Текст книги "Покушения и инсценировки: От Ленина до Ельцина"

Автор книги: Николай Зенькович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 45 страниц)

Глава 7
СМЕРТОНОСНЫЙ КОМ ГРЯЗИ

Вокруг посягательств на жизнь этого человека накручено столько былей и небылиц, что порой трудно отличить подлинные факты от легенд. И все же попытаемся. Действительно ли на Сталина не было покушений и все разговоры о них – плод его исключительной подозрительности и недоверия?

ПЕШЕЕ ХОЖДЕНИЕ – ПРЕКРАТИТЬ!

Нынешний молодой читатель, немало наслышанный о бесчисленной охране Сталина, о его сверхподозрителъности и ультрабдительности, будет, наверное, в немалой степени удивлен, когда узнает о малоизвестном факте: до начала тридцатых годов Сталин без всякой охраны пешком ходил по улицам Москвы. Об этом невероятном поведении отца свидетельствует его дочь Светлана в своих воспоминаниях о детских годах в Кремле.

Об охране вождя в конце двадцатых годов яркое представление дает Григорий Беседовский, советский дипломат-невозвращенец. Перед назначением в Париж его принял Сталин.

Дело происходило в октябре 1927 года. В этот момент, вспоминает Беседовский, когда борьба с оппозицией достигла чрезвычайной остроты, были крайне усилены меры по личной охране Сталина: в распоряжении ОГПУ имелись сведения, что возможно покушение на Сталина со стороны оппозиционеров. Поэтому попасть к вождю можно было, лишь пройдя через тщательно организованный контроль.

Что он собой представлял? Беседовский подробно описывает процедуру «тщательно организованного контроля».

Посетителю пришлось оставить свой дипломатический паспорт внизу, в помещении комендатуры, где ему дали пропуск, после чего при входе в здание ЦК дежурный чиновник кремлевской охраны подверг его внимательному расспросу и довольно долгому разглядыванию.

– Я чувствовал, что ему очень хотелось попросить меня открыть мой портфель, – вспоминает Беседовский, – но он не решился, очевидно, предъявить такое требование, а на предложенные мне несколько вопросов я ответил в сухом тоне и попросил не задерживать меня по пустякам.

Ему даже не предложили открыть портфель, в котором могло быть все, что угодно, – револьвер, бомба, граната, кинжал. Сравните с нынешней практикой пропуска в государственные учреждения!

Что касается пешего хождения вождя по улицам Москвы, то оно было прекращено решением Политбюро 18 ноября 1931 года. В архиве высшего коллегиального органа партии, перешедшего по принадлежности президенту Российской Федерации, хранится документ, проливающий свет на обстоятельства, в силу которых Совнарком и Политбюро вынуждены были принять дополнительные меры по обеспечению безопасности руководителя страны.

«Членам ПБ. Пешее хождение т. Сталина по Москве надо прекратить» – такую резолюцию начертал В. Молотов на записке ОГПУ за N 40919 от 18 ноября 1931 года. Ниже стоят подписи Л. Кагановича, М. Калинина, В. Куйбышева и А. Рыкова.

Записка, а перед нами подлинник, была адресована Сталину. Подписал ее заместитель председателя ОГПУ И. Акулов.

Один из руководителей секретного политического ведомства информировал секретаря ЦК ВКП(б) Сталина о том, что Лубянка некоторое время назад получила из заслуживающих доверия источников достоверные сведения о скором прибытии в Москву некоего лица, направленного на нашу территорию английской разведкой. Данное лицо явится для установления связи и передачи конфиденциальных поручений.

ОГПУ хорошо подготовилось к приему гостя. Хозяином явочной квартиры, куда должен был прийти человек из-за кордона, являлся агент Лубянки.

Не подозревавший об этом террорист 12 ноября постучал в дверь явочной квартиры. Гость и хозяин обменялись условленными паролями. Прибывший оказался белым офицером, секретным сотрудником английской разведки, работавшим по линии РОВС – Русского общевоинского союза, образованного в эмиграции в 1924 году, и по линии нефтяной секции Торгпрома, созданной П. Гукасовым. Имя этого крупного бакинского промышленника было хорошо известно в ОГПУ. После Октябрьской революции Гукасов, занимавший пост председателя Русского торгово-промышленного банка, эмигрировал во Францию, где с двадцатых годов принимал активное участие в деятельности антисоветского «Торгово-промышленного комитета».

С момента появления закордонного гостя он по наводке хозяина явочной квартиры был взят под тщательное наружное и внутреннее наблюдение.

Шестнадцатого ноября гость, не подозревая в приютившем его хозяине агента ОГПУ, предложил ему прогуляться по Ильинке. В 15 часов 35 минут около дома N 5/2 напротив Старогостиного двора, увидев идущего навстречу человека в военной шинели, старой заячьей шапке-ушанке и в мягких кавказских сапогах, спутник агента Лубянки внезапно выхватил из кармана револьвер.

Агент ОГПУ моментально узнал человека, в которого намеревался выстрелить его спутник. Это был Сталин. Чекист преодолел оцепенение и схватил за руку своего постояльца. Выстрела, к счастью, не последовало. Попытка теракта была предотвращена.

Террориста, покушавшегося на жизнь вождя, скрутили и доставили на Лубянку. Там он назвал свою фамилию – Огарев. Его допросили, сфотографировали и поместили в камеру.

Заместитель председателя ОГПУ И. Акулов к своему спецсообщению приложил и фотокарточку арестованного. Она тоже сохранилась в архиве.

После этого инцидента охрану Сталина усилили. Власик, к тому времени единственный телохранитель, приставленный к Иосифу Виссарионовичу в 1919 году в Царицыне скорее для поручений, чем для обеспечения безопасности, стал начальником охраны. Власик получил в свое распоряжение отдел в системе управления ОГПУНКВД, который подчинялся только ему и Сталину.

Представление о численности охраны Сталина в начале тридцатых годов, после инцидента на Ильинке, дают вот эти две цифры. Непосредственно функции телохранителей выполняли трое – Власик, Румянцев и Богданов. На постах у одноэтажной дачи в Кунцеве с винтовками, а после с автоматами, тоже стояли трое – Кузьмичев, Кириллин, Мельников. На территории дачи дежурили от двух до трех сотрудников охраны. С внешней стороны забора стояли три-четыре оперработника плюс один у ворот с севера. Все. Сегодня иной финансовый воротила имеет охранников куда больше.

МОСТ

Дачу для героя нашего рассказа построили в самом устье реки Лашупсе, впадающей в дивное высокогорное озеро Рица. Там, на высоте полутора километров над уровнем моря, на берегу, обрамленном мощными вершинами, он в довоенное время иногда проводил свой отпуск.

Однажды по дороге на дачу произошел случай, который зафиксирован как попытка покушения на жизнь вождя. Во всяком случае так интерпретировал происшедший инцидент на мосту Лаврентий Берия. В этой истории много темного. По версии А. Антонова-Овсеенко, данный инцидент был подстроен самим Берией, чтобы товарищ Сталин понял: на Лаврентия Павловича можно положиться.

Антонов-Овсеенко описывает эту историю так. Берия тогда еще работал в Грузии, но постепенно приучал «хозяина» к своей роли непременного спутника-охранителя. Провожал он Сталина на Рицу и в этот раз. Поехали внушительным кортежем на пяти бронированных «ЗИСах». Впереди охрана, за ней Сталин, следом Берия вместе с наркомом внутренних дел Грузии Сергеем Гоглидзе. В четвертой машине ехали несколько человек обслуги, в последней – замыкающие охранники. На полпути, когда миновали впадение Гегги в Бзыбь, Берия остановил кавалькаду. Подойдя к лимузину генсека, он попросил его пересесть в предпоследнюю машину. Сталин послушался. Вместе с ним уселся и Берия.

Обслуга переместилась во вторую машину.

– Почему поменялись местами? – спросил Сталин.

– Тяжелое предчувствие, Иосиф Виссарионович… Есть кое-какие сомнения… Один агент сообщил нечто экстраординарное…

Дорога петляла, перепрыгивала с левого берега на правый, потом обратно. Миновали один мост. А на втором мосту произошло нечто невообразимое. Первая машина с охраной благополучно переехала на другой берег. Второй «ЗИС», в котором должен был находиться генсек, осторожно взобрался на деревянный настил, и он тут же рухнул под тяжестью автомобиля. Лимузин упал в воду и застрял между валунами.

Впечатление было такое, что прогремел взрыв. Правда, не очень сильный, но его многократно увеличило горное эхо. Охранники схватились за оружие. Часть их бросилась в ущелье искать террористов, другая плотно сомкнула кольцо вокруг остановившейся машины генсека.

Почему мост рухнул именно под вторым автомобилем, из которого незадолго до происшествия «хозяин» пересел в предпоследний в соответствии с настоятельным советом Берии? Случайность? С дьявольской хитростью организованная провокация? Или действительно Берия располагал какими-то агентурными сведениями?

Боюсь, что правду об этом мостике никто никогда не узнает. Экспертизу по свежим следам происшествия не производили. Сваи, опоры не обследовали. Ничего не фотографировали. Никаких актов-протоколов не составляли.

ВЫСТРЕЛЫ С БЕРЕГА

Йюди старших поколений помнят знаменитую картину кисти известного советского художника, на которой изображен момент, когда Берия прикрывает своим телом вождя, в которого целятся с лесистого берега.

Этот случай тоже имел место в 1933 году, через несколько дней после инцидента на мосту. Сталину захотелось совершить прогулку по воде. Для этой цели снарядили катер. И вот, когда подошли к правому лесистому берегу, раздался выстрел. Берия мгновенно вскочил и заслонил своим телом Сталина. Моторист прибавил ходу, но из-за сосен выстрелили еще несколько раз. Однако катер был уже в безопасной зоне.

Причалив к берегу, Берия организовал поиск террористов. И они были схвачены. Ими оказались… пограничники. Допрошенные лично Гоглидзе, они показали, что действовали по инструкции. Катер со Сталиным отсутствовал в представленной им заявке на прохождение судов в охраняемой зоне. Командир отделения пограничников Лавров дал такое объяснение: увидев движущийся незаявленный катер, пересекающий подведомственную зону, то есть погранзаставу «Пицунда», он сигналами велел катеру пристать к берегу. А поскольку тот продолжал двигаться прежним курсом, произвел несколько выстрелов вверх.

Однако Гоглидзе сделал иное заключение. Из его докладов вытекало, что имело место покушение. Он даже нашел свидетелей, которые показали, что стрельба велась в сторону моря, то есть по катеру со Сталиным на борту. Несчастный командир отделения был отдан под трибунал и подлежал расстрелу. Но тут вмешивается Ягода и уговаривает Берию выдать случившееся за обыкновенное разгильдяйство. Лаврентий Павлович, который не хотел портить отношений с тогда могущественным наркомом внутренних дел, согласился. Видимо, поэтому в показаниях Лаврова имеются детали, существенно менявшие дело: стрельба велась, но не преднамеренно, а по недомыслию и недисциплинированности командира отделения пограничников, пытавшегося заполучить катер, чтобы погрузить на него грязное белье.

Лаврову дали пять лет. Понес наказание начальник погранзаставы «Пицунда». Председателя ГПУ Абхазии уволили из органов.

Но своего срока Лавров не отсидел. В 1937 году бывшего пограничника, отбывавшего наказание в лагере, доставили во внутреннюю тюрьму НКВД в Тбилиси, где, допросив заново, полностью изобличили как врага народа и террориста. Его приговорили к расстрелу. Такую же меру наказания получил и бывший председатель ГПУ Абхазии, уволенный за допущенный инцидент с катером в 1933 году. Обстрелявший катер командир отделения пограничников Лавров был признан участником заговора, имевшим задание совершить террористический акт против Сталина.

Что, открылись какие-то неизвестные прежде обстоятельства? Да нет, все объясняется просто: к тому времени всесильный нарком внутренних дел Ягода находился под арестом, а заменивший его Ежов искал компромат на своего предшественника. Тогда и всплыла вновь история с катером, с покушением на Сталина. Сокрывший деятельность контрреволюционной группы Ягода был расстрелян. А Ежов, раскрывший эту группу с помощью Берии, вырос в глазах Сталина. И Берия тоже. Сначала он стал первым замом Ежова, а спустя несколько месяцев заменил его.

Как бы ни было на самом деле, но оба инцидента – на мосту и особенно с катером – Берия мастерски разыграл в свою пользу, сумел извлечь из них большой политический капитал. Точь-в-точь, как Сталин в ситуации с убийством Кирова. Такой была точка зрения перестроечного общественного мнения, сформированного прессой. Оба, мол, были непревзойденными мастерами в области интриг, закулисных сделок, что, видимо, и позволило сойтись так близко.

В развенчание мифов о посягательствах на жизнь вождя свою лепту внес Хрущев, приведший в мемуарах немало свидетельств недоверчивости и подозрительности Сталина, которые в последние годы его жизни приняли гротескные формы. За обедом он не притрагивался ни к одному блюду, если его кто-нибудь при нем не попробует. Выезжая из Кремля в Кунцево, каждый раз менял маршрут следования, не ставя о нем в известность до последней минуты даже охрану. Усложнил систему охраны Ближней дачи. Все это, а также многочисленные публикации, появившиеся в эпоху горбачевской гласности, убеждали людей, что никаких покушений на Сталина в действительности не было. Они, мол, фабриковались Ягодой, Ежовым, Берией и их подручными.

САМОЕ ПЕРВОЕ «КРЕМЛЕВСКОЕ ДЕЛО»

Оно возникло в начале 1935 года. Поводом для его возникновения послужило разоблачение существовавшего в Кремле заговора ряда служащих, работников комендатуры, военных и других, которые, по данным НКВД, готовили покушение на Сталина.

Подробности этого дела были изложены в июне того же года на Пленуме ЦК ВКП(б). Будущий нарком внутренних дел Николай Ежов, в ту пору секретарь ЦК ВКП(б), выступил с докладом «О служебном аппарате Секретариата ЦИК Союза ССР и товарище А. Енукидзе».

Члены ЦК узнали, что из-за попустительства Енукидзе на территории Кремля была создана целая сеть террористических групп. Ее главным организатором являлся Л. Б. Каменев. Целью террористов было убийство Сталина.

Ежов широко оперировал выдержками из показаний арестованных о подготовке ими террористического акта против вождя.

По итогам доклада пленум вывел Енукидзе из состава ЦК и исключил его из партии. Каменев, который к тому времени был уже осужден по делам «союза марксистовленинцев» и «московского центра», вновь оказался на скамье подсудимых.

Через месяц после пленума под председательством Ульриха состоялось закрытое заседание военной коллегии Верховного суда СССР. Суд проходил без участия государственного обвинителя и защиты.

По самому первому «кремлевскому делу» было осуждено сто десять человек – тридцать военной коллегией Верховного суда и восемьдесят – особым совещанием при НКВД СССР. К расстрелу приговорили двоих – Алексея Синелобова и Михаила Чернявского. Первый занимал должность секретаря для поручений коменданта Кремля, второй был начальником отделения разведывательного управления РККА.

Меры наказания были разные. Самые большие сроки заключения – десять лет – получили девять человек, самые минимальные – два года ссылки – семеро.

Каменева Ольга Давыдовна, член партии с 1902 года, председатель научно-исследовательского совета Управления кинофикации СНК РСФСР, отделалась лишением права проживания в Москве и Ленинграде в течение пяти лет. Ее муж Каменев Лев Борисович, отбывавший наказание в связи с осуждением в январе 1935 года к пяти годам тюремного заключения по делу «московского центра», получил десять лет – но с поглощением предыдущего пятилетнего срока заключения. Были осуждены также его брат Розенфельд Николай Борисович, иллюстратор книг издательства «Академия», его бывшая жена, сотрудница библиотеки в Кремле, и племянник.

Среди осужденных было одиннадцать уборщиц правительственных зданий, швейцаров и телефонисток, восемнадцать сотрудников правительственной библиотеки, шесть работников технического секретариата Президиума ЦИК, шестнадцать военнослужащих, сорок восемь плотников, дворников и представителей прочих рабочих профессий, шесть домохозяек.

В течение первых полутора месяцев арестованным предъявлялись, как правило, обвинения в распространении злостных провокационных слухов. Допросы велись в основном по фактам разговоров об обстоятельствах убийства Кирова и смерти Надежды Аллилуевой – жены Сталина.

Но уже в феврале следствие получило показания ряда арестованных о существовавшей среди работников управления коменданта Кремля троцкистской группы и о том, что «распространение ими клеветнической информации могло создавать террористические настроения против руководителей партии и правительства».

На последующих допросах основное внимание следствия сосредоточено уже на выяснении террористических намерений обвиняемых.

Из места отбытия наказания к следователям доставляется Зиновьев, осужденный, как и Каменев, по делу «московского центра». На допросе он заявил:

– Каменеву принадлежит крылатая формулировка о том, что марксизм есть теперь то, что угодно Сталину… У меня с Каменевым разговоры об устранении Сталина имели место, но мы при этом исходили только из намерений замены его на посту генерального секретаря ЦК ВКП(б)… Заявлений от Каменева о необходимости применения теракта как средства борьбы с руководством ВКП(б) я не слышал. Не исключаю, что допускавшиеся им злобные высказывания и проявления ненависти по адресу Сталина могли быть использованы в прямых контрреволюционных целях…

Из обвинительного заключения:

"В 1933-1934 гг, среди части служащих правительственной библиотеки и комендатуры Кремля образовались контрреволюционные группы, поставившие своей целью подготовку к совершению террористических актов против руководителей ВКП(б) и Советского правительства и в первую очередь против Сталина.

В состав контрреволюционной террористической группы служащих правительственной библиотеки входили: Розенфельд НА., Муханова Е. К., Давыдова З. И., Бураго Н. И., Синелобова К. И, и Раевская Е. Ю., причем руководящая роль в этой группе принадлежала Розенфельд и Мухановой, которые сами готовились совершить террористический акт против Сталина.

Барут (научный сотрудник Музея изобразительных искусств. – Н. З.) и Корольков (педагог по массовой работе в парке культуры и отдыха. Оба осуждены к семи годам тюремного заключения. – Н. З.), не входя в эту группу, тем не менее принимали активное участие в контрреволюционной деятельности этой группы, зная о террористических планах группы Розенфельд и Мухановой.

В состав контрреволюционной террористической троцкистской группы комендатуры Кремля входили бывший дежурный помощник коменданта Кремля Дорошин В. Г., бывший секретарь для поручений при коменданте Кремля Синелобов А. И., бывший дежурный помощник коменданта Кремля Павлов И. Е., бывший комендант Большого Кремлевского дворца Лукьянов И. П. и бывший начальник административно-хозяйственного отдела комендатуры Кремля Поляков П. Ф. Руководящая роль в этой группе принадлежала Дорошину и Синелобову.

Связь между обеими группами поддерживалась через Синелобова и его сестру Синелобову К. И., сотрудницу правительственной библиотеки, причем оружие для совершения террористического акта Розенфельд НА, должен достать Синелобов А. И. Он же, Синелобов, намечался одним из исполнителей террористического акта.

В тот же период времени в Москве существовала контрреволюционная троцкистская террористическая групна из числа некоторых военных работников и контрреволюционная группа из бывших белогвардейцев, причем обе группы основной своей целью ставили подготовку и осуществление террористического акта против Сталина.

В состав контрреволюционной троцкистской террористической группы военных работников входили: ответственный работник НКО Чернявский М. К., слушатели Военно-химической академии Козырев В. И., Иванов Ф. Г, и инженер ЦАГИ Новожилов М. И.

Руководящая роль в этой группе принадлежала Чернявскому, который установил во время заграничной командировки связь с зарубежной троцкистской организацией, получил от нее задание подготовить и совершить террористический акт против Сталина. Непосредственными исполнителями террористического акта намечались Иванов и Новожилов. Связь этой группы с контрреволюционной группой комендатуры Кремля поддерживалась через Козырева, который неоднократно встречался с Дорошиным.

В состав контрреволюционной террористической белогвардейской группы входили бывшие белогвардейцы: Синани-Скалов Г. Б. (заведующий секретариатом исполкома Коминтерна. – Н. З.), Гардин-Гейер А. А. (редактор-консультант газеты «За индустриализацию». – Н. З.), Воронов ЛА. (художник «Рекламфильма». – Н. З.), Сидоров А. И. (старший инженер товарищества «Маштехпроект». – Н. З.) и жена Воронова, она же сестра Синани-Скалова – Надежда Скалова (корректор журнала «Литературное наследство». – Н. З.).

Руководящая роль в этой группе принадлежала Синани-Скалову, который был связан с активными деятелями зиновьевско-каменевской подпольной контрреволюционной организации Мадьяром и другими. Непосредственная связь белогвардейской группы с контрреволюционной террористической группой служащих правительственной библиотеки поддерживалась через Муханову.

Деятельность контрреволюционных террористических групп стимулировалась одним из организаторов и руководителей бывшей зиновьевской подпольной контрреволюционной группы Л. Б. Каменевым, который в 1933 – 1934 гг, систематически допускал злобные клеветнические выпады против руководства ВКП(б) и особенно против Сталина. Непосредственная связь Л. Б. Каменева с контрреволюционной террористической группой служащих правительственной библиотеки поддерживалась через его брата Н. Б. Розенфельда. Он, встречаясь с Н. А. Розенфельд (бывшей женой), Мухановой и Корольковым, распространял исходящую от Каменева контрреволюционную клевету против руководства ВКП(б) и Советского правительства, в особенности против Сталина, вел контрреволюционную агитацию и принимал непосредственное участие в подготовке террористического акта против Сталина.

Служащие кремлевских учреждений Кочетова М. Д. (телефонистка управления коменданта Кремля. – Н. З.), Конова А. И. (сотрудница библиотеки ЦИК СССР. – Н. З.), Минервина Л. Н. (сотрудница канцелярии библиотеки ЦИК СССР. – Н. З.), Гордеева П. И. (сотрудница библиотеки ЦИК СССР. – Н. З.) и бывший белогвардеец Руднев С. А. (бухгалтер диспансерного объединения лечебного учреждения им. Семашко, – Н. З.) в 1933-1934 гг. вели антисоветскую агитацию и распространяли контрреволюционную клевету о руководителях ВКП(б) и Советского правительства".

В 1956 – 1957 годах, когда во времена хрущевской «оттепели» производились массовые реабилитации, столь же скоропалительные, как и репрессии при Сталине, Главная военная прокуратура провела дополнительное расследование «дела библиотекарей».

Выяснилось, что 14 из 30 осужденных военной коллегией Верховного суда виновными себя не признали, десять признали свою вину только в том, что слышали «антисоветские» или «клеветнические» разговоры от других лиц, а в террористической деятельности вину свою отрицали. И только шестеро признали себя виновными в террористических намерениях против Сталина. Среди них брат и племянник Каменева, Муханова, Чернявский, Синани-Скалов и Гардин-Гейер.

– Как будто все сто десять арестованных должны признаться в том, что они намеревались убить Сталина, – прокомментировал автору этой книги один из ветеранов НКВД. – Так не бывает. Посвящают в подобного рода дела как можно меньше участников. Шестеро – и то много.

Тем не менее вывод проверяющих был однозначным: дело создано НКВД искусственно, показания получены противозаконными методами.

– Чепуха! Сработала политическая конъюнктура, – убеждал меня отставной энкаведэшный генерал. – Я хорошо знаю это дело. Замысел убить Сталина был. Троцкисты и белогвардейцы-эмигранты искали выхода на Кремль. Как обычно в таких случаях действуют? Через технический персонал – библиотекарш, телефонисток, парикмахерш. Они обычно кичатся своей причастностью к сильным мира сего, не в меру много болтают. Опытному агенту выудить у них необходимые сведения о распорядке дня жертвы, маршрутах его движения – раз плюнуть. Тем более у такой обслуги, которую подобрал тогдашний секретарь ЦИК Енукидзе. Недаром его исключили из партии с редчайшей для лиц его уровня формулировкой: за бытовое разложение. Кого он только не привел в Кремль! Были там и наркоманки, и алкоголички, и лица с нетрадиционной сексуальной ориентацией… Оргии устраивали чуть ли не ежедневно. Такие работники – идеальный материал для вербовки. Их и использовали…

– Но ведь осужденных по «кремлевскому делу» реабилитировали еще в 1958 году. Кроме нескольких человек…

– Да, тогда не осмелились назвать невиновными Льва Каменева, сына Троцкого Сергея и, кажется, Глебову-Каменеву-Афремову. Была такая литераторша, в издательстве «Академия» работала. Родственница Каменевых. Их реабилитировали уже при Горбачеве, в 1988 году.

По словам престарелого энкаведэшного генерала, материалы, на основании которых были реабилитированы все сто десять участников первого «кремлевского дела», малоубедительны. Они состоят в основном из отрицания своей вины самими осужденными.

– Я читал эти документы. Какие там доказательства невиновности осужденных? Библиотекарша Муханова, находясь в тюрьме, в тысяча девятьсот тридцать седьмом году рассказывала, что начальник секретно-политического отдела НКВД угрожал ей: если она откажется на суде от своих показаний, данных на следствии, то ее расстреляют. Синани-Скалов тоже делился с сокамерниками: он признал себя виновным в результате принуждения и угроз расстрелом со стороны следователей. И так далее, и тому подобное. Других подтверждений невиновности нет.