Текст книги "Космический вальс"

Автор книги: Николай Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Тор вяло поковырялся в тарелке, – видно, перебили ему аппетит, и с кислой миной вышел из комнаты.

Гостья возбужденно заговорила, повернувшись ко мне, – мол, не обращайте на Тора внимания, давайте продолжим веселье! По ее просьбе Сег принес довольно объемную металлическую коробку, очень тяжелую, и стал что-то налаживать. Коробка оказалась магнитофоном, и комната наполнилась веселой ритмической музыкой.

Я догадался, что меня приглашают на танец: Карья с лукавой улыбкой протянула мне руку. Так и эдак я старался объяснить – не могу! Но Карья и слушать не хотела. Пришлось подчиниться ее натиску и выйти из-за стола. Я уже забыл, когда танцевал, и еле двигал ногами. Карью это нисколько не смущало – наоборот, сквозь щелки глаз прорывалось столько огненной страсти, мне аж стало не по себе. И как-то неловко было переставлять ноги – Карья прижималась что есть силы…

В коридорчике что-то стукнуло, и я, вспомнив, что оставил там свой космический костюм, поспешил покинуть даму. Заметил – на улицу выскользнул Тор. Костюм, правда, лежал на месте, только развернутый, газеты валялись рядом.

Хозяйка дома, видя мое неважное настроение, выключила магнитофон и, насколько правильно я мог понять, стала извиняться перед Карьей. Та засуетилась, подхватила тяжелые авоськи и, одарив меня многообещающим взглядом, уверенно направилась к выходу.

Супруги уложили меня в дальней комнате, на довольно просторной кровати своего сына. Я хотел перебраться в сад, но Сег категорически возразил: только в доме – для полной безопасности.

Я поставил на тумбочку миниатюрный портрет Жанны и Германа, с которым никогда не расставался, посмотрел жене и сыну. в глаза, и только после этого погасил свет.

Утром Ина обнаружила у крыльца несколько ящиков с самыми разнообразными продуктами. Сег кивнул на меня – о нем заботятся! И стал ворчать дескать, мы сами не бедные, совсем не обязательно…

После завтрака Сег умчался в редакцию газеты, где возглавлял промышленный отдел, а я, прежде чем приступить к занятиям, решил связаться с «Коммунаром». Но микрофона с приемно-передающим устройством в костюме не оказалось. Я вспомнил: Тор! Конечно, Тор, больше некому…

Ина, уяснив наконец, что произошло, обещала посодействовать – только не волнуйтесь, будет все хорошо!

Начался первый урок. Ина поразилась моим способностям так много и так быстро запоминать. А в общем-то ничего особенного – у каждого землянина хорошая, натренированная память.

В первый же день занятий я усвоил названия почти всех основных предметов и действий. Моя учительница по многу раз переспрашивала – но нет, я помнил все, от первого до последнего слова. Не знаю, может быть, успеху способствовало то, что урок вел такой приятный, обходительный педагог, такая симпатичная женщина. Она чем-то напоминала Жанну.

Но Жанна была яснее, что ли, а Ина… Ина вся состояла из печальных загадок. Я как будто чувствовал ее душу – смятенную, взволнованную… Иногда мне казалось, это мое ощущение пропадает, и я испытываю новое качество – мягкость, спокойствие, плавность прозрачного течения… А иногда словно пролетал ветер – что-то разрушал, затуманивал, уносил прочь…

Изучая новый язык, я изучал и нового человека.

И то, и другое радовало меня, как всегда радует открытие светлого, настоящего…

Вечером вернулся Сег, принес кипу газет с фотоснимками нашего лайнера, ребят, моего выступления в театре. Сег довольно потирал руки, тыча пальцем в снимок, где мы запечатлены вместе.

Ина рассказала мужу о пропаже микрофона. Сег бурно возмутился, и они вместе отправились к Карье.

Не успел я просмотреть и одной свежей газеты ворвалась Карья, ведя за руку угрюмого сына. Она кричала, топала ногами, била кулаками в грудь смысл ее яростного негодования сводился к следующему: я думала, вы культурный человек, а вы ни за что ни про что оболгали моего единственного, золотого мальчика, и как язык у вас повернулся сказать, что он что-то украл, скажи, Торик, ведь ты не брал, да, не брал?..

Тор уставился в пол и что-то мычал. Он низко опустил голову, и пряди волос закрывали почти все его лицо.

Вбежала Ина, за ней – Сег, кое-как уладили конфликт. Заверили Карью, что пропажа найдется, может быть, и в самом деле Тор не виноват.

Уходя, Карья окатила меня лютым презреньем, а выйдя на крыльцо, даже сплюнула.

Чудесный день был неожиданно омрачен. Хотя Ина и Сег старались ободрить меня и я делал вид, что ничего особенного не произошло, все мы понимали – это далеко не так…

Спать легли рано. Только утро подарило нам новый хороший день, а потом еще одиннадцать дней, не омраченных ни малейшей тенью. О своих товарищах я черпал сведения из газет, знал, что все в порядке и спокойно овладевал незнакомой речью, учился читать и писать.

Дня через два после конфликта с Карьей в десятидневную командировку, в составе бригады писателей, уехал Сег. Все равно пока со мной не поговорить. А тут представился случай выступить перед читателями, набраться свежих впечатлений. За это время, решил Сег, может быть, я научусь изъясняться – вот и получится в самый раз.

Я никуда не выходил с утра до позднего вечера, привыкал к особенностям нового языка, отрабатывал произношение, расширял словарный запас. Я видел, как вместе со мной огромное удовольствие от занятий получала Ина. Она с интересом присматривалась ко мне: кто я, что я, какие добродетели в себе несу, о чем думаю, что меня волнует? Даже вопросы, закрепляющие грамматические темы, требовали в ответах информации о себе, о планете Земля, о населяющих ее людях. Однако обстоятельного разговора еще не было. Ина ждала, когда я полностью овладею речью и можно будет по-настоящему, без натяжек, услышать живой рассказ о неведомом мире, о невиданных живых существах.

Мне нравилось, что у нас сложились деловые, товарищеские отношения. Ничто не расслабляло, не уводило в сторону. Был даже какой-то внутренний стимул – каждое утро я брался за учебу с большим подъемом. Какой именно стимул – я не совсем понимал, но связывал его с именем Ины, моей учительницы…

Удивительно, я нисколько не уставал. Энергии хватало и на дневник – перед сном я записывал в общую тетрадь впечатления прошедшего дня, – и на чтение беллетристики. На книжной полке я нашел несколько повестей и романов. Разумеется, в первую очередь одолел книгу, написанную Сегом. Его роман оказался надуманным, многословным, слишком мелким по проблематике.

Но с выводами я не спешил: глубоко не зная здешней жизни, да и развития литературы, мог ошибиться…

Несравненно живей, интересней оказались очерки и статьи Сега на исторические и злободневные темы. Сег был талантливым публицистом – в этом я убеждался все больше и больше, листая подшивки газет. Каждое слово зажигало, звало на борьбу, ничего лишнего, ненужного; все важно и наполнено глубоким социальным смыслом.

И еще одно поразило и обрадовало меня: Сег, оказывается, был активным участником освободительного восстания, одним из тех, кто первым ворвался в вооруженную до зубов крепость бывших правителей. Так вот каков он, Сег. Вот почему ему доверили опекать гостя с другой планеты.

Размышлять было над чем, и для тренировки речи я старался высказывать мысли вслух, радуя Ину лестными эпитетами в адрес ее мужа…

Моя учеба закончилась совсем неожиданно. Я чувствовал, что Ина скоро поставит точку, но такого быстрого завершения не предполагал. Однажды, после завтрака, когда я разложил перед собой тетради и приготовился к занятиям, Ина дрогнувшим голосом сказала:

– Сегодня последний день… Вы усвоили учебную программу на «отлично», поздравляю. Мне хотелось бы для речевой практики познакомить вас с некоторыми людьми, сводить в город. Не возражаете?

– Буду очень рад!

– Сначала пойдем в школу. Вы примите участие в нашем сборе. Но прежде давайте повторим грамматику и закрепим лексику. Возьмите ручку, пишите.

Постучали. Ина открыла, и в комнату вошла, грузно ступая, полная пожилая женщина. «Где я видел ее? – подумал я. – А, наверное, это родительница Карьи – очень уж похожа на нее…»

Я не ошибся, это была тетушка Ера, Карьина мама.

Тетушка подозрительно оглядела комнату, плюхнулась в кресло и тяжело вздохнула.

– Ох, моченьки моей нету. Тружусь, тружусь, день и ночь… – Глазки тетушки Еры мелко-мелко бегали, изучали обстановку. – Вот, выбрала свободную минутку, внучку гостинец принесла. – Она подняла сетку с крупными оранжевыми плодами, похожими на апельсины. – Целых две недели копила.

– Копила? – не поняла Ина. – Что-то не пойму…

Я сидел молча, уткнувшись в тетрадь с записями. «Иностранцу» не следует вмешиваться в дела родственников.

– Потому и не поймешь, что молода еще, – наставительно ответила тетя Ера. – Разве не знаешь, где я работаю? В больнице, в самом что ни на есть золотом месте. Я пока к больным пропускаю, столько всего наберу – еле домой дотащишь.

– Вроде, неудобно брать… – возразила Ина.

– Чего там неудобно. Это тебе неудобно – учительница. И то небось детишки да их родители подарки по праздникам таскают.

– Нет, мы не берем! – вспыхнула Ина. – Запрещаем!

– Ну а мы не запрещаем. И он, бедный посетитель, свое сердчишко успокоит, и нам, нянечкам, хорошо. Да и что за посетитель такой, если без гостинца.

– А вдруг он просто так пришел, навестить. И ничего с собой не взял…

– Бывает. Таких несолидных мы не пускаем. Покрутится-покрутится – и уйдет. Ну а кто подогадливей – хорошенько попросит, да денежку незаметно сунет – иди на здоровье! Мы же не злодеи какие. Да и много не берем. Зачем много, и так помаленьку наскребаем. – Тетушка спохватилась и тихонько спросила у Ины: – Иностранец-то понимает по-нашему?

– Нет, – сказала Ина и залилась краской.

– Ну и ладненько. А чего это он на Торика набросился?

– Совсем не набросился. Пропала очень важная вещь…

– Если важная – прячь подальше, не дразни людей. Будут тут всякие командовать.

– Мы уже разобрались. Возможно, Тор не виноват.

Тетушка Ера тяжело вздохнула и вскинула на Ину масляные глаза.

– Что-то долго иностранец у тебя живет. Муж в отъезде, Юн на отдыхе… Нехорошо! Что люди скажут.

Ина нахмурилась.

– Извините. У нас занятия.

– Я и вижу, что занятия. Мешать не буду. В другой раз сеточку принесу. Еще пропадет, люди ведь всякие бывают. – Тетушка Ера покосилась на «иностранца». – Придет вечером Карья, скажи, мол, мама приходила, да не дождалась. Завтра опять загляну.

Тетушка с трудом поднялась и тяжело затопала к выходу. У порога она остановилась и, обернувшись, с усмешкой произнесла:

– Занятия!

Закрыв дверь за тетушкой Ерой, Ина огорченно сказала:

– Ну вот, начали наплывать тучки… Испортится погода.

– Уже не испортится, – отозвался я. – Ничто не опечалит солнечных дней. Наших с вами.

– Нет, я серьезно. Вам очень не повезло. У нас столько замечательных людей, а тут… Как в насмешку… Ну ничего. Скоро вы сами увидите, что не все у нас такие.

– Я давно увидел! Достаточно было познакомиться с вами. Да и с вашим мужем.

– Спасибо, – вздохнула Ина. – Итак, пишите…

Вскоре мы направились в школу. Я уже привык к шортам и не смущался, как первое время. Одеты мы были обыкновенно, и никто не обращал на нас внимания.

У приземистого школьного здания нас ждала группа ребят. В голубых куртках и круглых шапочках они выглядели нарядно, но настроение у всех было что-то невеселое. Мы подошли ближе и увидели: один из мальчиков плакал, размазывая по лицу слезы мокрыми кулаками.

– Что случилось? – кинулась к нему Ина.

Мальчуган, громко всхлипывая, попытался что-то сказать, но вместо слов забулькали нечленораздельные звуки, и еще сильнее заструились по щекам соленые ручьи.

– Это Рон, – объяснила строгая девочка. Четкие черты лица, острый взгляд говорили о твердом, волевом характере. – Это Рон, – повторила она. – Ни за что ударил.

– Да, ни за что, – недовольно отозвался коренастый смуглый подросток. – Он первый начал…

– Рон, извинись перед товарищем, – сказала Ина.

– Еще чего, – скривил губы Рон. – Он первый…

– Ну что ж, вынуждена буду отстранить тебя от сбора и принять меры…

– Извинись… извинись… – зашептали голоса вокруг.

– Ладно… Больше не буду… – пробормотал Рон.

Ина успокоила плачущего мальчугана, построила ребят, представила меня – я гость, тоже приму участие в сборе, – и мы двинулись куда-то на окраину города. Шагали легко, останавливались только один раз – одернуть Рона: он опять кого-то задел.

– Трудный ребенок, – тихо объяснила Ина. – Мать и отец алкоголики, беспробудно гуляют. Сыну – никакого внимания. Вот и спрашивается: откуда ему быть другим?.. Сколько я ходила к родителям, сколько убеждала – бесполезно. А мальчик в общем-то не плохой, способный… Вот и боремся за него, вытягиваем, как можем…

В доме, куда мы направлялись, нас уже давно ждали. У крыльца встретила пожилая женщина с добрыми спокойными глазами (я вздрогнул – настолько она была похожа на Жанну!) и через длинный гулкий коридор повела в комнату. Здесь, между резным шкафом и письменным столом, заваленным книгами и исписанными листами бумаги, в несколько рядов стояли скамейки и стулья. Ребята по знаку Ины мигом их заняли и с откровенным интересом стали осматриваться. А я устроился в уголке на заднем ряду.

Из боковой двери в кресле на высоких колесах выехал грузный седой мужчина. Все разом встали и захлопали в ладоши. Мужчина улыбнулся и замахал рукой:

– Садитесь, садитесь. Спасибо! Прошу извинения, что сам не мог прийти в школу. Ноги вот… Только таким способом, – он постучал ладонями по колесам, – и передвигаюсь.

Ина объявила сбор, посвященный Освободительному Восстанию, открытым.

– Сегодня, – сказала она, – мы встречаемся с товарищем Локо Грасом – одним из героев самого выдающегося события в жизни Ионы. Мы попросим товарища Локо Граса рассказать о себе, о своих боевых соратниках и, конечно, о том, как готовилось и завершилось победой Освободительное Восстание.

Локо Грае задумчиво потер виски, с доброй серьезностью оглядел ребят и неторопливо заговорил:

– Начну с того, что все восемнадцать лет после Освободительного Восстания я живу здесь, в этом доме. И рад бы куда-нибудь поехать, да часто болею… Ведет хозяйство и опекает меня моя сестра. Он громко позвал: – Юна! Пожалуйста, выйди к нам!

В дверях появилась та самая женщина, которая встретила нас и провела в дом. Я опять разволновался – вылитая Жанна!

– Вот она, – с гордостью сказал Локо Грае. – Благодаря Юне я нахожусь в строю, читаю, пишу, поддерживаю контакты с трудовым миром.

Женщина смутилась и быстро вышла.

– Моя сестра – замечательная женщина. С нее и начну я свой долгий рассказ…

Рассказ Локо Гроса действительно был долгим.

Но никто этого не замечал, настолько интересно и захватывающе развивались события, и один за другим появлялись новые лица – простые люди и самоотверженные герои. Я старался запомнить каждое слово, каждую подробность (расскажу землянам!) и вместе с юной аудиторией бурно реагировал на живое, незаурядное повествование. Ребят буквально потрясло: самая обыкновенная женщина с простым лицом и тихим голосом, чуть ли ни на виду у старорежимной охраны печатала призывы к восстанию, а потом, на баррикадах, была лучшим бойцом…

Оказывается, у Локо Граса были жена и маленький сын. Их схватили, и оттого, что не могли поймать Локо Граса, ни в чем не повинных зверски растерзали…

Сына Локо Граса звали Рон. Ребята, услышав об этом, повернулись к своему однокласснику – живому Рону и пристально, со значением посмотрели на него. Рон опустил голову и затеребил воротничок куртки…

…Стлался едкий дым, метались взрывы, свистели камни и металл. Казалось, ничего не было видно, и лишь звезды в редких просветах могли разглядеть ход событий. Но нет! Те, кто вел вооруженный народ в наступление, видел все. Путь был единственный и бесповоротный. Свобода или смерть!

Не буду передавать весь рассказ Локо Граса – суть не в подробностях, хотя они очень интересны и обязательно станут достоянием космической истории. Сейчас для меня было главным то, что я впервые за все время пребывания на Ионе по-настоящему ощутил огромную реальную силу, которая приведет планету к полной победе над паразитическим миром. Вот он, прекрасный завтрашний день Ионы – дети: сыновья и дочери тех, кто в смертном бою завоевал долгожданную свободу!..

С чувством полезного открытия, душевного обновления я вместе со всеми долго аплодировал герою Освободительного Восстания Локо Грасу. Я был благодарен этому удивительному человеку – он помог мне лучше оценить и все наши земные приобретения, как бы заново увидеть и пережить далекие события на планете Земля…

Тепло прощались. Я и Ина выходили из комнаты последними. И тут Ина представила Локо Грасу меня. Он весь засветился, поблагодарил Ину, а меня попросил передать землянам низкий поклон. Мы крепко пожали друг другу руки и расстались.

Вечером, после отдыха, Ина объявила:

– Пойдем в парк!

Мы вышли, когда здешнее солнце, намного крупнее нашего, окунулось в пыльное марево и превратилось в ярко-красный раскаленный диск. На улице, обрамленной с двух сторон кустарником, было много прохожих, все куда-то спешили, перебрасывались шутливыми фразами, улыбались, хмурились, молчали, сосредоточенно думая о чем-то своем. Совсем так, как на улице любого города Земли.

– Видите, сколько людей, – сказала Ина, вспомнив, наверное, свое высказывание утром. – Среди них столько хороших! Плохо, что не все, но тут уж не наша вина.

– А чья же?

– Видите ли, все очень сложно… Население планеты разделено на две противоположные системы и нужно тратить столько сил на отражение всякого рода диверсий – прямых и идеологических. Мы не можем пока полностью переключиться на воспитание… Одна система-эта наша. У нас все принадлежит народу, нет частной собственности. А другая система в корне противостоит нам. В моральном отношении тоже. У нас лишь отголоски прежних времен. А в той стороне, – Ина печально покачала головой. – Слов нет, что там творится…

– Понимаю. На Земле было подобное. Только очень давно, много веков назад. Значит, наш лайнер попал в ту часть планеты, где капиталистов и помещиков, так называли у нас собственников, изгнали?

– Да. В этом смысле вам повезло.

– И бывшие власть имущие стараются вернуть утраченное?

– Еще как стараются. Всего двадцать лет назад мы потушили ужаснейшую войну, а они готовят новую…

Я рассказал Ине, что у нас на Земле было точно так же. Силы справедливости и прогресса восторжествовали, и человечество пришло к полному коммунизму.

– Значит, вы живете в коммунистическом обществе! – Ина была в восторге. И вдруг огорчилась. – Все плохое, что вы видите у нас, вам вдвойне неприятно… Тетя Ера… Преподобная Карья… Вы еще брата моего не видели – отпетый торгаш! За копейку удушит… Кстати, Карья – дипломированный агроном, а тоже торчит за прилавком… И сына своего губят! Все ему дозволено, курит, пропускает уроки…

– На Земле этого не допустили бы. Каждый человек в поле зрения общественности и специалистов… Да и организация семейного воспитания полностью исключает подобные эксцессы…

– Пожалуйста, расскажите!

– Рассказывать долго. Ну а в нескольких словах так. Еще до рождения ребенка родители проходят практический курс подготовки. Будущих мам и пап на конкретных примерах учат планомерно воздействовать на юное существо. Ребенок рождается только здоровым. Медицина исключает какие бы то ни было отклонения… Каждый человек с первого дня рождения – на медицинском и педагогическом учете. Врачи и работники Дошкольного педагогического центра регулярно посещают родителей и ребенка, консультируют, направляют, следят за точным и безусловным выполнением всех требований… Дальше эстафету принимает школа. Здесь ребенок находится в течение семи лет, и воспитательное воздействие осуществляет Школьный педагогический центр.

– Семи лет хватает на всю учебную программу?

– Вполне. Передовые средства обучения и применение техники позволяют сократить срок учебы еще на год–два. Сейчас этот вопрос изучается. Нет, уже, наверное, решен. Ведь столько лет прошло, как я покинул Землю!

– Сколько же человек в классе?

– Не больше пятнадцати. Предметное обучение ведут педагоги-предметники – в основном с помощью радио, телевидения и других технических средств. А воспитательную работу осуществляет классный руководитель. Он освобожден от предметного преподавания, но обязательно присутствует на всех уроках, организует и проводит необходимые мероприятия.

– Странно, вы космонавт, а так хорошо знаете школу…

– Ничего странного. Я сам учился в школе, учился мой сын… И наконец, моя жена преподаватель.

– А как оцениваются знания? По пятибалльной системе?

– Знания не оцениваются.

Ина остановилась.

– Я не поняла.

– Вернее, учитель оценивает знания учащихся только для себя. Ученики об этом не знают. Они приходят в школу как на праздник – с радостью открывают для себя новое, усваивают науки без всякого внешнего давления… Разумеется, это очень не просто, разработана специальная методика.

– Вы меня просто ошеломили…

– Принцип очень простой и разумный: ни один человек, особенно в раннем возрасте, не должен оставаться без внимания. Прежде чем он сформируется как гражданин и в нем созреет чувство ответственности, его нужно учить, воспитывать, ибо ничто само по себе не возникает. Одного влияния общеизвестных правил общественного поведения недостаточно. Сорняк ищет малейшую щель. Моральный атавизм, если его не предупредить, тут же заявит о себе отрицательным поступком. Разве не пример поведение подростков, предоставленных самим себе?.. Кстати, и после школы молодой человек не выходит из-под контроля общества – вуз продолжает обучение и воспитание, а в зрелом возрасте уже накопленный внутренний потенциал направляет Производственный педагогический центр. И это не все. Земные службы – воспитательные, медицинские, производственные, снабженческие и все другие связывает между собой Центр координации. Он видит каждого человека на протяжении всей его жизни. Знает, что ему не хватает, подсказывает, приходит на помощь. Мы совсем не замечаем помощи и контроля, если все у нас нормально, но в случае отклонения поступит сигнал…

– И все же – не тесно ли в таких рамках? – улыбнулась Ина.

– Нисколько. Давно известно: свобода – это осознанная необходимость. Мы не опекаем, а даем естественно развиваться, только под умным, гибким и добрым контролем.

Мы проходили автобусную остановку, и Ина спросила:

– Не устали? Может быть, поедем?

– Я не устал. Если только вы…

– Нет-нет. Идемте дальше.

Сумерки быстро сгущались, зажглись фонари.

Темная улица с кругами света под столбами чем-то напоминала мою улицу на Земле… Звонко зашуршал в густой листве невысоких деревьев ветерок и усилил столь милые сердцу ассоциации. Мне даже показалось – Ина из той страны, откуда я родом…

– Скажите, – после недолгого молчания спросила Ина. – А любовь у вас… тоже контролируется?

Я засмеялся.

– Любовь совсем не контролируется. Она единственный всесильный стимул, по которому создается семья. Человек свободен в своей любви. Если так можно выразиться – по жизни ведет его сердце.

– Ого! А если сердце неустойчивое? Сегодня одну любит, завтра – другую, послезавтра третью?..

– Воспитанность и высокая нравственность не позволяют поступать опрометчиво.

– Но можно ошибиться – принять сильное увлечение за любовь. А потом действительно встретить единственного человека…

– Это бывает. И нисколько не осуждается. Лишь бы обе стороны были счастливы и до конца честны друг с другом.

– А если бы ваша жена полюбила другого – как бы вы поступили?

– Я бы не стал мешать.

– Значит, вы ее не любите.

– Именно и значит, что люблю. Если человек, которого я люблю, счастлив, что еще нужно? Я сам буду содействовать этому счастью.

– И вам нисколько не будет больно?

– Я этого не сказал. Я сказал только, что каждый такой шаг очень не простой.

– Насколько я понимаю, любовь поставлена на самоконтроль, и в основе самоконтроля – высокая нравственность.

– Пожалуй. А что касается прямых морально-нравственных нарушений – они осуждаются и пресекаются в обычном порядке. Но я, по правде сказать, ни одного нарушения не знаю…

Мы вошли в парк. Огромные, в два обхвата деревья, напоминающие наши клены, величественно возвышались по краям широких аллей. А дальше, объяснила Ина, парк естественно переходит в лес. Здесь любимое место отдыха горожан, в выходные дни не найдешь свободного местечка…

Аллея привела к небольшому озеру, и мы сели на скамейку у самой воды. На темной глади озера курился легкий туман, приятно веяло прохладой. Несколько лодок маячило неподалеку; весла, как кургузые крылья большой птицы, взмахивали и гулко шлепали по воде.

Ина попросила рассказать о моей семье. В нескольких словах я описал ей наше житье-бытье, даже упомянул о Матти. Лишь тяжело было воскрешать картину гибели сына… Внимательно выслушав меня, Ина вздохнула.

– Я наивно полагала, – сказала она, – что в совершенном обществе человек не будет знать душевных потрясений. Я думала, потрясения – это наш удел… – Помолчав, Ина добавила: – А я бы, наверное, не смогла такое перенести…

Ина вдруг сказала, что пора возвращаться, и мы встали. По аллее шли молча, каждый думал о своем.

– Знаете что, – остановилась Ина, – хотите мороженое?

Я ответил «хочу», и мы свернули к киоску. Скучающая продавщица быстро взвесила две порции в бумажных стаканчиках. Опять шли молча. Я сосредоточенно поддевал крохотной деревянной лопаточкой душистую пенообразную массу и старался определить вкус – то апельсины почудятся, то яблоки, то пахнёт лимоном, а то явственно пробьется малина… Хорошее мороженое. Но конечно же, оно интересовало меня постольку-поскольку…

– Не так я хотела провести вечер, – сказала Ина. – В городе столько интересного, а я завела в тихий, скучный парк…

– Что вы! Что может быть лучше и интереснее человеческого общения! Мне было хорошо. Спасибо! Если бы вы знали, как я вам благодарен!

– Не надо благодарностей, ладно? – ласково попросила она. – И вообще… давайте еще немного помолчим.

Я почувствовал, что настроение мгновенно изменилось. Молчание теперь не означало отчужденности. Просто слова были не нужны.

Едва открыли калитку – в саду метнулась тень.

Ина подалась вперед и заслонила меня собой.

– Это я, – послышался знакомый мальчишеский голос.

– А, Тор, – успокоилась Ина. – Что здесь делаешь, да так поздно?

Тор вышел из-за деревьев и пристально посмотрел на меня.

– Я ждал, – глухо сказал он.

– Кого?

– Мне нужно поговорить… с ним, – он кивнул в мою сторону.

Ина удивилась. Я попросил ее оставить нас с Тором вдвоем. Мы сели на скамеечку в глубокой тени. – Ну, выкладывай, что у тебя, – начал я первый.

– Вы космонавт? – прямо спросил Тор.

– Да, космонавт. Но об этом никто не должен знать.

– Ваш портрет во всех газетах.

– Я ходил по городу – не узнали.

– Потому что переоделись… Извините меня, – Тор опустил голову. – Это я взял вашу штуковину… Я ничего с ней не сделал…

Тор протянул мне микрофон, и я, не долго думая, нажал рычажок.

– «Коммунар», слышишь меня, «Коммунар – по-русски заговорил я. – Я «Заря–один»!

– Слышу! – последовал ответ. – Куда пропал, «Заря–один»?

– Потерялся микрофон. Но теперь, благодаря одному парню, нашелся!

Последние две фразы я произнес на новом языке, многозначительно глядя на Тора. Меня поняли и одобрительно ответили. Значит, ребята тоже времени зря не теряли. Я поинтересовался новостями и сказал, что мы скоро встретимся.

Паренек смотрел на меня огромными глазами. Он даже не подозревал, что за «штуковину» унес в тот вечер.

– А ты хочешь стать космонавтом? – спросил я у Тора.

– Не знаю…

– А мой сын твердо знал и добился своего… Кем же ты хочешь быть?

– Не знаю…

– Совсем плохие дела. Я думал, ты настоящий парень. Целеустремленный, боевой, знаешь, кем станешь в жизни. Ну ничего. Это дело поправимое. Только одно запомни: без знаний, глубоких, настоящих, ничего не выйдет. Как друг советую: займись серьезно учебой. И еще об одном попрошу. Когда мы будем улетать, пожалуйста, приди попрощаться. Договорились?

Тор неуверенно кивнул.

– Я на тебя надеюсь. И, пожалуйста, никому не рассказывай, что я космонавт, да еще с другой планеты.

Я пожал Тору руку, и уходя, почувствовал, что он здесь, схоронившись в темноте, неотрывно провожает меня взглядом.

Так закончился этот памятный день. Впоследствии я вспоминал о нем, пожалуй, чаще всего. Помню, как вернувшись в дом, я лег раньше обычного забравшись под одеяло, поспешил закрыть глаза, чтобы ничто не мешало размышлять, анализировать…

Что же вызвало во мне это сильное чувство, откуда взялась эта смутная полурадость-полутревога? Пожалуй, все оттого, что завтра я должен был покинуть этот дом, в который попал совершенно случайно и который, можно сказать, стал родным. Завтра я расстанусь с Иной навсегда…

Ина!.. Ну конечно, все дело в ней – моей первой учительнице на планете Иона. Так вот почему я ничего не видел и видел все – я смотрел на Ину! Вот куда шли подсознательные нити моих наблюдений и дум! Эта женщина, как в фокусе, объединила все мои разрозненные впечатления – и то, что я узнал, и то, что предстояло узнать.

Ина!.. Она не только была ясна социально сама, но и проясняла, типизировала социальность остальных – их полезность, бесполезность и даже вредность. Конечно же, благодаря Ине, я теперь глубже понимал существо здешней жизни, все ее сложности.

Жаль, не у всех граждан нового строя высокая сознательность. Это печально. Я листал газеты, журналы – видел много критических статей. Авторы бьют тревогу, справедливо беспокоятся. Социальная незрелость, невежество, собственнические инстинкты, уходящие корнями в прошлое, мешают бурному созидательному течению, как пороги на иной реке. Но известно, никакие пороги не в силах помешать стремительному потоку, никакие заслоны не остановят прогресс. Не остановят именно потому, что движут его такие люди, как Локо Грае, Сег, Ина…

Ина! Все мысли почему-то приводили к ней. Я стал засыпать и опять видел Ину в туманных звездных наплывах. Ясными оставались лишь ее печальные глаза…

Утром приехал Сег.

– Встречайте! – радостно воскликнул он. – Не ждали? Ина, неси что-нибудь перекусить. Страшно проголодался!

Сег стал возбужденно рассказывать о том, где был и что видел. Впечатлений было столько, что Сег загорелся большим замыслом – он напишет новый роман!

– Идея хорошая, – поддержал я. – Только постарайтесь копнуть глубже. Чтобы не просто шел о чем-то разговор, а будил большие мысли, вдохновлял на благородные поступки.

Вероятно, Сег не ожидал таких слов – он сразу нахмурился и побледнел.

– Звучит как рецензия на «Камень преткновения»… Ты прочитал?

– Да.

– Ну и?..

– Того, о чем я говорил, в нем и не хватает. Все есть – сюжет, действующие лица, а читать неинтересно. Действие затянуто, развивается в одной плоскости. Как говорил когда-то наш Станиславский, отсутствует сверхзадача. И еще, я бы сказал, маловато темперамента. Вы такой энергичный, живой, а рассказ ведете вяло, скучно…