и купцов на защиту Отечества. В Москве он и стал свидетелем победы Кутузова на выборах начальника местного народного ополчения: Михаил Илларионович получил 243 голоса делегатов дворянского собрания, генерал-губернатор Москвы Ф.В. Ростопчин – 225, отставной генерал-фельдмаршал И.В. Гудович – 198 голосов[303]303
  М.И. Кутузов. Т. 4, ч. 1. С. 6.


[Закрыть].

Прибыв в Петербург 22 июля, Государь узнал здесь о новой, поистине триумфальной победе Кутузова: 17 июля, еще не зная о результатах выбора начальника ополчения в Москве, дворянское собрание Петербурга «единодушно, с общего согласия» избрало Кутузова начальником петербургского народного ополчения. В тот же день депутация от собрания во главе с губернским предводителем дворянства А.А. Жеребцовым навестила Кутузова в его доме и сообщила ему о своем выборе. Кутузов был растроган: «Милостивые государи! Честь, которую вы мне делаете, красит всю мою доселе службу и мои седины».

С приездом Александра I в Петербург Кутузов отправился к нему для представления в качестве избранного начальника и за Высочайшим утверждением. Встретил Михаила Илларионовича генерал-адъютант граф Е.Ф. Комаровский, который так рассказал об этом в своих «Записках»: «Я, увидевши сего славного генерала, подхожу к нему и говорю:

– Стало быть, дворянство обеих столиц нарекло Ваше превосходительство своим защитником и Отечества!

Михаилу Илларионовичу неизвестно еще было, что московское дворянство избрало его также начальником своего ополчения. Когда он узнал от меня о сем назначении, с полными слез глазами сказал:

– Вот лучшая для меня награда в моей жизни!

И благодарил меня за сие известие».

Александр I утвердил Кутузова в должности начальника Петербургского ополчения. Поэтому от командования Московским ополчением Михаил Илларионович с благодарностью отказался[304]304
  Поскольку Ф.В. Ростопчин и И.В. Гудович по разным причинам тоже отказались командовать Московским ополчением, начальником его был назначен занявший на выборах 4-е место генерал-лейтенант граф И.И. Морков.


[Закрыть]. В Петербурге же он развил кипучую деятельность, занимаясь сбором, обучением, вооружением и снаряжением ополченцев. Очевидцы вспоминали: «Глядя на него, когда он с важностью заседал в Казенной палате и комитетах ополчения и входил во все подробности формирования бородатых воинов, можно было подумать, что он никогда не стоял на высоких ступенях почести и славы, не бывал послом Екатерины и Павла, не предводительствовал армиями».

Надо знать, что деятельность Кутузова в качестве командующего Нарвским корпусом и начальника Петербургского ополчения была успешной во многом благодаря тому, что безопасность Петербурга обеспечивал 1-й корпус 1-й регулярной армии под командованием генерала П.Х. Витгенштейна, который был отряжен Барклаем-де-Толли для защиты северной столицы. 30 июля под Клястицами Витгенштейн одержал победу над авангардом французского маршала Н.Ш. Удино и с того дня не позволял французам перехватить на петербургском направлении инициативу.