Текст книги "Перформанс"
Автор книги: Ника Ноябрёва
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Ромка следует за ними и проваливается в тень.
Моя очередь.
Меня немного потряхивает, я чувствую только собственные ноги, и они завершают шаг.
Autosave: Темнота, с которой всё началось
The game crashed. The crash report folder named «2019-10-18_190058» next to game executable.
Кажется, я словила критический баг.
Уже целую вечность стою перед витриной и смотрю на мясные изделия. Это магазин старого типа, так что по обыкновению длинная вечерняя очередь огибает моё тело. Я слышу интонации возмущения, но слов разобрать не могу.
Почему меня так заклинило?
Запуск приложения
Новая игра
Загрузить игру
Показать все сохранения
Save#3
Autosave-2019-10-18-161921
Save#2
Save#1
Save#3
Загрузить эту игру?
Отмена ОК
The game crashed. The crash report folder named «2019-10-18_190112» next to game executable.
Хорошо, я поняла. Тогда как насчёт…
Autosave-2019-10-18-161921
Загрузить эту игру?
Отмена ОК
Нет, не сейчас и не здесь.
Я выхожу из магазина с пустыми руками. Скажу тёте, что не видела сообщение. Она, конечно, расстроится, потому что на улице ливень, и ей придётся мокнуть, а я-то и так уже мокрая…
Видок у меня кошмарный. Думаю, толстовку я выброшу, как и куртку, если не отстираются. Реально жаль, что ни отстирать, ни выбросить мозги скорее всего не получится. Но я не теряю надежды и шагаю без капюшона, чтобы вода стекала по горячей голове. Заболеть не боюсь, потому что уже не в порядке. Определённо нет.
Я как раз иду мимо полузакрытой аптеки. Женщина в пальто справляется профессионально: свет – off, сигналка – on, табличка на двери и дверь – closed. Подпрыгивает, чтобы ухватить рольставни, и тянет их вниз. Щелкает ещё один замок. Разве аптеки не должны работать круглосуточно или по меньшей мере допоздна? А если бы я всё-таки хотела заскочить?
Ну всё, хватит. Скипнем кат-сцену возвращения, потому что все её уже видели. Нажимаю пробел и оказываюсь в кровати с чашкой зелёного чая, бездумно листаю ленту новостей. Вот так просто.
Я, конечно, шучу так, заигрываю. Мне просто нравится думать подобным образом, это меня успокаивает.
Тётя сразу замечает, что я какая-то странная. Через раз отвечаю на её вопросы – просто не слышу их, честно. Обкусала все губы и уже добралась до ногтей. Разложила контрольные точки уходящего дня и перебираю их, пересматриваю.
В конце концов Тая понимает, что больная впала в кататонический ступор, и машет рукой:
– Что с вас взять, с творческих.
Когда остаюсь одна, я ложусь поудобнее и закрываю глаза, и это точь-в-точь темнота, с которой всё началось.
Не то чтобы я пугаюсь и вообще хоть немного против, но всё же спешу отстраниться, когда попадаюсь кому-то в темноте. Движение выходит само, рефлекторно.
В ответ невидимка обхватывает мои плечи – сказать по правде, это даже приятно, во всяком случае интересно – и легко уводит от остальных. Странно, но в кромешной тьме он передвигается удивительно быстро, заставляя спотыкаться на каждом шагу, и не сбавляет темп, пока не заключает меня в тесное пространство.
Откуда-то сверху звучит искажённый динамиком и потому ещё более потусторонний голос:
– Четверо юных, смелых друзей чувствуют себя в безопасности, когда находят этот охотничий дом. Им кажется забавной идея забраться в него и порыться в чужих вещах. Они не подозревают, что внутри кто-то есть, и этот кто-то обожает гостей. Вот только гостям его радушие почему-то не нравится. Бедняжки уже готовы сбежать, когда вдруг замечают, что их девчонка исчезла. А скоро он… доберётся до остальных.
Играет музыка, которую мои уши привычно раскладывают на части: едва различимый dark ambient, атональные аккорды, редкое скрипичное тремоло. Готова спорить, есть низкие частоты, чтобы усилить беспокойство. И писк записанной мышки. Со звукарской точки зрения это просто прелесть.
Потом включается свет, и я вижу, что нахожусь в клетке внутри помещения с бетонными стенами. На всякий случай берусь за прутья и пробую подёргать дверь, но та не очень-то поддаётся: в получившуюся щель можно просунуть разве что палец – предел того, что позволяет висячий замок.
Под ногами болтается жестяная миска с водой – всё как для настоящей узницы, – а в полу рядом с ней чернеет жуткого вида сливное отверстие. Я сажусь на корточки и всматриваюсь в эту дыру. Внутри мерцают неяркие отблески, и на брелке болтается ключ!
Я почти решаюсь сунуть туда руку, когда на глаза опять попадается миска. Выливаю её содержимое в “засорившийся сток” и думаю: окей, это было совсем не сложно. Остаётся только забрать ключ, приподнявшийся вместе с уровнем воды.
Для этого приходится почти лечь на грязный пол клетки, да и само действие не слишком приятное. Я закатываю рукав и аккуратно опускаю кисть в дыру. Следом вниз уходят предплечье, плечо… Тянусь, как могу – но не достаю!
Как же так? Я кошусь на миску. Неужели расплескала часть воды и теперь не справлюсь с заданием?
Когда плечо уже ломит от усилий, я сдаюсь и поднимаюсь на ноги. И вижу ответ на свой вопрос. У стены комнаты, среди прочего хлама, стоит ведро. Уверена, что не пустое. По-видимому, кто-то из ребят должен прийти мне на помощь и лить воду в миску, пока труба не заполнится, а поплавок не вытолкнет ключ на поверхность.
Интересно, долго ждать?
Я вслушиваюсь, пытаясь различить голоса друзей, но музыка мешает. Зову их сама.
Не знаю, сколько времени я уже потратила в клетке за своими бесплодными попытками, и сколько всего осталось. Оно здесь вообще не чувствуется. Вздыхаю: будет грустно провести пол-игры взаперти. Будет особенно грустно, если обо мне забыли и не придут вовсе.
Прикидываю расстояние до ведра – рукой точно не достану, раз уж с ключом не вышло. Ногой, может быть? Если изловчиться и зацепить кроссовкой ручку, можно подтащить ведро поближе. Новая череда мучений. У меня даже почти получается: нога нормально проходит между прутьев, и бедро не застревает, но не хватает считанных сантиметров. Следовало вырасти повыше.
Неожиданно свет гаснет. Во вспышке стробоскопа на пороге комнаты появляется существо – какая-то сумасшедшая смесь лохмотьев, кожи и ремней. Прежде чем снова пропасть в темноте, оно смотрит в мою сторону сквозь прорези в мешке, а в следующее светлое мгновение оказывается ближе. Но даже когда существа не видно, я слышу его неровное, сиплое дыхание.
Я медленно подтягиваю ногу к себе и делаю шаг назад. Раздаётся жалобный лязг, а существо оказывается у решетки, что-то мыча и поднося к ней то самое ведро.
Помогает?
Стряхнув оцепенение, я решаюсь подставить миску и смотрю, как дрожат мои руки, пока тёмная жидкость из ведра наполняет её. Затем аккуратно, как драгоценность, несу посудину к отверстию. Мы с существом повторяем это дважды. Оно хрипит и всё ещё держит ведро, готовое к третьему кругу, но я в нетерпении припадаю к сливу. И достаю ключ.
Нежданный помощник бросает ведро, окатывая брызгами серые стены, затем пятится к выходу с жалобным мычанием. А я отпираю клетку и наконец оказываюсь на свободе.
Стены мне почему-то жалко. Только что они были сравнительно чистыми, а теперь похожи на ночной кошмар. Либо что-то пошло не по плану, либо планов здесь вообще не придерживаются, и любая игра может оставить такие следы.
Потом я опускаю взгляд и понимаю, что жертва была обоюдной. Мой правый рукав, который всё ещё задран, весь мокрый и красный вместе с самой рукой.
Несмотря на холод, я вся вспотела от напряжения. Иду на голоса – теперь-то я их слышу – по узкому извилистому коридору. Какого-то чёрта меня так и тянет обернуться и в самом конце коридора я всё-таки это делаю.
Он стоит практически там же, откуда я пришла. Человек в грязном фартуке и ветхом лабораторном халате. Из кармашков торчат скальпели и крючки, а на шее болтается маленький нож с рукоятью длиннее лезвия. Рука в перчатке держит нож побольше, чёрный и матовый. Мне совершенно не хочется рассматривать его лицо, но между нами устанавливается подобие зрительного контакта.
Маска на нём вроде респиратора, только разорванного и перехваченного кое-как толстой хозяйственной нитью. Верхнюю часть лица съедает тень, и я подозреваю, что оно измазано чем-то тёмным.
Я жду, когда он приступит. Я выбрала хард, но сейчас не хочу, чтобы расстояние между нами хоть сколько-нибудь сокращалось. “Контакт очень тесный”. Интересно, что это значит?.. Переступаю с ноги на ногу.
Но он отворачивается и уходит.
Наверное, я здесь не вовремя. Наверное, ему понадобилось пройти этим путём, и моё появление застало его врасплох. Я это так пытаюсь себе объяснить. А как ещё можно?
В полной растерянности я всё-таки продолжаю идти и оказываюсь в комнате побольше.
Похоже на подпольную мастерскую. На старой, большей частью поломанной мебели расставлены чучела. Необработанные стены оклеены рисунками животных и анатомическими гравюрами. Я прохожу мимо полки с коллекцией стеклянных глаз, мимо выставки черепов. На комоде с болтающейся дверцей вьются в позеленевших колбах заспиртованные змеи, а в витрине танцуют на проволоках два недоделанных ворона. От вида их неестественно тонких “ножек” меня передёргивает.
Внезапно кто-то щёлкает меня по затылку. Я вздрагиваю и тут же догадываюсь, что это может быть только Ромка.
– Двести очков за воссоединение, – шутит он, как будто мы играем в Ди-би-Ди.
Я приветливо машу своей “окровавленной” рукой и с удовольствием отмечаю, как меняется Ромкино лицо.
– Фу, Вета! Кого ты убила? Потом расскажешь. Остальные ждут.
Артём и Руслана быстро и почти непереводимо переговариваются: пытаются найти способ открыть дверь и пройти дальше. Похоже, они втроём попали сюда из ещё одного помещения, плюс моя комнатушка – и всё, на этом освоенная нами территория подходит к концу.
Хочу спросить, почему никто меня не нашёл – я ведь была так близко!.. – но забиваю. Ещё будет время.
Ромка делится впечатлениями:
– Ты ещё нашу стартовую локу не видела. Антураж десять из десяти! Мы, кстати, предысторию собрали по кусочкам. Почитай, я на стол положил. Там по порядку.
Я беру листы с завешенного грубой тканью стола – на каждом фрагмент небольшого текста:
“Он был единственным сыном охотника. И главным его разочарованием. Он был рассеянным, молчаливым, охоту не любил и стрелять отказывался даже по мишени. Во время долгих вылазок в леса он развлекал себя сбором коры и древесины, а потом мастерил безделушки, пока охотник разделывал дичь и готовил еду. Он совсем не помогал отцу. Даже вредил…”
“Однажды охотник не досчитался свежей шкурки, а позже застукал сына за новым занятием. Тот натягивал шкурку на склеенную из коры заготовку. Лисица вышла красивая, но быстро сгнила, и он очень расстроился. Зато охотник смекнул, какой выйдет толк.”
“Теперь половину добычи охотник давал сыну, а затем возил чучела на продажу. Но тот всё равно упрямился и жаловался, что отец стал убивать даже больше. Он говорил, что не может их всех оживлять.”
“Работай, червяк! Да я из тебя самого, паразита, рагу сделаю!
Охотник нередко использовал силу. В тот день всё зашло далеко – останутся шрамы. И ночью, когда отец спал, он взял нож и вышел на ту единственную охоту, которая была ему по душе. Охоту на человека.”
– Интересно, – говорю, когда история подходит к концу. – А вы его уже видели?
– Нет, но слышали. Он, типа, в дверь ломился, когда мы начали.
Свет снова гаснет.
– Вы что-то сделали? – спрашивает Ромка у Артёма и сестры.
– Нет. И точно не сделаем теперь, ничего же не видно.
Когда начинаются вспышки, я уже готова к появлению существа. Но остальные явно видят его впервые.
– Это ман?
– Нет, это, как бы сказать… Положительный персонаж.
Ромка сомневается:
– А по виду не скажешь.
Существо принимается хрипеть, указывая ободранной рукой на покрытый стол, а тревожная музыка, к которой я уже привыкла, сменяется прямо-таки инфернальной. Что-то жуткое вот-вот должно произойти.
– Бежим отсюда, – цедит Артём.
– Нет, прячемся, – возражаю. – Оно помогает. Быстрее.
Всё-таки остальные слушаются, и мы вчетвером влезаем под стол. Не ожидала.
Я оказываюсь зажата в самом углу, и за телами ребят не вижу, что они разглядывают под приподнятым краем скатерти. Но существо снаружи одёргивает ткань, снова мычит. Я слышу шаги.
– А ну-ка где моё Чучело? – ласково спрашивает кто-то. И тут же зло, не голосом, а рыком: – Что ты там делаешь, урод?
В ответ – трусливый сип, почти поскуливание. А Ромка толкает меня локтем:
– Два актёра, офигеть просто.
– Ты их прячешь.
Убийца, видимо, толкает существо, потому что слышится грохот падения. Скатерть задирается. Руслана дёргается, и Артём прижимает её к себе.
Мы ожидаем любых проявлений агрессии, но вместо нас Таксидермист берётся за Чучело. Мне плохо видно, но слышно прекрасно. Сначала – и достаточно долго – доносятся звуки ударов, а существо издает нечеловеческие вопли, затем следует хлюпанье разрезаемой плоти. Ему вторят жалобные стоны. Закончив наказание, убийца нарочито медленно тащит Чучело прочь, считая телом несчастного все встречные углы.
– Жесть, – потрясённо шепчет Ромка. – Повезло Ветке, она не видела.
Ромка не знает, чем достигнут эффект. Нет смысла отворачиваться или закрывать глаза на каком-либо страшном моменте, гораздо надёжнее просто зажать уши – звук делает большую часть работы. Даже самая жуткая сцена не произведёт впечатление, если фоном поставить весёлую песню. И самый добрый мультик с озвучкой от ужастика покажется весьма зловещим.
– Нужно отсюда выбираться, – говорит Артём. – Нас всё равно уже спалили.
Все вылезают, и я тоже. Ребята возвращаются к нерешённой загадке. Это дверь с кодовым замком, на ней кровью нарисовано что-то вроде старого мобильного телефона и звериного черепа. Кровавые капли стекают вниз и расходятся по полу в четырёх направлениях. Артём рассуждает о значении рисунков, хотя по-моему всё буквальней некуда.
Четыре кровавые дорожки – четыре источника чисел кода. Там, где они оканчиваются лужами, ничего нет, значит, это просто точки. В этих точках что-то откроется при соблюдении условия. Условие зашифровано в виде устройства и черепа.
Без толку торчать у двери, поскольку ни устройства, ни черепа здесь нет.
В голове почему-то крутится: “…совершать полезные действия, жить долго, быть альтруистом, а ещё хорошо прятаться и уходить от преследования”. Нас пока никто не преследует, мы плохо прячемся, а время здесь работает не на нас, а против. Но вот альтруизм…
Должна ли я попытаться помочь существу, раз оно помогло мне? Такое способствует прогрессу прохождения?
Пока все заняты, я иду в ту сторону, в которую, как мне кажется, Таксидермист уволок своего питомца. Заглядываю в комнату с клеткой, но она пуста. Уговариваю себя пройти дальше, туда, где стоял убийца, и оказываюсь перед проёмом, в котором тот исчез…
Ну и дура же я! Это ведь было приглашение.
Я замираю на пороге комнаты с костями.
– Боже! – кричит Руслана в мастерской.
Обыск подождёт. Я бросаюсь обратно, в сгустившийся сумрак чучельной выставки. Влетаю в неё, когда Таксидермист, угрожая ножём, загоняет Ромку в угол. Сладкая парочка мнётся за спиной убийцы.
– Такие, как ты, всегда умирают первыми.
Ромка вертится, ему не нравится быть припёртым к стенке. Нож скользит по его шее, пока свободная рука маньяка сжимает в пальцах волосы и заставляет Русланиного брата сильно запрокидывать голову.
– Ты похож на крысу, парень, – усмехается Таксидермист. – Но всё-таки хищник. Хорёк. Прежде я не раз свежевал хорьков. Я сниму с тебя шкуру, засолю её и сделаю хорошее чучело. Будешь симпатичней, чем сейчас.
Он смеется и бросает Ромку, поворачиваясь к остальным. Его взгляд находит Руслану:
– Вы с ним похожи, Белочка. Симпатичнее, конечно, не будешь. Белки у меня не очень получаются. Извини, если выйдешь кривая.
Он шагает к ней, но путь преграждает Артём. Убийца глухо хохочет, а Руслана отбегает подальше. Мы с ней обе не знаем, что должны предпринять, и должны ли. Артём теперь в его власти.
Глядя на них, я не уверена, что происходящее не причиняет боли. Артём пытается вырваться, но актёр – я напоминаю себе об этом – выкручивает ему руку.
– Отпусти.
– Чтобы ты ускакал? Ты быстро бегаешь, я знаю. Прямо как Заяц. И такой же травоядный. Милый пушистик, я приделаю тебе хвост от твоей Белочки.
Всё, с Артёма хватит.
Я покорно жду своей очереди. Кто я?
Я крупная или мелкая? Я не крупная. Я хищница или нет? Не знаю. Я тихая. Может, я мышь?
С ребятами он здорово угадал. Они действительно похожи на своих животных, легко могу провести параллели. Своё прозвище я хочу получить, мне действительно интересно.
Но свет гаснет. А когда загорается вновь, убийцы с нами нет.
Он ко мне вообще не притрагивается, не адресует мне ни слова. Он как будто меня избегает, и это даже… обидно.
Руслана не двигается, уставившись в пустоту широко распахнутыми глазами. Артём потирает руку, а Ромка сидит, прислонившись к стене, и пытается отдышаться. Они странно на меня посматривают. Наконец я понимаю, в чём дело, потому что Ромка говорит:
– Перебор. Надо было как ты лайт брать. – Это он ко мне обращается. – Русенька, совсем тебя довели? Хочешь, остановим?
Руслана качает головой, не хочет.
– Я хард отметила… – бормочу я, оправдываясь.
– Может, они вас перепутали? – приходит на помощь Артём. – Две женские заявки. Как бы они поняли, кто из вас Вета, а кто Руслана?
Я вздыхаю:
– Вы меня окликнули по имени… Там, у камер хранения.
– Ну, они могли и не запомнить, – Ромка пожимает плечами. – Тогда надо им сказать.
– Пойду скажу, – соглашаюсь я.
– Ты серьёзно? – уточняет Артём. – Выйдешь из игровой зоны?
Выходить я не собираюсь. Я донесу эту инфу напрямую, до актёра. Но говорить об этом не хочу:
– Всё нормально, разбирайтесь с дверью.
Они недоумевают, но отпускают меня легко. Тимплей на нуле, в этой партии я одиночка.
Его нигде нет. Я возвращаюсь в комнату с расставленными, разложенными, подвешенными костями и принимаюсь осматривать местечки, которые мне кажутся укромными. За одним из крупных рогатых черепов я быстро нахожу устройство с приклеенной инструкцией. Оно называется “Прибор для кражи паролей”. Я кладу его в карман-кенгуру.
До того, как мы откроем эту дверь, я должна разрулить непонятки с режимом. Время на это есть, потому что по сценарию меня тоже должны были успеть помучить, а вместо этого отпустили с миром.
Предполагаю, технический ход должен быть где-то неподалёку. Мне немного непривычно говорить громко:
– Эй, чел с ножом! Я здесь. Одна. Самое время прийти и напугать меня.
Никого.
– Что же ты мне имя не придумал? Я всё ещё Вета? Ты не сделаешь из меня никакое чучело?
Видимо, ответ – нет.
Я прибегаю к последнему аргументу:
– Ты же не хочешь, чтобы я оставила хреновый отзыв?
– Что за отзыв? – спрашивает он, появляясь из-за угла. – Ты, что, надеешься выйти отсюда? Думаешь, всё понарошку, и поэтому так осмелела?
Если он ошибся с именами, то виду не подаёт.
– А почему бы мне не осмелеть? Я, вроде как, неприкосновенна.
– Была. И молчала бы. На девчонок вроде тебя лучше не наседать. Повидал, как вы психуете. Зато поначалу такие смелые: “Подавайте нам хард!” Да получи ты хоть часть того, что пацанам досталось, давно бы крестанула и испортила день друзьям.
Это убогий, очень убогий предлог. Я чувствую, как напрягается всё моё тело, а таймер внутри отсчитывает три секунды.
На счёт раз я задираю второй рукав. На счёт два сгибаю руку в локте. На счёт три я показываю ему средний палец, и тут же отталкиваюсь ногами, чтобы дать дёру.
Я токсик, но ведь он меня вынудил, правда?
Коридор проносится мимо, и меня запоздало накрывает адреналином. По шуму сзади я понимаю, что он гонится следом. Ну-ну, это ведь не просто для такого нарядного парня.
Пробегая мимо ребят, я окликаю их и бросаю прибор. Кто-то ловит его, а кто – уже не важно.
– Пробуйте на лужах!
Мы с актёром несёмся дальше, туда, откуда стартовали остальные. Это замкнутое помещение, так что я, типа, сама себя загоняю. То есть это он так думает. На самом деле я прячусь за дверью, и, когда он врывается в комнату, напротив из неё вырываюсь. Захлопываю за ним дверь.
Я не дура, у него почти наверняка есть собственный выход. Так что я не спешу и прислушиваюсь, пытаясь понять, откуда ждать нападения. Но сердце стучит слишком громко. Оно говорит, что актёр близко-близко…
Меня пробуждает шорох, раздающийся за спиной. Я не глядя бросаюсь вперёд, но расстояние между нами совсем ничтожное. Он ловит меня за капюшон толстовки и притягивает к себе.
В этот момент я жалею, что не надела другую, с молнией.
Он набрасывает капюшон мне на голову, натягивает его до самого подбородка и прижимает рукой, заставляя задыхаться – через такую плотную ткань дышать невозможно. Потом он немного ослабляет хватку, но только на лице. Второй рукой сжимает моё плечо, локтем упираясь в живот. Мне несказанно повезло быть достаточно плоской для таких приёмов.
Я чувствую, что он торжествует. Мне не вырваться. Но я неплохо его погоняла – так тяжело дышит. Или… принюхивается?
А затем тихонько блеет прямо возле уха. И говорит:
– “Ягнёнок уже тем виноват, что волк голоден”. Зачем ты носишь эту серёжку? Ты в курсе, что так метят племенных овечек?
В завершение ритуала наречения я получаю клеймо – укус на загривке.
– Ты меня расстроила. Может, я хотел тебя отпустить. Забавная такая, глаза огромные… А ты всё испортила, теперь аппетит разыгрался. Ах да, смекаешь, чем овцы отличаются от русаков, хорьков и белок? Из них экспонатов не делают. Их просто едят.
