Текст книги "В деревне"

Автор книги: Николай Лейкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

IV

Ночь была проведена Клянчиными хоть и на полу, на сѣнѣ, но спокойно. Благодаря свѣжему воздуху и усталости, всѣ спали, какъ убитые. Только кухарка жаловалась на утро, что ее душилъ ночью домовой.

– Какъ возможно въ новомъ домѣ жить, пока онъ не освященъ! Вѣдь ужъ новый домъ извѣстно, что такое, въ новомъ домѣ всякой нечисти достаточно, слышалось Клянчинымъ черезъ перегородку, отдѣляющую комнаты отъ кухни, когда они только еще проснулись и продолжали лежать на своихъ сѣнныхъ постеляхъ.

– А ужъ святить – пускай сами святятъ. Не мнѣ же святить для нихъ. Я и такъ дешево дачу сдалъ, отвѣчалъ мужской голосъ. – Да тутъ, прежде чѣмъ святить надо домового-то самого удовлетворить, взять зарѣзать пѣтуха, кровь выпустить на голикъ и этимъ голикомъ вымести на всѣхъ порогахъ – вотъ домовой и угомонится. Пусть у меня пѣтуха купятъ. Я пѣтуха въ лучшемъ видѣ за три четвертака продамъ.

– Купятъ они, какъ же! Сквалыжники, а не господа. И ѣхали-то сюда къ вамъ въ деревню, чтобъ сквалыжничать и на обухѣ рожь молотить, отвѣчала кухарка.

– Да вѣдь пѣтуха-то потомъ въ супѣ сварить можете, онъ не пропадетъ. Все-таки, ты поговори господамъ. Есть у меня захудалый пѣтушенко, забили его ужъ очень другіе пѣтухи. Купятъ, такъ гривенничекъ тебѣ на помаду.

– Удивилъ гривенникомъ! А мы вотъ лучше уговоримся, какая мнѣ скидка будетъ съ заборной книжки. Вѣдь провизію-то хоть и на книжку, а все-таки буду покупать я въ лавкѣ.

– Какая тутъ скидка! Здѣсь, умница, не городъ.

– Ну, тогда смотри, тогда я за вѣсами буду смотрѣть у тебя въ оба, да и каждую вещь буду хаять. Пусть господа изъ города возятъ.

– Да ужъ удовлетворимъ, удовлетворимъ немножко-то, ежели господа основательно всякую провизію покупать будутъ. На своемъ кофеѣ ужъ не будешь сидѣть, на этотъ счетъ будь покойна. А ты говоришь, сквалыжники господа-то?

– И! За каждой полтиной гонятся съ дубиной.

– Вотъ это не хорошо. Вѣдь я только изъ-за этого и дачу выстроилъ, чтобъ отъ дачниковъ по лавкѣ пользоваться. Гости-то у нихъ часто будутъ бывать? Угощеніе всякое въ достаточномъ количествѣ потребуется?

– Какіе гости, какое угощеніе! Они сами норовятъ другихъ объѣстъ. У насъ и въ городѣ-то гостей не бывало, а ужъ здѣсь и подавно.

– Въ городѣ дѣло другое, а на дачѣ гость иногда силой наѣзжаетъ, нахрапомъ.

– Поди ты! Кто сюда поѣдетъ? Вѣдь сюда тоже больше рубля надо, чтобы доѣхать. Да обратно… Одно слово, тутъ у васъ дальнее захолустье, а они, идолы, нарочно въ это захолустье и пріѣхали, чтобъ ужъ ни одинъ гость до нихъ не добрался. Вотъ посмотри, какъ будутъ сквалыжничать!

– Гм… За что же я имъ дачу-то дешево отдалъ? Кромѣ того, вѣдь обѣщалъ домъ палисадникомъ огородить. Вонъ плотникамъ придется поденщину платить. Коли такъ, то лѣсъ на палисадникъ мой, а поденщину пускай сами платятъ.

– Да конечно же. Что имъ зубы-то глядѣть! Пусть платятъ.

– Каковы у насъ домочадцы-то! сказалъ Клянчинъ женѣ, выслушавъ весь этотъ разговоръ, и крикнулъ кухаркѣ:– Марфа! Приготовь воды для умыванья, да ставь самоваръ. Мы встаемъ.

– Продрали ужъ зѣньки, проговорила кухарка. – Иди и веди съ ними политичный разговоръ.

Когда Клянчинъ вышелъ на крыльцо, передъ нимъ стоялъ уже мелочной лавочникъ и кланялся. Это онъ былъ собесѣдникомъ кухарки.

– А я ужъ второй разъ къ вашей милости навѣдываюсь, началъ онъ. – Все думаю, что ужъ встали. Плотники выходились, я относительно ихъ… Имъ пора начать работать палисадникъ вокругъ дачи. Лѣсъ мой, а ужъ насчетъ поденщины потрудитесь сами съ ними уговориться.

– Вздоръ! Вздоръ! Вы взялись мнѣ палисадникъ сдѣлать, включили это въ условіе найма дачи, а потому должны и за поденщину платить, сказалъ Клянчинъ.

– Невозможно этому быть.

– Какъ невозможно? У меня и росписка ваша есть. Тамъ прямо сказано: «обязуюсь огородить палисадникомъ»… Я заставлю огородить.

– Промахнулся-съ, развелъ руками лавочникъ и почесалъ затылокъ.

– А мнѣ какое дѣло!.. Въ условіи сказано, и чтобъ палисадникъ былъ…

– Хорошо-съ, нашъ грѣхъ. Но тогда ужъ ни столовъ, ни скамеекъ, ни козелъ для кроватей отъ насъ не ждите. Плотники не станутъ вамъ сколачивать. Этого въ роспискѣ нѣтъ, насчетъ мебели тамъ ничего не сказано. Даже и лѣсу на столы и скамейки не дамъ.

– То-есть какъ же это такъ? Вѣдь вы обѣщали.

– Можетъ быть, на словахъ и обѣщалъ, а только на словахъ вѣдь не считается. Сами же вы по запискамъ да роспискамъ точка въ точку разсуждаете.

– Однако, что же это такое! Какъ же намъ быть безъ столовъ и безъ кроватей! вспылилъ Клянчишь. – Вы должны все это намъ дать.

– Кабы вы для насъ, то и мы для васъ, спокойно отвѣчалъ лавочникъ. – А на запискѣ про столы ничего не сказано.

– Какъ это хорошо! А еще торговецъ! Торговецъ, а своего слова не держитъ. Гдѣ же ваше торговое слово?

Лавочникъ улыбнулся и отвѣчалъ:

– Мы слово держимъ, коли съ нами по поступкамъ поступаютъ. Да чего вы насчетъ поденщины-то упираетесь? Вѣдь вся недолга, что двумъ плотникамъ по рублю съ гривенникомъ въ день. Больше одного дня вамъ палисадникъ не продѣлаютъ. Горбули у меня готовые припасены. Только столбы обтесать, планки набить, да горбули на нихъ наколотить. Тогда ужъ и столы со скамейками и съ козлами для постелей для вашей милости у меня явятся.

Пришлось согласиться. Клянчинъ пожалъ плечами и сказалъ:

– Ну, хорошо.

– Вотъ и отлично, опять улыбнулся лавочникъ. – Лучше въ мирѣ жить, чѣмъ въ ссорѣ. А насчетъ поденщины я вамъ вотъ что скажу: будетъ лавкѣ отъ вашей милости хорошая польза, то и поденщину насчетъ работы за палисадникъ приму на свой счетъ. Вы къ намъ ласковы – и мы къ вамъ ласковы. Такъ плотникамъ-то можно начинать палисадъ строить? Я давно бы послалъ ихъ сюда, да ваша милость все изволили почивать, такъ думалъ, что подъ окнами начнутъ стучать, такъ какъ бы не разбудили вашу милость.

– Пусть работаютъ.

– По рублю съ гривенникомъ? Такъ я отъ вашей чести съ плотниками и поряжусь.

– Ладно, ладно.

– Лошадь черезъ часъ на станцію сына повезетъ. Онъ въ городъ ѣдетъ. Не поѣдете ли вы, такъ и васъ по пути довезла бы?

– Нѣтъ, я не поѣду.

– Мясца не прикажете ли сыну изъ города привезть или какого другого товару? Закуски, къ примѣру… Супротивъ городскихъ цѣнъ плевую разницу возьмемъ.

– Все есть, все изъ города вчера привезли съ собой.

– Ну, вотъ изволите видѣть… Какъ съ вами ласкову-то быть? А вы дайте лавочнику отъ васъ попользоваться, вѣдь изъ-за этого и дачу выстроилъ, изъ-за этого сдаемъ ее.

Съ задовъ показалась баба съ кошелкой.

– Яичекъ бы вашей милости, творожку… начала было она, но увидавъ лавочника, тотчасъ же умолкла и попятилась.

– Пошла вонъ, подлая! Какую такую ты имѣешь свою собственную праву на нашъ дворъ съ товаромъ ходить и у насъ покупателей отбивать! крикнулъ на нее лавочникъ. – Вонъ, ступай! Яйца по той же цѣнѣ будемъ съ васъ брать, что и на деревнѣ берутъ, прибавилъ онъ, обращаясь къ Клянчину.

Черезъ полчаса Клянчины, сидя на коврѣ, разостланномъ на травѣ, пили чай. Около дома стучали топорами плотники, сколачивая столы.

V

Къ вечеру на другой день послѣ переселенія Клянчиныхъ въ деревню, пришелъ, наконецъ, возъ съ ихъ мебелью. Крестьянская лошаденка еле втащила возъ на дворъ лавочника и остановилась у дома какъ вкопанная, понуря голову. Мебель была въ самомъ жалкомъ, поломанномъ видѣ. Мѣстный мужикъ, взявшійся доставить мебель изъ города въ деревню, сморкалъ заморившуюся отъ усталости лошадь, заставляя ее фыркать.

– Батюшки! Да что же это такое! Вѣдь все переломано! восклицала Клянчина, ходя вокругъ воза. – Столы и стулья безъ ножекъ. Какъ мы сидѣть-то будемъ?

– Безъ ножекъ! Лошадь-то изъ-за васъ зарѣзалъ, чтобъ вамъ пусто было! отвѣчалъ мужикъ, распутывая на возу веревки. – Вѣдь шестьдесятъ верстъ. Зналъ бы, что эдакое дѣло станется, ни въ жизнь бы не взялся перевозить, пропадите вы совсѣмъ и съ мебелью! Нешто наши лошади къ этому привычны?

– Съ какой же стати, въ самомъ дѣлѣ, ты взялся, милый? говорилъ Клянчинъ.

– Вы подбили. «Все равно тебѣ изъ города порожнемъ въ деревню ѣхать». А я, дуракъ, и послушался. Всю телѣгу изъ-за вашей проклятой мебели поломалъ, два раза въ дорогѣ чинился. Воля ваша, а ужъ починка телѣги на вашъ счетъ. Я по дорогѣ двумъ кузнецамъ полтора рубля отдалъ.

– Зачѣмъ же ты ѣдешь въ плохой телѣгѣ? Это ужъ твоя вина.

– Телѣга была крѣпкая, въ моей телѣгѣ хоть камни возить, а это ужъ изъ-за вашей мебели, чтобъ ей сгинуть, проклятой. То шкворень выпадетъ, то ободъ съ колеса долой… Помилуйте, гдѣ же это видано?! Какъ хотите, а полтора рубля при расчетѣ за починку телѣги пожалуйте.

– Да вѣдь ты у насъ на пятнадцать рублей мебели поломалъ изъ-за твоей неисправной телѣги, и за починку телѣги съ насъ же хочешь.

– Вольно жъ вамъ было приказывать на одинъ возъ столько грузить! Тутъ матеріалу на два воза, а вы изъ-за сквалыжничества на одинъ…

– Ну, не разговаривай, не разговаривай. Я тебѣ показалъ мебель, ты сказалъ, что въ лучшемъ видѣ одинъ увезешь. Намъ съ тебя за поломанную мебель надо требовать, а не тебѣ съ насъ за поломанную телѣгу. Да и ломалась ли телѣга по дорогѣ – это вопросъ.

– Видите, ободъ на колесѣ заново… Вонъ и подушка подъ телѣгой новая.

– Ну, разгружайся, разгружайся!

Мужикъ почесывался. Кромѣ усталости, онъ былъ изрядно пьянъ.

– Гдѣ жъ мнѣ одному-то разгружаться? Грузились въ городѣ, такъ дворники помогали, а здѣсь вдругъ одному разгружаться! говорилъ онъ.

– Ну, я помогу, кухарка поможетъ, суетился Клянчинъ. – Марфа! Поможемъ ему диванъ снять съ воза.

– Нѣтъ, баринъ, увольте. Я этими дѣлами никогда не занималась, чтобы возы разгружать. Завезли въ глушь, гдѣ и людей-то настоящихъ не видать, да еще возы вамъ разгружать! Я кухарка и свое дѣло правлю, фыркала кухарка.

– Ну, прислуга! И не стыдно это тебѣ? воскликнулъ Клянчинъ.

– Чего тутъ стыдиться! Вы же не постыдились завезти меня въ такое мѣсто, гдѣ всякая дѣвушка подохнетъ отъ скуки. Мы изъ своей деревни ушли, чтобъ намъ въ городу было весело и чтобъ жить можно было по полированному, а тутъ, наткось опять деревня, да еще хуже нашинской! У насъ въ нашей деревнѣ, по крайности, хоть свой домъ есть, сродственники имѣются, а здѣсь даже не съ кѣмъ путнаго слова перемолвить. Сами прислугу надули, да еще стыдиться ее заставляютъ.

Клянчинъ молчалъ и попробовалъ самъ снимать вмѣстѣ съ мужикомъ диванъ съ воза, но мужикъ былъ пьянъ и руки его дѣйствовали плохо. Диванъ зацѣпился ножкой за край телѣги и полетѣлъ съ воза.

– Тише, тише! закричалъ Клянчинъ, но было уже поздно: диванъ лежалъ съ отломанной ногой на землѣ.

– Воля ваша, а надо за мужиками послать на деревню, сказалъ мужикъ. – Или семъ-ка я въ кабакъ сбѣгаю. Тамъ навѣрное наши сидятъ. За вино живо помогутъ. Пожалуйте, сударь, на сороковку…

– Да ужъ на сороковку потомъ. Надо сначала разгрузиться.

– Эхъ, баринъ! Долженъ же я мужиковъ чѣмъ-нибудь заманить. А то не повѣрятъ, подумаютъ, что задарма. Вы говорите: потомъ. Потомъ-то особь статья. Потомъ-то – мы это знаемъ.

– Да вѣдь ежели тебѣ дать на сороковку, ты и самъ пропадешь въ кабакѣ.

– Зачѣмъ же пропадать? Я живо… Малость выпью съ устатку и сейчасъ же мужиковъ приведу. Будьте покойны.

Пришлось дать. Мужикъ отправился въ кабакъ и черезъ четверть часа явился съ пятью мужиками.

– Куда же столько народа-то ты ведешь! кричалъ Клянчишь. – Тутъ много что двоихъ нужно. А то вдругъ пятеро.

– Ничего-съ… Они помогутъ. Они рады постараться для барина, далъ отвѣтъ мужикъ-возница.

– Для барина въ лучшемъ видѣ… отвѣчали хоромъ мужики. – Съ пріѣздомъ, ваша милость… Дай Богъ счастливо… Митрофанъ! Берись! Кузьма, залѣзай на возъ-то! Надо для барина постараться. Баринъ насъ въ лучшемъ видѣ попотчуетъ. Баринъ человѣкъ хорошій.

Возъ былъ разгруженъ, но мебель представляла изъ себя самый жалкій видъ. Ничего не стояло, ибо было все безъ ногъ.

– Какъ тутъ жить! Все поломано… чуть не плакала Клянчина.

– Да вѣдь ужъ переѣздка, сударыня… Переѣздка всегда… утѣшалъ ее мужикъ-возница. – Сколотитесь и будетъ чудесно. Плотники запустятъ вамъ тутъ гвоздье хорошее, и будетъ еще крѣпче новаго.

– Да что ты толкуешь! Какъ въ буковые гнутые стулья гвозди запускать!

– Въ лучшемъ видѣ съумѣютъ. Не прикажете ли за ними сбѣгать? Они теперь на постояломъ ужинаютъ.

– Ничего не надо, ничего. Мы сами… Вотъ тебѣ расчетъ и поѣзжай съ Богомъ…

Мужикъ-возница принялъ бумажку и сталъ ее вертѣть.

– А за поломку телѣги? спросилъ онъ Клянчина.

– Да что ты въ умѣ? Ты у меня всю мебель изувѣчилъ, и я съ тебя ничего не требую. Благодари Бога, что я за поломанную мебель ничего не вычитаю.

– Какъ же это такъ, баринъ?.. Помилуйте… Вѣдь я по дорогѣ кузнецамъ въ двухъ мѣстахъ полтора рубля… Нѣтъ, ужъ вы какъ хотите, а хоть рубль подавайте…

– Пошелъ вонъ – вотъ мой сказъ!

– Позвольте… Да нешто это возможно?.. Я судиться буду… Мировой отъ насъ въ пяти верстахъ…

– Судись сколько хочешь. Ты про встрѣчный искъ слыхалъ? Ты на меня предъявишь искъ въ рубль за поломку телѣги, а я на тебя подамъ искъ въ пятнадцать рублей за поломку мебели, коли ужъ на то пошло.

– Посмотримъ.

– Поглядимъ.

– Эхъ, господа! И это господа!

Мужикъ-возница принялся ругаться.

– Ужъ захотѣлъ ты отъ нашихъ господъ… вмѣшалась было язвительно кухарка.

– Ты еще чего? крикнулъ на нее Клянчинъ. – Молчать! Смѣешь еще становиться на сторону подлецовъ! Хорошая прислуга, нечего сказать! Нѣтъ, я потерялъ съ тобой всякое терпѣніе. Завтра тебѣ паспортъ въ руки и расчетъ, и чортъ съ тобой. Поѣзжай въ городъ.

– И безъ васъ бы ушла. Къ тому и гну. Хорошо, что сами догадались. Здѣсь жить, такъ съ одури подохнешь.

– Довольно! А нѣтъ, сейчасъ убирайся вонъ и ночуй гдѣ хочешь! подскочилъ къ кухаркѣ съ сжатыми кулаками Клянчинъ.

– Потише, потише, баринъ. Насчетъ оскорбленія личностевъ-то мировой судья есть. Потомъ и не расхлебаетесь, спокойно отвѣчала кухарка. – Мужички почтенные будутъ свидѣтелями.

– Надо же хоть на чай съ васъ! возгласилъ мужикъ-возница, все еще не трогаясь съ своимъ возомъ.

– Да вѣдь я тебѣ только сейчасъ далъ на сороковку, проговорилъ Клянчинъ.

– На сороковку вы дали для земляковъ, чтобы вотъ ихъ сюда на помощь привести. А на чай послѣ расчета это ужъ даже положеніе.

– Гдѣ такое положеніе? Гдѣ? горячился Клянчинъ. – Укажи мнѣ его.

– Да какъ же? Даже законъ. Это ужъ не нами поставлено.

– Вотъ тебѣ пятіалтынный – и чтобъ живо съ глазъ моихъ долой.

– Вы прежде земляковъ-то разсчитайте. Вѣдь они за что-нибудь да помогали же возъ разгружать, все еще не унимался мужикъ-возница.

Земляки стояли и переминались съ ноги на ногу. Клянчинъ и имъ протянулъ двугривенный.

– Это на всѣхъ-то? недовѣрчиво спросилъ рыжій мужикъ съ лысой головой.

– Конечно же, на всѣхъ.

– Да полноте, баринъ, шутите. Вѣдь насъ пятеро. Прохоръ насъ за четверть сманилъ. Пойдемте, говоритъ, помогать мебель разгружать, баринъ четверть поставитъ.

– Да что онъ въ умѣ, что ли? Или я ужъ самъ сошелъ съ ума?

– Не знаю, но мы такъ и думали, что четверть. Иначе съ какой же стати?..

– Ступайте вонъ…

У Клянчина отъ злости голосъ пересипъ и во рту показалась пѣна. Мужики не уходили.

– Да какъ же итти-то? Вѣдь насъ пятеро, а вы вдругъ двугривенный… Помилуйте, присылаете звать и вдругъ обсчитывать! говорили они. – Нешто это благородно? Нешто это по-господски? Дайте ужъ хоть на двѣ бутылки на пятерыхъ-то.

– Вотъ еще двугривенный – и чтобъ духу вашего больше здѣсь не было! бросилъ мужикамъ Клянчинъ деньги.

Тѣ деньги взяли, но не уходили и принялись ругаться. Кухарка стояла на крыльцѣ, подбоченившись, и съ злорадствомъ улыбалась на эту сцену. Клянчинъ, окончательно растерявшійся, не зналъ что дѣлать. Наконецъ онъ попробовалъ обратиться къ защитѣ мелочного лавочника и послалъ за нимъ няньку. Явившійся лавочникъ разогналъ мужиковъ.

– И охота вамъ, сударь, вязаться съ нашей деревенской гольтепой! сказалъ онъ въ видѣ наставленія. – Не безъ чего же я всю эту деревенскую шляющую команду со двора гоняю. Я вашу же милость берегу. Обращайтесь ко мнѣ въ лавку, коли вамъ что понадобится, и всякую вещу вамъ мои молодцы исполнятъ въ лучшемъ видѣ. Чуть что – прямо въ лавку… А мы въ книжку запишемъ и потомъ при расчетѣ чудесно… И намъ-то пріятно, да и для васъ спокойнѣе.

Клянчинъ слушалъ и тяжело дышалъ. Онъ былъ взбѣшенъ.

VI

Переночевали и вторую ночь Клянчины въ деревнѣ на дачѣ. Вторая ночь проведена была уже при нѣкоторой домашней обстановкѣ. Спали на тюфякахъ, положенныхъ на козлы съ досками, сколоченными плотниками. Прислугѣ также были сдѣланы кровати изъ козелъ и досокъ, такъ что на полу уже стлаться не пришлось. Не поражало и отсутствіе столовъ въ комнатахъ. Плотники сколотили столы и скамейки, сдѣлали даже табуреты для кухни. Утромъ на столы даже выданы были цвѣтныя скатерти, дабы прикрыть некрашенныя доски столовъ. На окнахъ Клянчинъ прибилъ кисейныя занавѣски. Комнаты постепенно приняли жилой видъ. Такъ какъ кухарка была отказана, то обѣдъ стряпала сама Клянчина. Оставшаяся прислугой одна только нянька сначала помогала Клянчинымъ въ устройствѣ дома и въ стряпнѣ, хоть то и дѣло фыркала и гримасничала, но къ полудню, сбѣгавъ въ лавочку, стала отказываться отъ работы и заявила:

– У меня не десять рукъ. Не могу я занавѣски на окна вѣшать и гвозди въ стѣны вбивать. Да и не на это дѣло я приставлена. Я нянька. Меня наняли, чтобы за дѣтьми ходить. Дѣлайте какъ хотите.

– Но вѣдь это же пока только мы еще не устроились, а послѣ никто отъ тебя не потребуетъ такой работы, отвѣчала ей Клянчина. – И наконецъ, не будемъ же мы жить съ одной прислугой. Понятное дѣло, что мы возьмемъ кухарку.

– Все равно. И устраиваться я не нанималась.

Клянчина не хотѣла отпускать отъ себя эту послѣднюю прислугу, а потому только замѣтила:

– Какая ты, Даша, неснисходительная.

– Вы очень снисходительны къ прислугѣ. Кухарку, вонъ, отказали и даже трехъ законныхъ дней не хотите послѣ отказа держать.

– Да вѣдь она дерзничаетъ, грубитъ, смѣется надъ нами, вредитъ намъ, становится на сторону тѣхъ людей, которые противъ насъ. Вчера пьяные мужики начали насъ ругать, и она вмѣстѣ съ ними. А тебѣ-то было бы ужъ и совѣстно такъ итти противъ насъ. Ты дѣвушка молоденькая.

– Молоденькая-то дѣвушка еще хуже подохнетъ отъ скуки въ такой глухой деревнѣ, куда меня завезли.

– Ахъ, ты вотъ изъ-за чего! Ты общества ищешь.

– Да конечно же. А главное, я черную работу работать не намѣрена. Взяли бы мужика въ подмогу, коли вамъ надо устраиваться.

– Да вѣдь это только на сегодня. Какая ты, право… И наконецъ, вѣдь тебѣ за лѣто два рубля въ мѣсяцъ прибавлено жалованья.

– Велики эти деньги, два рубля!

– Такъ не десять же рублей тебѣ прибавить. За эти деньги я къ дѣтямъ ужъ бонну, гувернантку могу нанять.

– Такъ вамъ и будетъ гувернантка занавѣски на окна вѣшать и гвозди въ стѣну вбивать!

– Ты все съ занавѣсками… Но вѣдь занавѣски къ окнамъ вѣшалъ Василій Романычъ, а ты только ему помогала.

– Ну, а теперь и помогать не намѣрена. Да вотъ что… Лучше ужъ намъ честь-честью разойтиться, по хорошему. Какъ сошлись, такъ и разойдемся. Отпустите меня, увольте. Здѣсь мнѣ не жизнь, а каторга.

Клянчина поморщилась. Приходилось остаться вовсе безъ прислуги.

– Хорошо, но только ты должна дожить, пока я найду себѣ другую няньку. Завтра Василій Романычъ поѣдетъ въ Петербургъ и привезетъ новую прислугу.

– Нѣтъ, ужъ, сударыня, пожалуйте мнѣ сегодня расчетъ и паспортъ. Тогда бы я вмѣстѣ съ кухаркой сегодня и уѣхала. Намъ и лошадь дешевле вмѣстѣ нанять до желѣзной дороги.

– Но какъ же я тебя отпущу, оставшись рѣшительно одна? недоумѣвала Клянчина, смѣшавшись.

– А ужъ это какъ хотите. Не слѣдовало завозить тогда въ такую глушь прислугу. Вѣдь вы сказали, что ѣдете на дачу. Я и думала, что это дача. А тутъ ни музыки, никакого даже сада и никакой публики. Вонъ мы въ прошломъ году въ Шуваловѣ жили…

– Да зачѣмъ тебѣ музыка?

– Какъ возможно! Все-таки пріятно около забора послушать музыку… Нѣтъ, ужъ отпустите меня.

– Василій Романычъ! У насъ и нянька уходитъ и хочетъ сейчасъ насъ оставить, требуетъ паспортъ и расчетъ, обратилась Клянчина къ мужу, стучавшему молоткомъ въ другой комнатѣ.

– Какъ уходитъ? Съ какой стати? откликнулся тотъ.

– Не могу я, баринъ, здѣсь у васъ жить. Мочи моей нѣтъ, отвѣчала нянька. – Пожалуйте расчетъ, и я сегодня съ кухаркой уѣду.

– Не отпущу я тебя сейчасъ. Что это за глупости! Ты должна дожить до найма другой прислуги.

– А кухарку вы оставили дожить до второй прислуги?

– Кухарка дѣло другое, а тебя не отпущу.

– Не отпустите, такъ вѣдь все равно я буду, сложа руки, сидѣть… Хоть вы, тамъ, что хотите, а я палецъ о палецъ не ударю, такъ какая же отъ меня будетъ польза?

– Ну, убирайся къ чорту! вспылила Клянчина. – Я пойду въ деревню и какую-нибудь здѣшнюю бабу найду себѣ въ подмогу.

– Давно бы такъ и надо сдѣлать. Здѣшнія бабы къ здѣшней жизни привычны, а вы вдругъ везете сюда городскую прислугу. Вчера, вонъ, я вышла за ворота… Идетъ пьяный мужикъ и валится на меня. Я его оттолкнула и сказала ему политичнымъ манеромъ, а онъ мнѣ вдругъ такое слово сказалъ, что просто ужасти. Я не привыкла къ такимъ словамъ. Это въ будни, а что въ праздникъ-то здѣсь будетъ? Какъ здѣсь въ праздникъ-то въ новомъ платьѣ погулять на деревню выйти? Съ кѣмъ здѣсь компанію водить?

– Ну, довольно, не разсуждай! Сдавай вещи, которыя тебѣ были даны, и убирайся вонъ! крикнула Клянчина. – Василій Романычъ! Разсчитай ее и выбрось ей паспортъ. Я сейчасъ пойду въ деревню и отыщу себѣ бабу-поденщицу, а ты завтра поѣдешь въ Петербургъ и привезешь новую прислугу.

Нянька была разсчитана и удалилась. Работники лавочника потащили ея сундукъ и подушки со двора. Клянчины сѣли обѣдать и ужъ прислуживали себѣ сами.

– Нѣтъ, какова наглость! говорила Клянчина про прислугу.

– Не любитъ городская избалованная прислуга деревню. Ей мелочная лавочка нужна, трактиръ, портерная, сообщество сосѣдской прислуги, чтобъ было съ кѣмъ колоторить, сплетничать, ругать господъ. Что ей хорошаго на лонѣ природы?

– Да ужъ и для насъ нѣтъ ничего хорошаго въ этомъ лонѣ природы. Помилуй, двое сутокъ, какъ пріѣхали сюда, и только и дѣлаемъ, что воюемъ съ кѣмъ-нибудь. И, какъ видится, этой войнѣ конца не будетъ.

Клянчинъ вздохнулъ и молчалъ. Онъ былъ согласенъ съ женой.