Текст книги "Зульфагар. Меч халифа"

Автор книги: Николай Стародымов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Любым транспортом выбраться отсюда, а потом обратиться к кому-нибудь из руководителей, из полевых командиров… Поднять шум! Тогда Аргун не посмеет его тронуть! И тогда ему самому, Аргуну, придется отвечать за свои действия в отношение истинного моджахеда! Как и у любого человека, который поднялся высоко по иерархической лестнице, особенно на волне революции, человека, который пользуется покровительством едва ли не первых лиц Ичкерии, человека, который пользуется привилегией сохранять в своей деятельности значительную самостоятельность, у него в стане соратников вполне достаточно завистников и недоброжелателей.

Хамид протиснулся в пролом, хотел было опрометью броситься прямо к двери и попытаться выскочить наружу. Однако удержался – от пули не убежишь! А Зульфагар стрелять умеет – на всех состязаниях он обязательно оказывается в числе призеров… Хамид прокрался к окну, намереваясь выбраться из дома сквозь его проем… Эх, успеть бы добежать до машины!..

Между тем Хамлаев лихорадочно прислушивался к происходящему в доме. Сейчас Хамид должен либо затаиться, либо попытаться из него выбраться. Затаиться – значит сидеть и ждать, пока самому Хамлаеву не надоест стоять у стены и он подставится под пули. Выбраться – значит, где-то должен раздаться хоть какой-то спровоцированный им шум, потому что здесь слишком много хлама.

И такой шум раздался! Откуда-то донеслось легкое звяканье жестянки, которую, очевидно, неосторожно задел Хамид. Значит, у него нервы не выдержали и он попытается незаметно выбраться и бежать. Что ж, тем хуже для него!

Шанияз в два скачка выскочил в коридор, с ходу подпрыгнул, ухватившись за край пролома в потолке. Подтянувшись на пальцах, легко вскарабкался на чердак. Быстро огляделся. В чердачном полу были видны многочисленные щели. С одной стороны это было хорошо – сквозь них можно разглядеть, что происходит внизу. С другой – Хамид тоже ловит ухом каждый звук в доме, а потому непременно услышит, что по чердаку кто-то ходит.

Так, надо сориентироваться. Комната с кассетой находится вон там. Хамид отпрыгнул и откатился вон туда. И там исчез. Наверное, там есть проход в соседнее помещение… Значит, он находится приблизительно вот здесь…

Сейчас бы туда гранатку швырнуть! Да нельзя – на взрыв кто-нибудь обязательно обратит внимание. Это звук пистолетных выстрелов далеко не разносится.

Ну что ж, рискнем! В конце концов, если сейчас упустить Хамида, понимал Хамлаев, за его собственную жизнь нельзя будет дать не только ни пенса – ни копейки!

Зульфагар наметил щель в полу, которая должна была находиться над комнатой, где по его расчетам, оказался Хамид. Он изготовился – и прыгнул вперед.

Натренированное тело оказалось именно там, где нужно. Шанияз приземлился на руки и тотчас припал к щели.

Хамид услышал падение и вскинул лицо вверх. Это все, что он успел сделать. Хамлаев несколько раз подряд выстрелил вниз прямо сквозь доски потолка. В цель попали не все пули, но две или три впились в тело обреченного. Он громко вскрикнул, выронил пистолет, который держал в руке, зажал одну, наверное, самую болезненную, рану и откинулся на спину.

Все! Теперь не убежит!

Шанияз вернулся к дыре и спрыгнул вниз. Уже не скрываясь, безбоязненно отыскал нужную дверь и вошел в комнату, где лежал раненый.

Увидев на пороге помещения своего убийцу, Хамид отнял от раны окровавленную руку и, напрягая свое насыщенное болью тело, попытался дотянуться до оружия.

– Не надо, Хамид, не успеешь, – Хамлаев постарался произнести фразу как можно спокойнее. Хотя удавалось ему это с трудом… – Я все равно выстрелю раньше.

– Знаю, – согласился тот, морщась от боли. – Но я хочу умереть как моджахед, а не как баран.

Зульфагар присел возле него на корточки, поднял с захламленного пола выпавший из руки обреченного пистолет, выщелкнул из него обойму, передернул затворную раму, чтобы избавиться от патрона в патроннике и после этого бросил ставшее безопасным оружие на пол рядом с рукой Хамида.

– Держи…

Тот схватил пистолет с жадностью, словно утопающий вцепился в спасательный круг. Трудно сказать, был ли он истинно верующим в Аллаха или до сегодняшнего дня просто соблюдал общепринятые в его среде ритуалы. Однако сейчас, на краю гибели, понимая, что спасения тела ему ждать неоткуда, очень хотел надеяться на спасение души. Ну а воин джихада непременно попадет в рай – в этом их всех уверили. И оружие в руке Хамид в этот момент воспринимал едва ли не как пропуск в царство вечного блаженства, где его ждут источники вина и толпы красавиц-гурий, которые на рассвете каждого нового дня вновь становятся девственницами.

– Но скажи хоть, за что? – с безнадежной тоской спросил он у Хамлаева.

– Не знаю, – не стал увиливать тот от ответа. – Я выполняю приказ.

– А приказ отдал Аргун?

– Аргун.

Вокруг тела умирающего на глазах все шире растекалась лужа крови. Он заметно слабел.

– Когда-нибудь он и с тобой прикажет поступить так же, – тихо сказал истекающий кровью человек.

Шанияз почувствовал, как у него по спине пробежал озноб, он нежданно для себя поежился. Ему доводилось слышать, что у умирающих нередко появляется дар пророчества, что перед уходящими в мир иной в последние секунды жизни земной нередко открывается будущее… Неужели это произошло и с Хамидом?

И Хамлаеву совершенно неожиданно захотелось оправдаться перед ним.

– Я выполнил приказ, – сказал он. – Если бы я его не выполнил, убили бы меня.

– Еще убьют, – чуть слышно пробормотал обреченный. И добавил с тоской: – Лучше бы меня вчера убили русские, чем свои…

Разговор затягивался, превращая сцену из трагедии в нелепый фарс. Хамлаев поднялся.

– Мне пора идти. Прощай, Хамид!

– До свидания. До скорого свидания, – попытался усмехнуться тот.

И Шанияз выстрелил. Как положено делать последний выстрел киллеру – в голову.

Потом он вернулся в дальнюю комнату. Подобрал оставшийся валяться на куче хлама пакет с видеокассетой. Вышел на улицу. И уехал, бросив тело Хамида в доме.

Какое-то время колебался: может, следовало поджечь дом, чтобы труп обгорел посильнее, до неузнаваемости?.. Потом решил, что правильно сделал, воздержавшись от этого. Зачем привлекать внимание к объекту, куда, кто знает, быть может, долго еще никто не заглянет! Кроме шакалов и бродячих собак, которых в последние годы развелось тут в огромных количествах. Старики говорят, так всегда бывает во время войны.

Сейчас вокруг столько смертей, что по данному случаю, даже если в ближайшее время обнаружится труп, никто глубокое расследование проводить не станет. Кем был покойный? Так, простой недалекий человек, волею судеб вознесшийся на пост командира крохотного отрядика, который был уничтожен в силу бесталанности своего руководителя.

Может, это кто-то из родственников погибших боевиков решил таким образом с ним поквитаться? Почему бы и нет? Во всяком случае на Шанияза, надеялся он, никто не должен подумать.

…Вечером Шанияз Хамлаев, моджахед по кличке Зульфагар сделал пожертвование мечети и попросил муллу помолиться за убиенных правоверных. Ибо сказано:

Свои молитвы строго соблюдайте,

Особо (чтите) Среднюю молитву,

И благоговейно стойте перед Господом (в молитве). [6]6
  Сура 2, айят 238.


[Закрыть]

Молиться сам и стоять в молитве ни рика (на коленях), ни тем более суджуд (ниц) Шанияз не слишком-то умел. Тем более сейчас искренне считал, что этот грех не слишком страшен: прежде всего потому, что он лишь выполнял приказ, а потом он сможет смыть его кровью врагов. Тем не менее обратился к мулле с просьбой о молебне по убиенным мусульманам. Тот был доволен: наконец и этот моджахед, столь отважный в бою и в то же время муктасид (верующий мусульманин, но не самозабвенно), кажется, стал более ревностно относиться к соблюдению требований ислама. Да и пожертвование, опять же… Об этом священник с удовольствием сообщил в тот же вечер Мустафе, чьим агентом являлся. Резидент его оптимизма не разделил, хотя и не показал вида. Только задумался… Однако дальнейшие события приняли такой оборот, что резидент вскоре надолго забыл о странном поступке Зульфагара…

Хамида больше не было. Жизнь в лагере продолжала течь своим чередом.

Чечня. Предгорья Кавказа
Калюжный – Ольга – экипаж

Вертолет мчался над темной еще землей навстречу начинающему сереть горизонту. Внизу не было видно ни огонька. Непривычное, в общем-то, зрелище для современности. Обычно во время ночного полета на земле непременно имеются хоть какие-нибудь источники света: залитые электрическим сиянием населенные пункты, цепочки фонарей вдоль автомобильных дорог, некие отдельные горящие пятнышки, невесть что и для кого освещающие, движущиеся лучики фар куда-то спешащих машин и поездов…

А тут, в Чечне, – кромешная тьма. Война 94-96-го годов вдребезги разрушила местную энергосистему, а потом у местных, дорвавшихся до кормушки с деньгами, властей не было ни возможности, ни – главное! – малейшего желания ее восстанавливать. Наверное, такой слепой полет возможен только над самыми необитаемыми участками нашей планеты, например, над пустынями типа Сахары, Гоби или Регистан – потому что даже в выжженных палящим зноем Каракумах, над которыми довелось еще при Советском Союзе полетать Калюжному, нет-нет, да мелькали огоньки: беленькие – где жили люди и красненькие – на нефтяных вышках…

Вертолетчики молчали. Опытный, слетанный экипаж, они понимали друг друга без слов, выполняли свои функции без лишних команд и напоминаний.

Их молчание было вполне естественно. Невыспавшийся человек, как правило, не слишком склонен к разговорам. К тому же сегодня ночью вообще дежурил другой экипаж, а потому подчиненные Калюжного понимали, что экстренному полету они «обязаны» своему командиру. Все же лучший летчик полка… Правда, правый пилот и борттехник, зная, что Константин поехал в город к своей местной подруге Ольге, считали, что их командиру просто приказали лететь – кто ж без приказа выберется из уютной постели ради этого рискованного ночного полета навстречу разгорающейся заре, как бы красиво эта заря ни выглядела…

Если бы они знали, что он, по сути, сам напросился…

Справа – сначала далеко впереди, а потом ближе и ближе, пока эта волна не прокатилась и не ушла за спину, в сторону далекого Черного моря – начали одна за другой вспыхивать алым светом снежные вершины Кавказа. Зрелище настолько прекрасное, что его словами передать просто невозможно – нужно видеть. Непроглядная мгла внизу, усеянная густой россыпью звезд мгла вверху – а между ними словно висят без всякой опоры искрящиеся снежные шапки, уже освещенные еще не поднявшимся над горизонтом солнцем. Далеко впереди пламенеет ледник на хребте Богосском, справа видна блямба ледника, примостившегося на самой границе с Азербайджаном и дающего начало речушке Шароаргун, еще дальше вспыхнуло яркое пятно замерзшей воды близ пограничного с Грузией Верхнего Ларса… Потом вспыхивает гора Тебулосмта – величайшая на этом отрезке Кавказа – 4.493 метра. И над всем этим великолепием высится седой величественный Казбек. Он хорошо виден за добрую сотню километров – правда, не всегда, только в хорошую погоду, да и то в основном по утрам, когда воздух особенно прозрачен. Днем же горный хребет обычно скрыт дымкой, которая скрадывает расстояния и создает обманчивое впечатление близости горизонта.

По мере того, как невидимое еще светило приближается к горизонту, горы освещаются все больше – граница тьмы постепенно опускается все ниже и ниже, оставляя за собой какое феерически-фантастическое сочетание света и теней…

А внизу, под брюхом мчащегося в неизвестность вертолета, по-прежнему царит непроглядная мгла.

Полетное время было поминутно рассчитано таким образом, чтобы машина оказалась в нужном месте с первым лучом солнца. Чтобы садиться в глухом незнакомом месте не вслепую, и в то же время чтобы вероятность нарваться на обстрел свести к минимуму – на рассвете сон самый крепкий, сколько бы ни убеждали муллы, что утренняя молитва в два ракаата (обряда) куда лучше сна…

…– Так кого забирать-то будем? – с хрустом в челюстях зевнув, спросил Евгений.

Вторя ему, громко зевнул и борттехник. Заразная это штука, зевота…

– Я же сказал, что не знаю, – с трудом удерживая челюсти, чтобы не последовать примеру товарищей, откликнулся Константин. – Разведчика, как я понял, какого-то.

– А я думал, что ты, это самое, просто от нас скрываешь…

– Чего б я от вас скрывал… – чувствуя некоторую неловкость перед товарищами за нежданный вылет, Калюжный попытался объяснить им ситуацию. – Знаю только что он каким-то боком с Зульфагаром связан. А Зульфагар – это тот самый урод, который тогда колонну расхреначил.

– Да, я помню.

Они опять замолчали. Вертолет мчался в сторону рассвета. До указанной точки оставалось лететь совсем недолго.

Калюжный невольно отвлекся, вспоминая события этой ночи.

…Константин, вытянувшись во весь рост, лежал с закрытыми глазами на разложенном диване, закинув руки за голову и стараясь заснуть. Однако это у него не получалось – сон не шел. А думал, что после хлопотного дня только доберется до подушки – и провалится в блаженное царство сновидений. Ан нет, не спалось…

Думалось о разном. Мысли скакали с одного предмета на другой, то слегка касаясь той или иной темы, то пытаясь проникнуть в самое ее суть. Единственное, что их, все эти мысли, сейчас объединяло, так это то, что все они так или иначе касались событий последнего времени, где гибель Соломатова и Волкова-старшего, а также расстрел боевиков Каландара занимали доминирующее место.

В частности, думал Константин о душе. Есть она все-таки у человека или нет? Наверное, все же есть. Должна быть. Без нее человек не был бы человеком. Логично. Но с другой стороны, и не совсем. Скажем, у собаки душа имеется? Или у лошади? У ближайшей нашей родственницы из животного мира, у обезьяны?.. Ведь звери сплошь и рядом показывают себя куда более человечными, чем сам человек. Общеизвестно, что ни у одного вида животных не практикуется убийство своих сородичей просто так. Даже в схватках за самку или за добычу несчастные случаи со смертельным исходом происходят исключительно редко. Бывает, конечно, что зимой или в бескормицу озверевшая от голода стая хищников набрасывается на кого-то из своих сородичей и пожирает его. (Озверевшие звери, – усмехнулся про себя Калюжный. Ну и загнул…) Но это необходимо исключительно для сохранения всей стаи, да и жертвует стая самым слабым из своих собратьев. Убийство своего сородича в животном мире – исключение из правил, а никак не закономерность. Человек же всю свою историю фиксирует по войнам, где гибнут самые молодые и сильные мужчины – генофонд человечества… В истории человечества насчитывается пятнадцать тысяч войн, от семидневной до столетней, где в общей сложности уничтожено пять миллиардов человек – и это только официально зафиксированных!

Это ж сколько душ вынуждены были до срока покинуть свои бренные оболочки!..

Однако, если так рассуждать, получается, что именно душа и является носителем, так сказать, «гена убийства»? Бред какой-то! Душа заставляет различать добро и зло, прекрасное и безобразное, благородство и предательство… Но ведь многое из этого различают и животные! Собака, скажем, предает хозяина куда реже, чем человек – своего друга.

Ладно, допустим, пусть будут души и у собак или лошадей… Но тогда она должна быть и у гиены, и у крысы, и у безмозглой курицы! Или душа есть только у животных, которых называют высшими? Но чем отличается животное высшее от невысшего? Где проходит та грань, которая разделяет живых существ на высших и не удостоенных таковой степени на шкале классификации, придуманной, между прочим, человеком? На каком этапе эволюции в теле животного появляется такая новая субстанция, как душа? Казалось бы, только душа способна на такое проявление человечности, как благодарность. Ведь в природе нет и не может быть межвидовой благодарности! Или все же может? Испытывает ли овца благодарность к собаке, которая охраняет ее от волков? Да и вообще, понимает ли овца, что ее охраняют?..

Что ж это за штука такая непонятная, душа? А может и у таракана, и у муравья она тоже есть… Впрочем, у муравья ее скорее всего нет, зато вполне душа может быть у всего муравейника – единая на миллионы муравьев и тогда каждый муравьишка становится отдельной клеточкой единого организма. Или у пчелиного роя… (Кто-то красиво назвал пчел летающей частью цветов, – мимоходом вспомнил Константин).

Ладно, впрочем, о животных, Бог с ними! Пусть над их проблемами ботаники, или эти, как их, зоологи-биологи головы ломают. Тут бы с человеком разобраться…

Но куда все души деваются после смерти живого существа? – вернулся он к мыслям о людях. Умер человек, его убили… Тело превратилось в разлагающуюся протоплазму. А душа? Куда-то же она девается! Но куда? Действительно вселяется в другое, только что народившееся, существо или улетает в какое-то другое измерение, где обитают такие же души? Но если улетает, выходит, что душа всякий раз зарождается вместе с зачатием человека. Значит, душа – производное от материи? Но тогда можно допустить, что и у машины, скажем, у вертолета или у компьютера, тоже может быть душа!.. А почему бы, собственно, и нет?.. Что ж, его родной «Ми-шка», он разве не чувствует настроение своего экипажа?.. Еще как чувствует!

Хотя все же скорее нет, что-то тут не то, – остановил себя Константин. Душа должна вселяться в биологический организм. На каком там месяце, считается, зародыш превращается в человечка, пусть еще не родившегося? Кажется, на седьмой неделе развития. Наверное, именно в этот момент он и обретает душу. Но откуда она берется? Получается, что где-то существует некий склад душ, откуда по мере надобности они вселяются на временное проживание в человеческие тела. И тогда следует, что этих душ имеется некое вполне определенное количество. Ну а если людей расплодится на земле столько, что этих душ на всех не хватит?.. И уж не потому ли у нас ведутся бесконечные войны, чтобы побольше освобождалось оболочек для душ, что этот лимит уже исчерпан? Не потому ли на нас обрушиваются эпидемии СПИДа или лихорадки Эбола, смерчи и всякие торнадо, вспышки на Солнце и другие сердечно-желудочные аномалии?..

Бред какой-то! Этого не может быть, потому что не может быть никогда!

Зайдем с другого бока. Значит, выходит, что душа тоже рождается из какого-то душиного (душистого?) зародыша? Так что же, в момент соития мужчины и женщины их души тоже зарождают свою, душиную (душистую?) жизнь? И если продолжить этот логический ряд, выходит, что и у души должна быть тоже своя, микро-, субдуша?.. И так до бесконечности?.. Но о такой версии Константину слыхать еще не приходилось, значит вряд ли это может быть так. К тому же тогда придется признать, что души тоже бывают разных полов… Значит, все же переселение душ? Значит, душе предписано (кем?) вечно, покуда существует человечество, кочевать из тела в тело? Или она все же просто растворяется в небытие? Тогда в чем смысл бытия?

…Константин понимал, что задается вопросами, о которых до него размышляли миллиарды людей на Земле (а может и не только людей и не только на Земле) и будут размышлять, сколько будет существовать человечество.

…Скрипнула дверь, послышались легкие шаги. Константин лежал, по-прежнему не открывая глаз. Рядом скрипнули пружины дивана, Калюжный почувствовал, как к нему прижалось приятное прохладное тело.

…Константин испытывал искреннее чувство неловкости перед этими двумя женщинами – Ольгой и Верой. Он сам в собственных глазах смотрелся не слишком красиво, потому что очень не любил обманывать людей. И тем не менее в данном случае обманывал – потому что не видел иного варианта. Хотя, с другой стороны, он их и не обманывал – потому что ничего ни одной из низ не обещал. Любил?.. Да, несомненно. Это сказки, что любить можно только одну и на всю жизнь. Любовь штука коварная, многоплановая…

В свое время Калюжный обжегся на женщине. И с тех пор относился к ним достаточно сдержанно. Поставь перед ним сейчас их обеих – Веру и Ольгу – он не смог бы даже сам для себя решить, кто из них ему дороже. И общаясь с каждой, он испытывал искреннее чувство стыда перед другой – потому что любил каждую из них искренне, самозабвенно…

Ольга каждый день утром и вечером обливалась холодной водой. А еще она занималась йогой. И умела делать массаж. Эти три вещи были непостижимы для Константина. Особенно холодный душ. Одно дело в жаркий день у себя на аэродроме в охотку вылить на свое распаренное тело ведро студеной, чтобы дух захватило, воды. И другое – ежедневно и буднично, летом в душной, а зимой в сырой ванной… Бр-р-р…

Была у Ольги еще одна особенность, от нее совершенно независящая. Ее спина была густо покрыта родинками – большими и совсем меленькими, едва различимыми. Как-то Константин, лаская подругу, решил перецеловать все их, да только очень скоро понял, что эта затея безнадежная – слишком много оказалось на нежной коже этих отметинок.

– У меня спина – как звездное небо, – сказала Ольга, нежась в его объятиях.

– Ты-то откуда знаешь? – Калюжный почувствовал легкий укол ревности.

В самом деле, ну как можно так разглядеть собственную спину, чтобы дать столь образное сравнение!.. Значит, подсказал кто-то, кто вот так же видел и ласкал ее!..

Оказалось, что и в самом деле подсказали.

– Мне мама говорила, когда я еще маленькая была, – было слышно, что женщина улыбается. – Говорила все: тебе бы хотя бы половинку того счастья, что эти родинки сулят!..

Константин почувствовал, что ревность отпустила.

Глупо, конечно, если разобраться. Встречается мужчина со взрослой женщиной, которая когда-то была замужем и у которой двое сыновей. Ну, для любовника ревность к мужу – по меньшей мере глупо! Но ведь мужчина прекрасно понимает, что и до него у нее были любовники! К этой абстрактной констатации факта как таковой ревновать также несерьезно. Но если только узнаешь, что до тебя именно вот этот человек имел именно с этой женщиной интимные отношения, или что кто-то что-то эдакое для нее сделал…

Одно время встречался Калюжный с некой женщиной. И она, его тогдашняя подруга, как-то в приливе откровенности поведала, что у нее некогда давно, когда она была юной женой юного лейтенанта, случился роман с полковником, большим начальником ее мужа. Этот начальник, освобождая себе ложе, взял, да и отправил лейтенанта на какие-то уж очень престижные курсы повышения квалификации, чем тот впоследствии очень гордился: вот, мол, из всей молодежи именно меня выделили, обозначили перспективу роста!.. Так вот Калюжный тогдашнюю свою пассию к тому неведомому полковнику тоже ревновал, хоть и знал, что он у нее был первым, но отнюдь не последним мужчиной на стороне… Просто о других он не знал.

Глупо, конечно. Да только как их обуздаешь, собственные чувства!?. Они ведь, чувства, идут не от ума, из подсознания, над которым эмоции не властны…

– О чем задумался? – спросила Ольга, устраивая поудобнее свою голову на его бицепсе.

– Сплю, – отозвался Константин, вырванный из размышлений ее голосом.

– Не обманывай, – засмеялась женщина. – В такой позе заснуть невозможно.

Калюжный тоже ухмыльнулся:

– Ты йогиня, тебе виднее…

Он выпростал руку из-под головы, обнял Ольгу за худенькое плечо. Однако отвечать на ее вопрос не стал – почему-то было неловко признаваться, в какие заумные сферы занесло его мысли.

– Так о чем ты задумался? – после паузы настойчиво переспросила она.

То, что он не ответил сразу, ее насторожило, в душе шевельнулась ревность. Она уже заметила, что в какой-то момент, особенно после командировки в Москву, Константин немного изменился, стал чаще о чем-то задумываться, что его что-то гложет. Уж не с какой-нибудь женщиной это связано?..

А что? Он ведь тут в командировке! Дадут команду, снимется – и поминай как звали! И не может быть у их романа никакой перспективы – Ольга это прекрасно понимала.

Понимала… Но как же иной раз мечталось о ней, об этой нереальной невероятной перспективе!.. Как бы ей хотелось, чтобы он, этот гуляка Константин, каждый день приходит после полетов сюда, в ее квартиру, чтобы она готовила ему обеды и стирала белье!.. Тогда она не позволила бы ему так шиковать, водить ее в кафе и рестораны и тратить на нее такие деньги, она бы забирала у него получку, он бы сердился и прятал «заначку»… Господи Боже ж ты мой, это ли не счастье для женщины, которая уже столько лет вынуждена жить одна с детьми на одну крохотную провинциальную зарплату госслужащего, довольствуясь эпизодическими микророманчиками, так мало дающими, если говорить откровенно, ее душе!

Вот же выдумала! Прямо тема для диссертации: «Наличие у мужа «заначки», которую он прячет от супруги и право стирать ему нижнее белье, как символ женского счастья». Смешно, право слово… А впрочем… Впрочем, почему бы и не счастье?

Она уже заранее ревновала его к той женщине, которая будет у него после нее. И не дай Бог узнать, что у него кто-то есть уже сейчас, параллельно с ней!..

– О душе, – почувствовав, что опять уходить от ответа было бы неправильно, признался Константин. – Когда конкретно она в тебя вселяется, где именно она размещается и куда потом девается. Не знаешь?.. Только не надо про рай и ад…

– О, да нас на философию потянуло!.. – облегченно засмеялась Ольга. – Калюжный – философ! – она произнесла это слово на французско-ироничный лад, «филёзофф», с ударением на последнем слоге. – Никогда бы не могла такое представить!

– Что, туп-с? – такая реакция его слегка кольнула.

– Нет, просто ты слишком приземленный для таких мыслей, хоть и летчик, – пояснила женщина свою мысль. И опять подпустила язвительности: – Душа… Ты случайно в монастырь не собрался?

Ею овладело игривое настроение. Значит, опасаться нечего: когда человек думает о душе, тут соперницей не пахнет.

Тут уже засмеялся и Константин.

– Не дождешься! Разве что в женский начнут в отпуск отправлять, так тогда я с превеликим моим удовольствием…

– Я те дам, в женский!.. Кастрирую!..

– Не кастрируешь! – Константин старался, чтобы его смех был не слишком громким. – Потому что я тебе тогда на фиг буду не нужен.

Сон слетел окончательно. Калюжный открыл глаза. И повернулся, потянулся к женщине. Она с готовностью подалась ему навстречу.

В самом деле, о какой душе можно думать, когда у тебя в объятиях такое чудесное тело?..

Калюжный нежно поцеловал Ольгу, потом чуть отстранился, откровенно любуясь, оглядел ее всю, демонстративно задерживая глаза на самых интимных местах. Женщина, польщенная, этот желанно-бесстыжий взгляд не выдержала, закрылась ладошкой.

– Глаза застегни, кобеляка, – счастливо смеялась она.

– Как же ты хороша! – восхищенно проговорил Константин. – Какое у тебя тельце, какая кожа, какие сисечки!.. Прелесть ты моя прелестная, чудо ты мое чудесное!..

Он опустил голову, нежно забрал губами ее грудь, лаская, теребил языком с готовностью набухший сосочек… Ольга сладостно стонала…

– Знаешь, если бы я был женщиной, точно был бы лесбиянкой, – проговорил мужчина, на миг оторвавшись от столь приятного занятия.

Женщина даже опешила от такого признания.

– У тебя что, не все в порядке с ориентацией? – хохотнула она. – Так я вроде не замечала…

– Да нет, я о том, насколько женское тело прекраснее и совершеннее, чем мужское, – пояснил Константин, продолжая ласкать подругу. – Как вот это все, – он легко и нежно провел ладонью по ее телу от ключиц до колен – докуда рука достала, – можно не любить.

– Не надо, оставайся мужчиной, – она уже мелко вздрагивала от его ласк. – Мне здесь сейчас только еще одной женщины не хватает…

– Нет, я точно лесбиян, – вспомнил расхожую шутку Калюжный. – Вокруг столько красивых мужчин, а меня все на женщин тянет…

– Я тебе дам, на женщин…

Тут-то и зазвенел телефон.

– А, черт!..

Константин высвободился из обнимавших его, ставших вдруг очень цепкими, рук, поднялся, сунул ноги в тапки. Ольга ничего не сказала, только смотрела на его торс с широкими плечами и узкими бедрами. Это ему-то о несовершенстве мужской фигуры говорить, – подумала мимоходом… Естественно, она предпочла бы, чтобы Калюжный трубку вовсе не снимал – мало ли где он может сейчас находиться… Но понимала, что предлагать ему так поступить – бесполезно. Слишком хорошо она его узнала за время знакомства.

– Да, слушаю.

– Костя?

– Ну а кто же еще?

– Да мало ли… Это Игорь.

Какой Игорь? – едва не спросил Калюжный. Однако тут же сообразил: это Бакаев из контрразведки! Но как тот мог узнать, где его отыскать? Впрочем, Моздок город небольшой, авиабаза вообще у всех на виду, все всем про всех известно, так что найти его вряд ли так уж трудно.

– Ну ты, чекист хренов, – хмыкнул Константин. – Как ты меня тут нашел?

– Да о твоем гнездышке весь аэродром знает, – в тон отозвался Бакаев. – Конспиратор из тебя… Слушай, Костя, сюда. Есть одно дело в развитие нашего с тобой разговора. Сообразил?.. Если хочешь слетать, через тридцать минут ты должен быть на КП. Но это не обязательно, на твое усмотрение – может кто-то другой…

– Другой?.. Хрен ему по всей морде! Выезжаю!

– Тогда жду.

Слов нет, ехать не хотелось. Да только не ехать невозможно. Если намечается интересный вылет, да еще, как намекнул Игорь, «в развитие разговора»… Нет, такое Калюжный никому уступать не хотел.

Ребят жалко, придется будить. Ну да только тут уж ничего не поделаешь – не в одиночку же, в самом деле, лететь!.. Правда, им лучше пока не говорить, что это он сам напросился.

…А ведь знал Калюжный, знал старую фронтовую заповедь: сам на боевые не напрашивайся!..

Константин быстро набрал номер.

– Санек, – попросил он дежурного. – Это Калюжный. Поднимай моих орлов, пусть готовят машину. Я выезжаю, скоро буду…

– Все-то тебе неймется, – зевнул в ответ дежурный. – Ни себе, ни другим покоя не даешь…

И вот теперь они мчались в вертолете навстречу разгорающейся заре.

Вершины тянувшегося справа хребта уже вовсю полыхали, освещенные лучами солнца, готового вот-вот подняться из-за горизонта. В долине тоже уже заметно посветлело, все отчетливее стали проступать детали поверхности.

В горах вообще светает быстро. Равно как и темнеет. Здесь не бывает долгих сумерек.

…Калюжный вызвал базу.

– На подлете, – сообщил он.

– Отлично. Вас ждут. Действуйте по плану.

Константин потянул ручку на себя и влево. Вертолет, заложив крутой вираж, пошел в сторону отчетливо проступившей сквозь тьму темного пятна «зеленки». Именно там должен был ждать их разведчик, которого необходимо забрать на борт и вывезти из Чечни. Кто он, когда и как сюда попал, какие документы вез, ничего этого вертолетчики не знали. Как не знали и о том, по какой причине возникла такая спешка с его эвакуацией.