Текст книги "13-й Император. «Мятеж не может кончиться удачей»"

Автор книги: Никита Сомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

  Глава 5. Все за счет Польши

  17 февраля 19 часа до 21 часа

  Великий Князь Константин Николаевич – советует Гг как можно воплотить в жизнь репрессии в Польше и русской аристократии без гражданской воны в РИ.

  Игнатьев Николай Павлович, начальник разведки и глава 4-го отделения Архива ЕИВ Канцелярии – Отставка аннулируется, снова на службе. Советует Гг как можно воплотить в жизнь репрессии в Польше и русской аристократии без гражданской войны.

  Рихтер – просит у Гг придать ему больше солдат. Те что остались в строю не справляются. Просит навестить брата Александра для пресечения слухов.

  Передохнув и в который раз за день наполнив бокалы коньяком, мы, после долгой и непростой дискуссии, пришли к тому, что основную тяжесть наказания все-таки должен понести организатор заговора – князь Гагарин – и его ближайшие пособники. Этот контингент было решено казнить публично, сопроводив эту меру конфискацией личной собственности, а также лишением заговорщиков и их родственников всех жалованных и сословных привилегий. Наказание было жестоким, но адресным: оно касалось лишь тех, кто непосредственно стоял за попыткой покушения на мою семью.

  Имущество родственников гагаринцев мы в итоге лишили не трогать, хотя я и настаивал, до последнего, на этой мере: уж больно большой куш сулила расправа над ними. Все дело было в том, что кроме собственно Гагарина, входящего, кстати, в первую сотню богачей России, в списке заговорщиков значились представители таких родов как Строгановы, Голицыны, Юсуповы и многие другие, богатейшие фамилии Империи. Но и Игнатьев, и дядя были категорически против этой меры, и мне пришлось уступить. Впрочем, даже при получившемся раскладе казна должна была разом пополниться деньгами не меньше чем на 60 миллионов рублей.

  Чтобы показать изрядно запуганной слухами о репрессиях аристократии, что мы считаем князя и его подельников 'паршивой овцой', было решено перед судом и казнью лишить его дворянского звания. Демонстрируя, таким образом, что казним не представителей дворянства, а преступников, пошедших на измену.

  На остальных же участников клуба Блудова был наложен арест. Часть из них, не сведущая об истинном назначении салона графа, мы решили в ближайшие дни отпустить по домам, судьбу же тех, кто явно разделял идеи Дмитрия Николаевича о необходимости политического противостояния Государю, должен был решить суд.

  Поставив, наконец, последнюю точку в проекте указа, подготовленного совместными усилиями, я с облегчением отбросил в сторону опостылевшее перо и начал разминать затекшую руку.

  – Ну, наконец-то! – со вздохом облегчения выдохнул я, откидываясь на спинку кресла. – На этом все?

  – Мы еще не обсудили вопрос, что делать с польскими мятежниками, – заметил Игнатьев, присыпая указ песочком, чтобы снять лишние чернила.

  – Чего тут обсуждать? – удивился я. – Казнить и побыстрее!

  – Я скорее имел всю ситуацию в Польше, нежели судьбы тех, кто напал Ваше Величество, – уточнил граф.

  – Не знаю, честно говоря, мне польский вопрос уже осточертел, – устало буркнул я, – вообще не понимаю, почему мы там так долго возимся? По вашим же отчетам, граф, основная масса поляков это крестьяне, которые относятся к нам положительно, а восстание дело рук немногочисленных магнатов и шляхты.

  – Понимаешь, Николай, польский вопрос куда сложнее, чем может показаться на первый взгляд, – ответил за Игнатьева великий князь, – он отягощен взаимными обидами и открытыми ранами в памяти двух наших народов. Будучи в Польше, я не раз замечал, что поляки видят себя жертвой русского насилия. Ослабление, а затем и полное уничтожение Речи Посполитой, перечеркнуло все их мечты о могуществе и притязания на титул Великой Державы, и виновником сего деяния они видят нас.

  – Почему именно нас? – удивленно спросил я. – Ведь разделы мы осуществляли совместно с Пруссией и Австрией?

  – Потому что мы говорим о 'наших' поляках, о землях, отошедших к России, – мягко, как несмышлёнышу, улыбнулся мне дядя. – Разделы являются источником унижения для нынешней шляхты, наследницы тех, кто оказался не в состоянии поддержать существование собственного государства. Но, крайне сложно признать себя, или своих предков, виновными в чём-то унизительном, постыдном, гораздо проще обвинить во всем другого. Так и шляхта обвиняет во всем Россию, назначая её своим мучителем и палачом, а себя преднося как невинную жертву. При этом она имеет обыкновение возводить войны, разбои и другие насилия своих пращуров в разряд эпических подвигов и экзальтировать ими и себя, и других; видеть в иезуитских интригах и гонористых притязаниях мудрость и патриотизм, а в казненных преступниках – польских мучеников. Им хочется, чтобы время и события в Польше шли назад, а не вперед; чтобы для них настали вновь средние века, с их liberum veto, конфедерациями, заездами, niepodlegtosciа rownoscia, на словах и тиранией панской спеси на деле...

  Увы, но такой подход, скрадывающий ноющую, историческую боль панства, ведет ко многим неприятным последствиям. В частности прошедшее и настоящее представляется в Польше в обратном виде. Поляки отожествляют себя с ушедшими поколениями до такой степени, что обиды умерших воспринимаются ими как свои собственные. Они замкнулись в себе, отгородились от мира многочисленными мифами, в которых себя видят державой времен Батория, а русских не иначе как варварами Грозного. Они истово верят, Россия – источник всех бед, что она отняла у них их судьбу и место в кругу Великих Держав, полагающиеся им по праву. Что именно польские земли сделали Россию Империей.

  – Вообще-то земли, отошедшие нам по первым разделам – исконно русские, захваченные Польшей, в моменты нашей слабости, – возразил я.

  – Кроме того, Империей Россию сделали скорей уж земли татарские и сибирские, – флегматично добавил Игнатьев.

  – Не важно, – отмахнулся великий князь, – польскому взгляду видится одно: что Россия заняла место, Богом предназначенное Польше. Это именно вера, подогреваемая дедовскими рассказами, проповедями в костелах, и есть уголь, питающий пламя восстания.

  – То есть, получается, – осторожно сделал я вывод, – что мы воюем с Польским Народом?

  – Отнюдь, – усмехнулся Константин, – мы воюем именно со шляхтой и теми, кто считает себя наследниками таковой. В польском обществе раздел между шляхтой и хлопами даже глубже, чем между русским дворянством и крестьянством. Если шляхта выше всего превозносит мифы I Речи Посполитой и восстание Костюшко, то польские хлопы могут думать лишь о хлебе насущном. Панские мечты для них означают лишь ещё большую нищету и бесправность. Ты выбрал верный курс, мой мальчик, – обратился он ко мне, – если русское правление даст польским крестьянам то, чего они больше всего жаждут – землю и волю, то не будет у тебя более надежного союзника, против польской шляхты.

  – Ваше Высочество, – вступил в разговор Игнатьев, – вы прекрасно изложили ситуацию в Царстве Польском, но не озвучили меры, которые считаете разумными в нашей ситуации.

  – Да, да, – присоединился я к нему, – дядя, должен же быть способ окончательно примирить поляков с русским правлением?

  Великий князь надолго задумался. Мы с графом напряжённо ждали его ответа.

  – Наши враги: шляхта и ксендзы, – нарушил, наконец, молчание Константин, – они непримиримы и никогда не признают нашу власть. Найдем способ избавиться от них – замирим Польшу навсегда. Однако как это сделать...

  – А может быть опустим польское дворянство до положения крестьян? – высказался я, – шляхта и её гонор растворятся в массе польских хлопов, которые, как вы сами сказали, мы сможем привести на свою сторону.

  – Не годится, – покачал головой Игнатьев, – тогда мятежные настроения уйдут глубже, вниз, в крестьянство польское.

  – Да, идея не годится, – подтвердил Константин, кивая, – но зерно истины в ней есть, – задумчиво заметил он.

  – А что если отменить для польской шляхты дворянские привилегии? – снова высказался я. Идея 'раздворянить' поляков мне понравилась своей простотой, не хотелось так просто от неё отказываться. – Мы оставим шляхту, как сословие, и она не будет смешиваться с крестьянством, однако мы уберём знак равенства между русским дворянином и польским паном. Дворянином будет лишь тот, кто ныне находится на русской службе в чине, позволяющем претендовать на это звание. А если совместить эту идею с идеей конфискаций, – понёсся я дальше, спеша ухватить вертящуюся в голове мысль за хвост, – отказав шляхте в дворянстве, мы тем самым лишаем её права распоряжаться землей и холопами, которые должны отойти под нашу руку. Что скажите?

  Мои собеседники обменялись взглядами.

  – Это может сработать, – выдал своё заключение Игнатьев, – мы не избавимся от шляхты, но сделаем её бессильной. Кроме того, получим юридический повод изымать их поместья и освобождать крестьян, не вызывая сильного раздражения среди нашего дворянства, опасающегося, что решение польского вопроса будет использовано как прецедент для борьбы с ним. При этом отдав даже небольшую часть конфискованной земли польским крестьянам, мы получим их расположение.

  – Эта мера должна вызвать новые волнения в Польше, изрядно увеличив число мятежников, но, учитывая нынешнее положение дел и наши войска в Царстве Польском, думаю, мы сможем их погасить, – согласился великий князь и подытожил: – Остаются ксендзы.

  – Да, с кседзами, вопрос сложнее, – кивнул, помрачнев граф. – Основная масса польского духовенства вполне осознано проводит агитацию и вербовку местного населения для отрядов бунтовщиков. На данный момент мы используем все формальные поводы для арестов: возбуждение к мятежу через соответствующие молитвы и организация панихид по убитым мятежникам; участие в формировании мятежных отрядов; хранение прокламаций и бумаг антиправительственного содержания; подделка документов и организация побегов; убийство военнослужащих или представителей власти; самовольный выезд за границу без разрешения властей; поддержка мятежных отрядов денежными средствами; агитация за переход военнослужащих к мятежникам; непосредственное участие в деятельности повстанческих отрядов. Но, даже при всем нашем желании, мы не можем посылать войска в каждую деревню, и в польском захолустье ксендзы чувствуют себя более чем вольготно. Подспудный страх перед церковных проклятьем, сидящий в поляках, сводит на нет всю нашу деятельность.

  Массовый переход польских хлопов в православие – это единственный путь перебороть нынешнюю ситуацию. В данном контексте могу отметить курирующего эту работу чиновника для особых поручений при генерал-губернаторе Минской губернии, Алексея Петровича Стороженко. Ему удалось организовать перехода целых селений в православие через ксендзов, изъявлявших готовность обратиться в православных священников в собственном приходе.

  – И каковы успехи? – заинтересовался я.

  – Довольно неплохие, – отрапортавал Игнатьев. – Несмотря на то, что католическое духовенство отзывается о переметнувшихся мягко говоря 'неодобрительно', именуя не иначе как Иудами и предателями, дело идет весьма бойко. Уже есть известия о десятке приходов, перешедших, вместе со своими священниками, в православие. Судя по всему наша ставка на корыстную заинтересованность ксендзов в обращении паствы в православие себя оправдывается. Среди польского католического духовенства весьма сильны традиции иезутства, потому нередко церковный фанатизм служит лишь прикрытием для личных амбиций, а ум, изворотливость и красноречие сочетаются с нещекотливою совестью и тягой к 'золотому тельцу'.

  – Лучших пропагандистов трудно отыскать, ксендзы по части прозелитизма – мастера. Если сие мероприятие будет успешным, – осторожно, чтобы не сглазить, постучал по деревянному подлокотнику Константин Николаевич, – те, кто вводил в Западном и Привисленском крае латинство, теперь, по пословице, 'выбьют клин клином'.

  – Будем надеяться, – кисло кивнул я, не слишком веря в нарисованные графом радужные перспективы. – Значит в отношении ксендзов продолжаем текущую политику, – я на несколько минут замолчал обдумывая свежую идею. Мои собеседники не стали нарушать тишину и лишь добавили нового дыма в прокуренном кабинете.

  – Ладно, – я легко хлопнул ладонью по столу. – Оставим Польшу в покое, надеюсь, время покажет, как быть с ней дальше. Но как же быть с русской аристократией?

  – Вы, дядя, утверждаете что аресты и конфискации в сложившейся ситуации просто смерти подобны, – продолжил я после паузы. Скорее всего, вы правы дядя. Однако, я ясно представляю к чему приведет сохранение выкупных платежей в отдаленном будущем: к всеобщему обнищанию крестьянства и еще большему, нежели сейчас, оскудению бюджета. И мои министры со мной в этом вопросе согласны – выкупные платежи в перспективе губительны для страны. Так что давайте вместе подумаем, возможно ли нам обойтись без них? – предложил я, осторожно снимая со стола на треть наполненный пузатый коньячный бокал. Медленно вращая бокал вокруг собственной оси, и грея его ладонью, я исподволь наблюдал за собеседниками.

  Граф, помня нашу минувшую размолвку, явно не спешил высказываться первым. Великий князь же, по моему примеру, грел в ладони бокал и задумчиво хмурился.

  – Есть такая возможность, – немного подумав, устало усмехнулся дядя. – Не простая, рискованная, но такая возможность есть, – повторил он, поднося бокал к лицу и вдыхая аромат янтарного напитка.

  – Для этого нам все-таки придется повременить с конфискациями как минимум на месяц, а лучше на два, – начал высказывать свои соображения Великий Князь, отодвинув коньяк в сторону и чередуя свою речь короткими затяжками трубки. – Первым шагом должна стать подготовка общественного мнения. Мы должны немедленно начать эту работу. Нам придется писать всевозможные воззвания, дискутировать в 'Метле' и многое, многое другое, – уже смелее продолжил он. – Вторым шагом станет адресное объявление о конфискации имущества тех, причастных к кружку Блудова, лиц, кого мы сочтем, участниками заговора Гагарина. Остальных 'оппозиционеров' которые пока на свободе посадим под арест в Петропавловку, благо повод имеется весомый – подозрение в участие в заговоре. К ним, возможно, стоит приписать тех, кто хоть и не числился в рядах заговорщиков, но относится к нашим яростным противникам и критикам. Это будет не чрезмерно, а подобным господам крайне полезно иногда давать понять кто в стране хозяин. Однако я прошу у тебя, чтобы большей части арестованных было бы даровано высочайшее прощение. Немалая часть их является выдающимися деятелями в своей области, а их могущество и связи недооценивать просто преступно.

  Третьим и последним шагом станет объявление о раздаче имений всем выдающимся офицерам за верную службу. Также следует распродавать конфискованные имения и земли в Царстве Польском и Центральных губерниях России за четверть цены всем находящимся на государственной службе дворянам. В сложившейся ситуации нам как воздух будет очень нужна их безоговорочная поддержка.

  Разумеется, что второй и третьи шаги должны быть предприняты одновременно. Время будет играть на нас и если восстание не заполыхает сразу, то потом уже просто не сможет. Кроме того, публичная демонстрация заботы о служилом дворянстве покажет, что император по-прежнему считает их главной опорой престола. Необходимо вбить клин между болтунами-оппозиционерами и находящимся на службе дворянством. Раздача нескольких сотен поместий с бывшими земельными владениями польской шляхты и русской аристократии в качестве поощрения и льготная продажа остальных, однозначно склонит армию, флот и чиновников на нашу сторону.

  Следует, однако, соблюдать осторожность и отпуска по обустройству новых владений выдавать постепенно, чтобы не допустить единовременного чрезмерного оттока ваших сторонников из армии и флота.

  Таким образом, мы обопремся на нижнее и среднее звено офицеров и чиновников, для которых все желающие вернуть конфискованное будут приравнены к желающим отобрать у них полученные земли и усадьбы, – закончил Великий Князь и замолчал, сложив руки на животе.

  – Быть может, стоит заодно ввести единый налог на землю без учета сословных различий? – поинтересовался я.

  – НЕТ!!! – Хором раздалось с двух сторон.

  – Так я же предлагаю не сразу. Скажем через годик или два и с послаблениями для дворян на государевой службе или ведущих хозяйство самостоятельно и штрафами для бездельников, – поспешил исправиться я.

  – Давайте обсудим этот вопрос спустя год, Ваше Величество, – ответил мне дядя. – Сейчас нам бы задуманное воплотить.

  – Полностью поддерживаю Его Императорское Высочество Константина Николаевича, – тоже признал тему не своевременной Игнатьев. – Предлагаю лучше обдумать, как быть с общественным мнением в Европе. То, что в России станет совершенно не до Царства Польского это бесспорно, но Европа накинется на нас с удвоенной силой.

  – Мы что, совсем не можем повлиять на это чертово европейское общественное мнение? – горестно спросил я.

  – Можем, но ненадолго. Пользуясь исключительно вашей трагедией, – 'порадовал' меня граф. – Через месяца два, как раз во время разгара польских конфискаций и, как следствие волнений, тон британской прессы сменится с сочувствующего на осуждающий и пиши пропало.

  – Они не осмелятся начать войну с нами!* – возразил я. – Британия никогда не полезет в добрую драку в одиночку, её нужен союзник с сильной армией, – начал перечислять аргументы я, загибая пальцы. – Наполеон III уже отыгрался за поражение своего тезки и потешил самолюбие в Крымской компании. Пруссия, ведомая Бисмарком, никогда не ввяжется в такую авантюру. Австрийской Империи хватит своих проблем на ближайшие годы. Османская Империя безнадежно больна, её уже давно заботит больше удержание своих земель, чем посягательство на чужие. И кто остается? Безнадежно слабые и разрозненные Итальянские королевства или Швеция, которая никак не может забыть перехода нашей армии по льду Ботнического залива?

  – А кто говорит о войне? – спокойно спросил, выслушав мои аргументы, министр внутренних дел. – В полной политической изоляции тоже нет ничего хорошего.

  – Уж с этим я как-нибудь разберусь. Есть у меня парочка идей по данному вопросу. Ничего особенного, – поспешил успокоить я насторожившихся Игнатьева и Великого Князя. – Я проведу параллель с усмирением Ирландии Оливером Кромвелем* и приложу все усилия, чтобы донести до каждого уха в Европе сведения с кого я беру пример.

  – Браво, Николай! Пожалуй, это поставит Британию в интересное положение, – начал рассуждать вслух дядя. – Твое увлечение всем английским определенно выйдет им боком. Британии станет гораздо труднее открыто обвинять Россию в жестокости по отношению к полякам, – он ненадолго замолчал. – А при удачном стечении обстоятельств, быть может, даже поставит их в положение оправдывающейся стороны. К тому же, подобные статьи в прессе в который раз разбередят застарелые раны ирландцев, возможно даже шотландцев. Определенно если преподнести задуманное с умом Британии станет не до Польши!

  – Не стоит сбрасывать со счетов, что я веду себя как их явный сторонник. Самый приблизительный расчет говорит о гораздо более обширных преференциях для лимонников со стороны дружественно настроенной России, чем со стороны покоренной Польши. К тому же, никто сможет помешать им, заниматься своим излюбленным делом и по-тихому гадить нам при случае, – закончил я свое выступление.

  – Но сколько допущений! – не удержался Игнатьев. – По отдельности все осуществимо, но все вместе это уже попахивает авантюрой. А как много зависит от своевременного и грамотного исполнения! Кто же займется всем этим? Я разорвусь между одним только Царством Польским и нашими внутренними склоками, а на мне ещё 'Чрезвычайная комиссия по расследованию обстоятельств покушения на Его Императорское Величество и его домочадцев 17 февраля 1865 года'! – горячо воскликнул министр.

  – Беру на себя подготовку общественного мнения внутри страны, – подал голос дядя.

  – Я непременно сведу вас с редактором 'Метлы', – тут же предложил ему свои услуги Игнатьев. – Журнал уже пользуется заслуженной популярностью.

  – Не стоит, – улыбнулся Великий Князь. – Думаю, хватит одной вашей рекомендации. Остальное я сделаю сам.

  – Но что будет с иностранной прессой? Взвалить её себе на плечи в такой момент мне просто не по силам! – продолжил гнуть свою линию граф.

  – Отдайте сотрудников, занимающихся зарубежной прессой, в мое распоряжение, -после долгого молчания, наконец, сказал я. – Можете быть спокойны, я найду ахиллесову пяту чертовых островитян! – я схватил бокал коньяка со стола и сделал большой глоток.

  – У меня осталось ещё несколько вопросов требующих немедленного ответа, – не дал затянуться молчанию Игнатьев.

  – Ну что ещё граф! – почти в отчаянии воскликнул я. – Британия от нас отвяжется, у Пруссии и Австро-Венгрии самих рыльце в пушку, а Франция ничего не сможет предпринять в одиночку! Что ещё мы не обсудили с этой проклятой Польшей?

  – Сущие мелочи, Ваше Величество! – язвительно ответил уставший министр. – Как распорядиться жизнями всех восставших и им сочувствующих? Конфисковать владения и оставить без средств к существованию, это несколько половинчатое решение. Вы не находите? – обратился к нам граф. – Вы предлагаете использовать шляхтичей на строительстве железных дорог, – не дождавшись ответа от нас с дядей, продолжил он. – Недурно! В поднятой нами шумихе в России и за рубежом нам уже наверное все простят на некоторое время. Но как же быть с семьями, оставленными без гроша в кармане и безо всяких средств к существованию? – он опустошил содержимое бокала и налил себе ещё.

  – Можно предложить сыновьям службу и даже раздать немного земель в Центральной России в долг, – предложил я.

  – Не выйдет, – тут же отбросил мое соображение граф. – Все сыновья сколь-нибудь подходящего возраста будут сопровождать своих отцов.

  – Выслать в Сибирь ту часть семей, которую смогут перевезти наши дороги за весну и в начало лета. Или просто согнать и пусть убираются куда пожелают, к конце концов, хоть нищенствованием зарабатывают себе на хлеб, мне без разницы. Нам нужны свободные земли для успокоения нашего дворянства!

  – Но ведь основная масса семей останется. Как мы в дальнейшем ими распорядимся? – требовал окончательного ответа дотошный Игнатьев.

  – Вышлем в Сибирь за последующие пару лет по построенным руками шляхтичей дорогам.

  – Это просто ужасно, Николай, – севшим голосом произнес дядя. – Ты затмишь Ивана Грозного своей жестокостью. Польские мерзавцы заслуживают самых страшных кар, но такого не заслуживает никто.

  – Пусть так! Но чтобы не случилось, какие бы беды на них не обрушились, это гонористый народец, будет во всем винить именно нас, русских. Это будет продолжаться десятилетиями и веками. Они будут желать отсоединиться от нас при первой же возможности, при первой нашей слабости! А отпусти я их, они мигом станут нашими самыми яростными противниками безо всякой благодарности за свою свободу. Или того хуже, их подберет Пруссия, которая в отличие от нас в состоянии держать поляков в кулаке и добилась огромных успехов в ассимиляции, не оглядываясь на их стенания!

  – И все равно, такие меры кажутся мне излишне жестокими. Даже к варварским горцам Кавказа вы куда более милосердны*, – не согласился со мной дядя.

   – Быть может, мы что-то придумаем позже, а пока давайте вернемся к более насущным проблемам, Константин Николаевич, – закрыл обсуждение данного вопроса я. – Вы недавно предлагали свою помощь по формированию нужного мне общественного мнения? – задал риторический вопрос я и, дождавшись утвердительного кивка, продолжил. – Тогда раскройте историю с покушением в свете под нужным нам углом, а то, как утверждает Рихтер, эти лоботрясы скоро пойдут на штурм Дворца за ответами. А вас, – обратился я уже к графу, – попрошу определить, какие именно работы необходимо будет провести руками заключенных, учитывая специфику их положения. Согласуйте этот вопрос с Рейтерном и Мельниковым, думаю, они будут вам полезны. Дополнительные материалы, которые вам пригодятся, я предоставлю несколько позже, – имея в виду сведения по устройству советских лагерей, закончил я отдавать распоряжения.

  На этой ноте мы и расстались. Дядя уехал к себе в Мраморный дворец, Николай Павлович отбыл домой на короткий сон, с тем чтобы утром вернуться на службу. Я же, проводив их, заперся в своей комнате и обессилено упал на диван.

  – Будет чудо, если сегодня я сойду с ума, – подумалось мне. – Эти споры с Игнатьевым всю душу мне сегодня вымотали! Но черт меня побери, никакого сюсюканья с мятежниками они с дядей от меня не добьются!

  На протяжении всего существования царского режима, так часто обвиняемого в бездушной жестокости, неслыханная мягкость и снисходительность к заключенным вообще никоим образом не ценилась. Теперь хоть будет за что. Пусть эти ясновельможные пшеки поработают на благо государства, которое так мечтают развалить. Vae victis*, в конце-то концов!

  Подумать только! Чехов жаловался на плохо приготовленную гречневую кашу. И это находясь в ссылке на Сахалине! А в это же время тысячи и десятки тысяч русских крестьян умирали от голода, не выдерживая непосильного труда. Те самые русские крестьяне, на которых держится вся страна. Это что за детские пионерлагеря для политических ссыльных? Я с удивлением переходящим в возмущение узнал, что в царской ссылке политические заключенные получали образование, пользуясь библиотеками заклейменного в бесчеловечности царского режима, вынашивали планы революции и вообще развлекались на полную катушку. Так пусть лучше с уголовниками время коротают, да трудотерапию проходят, на общих основаниях. Поработают как русский крестьянин, пока не упадут от усталости, глядишь, и мыслей дурных не появится. А то, видишь ли, планы они составляют, образования получают за казенный счет! Пусть лучше пользу стране приносят. Тому же крестьянину, за которого они так издалека борются, на дороги меньше платить придется.

  С поляками ситуация несколько другая, но как с этими шляхтичами вообще быть? Чего ради им должно быть в России хорошо? Всё бунтуют и всё недовольны? Гордость все распирает? 'От можа до можа' хотим, видишь ли! Ну так получите и распишитесь. Дам я им причину для недовольства. Они же мне дали – в кошмарах не приснится. Мои русские современники, не знающие жестокостей XX века вряд ли одобрят этих действий. Заклеймят, как есть заклеймят. Ну, да и черт с ними.

  'Ну что там опять, надеюсь, новое покушение?' – мрачно пошутил я про себя, заслышав шум в приемной.

  – К вам Его превосходительство, Оттон Борисович Рихтер, – объявил секретарь, – прикажете пускать?

  – Да, отметьте у себя уже, в конце-то концов, тех, кому разрешен вход без доклада! – поморщился я, выказывая свое неудовольствие Сабурову.

  – Ваше Величество, простите, что беспокою, но сложившаяся ситуация требует немедленного решения.

  – Рассказывай, – я налил в бокал конька и протянул ему.

  – Не положено, – ответил он, вызвав у меня улыбку. – Больше половины солдат охраны находящихся под моим началом выбыли из строя. Многие из них ранены и в строй они встанут не скоро, а дополнительные силы мне нужны уже в ближайшие дни. Солдаты буквально валятся с ног от усталости.

  – И? – требуя продолжения, вставил я.

  – Прошу подписать распоряжение казачьим полковникам кликнуть сотни две-три добровольцев из казачков. Уж лучше мы тут на месте отберем тех, кто нам больше годится, – с этими словами Рихтер достал из папки бумагу и протянул мне.

  – Конечно, – согласился я, размашисто подписал и отдал бумаге назад, но Рихтер не уходил.

  – Ваше Величество, вы бы навестили вашего брата, Александра, – негромко сказал он. – Слухи всякие во дворце ходят... Лучше чем вы их никто не пресечет.

  * В нашей истории так далеко не пошли, однако после восстания 1863 года были введены новые ограничения в правилах подтверждения дворянства в Польше. Указ от 10.12.1865 года запрещал «полякам», т.е. Католикам, покупать имения. Указом от19.01.1866 все шляхтичи, не доказавшие своего дворянства, записывались крестьянами либо мещанами. Однодворцы были приравнены к крестьянам, а гражданам давался год, чтобы сделать выбор между крестьянским и мещанским сословиями.

  * В действительности Россия была очень близка к новой Крымской войне в 1863-1864 годах. Было получено две ноты с угрозами от Франции и Британии. Нота после которой неминуемо началась бы война была отослана британским послом в Санкт-Петербурге на 'пересмотр'.

  * В результате действий Кромвеля по подавлению восстания ирландское население острова сократилось более чем в два раза. Если в 1641 г. в Ирландии проживало более 1,5 млн человек, то в 1652 г. осталось лишь 850 тыс., из которых 150 тыс. были английскими и шотландскими новопоселенцами.

  * По окончании Кавказской войны началось выселение черкесских племен с Кавказа. Горцам был предложен выбор – либо водворение на Кубанскую низменность, где для них были оставлены земельные угодия превышающие обрабатываемые ими земли в горах, либо переселение в Турцию.

  * Vae victis(лат.) – горе побежденным.