Текст книги "Жестокое море"

Автор книги: Николас Монсаррат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Там очень широкие перспективы для продвижения. Очень большие. Но вы, наверное, довольны своим теперешним местом,

– Да, – сказал Локкарт. – Кажется, так!

– Ну а это самое главное. У всех у нас общая война, – с пугающей снисходительностью продолжал Хэмишоу, – Одна общая великая цель. Уверяю вас. Мы это полностью осознаем. Не могут же все быть главной движущей силой этой битвы. Армия тоже играет достойную роль.

– Как банально у вас это звучит! – ровным голосом сказал Локкарт, уже второй раз со времени их знакомства беря шляпу перед бегством. – Но, пожалуйста, потерпите немного. Армия и флот попытаются стать частью вашей военной машины.

– Ну вот, я вас чем-то и рассердил, – с упреком сказал Хэмишоу.

– Да, – ответил Локкарт, – чем-то рассердили. – И оставил его подумать над этим вопросом. Но этот разговор, несомненно, Хэмишоу скоро забудет как некую достойную сожаления форму военного психоза.

В тот же вечер в баре на Флит-стрит Локкарт повстречался с коллегой по имени Кейз. Они не виделись с самого начала войны. Кейз был много старше его. Испытанный и закаленный репортер некоторых популярных газет. Когда-то он был несколько скептически настроен к человеческой природе вообще. Теперь же стал жестоко циничным в отношении всех аспектов войны и всех, кто был связан с нею. Выпив стакан виски, он попотчевал Локкарта обличительной речью в адрес всей Британии. Ни один из соотечественников не избежал его бича. Политиканы свили себе тёпленькие гнездышки, не обращая внимания на народные нужды. Промышленники продавали бракованные военные товары, получая фантастические барыши. Все газеты без исключения врали напропалую, изображая успехи и победы, которых не было, игнорируя поражения союзников. Рабочий класс состоял из одних бездельников. А военные, конечно же, были во всей этой грандиозной афере национального масштаба лишь обманутыми тупицами, если не хуже.

– Между нами и немцами, по существу, нет никакой разницы, – закончил Кейз, глядя на форму Локкарта, словно на тюремную робу, постыдную для всякого облаченного в нее. – И они и мы преследуем одну и ту же цель: политическое доминирование в Европе и захват рынков сбыта. Немцы об этом говорят честнее, чем мы. Вот и все.

– Мм-мм, – неопределенно промычал Локкарт. В баре было много народу, и ему не хотелось привлекать внимание спором, который будет наверняка напрасным и неприятным. Прямо над ним висел большой, написанный готическим шрифтом плакат: "Не место для грусти в этом доме". Неплохо было бы воспользоваться им.

– Клянусь Богом! – воскликнул Кейз, который сам себя разъярил: – Мне приходится сейчас писать больше трескучих фраз о военных усилиях союзников, чем я когда-либо мог предположить. Особенно последние несколько месяцев. Аж наизнанку выворачивает.

– Это почему же?

– По той причине, – Кейз пожал плечами. – по какой ты носишь эту форму.

– Сомневаюсь, – коротко ответил Локкарт.

– Не дурачь себя… Началась война, и моя газета ударилась в патриотизм, так как ее не стали бы покупать. Мне приходится выдавать всякую чушь, иначе потеряю работу. Всему одна причина: боязнь сойти с основной линии. Станешь непопулярным, если не последуешь за толпой народа, как овца в стаде

– Есть и другие причины, – заметил Локкарт.

– Ты сейчас начнешь рассказывать, – фыркнул Кейз, – что флот воюет за Бога, Короля и Отечество.

– Да, эта идея лежит а основе наших теперешних чувств, – сдержанно сказал Локкарт. – Это не просто война за правду и справедливость, война, в которой одна из сторон исключительно добродетельна. Мне это известно. И сам тезис доминирования в Европе достаточно правдив, чтобы заставить человека подумать дважды, прежде чем поверить патриотическим речам. Но если бы мы проиграли войну или даже не объявили ее, то никогда не имели бы уже возможности определить, во что же мы, собственно, верим. Как ты думаешь, чем станет Англия, если ею будут управлять нацисты?

– Здесь было бы больше порядка… – ответил Кейз.

– Я не собираюсь продолжать дальше. Все ясно, – улыбнулся Локкарт добродушно. Он почему-то решил, что его не может раздражать Кейз, давно потерявший всякую способность отличать настоящие чувства от поддельных, – Мне придется остаться мечтателем… Но патриотизм – настоящее чувство. Знаешь ли, уже много людей за него погибло.

– Ну и дураки, – презрительно сказал Кейз.

– О да, – спокойно ответил Локкарт, – но ведь они этого не знали, не так ли? Их ведь научили газеты, а вы ведь так хорошо делаете свое дело.

В тот вечер Локкарт напился. Он шел, покачиваясь, по длинной улице, спускающейся вдоль Пиккадили в сторону Найтбриджа, шел к своему дому, пытаясь в состоянии пьяной расслабленности разобраться в сути сегодняшнего дня. В войне отсутствовала святая цель, которой служили бы исключительно рыцари без страха и упрека. С другой стороны, война не была и просто скотской потасовкой коммерсантов, как ее себе представлял Кейз. В том, что он говорил, была доля правды, какая-то неясная основа для подобных мыслей.

– Не могли же мы родиться все в одно и то же время, – громко сказал Локкарт, обращаясь к фасаду большого жилого дома у Рутланд-Рейт.

Конечно же, в этом должно быть нечто больше. Локкарт никогда не был ура-патриотом. Даже теперь, принимая непосредственное участие в войне, он не чувствовал никакой преданности, кроме преданности делу победы. А уж потом – делу справедливого, равноправного устройства общества. Но победа была самым главным. Любой другой вариант означал катастрофу для всей его веры и для всех его чувств: подчинение жестокой, безличной и проклятой тирании, которая сделает невозможным исполнение лучших надежд человечества – подчинение фашизму.

Должно быть, и среди немцев были такие – обманутые, но искренне озабоченные судьбой человечества. Были, наверное, среди них хорошие солдаты, хорошие матросы, хорошие летчики, которым внушили, что они дают отпор английской попытке завоевания Европы. Жаль, что придется и их убивать.

– А я немец на самом деле, – сказал он вслух, остановившись возле фонарного столба. – Между нами нет никакой разницы, но моя часть Германии должка победить.

– Да, сэр, – сказал вдруг появившийся рядом с ним полицейский. – Вам далеко до дому, сэр?

Локкарт сделал попытку смотреть прямо перед собой. Стоящая перед ним фигура казалась огромной.

– И почему это полицейские всегда выше меня ростом! – спросил он огорченно. – Вот в Германии…

– Как насчет такси? – терпеливо расспрашивал полицейский, – Можно взять машину у Найтбридж. Это недалеко.

– Прекрасная ночь для прогулки, – сказал Локкарт.

– Прекрасная ночь для сна, – поправил его полицейский. – Кругом все спят. Мы же их не хотим будить, правда?

– Вы когда-нибудь служили на флоте? – спросил Локкарт, неясно чувствуя желание установить дружеский контакт.

– Нет, сэр, – ответил полицейский. – Мне никогда не везло. – Такси, медленно шедшее в сторону центра, остановилось рядом. – Ваш адрес?

Локкарт назвал адрес и в нерешительности задержался у дверцы.

– И почему это, когда я пьян, каждый оказывается сильнее и умнее меня?… – Он уже поставил ногу в машину. – Я шел домой совершенно спокойно, – заявил он.

– Да, сэр, – ответил полицейский.

– Мне не нужны никакие неприятности, – сказал водитель, – от флотского или от любого другого,

– Вот и хорошо, – сказал полицейский, захлопнув дверцу за Локкартом, и спросил в открытое окно: – Вы помните адрес?

– Да, – ответил Локкарт, – он выколот у меня на сердце.

– Хорошо, – сказал полицейский и кивнул водителю: – Ну, поехали.

– Мы должны победить, – сказал Локкарт на прощанье.

– Безусловно, – ответил полицейский. – Только не сразу. Оставьте хоть что-нибудь на завтра.

– Ну и как там на линкорах? – спросил водитель через плечо, когда они проехали примерно милю.

– Я думаю, скверно, – ответил Локкарт, пытаясь одновременно зажечь сигарету и снять с плеча противогаз.

– Я только так спросил, – раздраженно сказал водитель. – Они, по крайней мере, не тонут?

– А вы разве не хотите выиграть войну? – спросил Локкарт.

– Я многого хочу, – сказал водитель и бросил многозначительный взгляд на счетчик. – После полуночи двойной тариф.

– Чепуха, – возразил Локкарт.

Водитель нажал на тормоза, остановил машину и спросил угрюмо:

– Что вы сказали?

– Я родился в этом городе, – начал Локкарт мысль настолько ясную, что даже сам поразился этому. – Вы ведь знаете прекрасно…

В последний вечер своего отпуска Локкарт пошел в театр. Попал на простой мюзикл, ничем не примечательный. И там, в антракте, когда включили свет, он увидел то, что на многие месяцы осталось в памяти.

Он увидел группу офицеров королевских ВВС из госпиталя, который имеет дело с пластическими операциями. Шестеро молодых людей в военной форме были одинаковы. Глянув вдоль ряда, он так поразился их уродству, что на мгновение подумал; это лишь игра света и тени. Но лица летчиков были одинаково исковерканы, изуродованы ранами и торопливыми швами, наложенными хирургом. Одинаково изборождены шрамами и ожогами, без бровей, без ушей, без губ и подбородков были эти лица. Серовато-желтые, где их опалил огонь, и ярко-красные на шрамах. Целый ряд искалеченных лиц. И рядом с каждым из них были другие лица – свежие молодые лица девушек. Девушки оживленно улыбались и болтали. Они смотрели в изуродованные лица, не вздрагивая и не отворачиваясь. А изуродованные лица не в состоянии были улыбаться в ответ. И едва ли могли просто говорить. Они смотрели на девушек испытующе, настороженно…

– Их на должны сюда пускать, – прошептала женщина у него за спиной. – Где уважение к чувствам порядочных людей?

"3аткнись ты, сука, – подумал Локкарт, едва сдержавшись, чтобы не повторить эти слова вслух. Затем, чуть повернувшись, посмотрел на раненых, как смотрели многие сидящие в зале. Взгляды, как магнитом, притягивались этим невероятным уродством.

Бедняги, быть может, у вас все еще будет хорошо. Через некоторое время. Через год, через два… Вот лицо войны – это, а не иное. Эту сторону войны нельзя было прославлять, нельзя преуменьшать и представлять в ином свете. Он обрадовался, когда потушили свет. Обрадовался за них. Рядом с этим жестоким свидетельством продолжающейся битвы он чувствовал себя более уместным, чем где-либо в Лондоне. Эти раненые были наиболее достойными уважения во всем городе. Покрытые шрамами, опаленные огнем, изувеченные на всю жизнь, но живущие, принимающие жизнь. Их ничем уже не устрашить.

После ремонта команда едва узнала "Компас роуз". Новый мостик был точной копией мостика эсминца. С защищенным штурманским столом, очень просторный. Лазарет возглавлял фельдшер, совсем недавно числившийся в деревне обыкновенным ветеринаром. На корвете были установлены дополнительные бомбометы и зенитные пушки. Появился новый гидроакустический аппарат и совершенно новый прибор – радар.

Радар добирался до них очень долго. К этому времени его уже использовали на всех эсминцах. Эриксон не раз за последний год пытался его выпросить, но всегда возвращался ни с чем.

– Впереди вас идут почти все корабли. Фактически корветы у нас на положении щенят, – заметил чиновник адмиралтейства, никогда не отличавшийся болтливостью. – Щенят, сосущих заднюю титьку. Вам придется ждать, пока все остальные получат радары.

– Как жаль, что с нами нет Беннета, – заметил Локкарт, присутствовавший при разговоре. – Эта фраза привела бы его в восторг.

Но теперь радар уже установлен на мостике, Этот прибор был им просто необходим, особенно в Атлантике. Средство обнаружить все предметы в ночной темноте и в тумане; радар мог засечь находящуюся на поверхности подлодку, определить ее курс и скорость, мог на светящемся экране показать приближающиеся корабли… Теперь уже не нужно постоянно всматриваться в ночь, напрягая зрение. Этим займется радар. Теперь не придется искать потерявшиеся корабли или встречные конвои. Вот они, прямо на экране, хотя и находятся от корвета за много миль… '

Ласковое солнце позднего лета помогало им приготовиться к походу после отдыха и ремонта. До встречи с конвоем погода подарила им вереницу солнечных дней и спокойных, тихих ночей. Они чувствовали, что им повезло с плаванием. Команда очень быстро перестроилась с земного на морской лад. Хорошо было вернуться к привычной работе. Они вновь стали частью боевого охранения: двух эсминцев и пяти корветов, ответственных за двадцать одно тяжело груженное судно.

Прошло немного времени, прежде чем обманчивость прекрасной погоды, соблазнительность легкого похода обернулись другой стороной.

Началось все с одиночного четырехмоторного "фокке-вульфа [5]5
  Fw.200 «Кондор»


[Закрыть]". Возможно, они уже встречались с ним раньше. Самолет появился с востока и стал описывать над конвоем круг за кругом, как добрый знакомый. Немецкие летчики так поступали и раньше. Разведчик засекал конвой, отмечал его курс и скорость, а затем передавал эти данные какому-то своему начальству, попутно подзывая все находящиеся поблизости подлодки. На этот раз самолет появился в самом начале похода. Да еще солнце вовсю светило с безоблачно-голубого неба. Лучи его отражались от совершенно гладкой поверхности моря.

С наступлением сумерек самолет с мирным гулом улетел на восток. Корвет готовили к затемнению. Все угрюмо смотрели вслед самолету, зная, что вскоре произойдет. Эриксон оглядел небо, такое невинное и безоблачное,

– Хоть бы чуть-чуть посвежело. При такой погоде у нас нет ни малейших шансов уйти от избиения.

В этот вечер ничего особенного не случилось. Поступило только предупреждение из адмиралтейства: "В вашем районе имеются признаки появления пяти подводных лодок. Еще несколько на подходе". Предупреждение великодушно оставляло возможность спасаться как они смогут. Едва стемнело, конвой резко изменил курс. Так они надеялись уйти от погони. Возможно, именно это принесло успех, а быть может, лодки были еще на подходе, на пять часов темноты прошли без происшествий. «Вайперос», пронесшийся мимо них, как обычно, с первыми лучами солнца, просигналил: "Кажется, мы их надули". Едва "Компас роуз" слегка закачало на поднятой эсминцем волне, раздался гул самолета, и шпион вновь закружил над ними.

Первый корабль был торпедирован и загорелся в полдень. Большой танкер – все корабли конвоя были на этот раз солидных размеров. Они шли к Мальте и в Восточное Средиземноморье. Отборная добыча, лакомый кусочек для преследования и грабежа морскими пиратами. И их преследовали. И на них безжалостно нападали. Быстрая гибель первого корабля положила начало битве, уносившей из конвоя корабли ночь за ночью. Каждый рассвет начинался с трагической переклички уцелевших пока судов. Корабли охранения делали все, что могли. Но счет был слишком неравен. Не в их пользу. Дыры в обороне слишком велики, чтобы их можно прикрыть от ударов стаи врагов.

"В вашем районе девять подлодок", – как всегда, великодушно сообщило адмиралтейство с наступлением сумерек. Эти девять подлодок и поделили между собой три потопленных за ночь корабля. На борту одного из затонувших судов было двадцать вольнонаемных девушек, направлявшихся в Гибралтар. С борта "Компас роуз" видели, как девушки прогуливаются по палубе, машут им руками. Все были довольны этой компанией даже на таком большом расстоянии. В ту ночь их корабль торпедировали последним. Он затонул так быстро, что пламя, охватившее корму сразу после взрыва, даже не успело разгореться.

– Боже мой, да это те бедняги! – воскликнул Эриксон, не в силах оставаться спокойным. Но корвет ничем не мог помочь: по приказу «Вайпероса» они делали широкий поиск и не могли его прервать. Если там еще кого-то можно спасти, то это сделают другие…

Четверых девушек все же подобрало идущее следом судно. Оно смело остановилось и спустило шлюпку на воду. Утром спасенных видели на верхней палубе. Девушки задумчиво глядели на воду. Но корабль, спасший их, был торпедирован следующей ночью. Он тоже затонул очень быстро. "Компас роуз" на этот раз принял участие в спасении потерпевших, добавив к общему числу лишь четверых спасенных. Шестерых же подняли на борт уже мертвыми… Среди погибших оказалась и одна девушка. Трупы сложили на юте. Девушка была молода. Ее мокрые волосы рассыпались веером, подчеркивая линии искаженного испугом лица, когда-то очень миловидного. Локкарт, пришедший на корму пронаблюдать, как зашивают в парусину мертвецов, почувствовал комок в горле. Девушку похоронили вместе с остальными, записав ее имя в судовой журнал.

Расточительное путешествие к югу продолжалось. За двое суток погибло шесть кораблей. А им еще предстояло идти целую неделю…

Две очень темные ночи и резкое изменение курса помогли конвою сбить преследователей со следа. И хотя напряжение не спадало, все же сорок восемь часов подряд они имели возможность передохнуть. В конвое осталось теперь всего пятнадцать кораблей. Караван шел легко, набирая скорость, к югу, сулившему безопасность… На борту "Компас роуз" облегченно вздохнули после прошедших трагических событий. Спасенные прогуливались по верхней палубе, завернувшись в одеяла и остатки одежды. Подолгу стояли у бортов, глядя на корабли каравана. Надежда их росла – может быть, еще доведется увидеть гавань…

Так продолжалось два дня и две ночи. А потом самолет, описывающий круги в предрассветном небе, вновь нашел их.

Легкое движение высоко в небе, тихое мурлыканье, обозначающие, что они вновь обнаружены. Роуз, молодой сигнальщик, быстро оглянулся, чуть склонив голову набок:

– Самолет, сэр. Не знаю где, сэр.

Ферраби с Бейкером, стоявшие утреннюю вахту, одновременно насторожились. Гул нарастал слева по борту, направлялся на восток, к испанскому побережью.

– Командир! – крикнул Бейкер в переговорную трубу. – Слышу гул самолета…

Но Эриксон уже поднимался по трапу на мостик. Прищурившись, он оглядел посветлевшее уже небо, воскликнул: "Вот он" – и указал рукой направление. Прямо на траверзе, выплывая из перламутрового утреннего тумана, низко стелящегося у горизонта, висел самолет – шпионское око врага. Этот хищный вестник из другой среды, из другой сферы действия нарушал все их планы. Легко покрывая расстояние, с таким трудом отвоеванное ими у противника, стервятник был предательски неуязвим, и они не могли воспрепятствовать его появлению.

Следя за движением самолета, они ощущали беспомощность и бесполезный гнев. Теперь все начнется сначала.

Самолет быстро сделал свое дело, а лодки, вероятно, были совсем близко. Всего за двенадцать часов они снова собрались вокруг. И следующая ночь стоила каравану еще двух кораблей. Охота началась опять. Вражеская стая торжествовала победу.

Участились атаки. Боевое охранение маневрировало, конвой увеличивал скорость, менял курс – и все напрасно… Снова наступили сумерки. Ровно в полночь раздался сигнал боевой тревоги. В воздух взлетела ракета – сигнал о помощи одного из тяжело поврежденных кораблей. Этот корабль горел долго. Море было залито багровым светом. Лениво покачиваясь на мертвой зыби высоким столбом пламени позади конвоя, танкер словно напоминал о себе… Потом было около двух часов передышки, но все оставались на местах по боевому расписанию. А конвой скользил к югу под черным безлунным небом. И вдруг на горизонте, милях в пяти от корвета, раздался страшный взрыв. Яркая оранжевая вспышка расколола темноту, погасла и вновь взметнулась вверх. Торпедирован еще один корабль. На этот раз это был "Соррель"…

Несколько раньше «Вайперос» передал сигнал: "В случае атаки «Соррель» должен идти в пяти милях позади конвоя, производить отвлекающие маневры, сбрасывать глубинные бомбы и стрелять ракетами, чтобы отвлечь главный удар от каравана". Вечером они видели ракеты, означающие, что «Соррель» занят делом согласно плану. Возможно, именно этому они были обязаны двухчасовой передышкой. По крайней мере, одну атаку «Соррель» отвел от конвоя. Но в конце концов он и должен был расплачиваться за хитрость. «Соррель» стал целью в обмен на более дорогую добычу и одиноко встретил свой конец.

Бедняга «Соррель», брат-корвет… На мостике "Компас роуз" стояли люди, лучше всех знавшие его. Едва заметив взрыв, Эриксон передал в радиорубку:

– "Вайперосу" от "Компас роуз". «Соррель» торпедирован. Разрешите начать поиск потерпевших. Закодируйте как можно быстрее. Пошлите радиотелеграфом.

Они ожидали ответ «Вайпероса». Никто не произносил ни слова.

Резко зазвонил звонок переговорной трубы из радиорубки.

– Мостик, – произнес Уэлльс, склонившись над ней, на секунду прислушался, выпрямился и крикнул капитану: – Ответ «Вайпероса», сэр: "Не покидать конвоя до рассвета".

Скова наступило молчание. Болезненное, тягостное молчание. Эриксон сжал зубы… «Вайперос» не мог позволить отпустить корабль из редкого прикрытия ради такого несущественного дела. Это был правильный ответ. Но, боже мой, как трудно его было принять! Там, теперь уже в десяти милях от них, гибли люди. Люди, которых они хорошо знали. Такие же моряки, как и они. «Соррель» был первым кораблем охранения, потерянным отрядом. Команда его состояла из людей, с которыми они чаще других встречались в барах на берегу. Из людей, которых они побеждали в футбольных матчах. Тяжело было узнать, что «Соррель» торпедирован, но настоящим ударом было то, что они вынуждены оставить его команду на гибель.

– До рассвета… – вдруг произнес Морель. – Еще два часа придется ждать.

Два часа ожидания да еще несколько часов хода до места гибели «Сорреля»… Немногих удастся спасти. Действительно, они спасли всего пятнадцать человек. Пятнадцать из девяноста… Они отыскали без особых хлопот к концу утренней вахты два спасательных плота, Спасательные плоты, плавающие среди обломков «Сорреля». Люди на плотах перемазаны нефтью, окоченели от холода. Один из них с дикой энергией замахал руками, увидев "Компас роуз". Многие были уже мертвы – погибли от холода. Эриксон глядел в бинокль на группу оставшихся в живых. Заметил среди них серое лицо Рамсея, командира «Сорреля», старого своего друга. Рамсей держал на руках тело молодого матроса: голова запрокинута, рот открыт. Но живое лицо над мертвой маской едва ли выглядело многим лучше. Потеря корабля и команды, смертельная усталость последних нескольких часов – все это отпечаталось на лице Рамсея.

Лицо настоящего командира. Командира, скорбящего о погибшем корабле, в одиночку несущего бремя утраты.

Локкарт встретил Рамсея на шкафуте тепло и порывисто, когда тот поднялся на борт.

– Я рад, что вы живы, сэр! – воскликнул Локкарт. – Мы надеялись…, – Он неловко осекся, глядя а лицо Рамсея, и почувствовал, что совсем не к месту будет продолжение фразы: "Мы надеялись, что вас-то обязательно спасем".

– Спасибо, старпом. – Рамсей выпрямился и махнул рукой в сторону плотов, – Посмотрите, чтобы все было в порядке. Два матроса скончались.

– Да, сэр, – кивнул Локкарт.

– Я поднимусь на мостик, – произнес Рамсей, но остановился, облокотился на поручни и стал глядеть, как последние из его команды с помощью матросов "Компас роуз" поднимаются на борт. Когда стали поднимать на борт мертвых, он повернулся и медленно пошел к трапу мостика, шлепая босыми, вымазанными нефтью ногами по палубе.

На мостике Рамсей протянул руку Эриксону.

– Спасибо, Джордж.

– Жаль, что мы не могли прийти раньше, – коротко ответил Эриксон. – Я не мог оставить караван до рассвета.

– Это ничего не изменило бы. Большинство команды было в кубрике, а мы развалились надвое. Корвет ушел под воду за пару минут. – Рамсей отвернулся и пробормотал: – Никогда не думаешь, что именно в тебя попадет. А уж когда это случается… – Он умолк.

Сигнальщик Роуз, стояаший возле переговорной трубы, прокричал:

– Сигнал от «Вайпероса», Нам. "По получении приказа присоединяйтесь к конвою".

– Там что-то происходит, – произнес Эриксон, подошел к трапу и посмотрел вниз, на шкафут. На плотах уже никого не было, но а воде плавало около двадцати трупов. – Я бы хотел… – неуверенно начал он.

– Это не имеет значения, – покачал головой Рамсей. – Никакого, Джордж, – спокойно добавил он. – В чем, собственно, дело? Пусть остаются там.

Он ни на кого не смотрел, когда "Компас роуз" отправился в обратный путь.

Они догнали конвой и узнали, что еще один корабль торпедирован среди бела дня… В этой затянувшейся погоне не могло быть никакого отдыха. Теперь число погибших превышало число живых. К полудню седьмого дня остались всего одиннадцать кораблей. Из двадцати одного десяток потопленных прекрасных торговых кораблей. Несчетное число погибших. Страшно вспомнить о сотнях морских миль, покрытых нефтью, обломками и трупами оставшихся позади. О многом – о девушках, о «Сорреле» и воплях заживо сгоревших людей на первом торпедированном большом танкере – нельзя было вспоминать без содрогания.

На них насело слишком много подлодок. Кораблей охранения не хватало. Конвою явно недоставало скорости и маневренности. "Компас роуз" сбросил более сорока глубинных бомб. Остальные корабли охранения тоже вели себя весьма энергично. «Вайперос» после точно проведенной атаки получил убедительные доказательства попадания: пятна соляра и обломки всплыли из глубины. Но в целом все это очень напоминало мартышкин труд. Когда вокруг столько подлодок, нужно чудо, чтобы выбраться из мышеловки. А чудо все не совершалось. Победить было невозможно. Отступать было некуда, Конвой сомкнул ряды, увеличил скорость.

"Компас роуз" не был никогда так набит спасенными, как в этот раз. У них имелись теперь лазарет и фельдшер. Локкарт ни за что не справился бы с потоком раненых. Но, кроме пострадавших, нуждающихся во врачебной помощи, корвет насобирал столько моряков с утонувших кораблей, что их число превысило количество членов команды. В кают-компании расположились четырнадцать офицеров торгового флота, в их числе – три капитана. Кроме того, на борту оказался еще сто двадцать один человек. Матросы, кочегары, коки. Индийцы, китайцы. Днем и ночью слонялись они по верхней палубе, теснились в кубрике в ожидании обеда, завтрака и ужина.

Кубрик набили людьми почти до потолка. Они сидели, стояли на коленях, лежали под столами, свернувшись калачиком. Они пристраивались во всех углах, где только удавалось. Они лежали, вытянувшись на широких вентиляционных люках. Люди, страдающие морской болезнью. Люди, кричащие во сне. Люди, жадно пожирающие пищу. Люди, неподвижно глядящие в пустоту к уцепившиеся скрюченными пальцами за свой скарб. Стонущие, раненые, помешавшиеся, которые смеялись неизвестно над чем. Были там и люди, которые могли даже улыбнуться и толково ответить на вопрос. Но ни страшная теснота, ни тряпье, ни нефть, ни бинты, ни запах грязных и потных тел не мешали команде "Компас роуз" делать свое дело.

Когда Локкарт глядел на полубак, переполненный толпами спасенных, среди которых сновали матросы корвета, то думая только об одном. Предположим, в них, как и в «Соррель», попадет торпеда. Предположим, что корабль, как «Соррель», разломится пополам. Что произойдет здесь? Какая кровавая мясорубка здесь будет, когда они пойдут ко дну? А ведь некоторые из находившихся теперь в кубрике уже во второй раз были спасены.

Как-то Локкарт перевязывал руку одному из моряков, и тот спросил:

– Плавать с ней я смогу, а?

– Обязательно, – улыбнулся Локкарт, – но в этот поход лучше уж воздержаться.

Матрос посмотрел ему прямо в глаза и кивнул головой:

– Вы правы: если с нами что-нибудь произойдет, то мы, считай, в гробу.

К вечеру того же дня от адмиралтейства пришла еще одна радиограмма: "В вашем районе одиннадцать подлодок. Эсминцы «Ланселот» и «Либерал» присоединятся к конвою к 18 часов. – Эсминцы! Это же здорово! – радостно воскликнул Бейкер. – Удивительно хорошие корабли. Совсем новенькие!

– Если б так, – ответил Морель, читавший копию радиограммы, – У немцев одиннадцать подлодок. По одной на каждый оставшийся корабль. Странно даже предполагать, что больше ничего не произойдет.

Усталость и напряжение, возраставшие в последнюю неделю, достигли своего предела. Людям надо отдохнуть. А до прихода в гавань оставалось целых два дня…

Эсминцы присоединились к конвою ровно в 18.00. Они пришли с юго-востока. Стройные, быстрые и мощные. Скорее даже легкие крейсера, чем эсминцы [6]6
  Довольно смелая оценка кораблей типа «L» – прим. OCR


[Закрыть] . Каждый стоил трех обычных кораблей охранения. Эсминцы внесли оживление в их ряды. Стрелой летая вдоль и поперек конвоя на скорости 35 узлов, они подействовали воодушевляюще на унылый и потрепанный строй.

– Вот выхваляются! – сказал старший сигнальщик Уэлльс, наблюдая в бинокль, как проносились мимо эсминцы, выполняя какое-то воображаемое поручение. Но в голосе его прозвучала нотка зависти, когда он добавил: – Им хорошо так носиться. Их не было с нами последнюю неделю.

С наступлением сумерек эсминцы наконец угомонились. Один шел во главе конвоя, другой – в хвосте. В эту ночь была еще одна атака. Жертвой ее стал самый маленький корабль каравана. Он шел ко дну медленно. На нем погиб только матрос-индеец, прыгнувший в воду, а угодивший прямо в стоящую у борта спасательную шлюпку. Этот корабль был уже одиннадцатой потерей.

Зато в следующую ночь, когда конвой находился всего в трехстах милях от Гибралтара, подлодки наверстали упущенное.

Последняя ночь стоила им еще трех судов. Один танкер немцы торпедировали и подожгли прямо возле "Компас роуз". Корвет кружил вокруг горящего корабля, из разорванного борта которого хлестала нефть. Струя сразу загоралась, растекаясь по поверхности моря огромным пылающим ковром. На фоне гигантской пятидесятифутовой стены огня силуэт "Компас роуз" должен был стать великолепной целью. Эриксон прекрасно представлял себе возникшую опасность, но им приказали спасать людей. С танкера опускали шлюпки, стремящиеся уйти подальше от горящего факелом корабля. Теперь "Компас роуз" вынужден подвергнуть опасности две сотни человеческих жизней ради спасения пятидесяти…

Пока Эриксон взвешивал все «за» и «против», на корабле не было ни одного человека, который захотел бы поменяться с ним местами.

– Стоп машина! – приказ был коротким и решительным.

– Есть стоп машина, сэр…

– Старпом!

– Сэр?… – отозвался Локкарт.

– Приготовьтесь принять на борт потерпевших. Шлюпку спускать не будем. Пусть сами сюда плывут. Видит Бог, мы как на ладони. Да поторопите их в мегафон.

Корвет медленно остановился и, мягко покачиваясь на волне, замер, освещенный пламенем пожара. С мостика можно было различить каждую деталь на верхней палубе. Гигантская иллюминация освещала их ровным ярким светом. Позади корвета вытянулась длинная черная тень. Лица багровели в блеске пожара. На корме, возле своих расчетов, стоял Ферраби и следил за тремя шлюпками. Он слышал слабые крики, видел спасающихся вплавь. Ферраби хотелось, чтобы корвет оставил эту затею и снова пошел вперед.