Текст книги "Право на одиночество (СИ)"
Автор книги: Ника Соболева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Грудь и плечи Громова затряслись. Подняв голову, я увидела, что он смеётся. Теперь он больше не был грустным и потерянным, он глядел на меня, и глаза его светились.
И я тоже улыбнулась ему. Так мы и стояли некоторое время, как дураки, и улыбались друг другу. А потом Максим Петрович отпустил меня, и я даже почти расстроилась.
– Вы всё-таки необыкновенный человек, Наташа, – сказал Громов, опять садясь за стол. Я села напротив и ответила:
– Стараюсь. Скажите, я правильно помню, что мы с вами в воскресенье вылетаем в Болонью?
– Правильно. Встретимся с вами в аэропорту. Кстати, сегодня не будет совещания по новинкам, всё обсудим после выставки.
Я застонала.
– Представляю, какая куча накопится…
– Разгребём, – махнул рукой Громов.
Он был такой счастливый и сияющий, что я в который раз уверилась – я поступила правильно.
– Я пойду, Максим Петрович?
– Да, конечно, идите.
Когда я была уже у порога, Громов окликнул меня:
– Наташа?
– Да?
Он, видимо, искал слова, как тогда искала их я, когда он поставил «ультиматум» Королёву и Крутовой.
– Спасибо, – наконец кивнул мне Максим Петрович. – За всё.
В его глазах промелькнуло ещё много слов, но они все остались невысказанными. Улыбнувшись, я вышла из кабинета.
Светочка опять налетела на меня, но теперь уже с гневным вопросом:
– Ты, что, отказалась от должности?!
Слухами земля полнится – и я узнала, что отдел маркетинга в полном составе погрузился в пьяный траур, а вот вся редакция пляшет от радости. Оказывается, они не хотели, чтобы я уходила, кто бы мог подумать!
– Зотова, ты дура, идиотка, кретинка! Амёба! Коза! Ты… – Светочка обрушила на меня такое количество оскорблений, что под их тяжестью я чуть не рухнула. – Как ты могла отказаться?!
– Вот так! И оставь меня уже в покое, в конце концов.
Я плюхнулась на своё место и принялась разбирать накопившиеся дела. Через десять минут остывшая Светочка вдруг громко изрекла:
– Ну ты, конечно, дура, но я безумно рада, что ты останешься здесь.
И я оглушительно расхохоталась.
Больше в тот день ничего необычного не случилось. По очереди приходили сотрудники редакции и спрашивали меня, правда ли то, что я остаюсь. Узнавая, что это действительно так, они приходили в дикий восторг и шли делиться со всеми радостной новостью в очередной раз. Когда ко мне пришёл десятый по счёту человек, я взорвалась, и заявила, что если они не перестанут шастать, то я передумаю и уйду в маркетинг.
Удивительно, но угроза сработала.
Максим Петрович весь день летал, как на крыльях. Да и Светочка тоже не скрывала своей радости.
– Слышь, Наташ? – сказала она мне перед уходом. – Привезёшь мне какой-нибудь сувенир из Италии?
– М-м-м… Пиццу? – я ухмыльнулась.
– С пиццей тебя в самолёт не пустят. Привези мне кожаный кошелёк. Обычный, чёрный, длинный, чтобы деньги не складывались внутри. Хорошо?
Я кивнула. Пару часов назад Светочка сбегала в отдел кадров и принесла нам с Громовым загранпаспорта с шенгенской визой (удивительно – как они умудрились так быстро сделать нам визы?), билеты на самолёт и сведения о забронированной гостинице. Пятизвёздочной! Я в своей жизни только в трёхзвёздочных и была…
Домой я решила пойти практически вовремя – всего через пятнадцать минут после окончания рабочего дня. Светочка к тому времени уже ушла – у неё было запланировано свидание с каким-то сногсшибательным красавцем, о чём она мне сообщила перед выходом, закатывая глаза.
– Береги голову, – рассеянно ответила я, не отрываясь от монитора.
– Почему голову? – удивилась Света.
– Ну, ты же сама говоришь – сногсшибательный… Упадёшь, головой ударишься, и всё – кирдык Свете…
– Да ну тебя! – рассмеялась она и, махнув рукой, вышла из кабинета.
По возможности доделав все текущие дела, я поставила на стол табличку с надписью «Буду 30 марта» и начала одеваться. Когда я уже натягивала пальто, из своего кабинета вышел Громов.
– Подвести вас? – спросил он, подходя к вешалке с одеждой.
– Нет, спасибо, сегодня я сама, – мне хотелось скорее уйти ото всех и сесть в метро. Там мне всегда хорошо думалось, а сейчас есть, о чём подумать…
– Уверены? – уточнил Громов, одеваясь. – Ваш дом всё равно по пути, мне не сложно попросить шофёра доехать.
Я вновь покачала головой.
– Ладно, я пойду… – я уже развернулась к выходу, когда Максим Петрович вдруг схватил меня за руку:
– Наташа, подождите!
Я обернулась. Громов отпустил мою руку – какая жалость! – и подошёл на шаг ближе.
– Я думал, сейчас вам сказать или позже… Наверное, лучше сейчас. Час назад звонил Сергей Борисович – своим приказом он в два раза поднял вам зарплату.
– Ничего себе! – я поперхнулась.
– Мало того, – Громов улыбался. – Теперь вы официально будете называться не «помощник главного редактора», а «заместитель». И в моё отсутствие вы имеете право заменять меня, получая часть моей зарплаты. Как я понимаю, в отсутствие Ломова функции главного редактора переходили техническому директору?
– О да, – я усмехнулась, – Иван Фёдорович по этому поводу всё время выражал своё недовольство.
Несколько секунд я просто стояла, растерянно глядя на Громова. Я не знала, что нужно сказать… Радоваться? Но делать это я была не в состоянии. Поблагодарить? Да, пожалуй…
– Спасибо, Максим Петрович. Надеюсь, я вас не подведу.
И всё-таки – стоять так близко к Громову вредно для моего психического здоровья. Когда я смотрю в его глаза, у меня отключается мозг, и единственное, что я чувствую – это тепло, разливающееся в груди, как будто я перед этим выпила стопку коньяка.
– До свидания, Наташа. Встретимся в аэропорту в воскресенье утром. Хорошего вечера, – попрощался со мной Максим Петрович.
Я просто кивнула и вышла из кабинета. Пошла по коридору, глотая ртом воздух.
Наваждение какое-то…
Только дома, увидев Алису, я запаниковала: кто же будет её кормить? Как же я могла забыть об этом… Впрочем, в связи с событиями сегодняшнего дня это не удивительно…
Позвонив Ане, я договорилась, что она будет приезжать раз в день и оставлять ей сухого корма и воды на сутки.
– Бедная моя девочка, – жалела я Алису, поглаживая её. – Как же ты будешь скучать, наверное… Не грусти, меня только пять дней не будет…
Алиса печально уткнулась мордочкой мне в ладонь. Я чуть не расплакалась. Бросаю здесь единственное родное существо, оставшееся у меня после смерти родителей…
В этот момент мне по скайпу позвонил Антон. Я встала с дивана и ответила на звонок. На экране появилось его довольное лицо, которое тут же помрачнело, когда он увидел меня.
– Ты чего такая расстроенная, пчёлка?!
– Да так, – я всхлипнула. – Еду в командировку, Алиса останется без меня, одна… Жалко оставлять её. Родней у меня никого нет.
– Пчёлка, – Антон надулся, – а я?
Ну вот, если и он сейчас обидится, я этого не переживу.
– Ты – само собой, но от тебя-то мне не надо никуда уезжать. Тебя нет тут, рядом, ты не сопишь на моём диване…
– Ого! Да я бы с удовольствием посопел, только вместе с тобой, Наташ! – он рассмеялся. – Ну не грусти там, ты же не навсегда уезжаешь. А разлука чувства только укрепляет, это я по себе знаю.
– Да, ты прав, – я вздохнула.
– Лучше расскажи, как у тебя дела.
О-о-о, как у меня дела… В общем, рассказ о них занял около полутора часов. Когда Антон узнал про попытку изнасилования, мне показалось, что он сейчас разнесёт монитор своего ноутбука.
– Да успокойся ты! – заорала я на него. – Всё со мной хорошо, Максим Петрович вовремя прибежал. И хотя синяки проходить будут месяца два, это лучше, чем изнасилование…
– Синяки? У тебя остались синяки? Он ударил тебя?! – Антон грохнул кулаком по столу так, что его изображение на моём мониторе закачалось.
А когда я рассказала про то, что отказалась от должности директора по маркетингу, друг просто взвыл.
– Пчёлка… ну ты с ума сошла, это же такой шанс…
И в очередной раз я объясняла, почему так поступила, только теперь уже Антону. В начале мне показалось, что он понял, но потом…
– Этот Максим Петрович, – тихо сказал Антон. – Он… тебе нравится?
– Э-э-э… – протянула я. – С чего вдруг такой вопрос?
– Просто я не уверен, что ты бы отказалась от должности так легко, если бы относилась к нему всего лишь как к начальнику.
– А как же я к нему отношусь? – я почувствовала, что начинаю злиться.
– Вот ты мне и скажи, как, – Антон сложил руки на груди и, по-видимому, приготовился слушать.
И тут я взорвалась. Я так разозлилась, что даже в глазах помутилось.
– Ты, – я ткнула пальцем в монитор, – если ты в своей жизни ни разу не совершал честных, благородных, великодушных поступков, если ты никогда в своей жизни не был никому благодарен настолько, чтобы ради него отказаться от чего-либо… Даже если это что-то сулит тебе славу и деньги – то при чём здесь я? Почему ты меня в чём-то обвиняешь? Ты считаешь, что я отказалась от должности только потому, что мне нравится Громов? Но какой в этом смысл?! Я не вижу связи!
– Пчёлка, не сердись, – Антон пошёл на попятную.
– Нет, я буду сердиться! Антон, я знаю тебя с института, и ни разу – ни разу за эти пять лет! – я не видела, чтобы ты просто и бескорыстно помог кому-то. Ты всегда только берёшь, но никогда не отдаёшь. Ты сам говорил мне, что у тебя нет друзей. Ты не догадываешься, почему? Невозможно всё время что-то брать у других людей и при этом никогда ничего не давать им взамен! Игры в одни ворота не бывает, Антош!
Он смотрел на меня сверкающими от гнева глазами. Кажется, если бы нас не разделяли тысячи километров, я бы сейчас схлопотала по полной.
– Мы поэтому с тобой и подружились.
– Почему? – спросил Антон сквозь зубы.
– Потому что я всегда только отдаю, но никогда не беру. А ты только берёшь, но никогда не отдаёшь.
Молчание. Такое страшное, такое… господи, что же я сделала?..
– Тогда почему ты не отдалась мне, Наташ? – спросил Антон, как-то странно ухмыляясь. – Почему?
Боль разлилась по всему моему телу, проникла в каждую клеточку, в каждый атом. Господи, как больно…
– Потому что я ещё не окончательно потеряла саму себя, – прошептала я, отключая скайп. Бросилась на диван, к Алисе… и разрыдалась.
Слёзы текли и текли, обжигая мои щёки. Я даже не могла понять, почему плачу… Сквозь рыдания я слышала, что звонил скайп, потом мобильный телефон, потом городской… Примерно через час всё смолкло.
Медленно, как во сне, я подошла к мобильному телефону. 88 вызовов – боже… И только одно смс-сообщение.
«Пожалуйста, не плачь, пчёлка. Я этого не заслуживаю».
Слёзы потекли вновь, на этот раз принося облегчение.
– Прости меня, Антон, – прошептала я. Теперь я понимала, почему плачу… Всё, что я сказала другу, было правдой, и я отлично понимала это. Но она причиняла ему боль. Боль настолько сильную, что он едва мог говорить.
Я чувствовала его боль. И сгорала от стыда, потому что если бы не вопрос про Громова, я бы никогда не сказала Антону этой правды…
Я действительно считала его эгоистом – всегда.
Но это не мешало мне любить его…
В субботу Антон не звонил и не писал. Сама я боялась что-либо ему написать… Но в вечером я всё-таки не выдержала, и перед тем, как лечь спать, открыла электронную почту и набрала:
«Антош!
Пожалуйста, прости меня. Я не собираюсь говорить тебе неправду и уверять, что я не думаю всего того, что сказала.
Просто хочу сказать, что люблю тебя таким, какой ты есть.
Ты – мой самый лучший друг, не считая Ани. И я люблю тебя вместе со всеми достоинствами и недостатками.
Твоя пчёлка».
Теперь писать «люблю тебя» мне было совсем просто. Раньше я бы в жизни не написала это словосочетание Антону… но когда речь идёт о дружбе, слова «люблю тебя» принимают другой смысл и другую ценность.
Будильник прозвенел в четыре утра. Уже в пять я садилась в такси, чтобы полшестого быть во Внуково. Наш самолёт улетал в семь тридцать.
На входе в терминал столкнулась с Громовым. Он нёс с собой только небольшую сумку в качестве ручной клади. Увидев, что у меня только рюкзак за спиной, Максим Петрович явно удивился.
– Доброе утро. А это весь ваш багаж?
– Ну да. А что?
– Просто у женщин обычно больше вещей… – Громов даже немного смутился. – У меня жена и дочки вечно с собой берут каждая по целому чемодану.
Я пожала плечами и направилась к стойкам регистрации.
Дальнейшие события я помню довольно смутно – очень хотелось спать. Мы с Громовым зарегистрировались на рейс, прошли досмотр… оказалось, что на этом самолёте едут все наши – в очереди я заметила нескольких заведующих редакциями и менеджеров отдела маркетинга.
Примерно в семь утра мы наконец вошли в самолёт. Последние полчаса я изнывала от скуки, рассматривая элитный алкоголь и духи в «duty free».
– Вы ничего не купили? – спросил Максим Петрович, когда мы с ним встретились перед посадкой на рейс. Я покачала головой.
– Нет, духами я не пользуюсь, а пью настолько редко и мало, что не вижу смысла тащить с собой в Италию, а потом и обратно, алкоголь… Одежда и аксессуары меня и подавно не интересуют.
– Вы всё-таки удивительная женщина, – рассмеялся Громов.
Мне досталось место у окошка. Это было замечательно – я всегда любила смотреть в иллюминатор на далёкую землю, маленькие дома, дороги, крошечные машинки…
Пока я предавалась мыслями о красоте во время полёта, у Максима Петровича зазвонил телефон.
– Алло. Да, цветочек?
Меня покоробило. Терпеть не могу, когда мужчина разговаривает со своей женой при посторонних и называет её «киса», «солнышко», «цветочек»… Так что авторитет Громова в тот момент в моих глазах сильно упал.
– Нет, я ещё не взлетел, если бы взлетел, ты бы не смогла до меня дозвониться, – странно, неужели его жена такая глупая… – А ты чего не спишь, цветочек? Давай, ложись, а то ведь тебе завтра в школу топать. Я позвоню, когда прилечу в Болонью.
Оп-па! Я поторопилась. Кажется, это его дочка.
– Извините, – Громов улыбнулся и убрал телефон, выключив его перед этим. – Моя младшая звонила…
– Как зовут ваших дочек? – с интересом спросила я.
– Старшую Анжеликой, – вздохнул Максим Петрович. Я удивлённо на него посмотрела. – Да, я знаю, имя то ещё… Но жена настояла, ей оно почему-то нравится. А младшую дочь зовут Алисой. У нас странно получилось – старшая дочка больше похоже на жену, и внешне, и по характеру. А вот младшая – просто вылитый я. Она от меня не отлипает, когда я дома, – Громов так нежно улыбнулся, что мои губы тоже начали растягиваться в улыбке. – Так и ходит хвостиком. Книжки любит – жуть! Как и я, собственно… Вот, смотрите.
Максим Петрович достал из сумки бумажник и вынул из него фотографию. На снимке девочка лет семи сидела на кровати, заваленной книгами, и с увлечением читала одну из них.
– Это седьмой день рождения Алисы, – с ласковой улыбкой Громов протянул мне фотографию. – Я тогда ей двадцать пять книг подарил…
– Ух! – только и могла сказать я, рассматривая фотографию. Девочка на ней действительно была похожа на моего начальника как две капли воды. Думаю, с возрастом это сходство будет только увеличиваться.
– Да, она была очень рада. Лика, моя старшая дочь, не любит читать, как и жена. Алису же от книг за уши не оттащишь. Я тоже был таким в её возрасте, радовался только, когда мне книжки дарили.
Я отдала фотографию Громову и, улыбнувшись, сказала, посмотрев ему в глаза:
– У вас прекрасная семья, Максим Петрович. Я вам даже немного завидую.
– Завидуете? – он удивился. – Чему же?
– Это замечательно, когда есть дети. И заботливые родители… – добавила я еле слышно.
Несколько секунд Громов молчал, разглядывая меня. А затем спросил:
– Наташа, вы на самом деле не жалеете, что отказались от должности?
– Нет, Максим Петрович, – я покачала головой. – И, в конце концов, это не должность красит человека, а человек – должность.
– Хорошо сказано…
– А то. Так говорил мой отец.
Громов, кажется, хотел что-то спросить, но мы начали взлетать. И меня, и его припечатало к креслу. Гудел двигатель, мы набирали скорость, уши закладывало… И наконец я заметила, что земля отдаляется от нас. Всё мельче и мельче становились деревья, дороги, дома…
– Сколько нам лететь? – спросила я.
– Чуть больше трёх часов.
– Тогда я немного посплю, если вы не возражаете.
– Нет, конечно, – улыбнулся мне Громов. Я опустила своё кресло и, откинув голову, закрыла глаза.
Сон не шёл. Пришла лишь полудрёма – странное состояние, когда ты и не спишь, и не бодрствуешь… В таком состоянии я всегда вижу много картин – то из недавно просмотренных фильмов или прочитанных книг, то из прошлого…
В этот раз меня посетило моё далёкое прошлое. Я увидела свою маму и себя.
Мы сидим на одуванчиковой поляне, залитой солнцем. Мама плетёт мне венок и, одев его мне на голову, смеётся.
Мою маму звали Лизой. И чем старше я становлюсь, тем больше делаюсь похожей на неё. Особенно с тех пор, как похудела… Я стараюсь меньше смотреться в зеркало, чтобы не видеть там своё отражение с её лицом. Те же кудрявые тёмные волосы до середины спины, те же пухлые губы, тонкий нос, большие голубые глаза… Только мои – печальные, а у мамы они были весёлыми.
Её серебристый смех, не утихая, звучит у меня в ушах. Я почувствовала, как сжалось сердце. Мама, милая моя, как же я по тебе соскучилась…
Следующая картина. Я, заплаканная, сижу у неё на коленях. Мне пять лет, пару недель назад я начала ходить в детский сад. Мама берёт моё лицо в ладони и, смотря в глаза, спрашивает:
– Что случилось, цветочек?
И я, с разрывающимся от обиды сердцем, рассказываю, как меня обижают в детском саду. Как мальчики называют толстой коровой и дёргают за косички, а я плачу и прячусь от них в туалете…
Все эти детские проблемы некоторым взрослым кажутся нелепыми и смешными. Мои проблемы никогда не казались ерундой моей маме. И она права – может быть, они и маленькие, если взглянуть на них с высоты взрослого человека, но любому ребёнку эти проблемы причиняют невыносимую боль. Они разрывают душу на части.
– Цветочек, – говорит мама, смотря мне в глаза, – почему ты не ответишь своим обидчикам тем же? Если я, скажи, толстая, то ты – очкарик, рыжий или глупый…
– Я не могу, – я мотаю головой, – им же будет больно!
Я даже тогда наглядно следовала заповеди и подставляла вторую щёку. Мысль о том, что я могу кого-то обидеть, причиняла мне не меньшую боль, чем насмешки сверстников.
– Тогда послушай, – мама очень серьёзна, – они обижают тебя, потому что ждут твоей реакции – твоей обиды и слёз. Если ты будешь показывать им, что тебе безразличны их слова, они отстанут. Просто улыбайся, Наташа. И никогда, никогда не плачь при чужих людях! Твои слёзы могут видеть родные, но чужие – никогда. Запомни это, держи голову прямо и улыбайся. Помни, у некоторых людей оружие – это колкие слова, а у тебя этим оружием будет улыбка.
Я слушаю и запоминаю. И с тех пор всегда следую совету мамы…
Постепенно меня перестали дразнить в детском саду, а затем и в школе. Я научилась улыбаться и держать голову прямо, даже когда в груди бушует пламя обиды, а в глазах закипают слёзы.
– Эти слова отскакивают от тебя и ударяют в твоих обидчиков, доченька. Они не приносят вреда тебе, но ложатся камнем на души тех, кто пытается тебя обидеть. Помни об этом и пожалей их – они не ведают, что творят.
Только благодаря маме я поняла всю глубину бескорыстной жертвенности – когда я, улыбаясь, не отвечала на злые слова, мне казалось, что на мою душу в этот момент проливается чудодейственный бальзам. И когда позже я не отказывала в помощи своим обидчикам, то понимала, что поступаю правильно, и чувствовала себя… чистой.
Но всё это было сложно. Сложно в пять лет научиться прятать слёзы и улыбаться, когда тебе хочется убежать и забиться в угол.
– Ты должна быть сильной, девочка моя, – твердит мне мама, прижимая к себе. Я повторяла это позже миллионы раз, как заповедь…
Быть сильной, быть сильной… Что мне ещё оставалось?
Теперь я вижу себя в шестнадцать лет. Я, в шикарном синем платье, которое мама сшила сама, получаю школьный аттестат. И среди моря лиц я различаю только два – лица моих родителей. Их широкие, радостные улыбки, полные гордости глаза…
Получив аттестат, я бросаюсь к ним и, подбежав, обнимаю обоих широким жестом. От мамы пахнет персиками, её кудрявые волосы щекочут мне нос, а отец, как всегда, надушился своим любимым одеколоном, который я так ненавидела тогда и по которому так скучала теперь.
– Мы так гордимся тобой, дочка, – слышу я его голос у меня над ухом. Радость искрится во мне, как хорошее шампанское. Подобных чувств я не испытывала очень давно…
Мне двадцать, мы с родителями отдыхаем на море. Отец быстро-быстро плывёт вперёд, к буйкам, а мы с мамой, раскинув руки, качаемся на волнах… Ласковое солнышко греет моё лицо и плечи, и кажется, что этот покой никогда не кончится.
Если бы я знала тогда, что спустя несколько месяцев у меня не будет больше родителей…
– Наташа, – услышала я тихий голос Громова, – что с вами?
Открыв глаза, я осознала, что одновременно улыбаюсь и плачу. Маленькая слезинка прочертила влажную линию на моей щеке и, спустившись к шее, затерялась в кудрявых волосах.
– Ничего, – я улыбнулась и смахнула остатки влаги с ресниц, – дурной сон.
Максим Петрович обеспокоенно смотрел на меня. Но, к моему удивлению, он не стал расспрашивать.
– К нам приближаются стюардессы с тележками. Вы будете что-нибудь пить?
– Да, – я откинула столик, – и есть тоже.
Кормили в этом самолёте вполне сносно. А уж по сравнению с моим обычным завтраком всё было вообще почти как в ресторане.
– Может, вина? – предложил Громов.
– Нет, спасибо. Иначе я усну и не смогу выйти из самолёта в Болонье. Кстати, вы мне так и не рассказали, с кем мы будем встречаться на выставке. Должна же я подготовиться!
– А-а-а, – махнул рукой Максим Петрович, – на месте расскажу, не хочу сейчас забивать голову себе и вам. Всё равно от этого ничего не изменится. Вы, кстати, взяли с собой мазь от синяков?
– Ой… – я хлопнула ладонью по лбу. Н-да, это называется: а слона-то я и не приметил! Как можно было забыть такую важную вещь…
– Не волнуйтесь, – Громов ухмыльнулся. – Я взял на всякий случай. Подумал – вдруг вы забудете…
От удивления я раскрыла рот. Вот теперь я позавидовала его жене и дочкам…
– Максим Петрович, спасибо огромное. Я ваша должница.
– Посмотрим после выставки, кто чей должник, – пробормотал Громов. Что-то в тоне его голоса мне совсем не понравилось…
Ещё через полтора часа мы наконец приземлились. Включив телефон, я обнаружила на нём 10 пропущенных вызовов от Антона. Да-а-а… И как мне ему перезванивать? Так все деньги улетят к чертям… Разговор вряд ли будет коротким.
– Максим Петрович, а в гостинице есть бесплатный вай-фай?
Я ничуть не удивилась, когда Громов кивнул – всё-таки пять звёзд, не сарай какой-нибудь.
– Может, они ещё и компьютеры напрокат дают… – размечталась я.
– Зачем? – с удивлением в голосе спросил мой начальник.
– Мне позвонить нужно… С телефона дорого, я хотела через скайп.
– Приедем в гостиницу, возьмёте мой планшет.
Нет, мне положительно нравилось «путешествовать» с Громовым. Какой предусмотрительный мужчина! И мазь от синяков, и планшет…
– Максим Петрович… А у вас, случайно, нет с собой зелёнки? – я решила проверить Громова на степень предусмотрительности.
– Есть, конечно.
Всё. Я покорена!
Наша гостиница располагалась в самом центре Болоньи, около вокзала. Она была поистине шикарной. Светлый холл, лаконичный дизайн, бесплатный бассейн, платный бильярд и боулинг, ресторан и пиццерия… А уж когда я увидела номер!
Светлый ковёр с мягким ворсом на полу, лампы в стиле Тиффани, огромная кровать, большой гардероб, картины на стенах, зеркало в полстены, душ и ванная с джакузи!
Я хочу здесь жить.
Только я начала распаковывать свои вещи, как в дверь постучали. Это оказался Громов.
– Держите мой планшет. А это пароль от бесплатного вай-фая, – он протянул мне планшет и бумажку с каракулями. – Если вдруг не разберётесь с настройками, приходите, я покажу. Только через полчасика, сейчас я в душ.
Я кивнула, поблагодарила Максима Петровича, закрыла за ним дверь и, сев с ногами на кровать, включила планшет. Пару минут – и я вошла в свой скайп. Слава небесам, мой любимый блондинистый охламон был в сети. И тут же стал мне названивать.
На экране планшета появилось его усталое лицо с синяками под глазами, как будто он не спал уже несколько дней.
– Антош, – я вздрогнула, увидев его, – ты… почему ты такой помятый?
Несколько секунд он молчал, разглядывая меня. Потом усмехнулся:
– Пил.
– Сильно? – я нахмурилась.
– Достаточно.
Я вздохнула.
– Ты сердишься?
– Нет, пчёлка, – тихо ответил Антон. Его «пчёлка» порадовала меня – значит, не всё ещё потеряно.
– Обижаешься?
– На правду не обижаются.
– Антош… – как жаль, что я не могу сейчас его обнять… – прости меня. Давай забудем всё это, а? Ты же знаешь, что я тебя очень люблю, со всеми твоими недостатками. Ты не был бы собой без них…
– Я всё понимаю, пчёлка. Тебе не нужно извиняться. Ты права во всём. Да, я эгоист, я потребитель, я ни разу в жизни не совершал бескорыстных поступков. И… прости, что я в этот раз так бессовестно тебя домогался. Признаю, я действительно просто надеялся, что ты отдашься мне по причине своей доброты и безотказности… Ну и, само собой, я всегда считал себя неотразимым, – друг усмехнулся.
– Ты такой и есть, Антош.
– Для всех, кроме тебя. Ты всегда – была и будешь – исключением. Ты не такая, как остальные, Наташ. И я, наверное, никогда не смогу постичь всей глубины твоей души.
– Послушай, – я вздохнула, – перестань. Ты так говоришь, будто произошла какая-то трагедия, и я спасла чью-то жизнь. Пойми же – у всех есть недостатки, и их наличие совершенно не значит, что ты не заслуживаешь любви и уважения. Я люблю тебя, ты мой лучший друг, я всегда радуюсь, когда ты приезжаешь – разве этого мало?
Антон смотрел на меня с какой-то непонятной горечью. Я никогда не видела такого выражения в его глазах.
– Это очень много, пчёлка. Но я хочу большего.
– Не поняла? – я нахмурилась.
– Я объясню. За прошедшие годы, Наташ, я начал считать тебя своей. Ты права, я эгоист и собственник, я всегда только беру… а ты отдаёшь. Ты для меня – неиссякаемый источник сил. И в этот раз я… переступил некую черту. Я вдруг увидел тебя в другом свете. Увидел силу твоей души и твоих убеждений, понял, что ты не хочешь меня. А я ведь считал, что это невозможно, Наташ. Я заранее называл тебя своей – во всех отношениях, для меня это был просто вопрос времени… И вдруг – ты отказываешь. А потом этот твой Громов… подожди, не перебивай меня. Я знаю, что у вас ничего нет, ты для этого слишком… порядочная. Но я заревновал! Ты говорила о нём с таким уважением и восхищением… Пчёлка, у меня от ревности даже в глазах помутилось.
Я засмеялась.
– Не смейся, Наташ, это плохо. И после того, как ты на меня накричала, я понял… Я отношусь к тебе, как к своей собственности, к своей вещи. И это неправильно, так не должно быть… Ты… не презираешь меня после всего сказанного?
– Нет, – я покачала головой и улыбнулась. – Я люблю тебя, в который раз повторяю.
К моему удивлению, Антон закрыл лицо ладонями и застонал.
– Пчёлка, ты невозможна… Любая другая женщина оскорбилась бы после всего этого, а ты… говоришь, что любишь!
– Почему я должна оскорбляться, Антош? «Каждый ошибается в меру своих способностей», как говорила моя мама. Ты считаешь меня своей собственностью – ничего, это со временем пройдёт. Кстати, в каком-то смысле я действительно твоя. Люди ведь принадлежат друг другу, особенно близкие люди.
Улыбаясь, я смотрела, как Антон поднял глаза. Он изучал моё лицо и улыбку несколько секунд, а затем выдохнул:
– Как же я соскучился.
– Я тоже соскучилась. Слушай, прекращай пить и заниматься самобичеванием, хорошо? Ничего страшного не случилось, я по-прежнему жду тебя в гости любой день в году.
Антон вздохнул. Кажется, ему стало легче.
– Ты уже в Италии?
– Да, в гостинице. Хочешь, я буду тебе каждый день писать, как у меня здесь дела?
– Конечно, хочу.
Мы распрощались. Антон пообещал, что прекратит свой запой и будет больше спать. Я же, выключив скайп, вздохнула с облегчением. Этот разговор был трудным… Я всегда чувствую состояние близких людей, особенно их боль, и в этот раз боль Антона чуть было не выбила меня из колеи…
Он хочет большего… Может быть, стоило объяснить, что я бы дала ему больше, если бы у меня было, что дать?
Ведь когда ничего нет – нечего и давать…
Приняв душ и разобрав вещи, я постучалась в номер к Громову. Он открыл мне, одетый в белый гостиничный халат. Я смутилась.
– Извините, Максим Петрович, я просто хотела отдать планшет…
– А-а, вы уже поговорили? Я тогда тоже сейчас своим позвоню… – сказал он, забирая планшет.
– Максим Петрович, а вы не хотите пообедать и погулять по городу? Я немного проголодалась, да и Болонью хотела бы посмотреть…
– Конечно, – Громов кивнул. – Я буду готов через пятнадцать минут. Одну я вас не отпущу, мало ли что.
– Здесь вроде нет агентов Марины Ивановны, – я рассмеялась.
– Ну, придурков везде хватает. Идите пока к себе, я зайду за вами, хорошо?
Я согласно кивнула и вернулась в свой номер.
Ровно через пятнадцать минут мы с Максимом Петровичем выходили из гостиницы, вооружённые картой города и достаточным чувством голода.
– Куда пойдём? – спросила я, рассматривая карту.
– Я бы сначала поел. На той стороне улицы я вижу симпатичный ресторан… или можем вернуться в гостиницу, там тоже можно покушать.
Мы решили, что в гостинице поесть всегда успеем, перешли дорогу и зашли в ресторан. Цены там были не маленькие, но чувство голода пересилило желание сэкономить. Тем более, что весь этот банкет всё равно оплачивает издательство.
Громов настоял на бутылке красного итальянского вина и сырной тарелке. Мы оба заказали лазанью, а на десерт я соблазнила Максима Петровича своим любимым тирамису.
– Сравню его с московским, – улыбнулась я, отдавая меню официанту.
Откинувшись в кресле, я осознала, как устала. Дорога не была длинной, но почему-то очень утомила меня. Да и эта ссора с Антоном… такие вещи всегда выбивали меня из колеи.
– Наташа… могу я спросить?.. – услышала я тихий голос Громова.
– Да, Максим Петрович, конечно. Вы так говорите, как будто собираетесь вызнать у меня страшный секрет.
Он рассмеялся.
– Нет, просто… Это касается последних событий. Я всё забываю спросить… Когда вы набрали мой номер из кабинета начальника АХО… Почему именно мой? Почему вы не позвонили на охрану? Они же на два этажа ближе сидят.
Ого! Да, действительно…
– Максим Петрович, – я посмотрела Громову в глаза, – я понимаю, это было бы логичнее, но… в такой ситуации сложно рассуждать здраво. Я набрала ваш номер, потому что он первым всплыл в моей голове. Ну и… я доверяю вам. И я искренне сомневаюсь, что наши охранники примчались бы быстрее вас. Вы были на месте через полторы минуты, они бы пришли минут через десять, он бы успел меня раза два изнасиловать.
