Текст книги "Во имя Истинно Великого (СИ)"

Автор книги: Ника Фрозен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Фрозен Ника
ВО ИМЯ ИСТИННО ВЕЛИКОГО

Запахи свежесорванной травы опьяняли.

Я сорвала длинный листок и легонько прикусила; во рту остался легкий привкус леса. Невдалеке жила обычной жизнью деревня, и Атера, наверное, уже в сотый раз звала меня домой, но сейчас это мало меня волновало.

Я ждала Ульриха.

Как всегда, он вынырнул из травы практически неслышно, но я уже перестала пугаться этой внезапности.

– Наконец-то, – приветствовал он меня, – а то я уж думал, ты не дождешься и уйдешь.

– Я знала, что ты придешь, – ответила я, невольно любуясь его подтянутой фигурой; что не говори, но физическая форма его была отличной. Конечно, сравнивать его с рыцарями монсеньера было нельзя, но для послушника монастыря Святого Харальда он выглядел более чем крепко. Среднего роста, с крепкими руками и лучистыми озорными глазами, сейчас, когда не было необходимости носить послушническую сутану, он выглядел на свои 13 лет.

– Что нового? – осведомился он, падая рядом со мной на траву.

– Да все как обычно. Что может произойти в нашей деревне? Разве что монсеньер привез нового священника взамен умершего отца Мартина.

– Я уже встречался с ним вчера, и хочу сказать тебе – если раньше ты была осторожна со своим даром, то теперь будь осторожна вдвойне, – незнакомые, холодные нотки в его голосе испугали меня.

Я привстала.

– О чем это ты?

– А вот о чем. Утром отец привез меня из монастыря, но не успело солнце коснуться верхушки старой сосны, как в наш дом пришел священник. Ты знаешь, Леара, что меня трудно напугать, но в тот момент, когда он взглянул на меня, мне стало страшно…

– Почему? Разве у него есть Сила?

– Есть. Только она иная, не такая, как твоя.

– Хватит меня пугать. Смотри! Рыцари монсеньера! – я показала ему на приближающихся всадников.

Их было пятеро, пятеро в одинаковых латах, и с одинаковым оружием, но я даже издалека выделила фигуру Ретрана. «Наверное, он так заносчиво держится не только с бедняками», – думалось мне.

– Что ты там разглядываешь? – Ульрих встал и теперь пытался отряхнуть свой незамысловатый костюм, состоящий из льняной рубахи и потертых кожаных штанов.

– Можно я поиграю? – я старалась как можно невиннее смотреть в его глаза, но что толку!

– Можно. Но аккуратно, прошу тебя.

Ульрих видел, как глаза девочки постепенно отрешались от мира, взгляд уходил вглубь. Она словно впала в какое-то оцепенение. Мальчик переместил взгляд на скачущую кавалькаду, не желая пропустить интересное зрелище: знаменитого, непобедимого Ретрана, одного из лучших рыцарей его высочества герцога, пыталась сбросить собственная лошадь. Не с того, не с сего жеребец встал на дыбы, и, похоже, поставил себе целью скинуть седока во что бы то ни стало. И вот Ретран, лучший наездник герцогства, под гогот своих пьяных товарищей лежит в пыли, а конь скачет на линию заката.

– Хватит, Леара, не стоит рисковать и далее, – приходя в себя, словно в какой-то дали слышала я голос Ульриха.

Я огляделась. Ретран, красный от стыда и бешенства, что-то говорил своим соратникам, но слов до меня не долетали. Довольный Ульрих пытался сдержать смех.

– Да… Теперь он долго будет оправдываться перед своими. А рыцари – народ болтливый, готов поспорить на что угодно, эти четверо расскажут всему замку, да еще и приукрасят с лихвой. Кстати, за что ты его так?

– Ты же знаешь, я не люблю высокомерных, – промолвила я, – не мы с тобой виноваты, что родились бедняками. Ну чем этот Ретран лучше нас? Только тем, что его родители – аристократы?

– Подожди немного, моя маленькая Леара, и у нас будет все… Нам откроются любые двери, какие только пожелаешь, – Ульрих мечтательно растягивал слова.

Я посмотрела на практически севшее солнце.

– Мне пора, – сказала я, – до завтра?

– До завтра!

Уходя, я спиной чувствовала его взгляд. А на подходе к дому поняла, что у нас гости.

* * *

Он сидел рядом с отцом, и, войдя, я видела только его спину. Прямая, гордая осанка, волосы до плеч и тонкие, узловатые пальцы – вот все, что мне удалось разглядеть. Несмотря на то, что тон беседы был доброжелательным, мне отчего-то расхотелось проходить внутрь, и я осмотрелась. Атеры не было, младшенькая сестренка тоже куда-то убежала, а отец был так увлечен беседой со священником, что не заметил моего прихода. Я аккуратно вышла, прикрыла дверь, обежала вокруг дома и села под окна, послушать, для чего же пришел в наш дом этот новый святой отец, так напугавший Ульриха.

– Ну что вы, святой отец, в наших местах такого отродясь не бывало. Мы – крестьяне, а не ученые мужи, и все наши познания сводятся к земледелию, да подсчету количества налога, который мы должны герцогу.

– Не поймите меня превратно, – голос был низким и спокойным, – но это – моя работа.

– Я знаю, святой отец, но на моей памяти, у нас уже семь зим об этом никто не слышал. Не то что ведьм, даже знахарок-то нет. Живет, правда, старуха за Еловой Горой, роды у женщин принимает, да коров, ежели хворь приключится, лечит. – отец старался говорил спокойно, но я чувствовала его волнение.

– Понимаете ли, Рэм, – снова раздался голос священника, – я здесь не случайно оказался. Его Высочество Маурик IV считает, что участившиеся в королевстве за последние полгода эпидемии лихорадки, падеж скота и, как апофеоз, засуха того месяца – явления отнюдь не случайные, и вызваны ведьмами. Я направлен сюда с определенной целью – узнать, как обстоят у вас дела и в случае необходимости, навести порядок. Его Высочество даровал мне все полномочия солдата Святой Инквизиции. Вы, как староста этой деревни, обязаны….

Я не стала слушать дальше. Слишком хорошо еще я помню тот день, когда, семь зим тому назад, первый раз услышала слово «инквизиция».

… Они пришли незадолго до рассвета.

Я проснулась с ощущением чего-то непоправимого, страшного. Страх вполз на сеновал, клубами утреннего тумана обволакивал мое тело. И из этого тумана вдруг медленно стала вырисовываться женская фигура.

– Мама… Мама… Это ты? Как ты меня напугала, – страх рассеялся, растаял, а фигура оказалась моей родной матерью.

– Это я, Я, доченька моя любимая, я, моя девочка, – мать подошла ко мне, наклонилась и посмотрела в глаза.

И страх вернулся.

– Мама, что случилось? – Что – то сдавило мне грудь, когтями оцарапало сердце.

– Ты не бойся, девочка моя, но тебе придется теперь жить с отцом.

– А ты?

– А я уеду… Но вот хочу тебе сказать, чтоб ты меня помнила, и никому не говорила о том, что я тебе расскажу сейчас. Пока еще ты маленькая девочка, и никто тобой не заинтересуется, но позже… Пройдет не так много времени, и ты поймешь, что немного отличаешься от остальных. И когда ты поймешь это, следуй по зову сердца, и никому не верь.

– Мама, не уходи…., – мне хотелось кричать, я не понимала, что происходит, и что мне теперь делать.

И тут вошли они.

– Я готова, святой отец, – громко сказала мать, – мы можем идти.

И она ушла. Ушла, между двумя священниками, растаяла, как призрак в тумане, а я смотрела ей вслед, не в силах пошевелиться.

А когда взошло солнце, соседские дети стали дразнить меня дочерью ведьмы.

Через три дня отец взял меня в город, и я снова увидела мать.

На главной площади города.

На костре.

Со всех ног я бросилась к дому Ульриха.

– Новый священник – инквизитор.

Я так и знал… – прошептал он, бледнея.

* * *

В соборе было тихо, лишь свечи тихонько потрескивали, освещая высокие стены. Ульрих стоял, подняв голову, и любовался игрою света и тени, когда почувствовал приближение священника.

– Добрый день, святой отец.

– И тебе добрый, сын мой – голос священника гулко отражался от стен. – Что ты делаешь здесь? – Ведь сейчас лето, и занятий нет.

– Я разговариваю с Господом, отец мой.

Ульрих смотрел на церковника, и в душе его были абсолютно противоречивые чувства. С одной стороны, он дико боялся этого мрачного инквизитора, животный, безотчетный страх перед той властью, которой обладал этот ничем не примечательный с виду человек, сжимал душу в маленький дрожащий комок.

А с другой стороны, Ульрих завидовал. Завидовал этой власти, этому могуществу, праву казнить и миловать любого, хоть короля, хоть бедняка.

– Так вот, мальчик мой, – продолжал тем временем инквизитор, не отводя глаз от лица мальчика, – я знаю, что у тебя есть дар видеть Силу. Можешь даже не пытаться отнекиваться, меня прекрасно научили распознавать как отмеченных ею, так и тех, кто просто способен видеть. А если это знаю я, то в скором времени могут узнать и другие.

Страх захлестнул все существо Ульриха, но он нашел в себе мужество не отвести взгляд. «Леара! Неужели он видел Силу в ней?» – пронеслось в его голове.

– И что же мне делать?

– Сын мой, у тебя два пути, и оба они связаны с костром: либо ты взойдешь на него сам, либо возведешь других. Колдун… – священник прищурился, – или инквизитор, вот твои пути. Решай.

* * *

Мне всегда нравилось смотреть, как уходящее за линию горизонта солнце красит кровью небо. Не знаю, откуда во мне это стремление любоваться окружающим. Атера говорит, что все это от безделья, но мне кажется, что будь жива моя мама, она бы поняла.

Мама… Как же мне тебя сейчас не хватает, твоего опыта в обращении с Силой не заменит мне ничто. Да, рядом со мной есть Ульрих, но даже он не может толком понять, что с нами твориться, и откуда все это идет. Периодически он вспоминает про какого-то Хозяина, но никогда не может объяснить, кого именно он имеет в виду, и мне подчас кажется, что этот неведомый и таинственный Хозяин – не что иное, как плод его воображения.

Я посмотрела на солнце. Кроваво-красный диск медленно сползал вниз, и падающие от травы тени становились все длиннее и длиннее.

– Вот ты где, – раздался над самым ухом радостный голос, – я тебя ищу весь вечер.

– Что случилось? – я с тоской глянула на небо. Мне не хотелось разговаривать.

По мере того, как Ульрих рассказывал мне о своей беседе с инквизитором, во мне нарастала злость. Да как он вообще может говорить со мной о том, чтоб стать одним из них? Он, который видел, как травили нас односельчане после смерти матери, он, единственный из детей, игравших со мной, он, знающий о Силе, умеющий ее видеть и не боящийся тех, кто ей обладает.

И собирающийся обратить эту силу против таких же, как я сама.

– Да пойми же ты, – его голос дрожал от возбуждения, – это власть. Это то, к чему мы с тобой стремимся. Казнить и миловать, держать людей в страхе, упиваться властью.

– Я не знаю, к чему тыстремишься. Мне нет никакой надобности упиваться чужим горем!

– Став Инквизитором, я смогу не только казнить, но и миловать. Спасать тех, кто наделен способностями, тех, кто сможет быть полезным. Сейчас я всего лишь послушник, но пойдя по пути Святой Инквизиции, смогу подняться на самый верх. – он подумал немного и продолжил. – И защитить, в случае необходимости, тебя.

Я упрямо смотрела себе под ноги, и вспоминала, как отец привел в наш дом Атеру. Он привез ее из соседней деревни, и она была единственным человеком, никогда не вспоминавшим о том, на ком был женат ранее ее муж, и чью дочь она воспитывает.

Я искренне любила ее.

И отца.

И Ульриха.

– Ты больше не доверяешь мне? – печально промолвил он.

Я молчала.

* * *

В трактире «Герольд» было шумно; хозяин, досточтимый Кальрус, был счастлив: еще бы, рыцари монсеньера герцога за эту ночь оставят столько сангриев, сколько в иное время он выручает за целую неделю. И поэтому он лез вон из кожи, стараясь угодить дорогим гостям.

А гости веселились вовсю.

Ретран упился «Маронским Демоном» до такой степени, что пытался сообразить, кто же сидит перед ним: недоступная Леара, либо же сотник Шарий, славящийся на весь округ своим дурным характером.

– Эй, Кальрус, принеси мне еще кувшин «Маронского Демона» – попытался крикнуть он, но получилось только невразумительное мычание.

«Надо привести себя в порядок» – пронеслось в его голове, и, шатаясь от стены к стене и то и дело натыкаясь на хохочущих служанок, Ретран вышел во двор.

Тихая, безлунная летняя ночь слегка отрезвила его, и он стал прислушиваться к фырканью лошадей в загоне.

«Надо меньше пить, а то монсеньер выгонит меня, подумалось ему, – и ведь отчего пью…»

Домыслить он не успел. На дороге показалась фигура, закутанная в коричневый балахон священнослужителя. Падающий на лицо капюшон полностью скрывал лицо идущего, но не узнать его Ретран не мог. Инквизитора Ульриха нельзя было спутать с кем-то еще.

Он отошел в сторону, и молча смотрел, как Ульрих прошел мимо трактира.

«Все вынюхивает».

Сказать, что Ульриха боялись – это значит, не сказать ничего. С тех пор, как он, тринадцатилетним уехал вместе со святым отцом из собора Святого Харальда, о нем успели забыть, и когда, спустя пять лет, на освободившийся в связи с кончиной одного из служителей пост Святого Инквизитора приехал молодой, циничный и хладнокровный священник, жители с трудом узнали в нем весельчака Ульриха. Расчетливый и беспристрастный, он умел заставить человека говорить, и, несмотря на свою молодость, покончил уже с семью служительницами зла. Перед ним трепетали все.

Не исключая герцога.

Ретран еще немного посмотрел вслед Ульриху, но мысли его вновь вернулись к Леаре. С тех пор, как на Старой дороге ему встретилась эта бестия, он не помнил себя. Ему, двадцатипятилетнему рыцарю монсеньера, непобедимому на поле боя и неотразимому в отношениях с женщинами, ударила по щеке бедная крестьянка, да еще и сказала: «Не тебе за мной гоняться!»

Ее дьявольский смех до сих пор звучал у него в ушах.

В тот раз он, встретив в безлюдном месте красивую селянку, решил поступить по своему обыкновению, и, соскочив с коня, попробовал сгрести девушку в охапку. Ретран не пил в тот день ни капли, но готов был поклясться, что каждый раз, когда он смыкал руки вокруг ее стана, она словно просачивалась сквозь его тело. Потом ей надоела эта забава.

– Вот что, Ретран, оставь меня в покое и дай пройти. Ты мне не ровня, – сказала она ему тогда.

Но он не послушал.

Звонкий удар вспугнул сидящих в траве птиц, а на лице рыцаря горел багровый шрам, так, словно его хлестнули раскаленным металлическим прутом.

Но пощечина оставила след не только на щеке.

Она резанула сердце.

Ретран поднял голову и оскалился на мерцающие в вышине звезды.

– Посмотрим, кто из нас кому ровня…

* * *

Инквизитор Ульрих приобрел привычку прогуливаться на закате. В это время, когда шла еще вечерняя месса, он точно знал, что не понадобится никому из храмовых обитателей, и поэтому мог позволить себе спокойно пройтись.

Вот и сегодня он не спеша вышел из центральных ворот собора, и направился на площадь. Из-за поворота послышался цокот копыт, показалась величественная процессия, возглавляемая герцогом Эрдентайном, спешащим преклонить колени перед ликом Истинно Великого. Ульрих подождал, покуда процессия завернет во внутренний дворик собора, и пошел дальше.

Лет за триста до его рождения один из предков Эрдентайна, Лоран, поддавшись блажи утереть нос соседям, заложил на берегу Реенора храм. Попутно с ним сооружалась деревушка строителей, впоследствии осевших там же. Собственно, не было бы ложью сказать, что Зеленая Роща образовалась исключительно благодаря людской блажи да Святому Харальду.

Острые шпили собора тянулись в заоблачную высь.

Закатные лучи освещали богатые витражи, тысячами солнц играя в разноцветных стёклах. Статуи святых и химер на карнизах казались живыми, а звуки органа разносились далеко окрест, возвещая прихожан о том, что в храме святого Харальда идет вечерняя месса. Он смотрел на величественное строение, щурясь от лучей заходящего солнца, и не верил своим глазам – вот оно – одно из пяти чудес света Новой эпохи.

Впервые Ульрих увидел это чудо еще ребенком и вот теперь, через пять лет, созерцал снова. На храмовой площади почти ничего не изменилось – те же каштаны по периметру, та же брусчатка…

Смешавшись с толпой прихожан, Ульрих стоял подле главного входа и смотрел бронзовую табличку, на которой тремя языками (кертони и еще какими-то) значилось, что храм был возведен в 1154 году Новой эпохи.

Внезапно его поразило то величие, и та древность вкупе с какой-то мудростью, исходящая от этих стен. Ульриху вдруг вспомнилось, как он, ребенок, убегал от святых отцов чтобы поиграть со своими сверстниками, в том числе и с этой девочкой, Леарой.

– Да… ну и дурачок же я был, – проговорил он со вздохом, больше про себя, нежели вслух.

* * *

Ульрих обошел площадь, и уже было решил зайти обратно внутрь, как вдруг его кто-то негромко окликнул. Он медленно обернулся.

Возле ступенек суетился торговец – огненно-рыжий карлик, на невысоком столике перед ним лежали списки знаменитых Валменских образов и аккуратные стопки свечей. Когда же он в недоумении уставился на него, карлик совершенно бесцеремонно сгреб весь товар в деревянный саквояж и призывно замахал рукой:

– Я Вас, почтенный, второй день здесь жду, – он кивнул в сторону своего скарба, – ну, кое-какую денежку заработал, – хихикнул он, – так что, ужин за мной!

От такой наглости Ульриха взяла оторопь, и он попытался было пройти мимо, но противный карлик вцепился в его одеяние, и, чтобы не привлекать излишнего внимания к своей персоне, ему пришлось подчиниться.

«К тому же, это, в конце концов, моя святая обязанность – общаться с всякими странными личностями, выявляя среди них колдунов, ведьм и прочий человеческий мусор» – с этой мыслью Ульрих остановился.

– Так вот, – продолжал карлик, – Я знаю прекрасный погребок неподалеку, у дядюшки Кальруса. А какую там подают баранину, – его глаза мечтательно закатились под лоб. – Ну, чего стоим?

Удивляясь сам себе, Ульрих побрел за нелепым созданием, резво лавирующим между прохожими.

Баранина действительно оказалась отменной, а досточтимый хозяин рассыпался в любезностях перед представителем Инквизиции.

– Простите, уважаемый… даже имени вашего не знаю, – заговорил Инквизитор, подумав, что обращение навроде «чадо» или «сын мой» будет как минимум неуместным в трактире по отношению к полубесноватому карлику.

– Пустяки, зовите меня Кетэн. Кетэн Крамб, потомок доблестного рода Крамбов, коий уходит корнями в те благословенные времена, когда еще на берегу Реенора не было ни одного камня. Не говоря уже об этом – он кивнул в сторону храма.

– Так выходит, что…

– Совершенно верно, Ваше преосвященство. Мой сколько-то там раз прадедушка был главным архитектором. Он построил этот храм, получил от Его Светлости щедрые дары, а потом с ним случилась маленькая неприятность. Он умер от жары.

– То есть?

– Я хочу сказать, отче, что мой предок по обвинению в ереси и ведовству был сожжен, с молчаливого согласия ваших уважаемых и почитаемых коллег по цеху, если можно так выразиться; однако не стоит ворошить старую грязь. Нас ждет великое дело, отче!

– И какое же?

– Буквально за пару часов до того, как за ним нагрянула стража со святыми братьями, архитектор Холт успел кое-чего шепнуть сыну. Догадываетесь о чем, отче?

– Вы в своем уме? О чем я должен сейчас догадываться?

Карлик лишь горько усмехнулся да руками развел.

– Кетэн, а вы не боитесь, что я отправлю на костер и вас, так же, как в свое время отправили вашего предка?

– Грубиян Вы, святой отец, – карлик обижено надул губы. – Как мы сможем доверять друг другу?

– У вас ведь какое-то дело ко мне? – Ульрих добавил в голос стали. – Тогда излагайте, у меня нет никакого желания сидеть тут с вами и любоваться на ваше оскорбленное лицо.

– Несомненно. – Противный карлик усмехнулся – Мой род несколько столетий из поколения в поколение передает секрет Холта, точнее, церкви. Я говорю о сумерках миров. Они ведь скоро наступят, не так ли?

У Ульриха помутилось в глазах.

– Еще несколько минут такой беседы, досточтимый, и вы повторите незавидную судьбу своего предка. У меня и так уже имеется множество оснований для того, чтобы отправить вас в застенок для более детальной беседы – разговоры о грядущем конце света, намеки на какие-то загадки, которые хранит храм.

Карлик вдруг замер, а потом вытянул руку и истерично закричал:

– Смотри, отче, смотри!! Мусор, мусор выбросили, мусор!! Он думал, что это мусор, и не понял, что держит в руках золото!

Ульрих непроизвольно обернулся, но ничего примечательного не происходило – несколько стражников пили свое вино, да хозяин распекал за что-то нерадивого поваренка. Он повернул голову обратно и непонимающе уставился на пустое место.

Чувствуя себя полнейшим дураком, Ульрих заглянул под стол, полагая, что наглый Кетэн спрятался под ним, но никого не нашел.

– Куда он сбежал, да еще так быстро! – в сердцах прошипел Ульрих, одновременно подзывая толстенькую служанку, заказывая себе «Восход Императора» и отсчитывая тринадцать сангриев.

После первого глотка удивление пошло на спад, Ульрих побарабанил костяшками пальцев по столу и задумался.

Последние пять лет его жизни были посвящены делу Святой Инквизиции. В тот день, когда настоятель Фарус ввел его в Зал Совета для принятия клятвы верности Истинно Великому, умер мальчишка, заворожено слушающий шепоток леса, это был день его нового рождения.

Воспринимаемое поначалу как самый короткий способ достичь власти, дело Инквизиции стало для него смыслом, не средством, но сутью самого его существования. Он жадно впитывал познания о законах Церкви, внимал рассказам наставников о том, какими методами можно уличить ведьму, как определить колдуна, сутками напролет мог сидеть в Хранилище, изучая процессы над теми, кого называли изгоями, выродками, нечистью…

Все эти воспоминания потянули за собой другие, о самом начале карьеры, первом деле, доверенном ему через три с половиной года, проведенных в Инквизиции.

Он вспомнил огромные камни, из которых была сложена камера, и истрепанный пытками силуэт женщины. Ей было тридцать четыре года, и даже сейчас, будучи ослабленной пытками, она ухитрялась источать Силу.

– Смотри, брат Ульрих, – объяснял ему, впервые видящему настоящую, сильную, живую ведьму, отец Фарус, – перед тобой Аренга Ранор. Эта женщина есть пример того, что Сила не может нести добро. Даже сейчас, уличенная во зле, ждущая своего костра, она не признает над собой власти Истинно Великого и предпочитает молиться своим неведомым лесным богам. Подобно ей, многие ведьмы поначалу надевают на себя безобидную личину, дабы потом, когда мирные жители уверуют в их добродетель и в то, что их дар несет помощь и спасение, заняться истинными своими делами – нанесением вреда. Поначалу она занималась исключительно врачеванием, но после исподтишка начала убивать скот, сушить посевы, но апогея гнев жителей достиг после того, как эта женщина извела в могилу дочь старосты, напоив последнюю каким-то отваром.

– Нет! – крик женщины заполнил все пространство камеры, у Ульриха заложило уши, внезапно звук стих, перейдя в быстрый шепот сухих, спекшихся губ, – я просто хотела помочь, я не успела, болезнь уже успела зайти слишком далеко, тут уже не помог бы никто, никто, никто…

Волосы, большая часть которых была выдрана палачами, не закрывали страшного полукруга ожогов на лбу, безумные глаза Аренги закатились, обнажив белки уродливо-кровавого цвета, ведьма упала на серый пол.

Ульрих вышел из камеры. Потрясенный увиденным, он заперся в Хранилище и пытался привести в порядок свои мысли.

Если до этого дня у него и были какие-нибудь сомнения относительно того, что инквизиция может заблуждаться, если до этого он и вспоминал время от времени Леару с ее невинными проделками, то теперь и эти воспоминания, и все остальное, хоть как-то связанное с колдовством, вызывали у него только отвращение и желание очистить этот мир от мрази, именуемой «ведьма».

– Вот она какая на самом деле, Сила… – одними губами повторял он, – уродливая, злая, сбивающая с ног, подчиняющая себе человека полностью. Отец Фарус прав, это не может нести за собой ничего, кроме разрушения и боли. Не ведьма управляет Силой, а Сила ведьмой, ибо человек слаб.

Внезапный окрик выбросил Ульриха из воспоминаний, он вздрогнул от нахлынувшего на него шума трактира и обернулся на голос.

– Добрый вечер, святой отец.

Перед ним стоял Ретран собственной персоной.

«Надо же, за пять лет он совершенно не поменялся» – подумалось Ульриху.

– Здравствуй, – он сухо поприветствовал рыцаря.

Не дожидаясь приглашения, Ретран шлепнулся рядом с Ульрихом, разлил оставшееся в бутыли вино по кружкам.

– Как ваша жизнь, отче? Есть ли ведьмы в наших краях? Много ли наловили?

Ульрих смерил презрительным взглядом фигуру рыцаря.

– А тебе что за дело? – ответил он, не стремясь смягчить тон. – Я же не спрашиваю у тебя, как много людей ты прикончил во благо герцога или же в свое собственное благо.

– Да не кипятитесь вы так, отче, – Ретран почтительно склонил голову, – просто есть тут одна крестьяночка, занимается какими-то темными делишками, вот мне и подумалось, что нужно поставить вас в известность.

Ульрих напрягся.

– Как ее имя?

– Леара, она живет с отцом и мачехой сразу за рекой.

– Что же такого сделала тебе эта девушка? Есть ли реальный вред, либо доказательство того, что она – ведьма?

Ретран скорчил кислую мину.

– Нет, но…

Инквизитор не дал ему договорить, резко оборвав на полуслове.

– Вот раз нет, то и не стоит сочинять. Да будет вам известно, что почти всех ведьм за последние тринадцать лет искоренили, еще год-другой, и мы наконец-то избавимся от этой напасти навсегда. А просто так обвинять наветами девушку не советую, и покуда, согласно закону, не найдется как минимум два свидетеля того, что она является обладателем Силы, для Инквизиции она не представляет никакого интереса. А вот вам за клевету может не поздоровиться.

Ретран медленно встал и, чувствуя на своей спине пристальный взгляд Ульриха, вышел из трактира.

* * *

Как-то так вышло, что сегодня я осталась совершенно одна.

Отец еще с утра ушел в замок, будучи старостой деревни, каждую неделю он являлся с докладом к герцогу; Атера, прихватив мою сводную сестренку, еще три дня назад отправилась в родную деревню навестить свою мать, так что этот день до самого вечера принадлежал мне и только мне, это была та редкая возможность побыть наедине с собой, подумать.

В прошлый раз отец, вернувшись из замка герцога, был как-то особенно мрачен, и я, не желая томиться неизвестностью, напрямую спросила его, что случилось.

Он сел, заняв собой почти всю неширокую нашу лавочку, и как-то резко стало видно, как он стар. Слишком ярко обозначились сухие морщины на лбу, а то, как он сидел, говорило об усталости. Подняв голову, обреченно посмотрел на меня, а потом ответил, что на днях в собор прислали нового инквизитора, Ульриха.

В первый момент я не испытала ничего, кроме равнодушия.

Да, когда-то не было у меня человека ближе, нежели этот мальчишка, от которого можно было не таиться, который принимал меня вкупе с Силой и той опасностью, которая витала над головой с самого момента рождения; но с тех пор, как он отбыл вместе солдатами Инквизиции прошло уже достаточно времени для того, чтобы я поняла, насколько разнится наши с ним пути.

За этими мыслями я вышла на окраину деревни и направилась в сторону леса.

На мою беду, в той же стороне находился и колодец, возле которого местные кумушки не упускали возможности почесать языками; я машинально втянула голову в плечи, желая проскользнуть мимо них незамеченной, но видно в этот день боги не пожелали предоставить мне такую возможность.

– Ведьмино отродье опять в лес подалося, – закудахтал за спиной противный голос красотки – Маренты, предводительницы местных сплетниц. Я пошла быстрее, но простое, домотканое платье мешало, путаясь под ногами, и, не желая упасть лицом в грязь в прямом смысле этого слова, я вынуждена была замедлить шаг.

– Ничего, дождется своего костра, как мать, – подхватил другой, более молодой, но оттого не менее противный голос, в котором слышалось явное превосходство, – та тоже все по чащам бродила.

Порыв ветра вскинул за спиной волосы, я наконец-то отошла достаточно далеко, чтобы не слышать всех этих желчных упреков и истеричных голосов.

Огляделась.

Лес я знала как свои пять пальцев. Тут все было привычным и родным, знакомым. Ни одно живое существо, из известных мне, не посмело бы причинить боль.

И уж тем более не стало бы бить по незаживающей ране только ради того, чтобы получить от этого какое-то изощренное удовольствие.

Я замедлила шаг. Не спеша направилась вглубь, следуя только мне известным ориентирам.

Ступни приятно холодила трава, и я, сама не знаю отчего, начала улыбаться. Странные они все же, наши кумушки. Я не могла объяснить, за что они так ненавидят меня.

За то, что я обладаю Силой? Ну, этого они не знают, никогда еще я не применяла своих способностей на людях, предпочитая изучать себя исключительно под надежным и молчаливым покровом леса.

За то, что моя несчастная мать мученически погибла в огне? Ну, так за это мне впору ненавидеть их, ведь не просто же так вошел в наш дом Инквизитор.

Я вышла на одну из любимых своих полян, села на поваленное дерево и подставила лицо солнцу.

Глупые.

Сколько раз я наблюдала у них болезни, которые могла бы вылечить Силой, сколько страданий я могла бы предотвратить, если бы они не боялись меня, а я не опасалась бы того, что из-за моего желания помочь буду обречена на костер, подобно чему-то липкому и настолько противному, что от него желают раз и навсегда избавится, стереть само воспоминание о том, что такая мерзость жила под этим небом.

Внезапно накатила злость.

Наверное, люди всегда объявляют то, что они не могут понять, злом. И, боясь непонятного, стремятся это уничтожить. Ведь если подумать, то это они мне должны казаться неполноценными и ущербными, а не я им. Ну кто, кто из них может, скажем, сделать вот так?

Я сосредоточилась на большом грязно-коричневом валуне; спустя какое-то время он оторвался от земли, пролетел на высоте трех человеческих ростов через всю полянку и с глухим звуком упал за овраг.

– Неплохо, очень даже неплохо! – резкий голос с нотками удовлетворения заставил меня вздрогнуть, – только не велико умение швыряться булыжниками направо и налево.

Обернувшись, я увидела карлика, сидящего на ветке стоящего неподалеку дерева; яркая, огненная шевелюра его бесформенным пятном горела на зелено-коричневом фоне леса, угловатые, нелепые конечности двигались хаотично, создавалось впечатление, будто руки и ноги его живут сами по себе.

– Вы кто? – я инстинктивно вскочила с бревна и отступила ближе к деревьям, прижалась к шероховатой коре.

– Тише, тише, не стоит сейчас хватать тот камешек с целью нечаянно уронить его на мою рыжую голову, – карлик усмехнулся и ловко спрыгнул с дерева. Вблизи он производил впечатление скорее комическое, нежели страшное – слишком острый нос, рыжие брови в совокупности с непропорциональным телом создавали образ, схожий с Бральтом-непоседой, героем малышовых сказок.