Текст книги "Легенда о заклятье"

Автор книги: Ника Ракитина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Она приходила в себя постепенно. Сперва услышала, как рядом бьется прибой. Потом увидела над собой желтое от зноя небо и чайку, прочертившую горизонт. И только потом поняла, что лежит на песке, уронив голову на плечо Бенито, а он поддерживает ее под плечи рукой. На короткий миг Кармелу залило счастьем – такой твердой и надежной была эта рука. А лицо, склонившееся над ней, потемнело от тревоги. Но она заставила себя привстать. Огляделась. Энрике стоял на берегу, бросая в воду плоские камешки и считая, сколько раз они подпрыгнут, пока не утонут. У ее ног, сжавшись, сидела Лугонда и быстро ела хлеб, подставляя ладонь, чтобы не просыпалось ни крошки. Заметив, что Кармела очнулась, она спрятала недоеденный кусок и на коленях, как побитая собака, подползла ближе, протянула руку.

– Не смей! – крикнул Бенито яростно.

– Это правда? – обратил он к Кармеле измученное лицо. – Как ты должна погибнуть…

– Такая же правда, как то, что ты любишь ее, – с грустью ответила за Кармелу пророчица.

– Молчи… – прохрипел он, стискивая голову руками.

Кармеле почему-то захотелось заплакать.

– У меня голова болит, – сказала она, настойчиво теребя Бенито за рукав.

Он точно очнулся. С глубокой заботой и нежностью обхватил Кармелу пальцами за виски. Ей стало стыдно за свою ложь, но только так можно было удержать его.

– Где остальные?

– Я их отослал.

– Что со мной было?

– Это из-за ведьмы, – он метнул на пророчицу яростный взгляд. – Ты потеряла сознание на площади.

– Она не виновата, – сказала Кармела, сжимая его запястье. Она вдруг вспомнила, как совсем недавно в полузабытьи вот так же сжимала эту руку, а потом он смущенно натягивал рукав рубахи, пряча от нее синяки. И еще вспомнила, как нашел ее в монастырском подвале и шептал, задыхаясь от боли и гнева, слова, повторенные сегодня Лугондой. Откуда та узнала их?!..

– Скажи еще раз, пророчица, – выговорила повелительно, потянувшись к согбенной фигурке.

Та закачала головой:

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – пробормотала сдавленно, не глядя на Кармелу.

– Не требуй от нее, она боится, – сказал Бенито тихо. – Я сам скажу. Да, я люблю тебя.

Смеющийся город.

Прошло восемь лет с того дня, как босоногая замурзанная девчонка в лохмотьях ступили на палубу «Грозного». Теперь это был самый удачливый и самый беспощадный капитан Двух Морей. Испуганные депеши летели в столицу Республики, оттуда приходили раздраженные ответы, приказы, выходили из гаваней эскадры военных кораблей. Любой губернатор приморских городов почел бы за честь оказаться тем, кто наконец расправится с пиратами, но чаще оказывался со своими подданными их жертвой. Кармелу отлучили от церкви, останавливая колокола и растоптав свечи в алтаре. Говорили, она присутствовала при этом и немало смеялась над проклятьями священников. Но не остановилась. И тогда меский губернатор приказал схватить троих ее друзей, рассчитывая, что она бросится им на выручку и тоже окажется в ловушке.

– Кортинса повесят, и Чимарозу, и Хилареса. Губернатор сказал твердо, что наконец покончит с пиратами. Не понимаю, отчего вы так спокойны.

Этого неприметного человека в саржевом платье мелкого чинуши или счетовода звали Верней. Он был знаменитым и неуловимым контрабандистом. У них с Кармелой были общие дела, они не раз выручали друг друга из беды, и к нему первому пришла пиратка, узнав о случившемся.

– А вы думаете, я буду рыдать и биться головой о стену? – Кармела встала из-за стола и упруго прошлась по комнате. – Ну да, их судьба волнует меня. Они мои друзья. К тому же, Бенито дважды спасал мне жизнь. Только пока я не вижу выхода.

Она пнула носком сапога каминную решетку, отошла, снова опустилась в кресло:

– Что предлагаете вы?

Верней, усмехаясь, подергал себя за ус:

– Визит вежливости губернатору. В ближайшую пятницу. Кстати, он новичок, вы еще незнакомы.

Кармела приподняла брови:

– Да?.. Я это исправлю. Как его зовут?

– Рауль Хименес. Что с вами?! – Верней испуганно вскочил. – Дать воды?..

– Нет… Ничего.

Она постепенно приходила в себя: сбежала со щек внезапная бледность, раскрылись глаза.

– Я напугала вас? Простите…

Верней подошел, взял ее за руку.

– Все, довольно болтать. Отдыхай. Дорога была неблизкая.

Он отвел Кармелу наверх, в спальню, сам разобрал постель, отвернувшись к окну, ждал, пока она разденется и ляжет. Потом со вздохом повернулся:

– Тут нет распятия…

– Я давно уже не молюсь, – сказала она. – Буду спать. Если что-либо случится, разбудите.

Он вышел, осторожно ступая. Он поражался выдержке и отваге этой женщины. Появиться в Месе, когда за ее голову обещана награда… Только вот непонятное волнение при имени нового губернатора… Темная история. Впрочем, незачем ломать голову. Есть дела поважнее. Узники «Трудхен», которых через два дня принародно вздернут на реях "Святого Барнарда". Кармела, конечно, сама охотно бросится под пули, чтобы выручить их, но это не выход. Что же тогда? Анна… Анна, горничная доны Мадлон, жены губернатора – воровка Жюльена, которую он, Верней, спас от костра…

Рыдания настойчивого воздыхателя не остались без награды. Привратник «Каса дель Росо», спрятав под ливрею пыльную бутылку саморского, вызвал Анну к ограде. Возлюбленные брели вдоль нее из конца в конец, изредка целуясь через прутья и разговаривая вполголоса, причем Верней, отводя треть разговора пылким признаниям, остальное посвящал делу. Анна была сообразительной особой и вызвалась исхлопотать разрешение на посещение тюрьмы, изобразив Кортинаса своим беспутным братом, а равно разузнать, каким образом и когда заключенных доставят к месту казни. Свидание завершилось жарким поцелуем на глазах истекавшего слюной в кусте жимолости привратника и пощечиной последнему: дабы не пытался срывать плоды с чужого дерева. И Верней остался в одиночестве.

В шесть часов утра женщина под густой вуалью постучала в двери его дома и, сунув заспанному слуге свернутый пергамен с наказом немедленно вручить хозяину, исчезла. Через пять минут Верней уже держал в руках разрешение посетить тюрьму за подписью губернатора и печатью и дивился только, как удалось Анне так скоро управиться. А уже через четверть часа он сопровождал к «Трудхен» простолюдинку в грубом плаще с надвинутым на лицо капюшоном. Там они показали стражнику документ, услыхали, что нечего бродить по ночам и будить порядочных людей, сунули малую мзду и все же были проведены в узилище. Пираты, лениво позвякивая цепями, смотрели на незваных гостей. Сторож повыше поднял фонарь, хотел сказать что-то, но тут женщина, коротко вскрикнув, упала на руки своего спутника. Сторожу пришлось, заперев решетку, бежать за водой. Когда он вернулся, женщина лежала у стены на охапке гнилой соломы, а один из заключенных, стоя на коленях и держа ее руку, твердил: "Бедная сестра…"

Сторожа растрогало это проявление чувств, и он, отдав воду, не слишком прислушивался к разговору. Да и разговор весь состоял из невнятных восклицаний и вздохов. Главное было сказано прежде.

Через несколько минут посетители распрощались. Женщина вышла, пошатываясь, тяжело опираясь на руку спутника, на пороге пробормотала:

– Я приду… еще…

И больше уже не произнесла ни слова.

Когда они на квартал удалились от тюрьмы, «бедная сестра» привалилась к стене дома и разразилась хохотом.

– Вы с ума сошли! – Верней заслонил ее от чужих взглядов. – Пойдемте, ради бога!

– Я не могу, – отозвалась она сухо. – Ноги не держат. Но вообразите, какое лицо будет у Хименеса, когда он все увидит!

– Кармела, очнитесь! Да что с вами?..

– Вы не понимаете, Верней. Вы ничего не понимаете…

Она оторвалась от опоры, шатаясь, пошла вперед. А Верней подумал, что, пожалуй, переоценил ее выдержку. И не стоило ей сообщать ничего. Обошлись бы. И почему-то вздохнул.

В то утро набережная была запружена людьми. С башен форта, с балконов, с чердаков и крыш гроздьями свисали зрители. Карета с заключенными с трудом прокладывала себе путь в толчее. Пробуя расчистить путь, надрывали плечи и глотки стражники. Рвались со сворок, надрывно лаяли псы. Губернатор Хименес, сидя среди придворных и чиновников на балконе дворца, в подзорную трубу разглядывал «Святой Барнард», замерший на ровной глади Меской бухты в трех кабельтовых от берега.

– Ах, отчего он так далеко? Мне ничего не видно, – пискнула одна из дам, поджимая губки и энергично обмахиваясь веером. – А где красавица Мадлон?

– Тише, душечка, – фыркнула ее разряженная соседка. – Мадлон объявила, что не намерена смотреть на подобную жестокость.

– Это непатриотично!

К Раулю, звякая шпорами, протиснулся дон Франческо Лосада, любимец Республики, отягченный регалиями и чинами, как собака блохами. Пост губернатора Месы благодаря запредельным интригам однако ему не достался, отчего этот блестящий военный, горбоносый любимец дам был очень и очень раздражен.

– Видали, что творится? Я распорядился расставить на крышах мушкетеров. Но все равно их попытаются отбить.

– Разве не этого мы добивались? – жестко спросил Хименес.

Дон Франческо неуловимо улыбнулся:

– Вы плохо представляете, каков здешний народ. Зря вы не вняли моему совету.

– Удушить узников в камере и посадить в карету полицейских? Этого не случится, пока я здесь губернатор, – сухо отрезал Рауль.

– Именно «пока»…

Толпа клубилась внизу. Но никто даже движения не сделал, чтобы освободить пиратов. Что-то не связалось. Ялик с казнимыми и конвоем успел отделиться от пирса и под ровные взмахи весел понесся к шлюпу. Радостно серебрило воду, высвечивало резкий силуэт "Святого Барнарда" утреннее солнце, от мачт и высоких бортов ложились длинные тени. "Унылое судно, последний приют…" – пробормотал кто-то из гостей. Губернатор наклонился к балконному ограждению. Поднял руку с платком. По взмаху ударит пушка форта и свершится казнь. Рауль медлил.

Потом устало махнул рукой.

Белый дымок взвился над фортом, глухо рявкнуло. На площади затаили дыхание. И увидели, что на реях "Святого Барнарда" распускаются паруса.

Замешательство оказалось недолгим, корабли меской эскадры почти сразу вышли в море, Хименес лично возглавил погоню. Дон Франческо, прощаясь с чиновниками, желчно заметил, что предвидел подобное и что погоня едва ли окажется удачной. Он оказался пророком. Вернувшиеся к вечеру корабли привезли весть о том, что шлюп-эшафот, совершенно пустой, был найден за Новосветским мысом. На шлюп пересадили дюжину матросов, поставили паруса, но едва рулевой повернул колесо, раздался взрыв. Матросы погибли, огонь перекинулся на оказавшийся слишком близко «Корнвол», его потушили с трудом. Отослав «Корнвол» и еще два корабля для охраны города, остальную эскадру губернатор бросил на поиски пиратов. Впрочем, моряки не сомневались, что грозные осенние бури, время которых уже наступало, заставят прекратить поиски. Меса смеялась.

АМАРГО.

У Христа был Иуда. Кто предал Кармелу, осталось неизвестным. Их было шестеро в кабачке Сабины Вернье, подружки длиннорукого трепача Венсана, и они едва осушили по кружке саморского, когда ворвались гвардейцы…

– Пли! – заорал дон Франческо, уклоняясь от запущенного табурета. Прозвучал залп, кабачок наполнился грохотом.

– Какое «живыми»! Стреляйте! – орал дон Франческо надсадно. – Дьявол!

– Стоять! Всем стоять! – губернатор Хименес, взмахнув клинком, прыгнул на середину. Стрельба на миг прекратилась.

– Вы обречены!

Венсан громко хмыкнул.

– Выдайте Кармелу и уходите. Вас не тронут, слово…!

Пуля, просвистев над плечом Рауля, выбила щепу из кровельного столба. Бой возобновился. Клинки скрещивались в пороховом дыму, гремели выстрелы, горело разлитое по стойке ламповое масло. Кармела рвалась к Хименесу. Она давно уже бросила разряженный пистолет, чья-то шпага задела ее плечо, собственная переломилась у рукояти, и пиратка схватила кочергу, нанося ею размашистые удары. От нее с воплями шарахались свои и чужие. Клинок Хименеса лопнул, кочерга пошла на замах… Рауль отшатнулся с внезапным криком:

– Анхела!!..

– Кармела Кейворд!

Ее глаза полыхнули, губы сжались, грудь вздымалась в тяжелом дыхании. Они двое были неподвижны среди боя – Кармела и Рауль, бой обтекал их, точно они были тут одни…

– За-щи-щай-тесь!!

Ее рванули сзади, их разделили, чьи-то сильные руки уносили ее от грохота в темноту. За спиной рухнуло тяжелое и сделалась тишина.

– Идем, скорее, – раздался в темноте дрожащий высокий голос Сабины. Что-то зашуршало, мигнула свеча.

– Кто… здесь? – спросила Кармела, запинаясь, ее трясло.

От стены отделился Микеле, поддерживая руку с набрякшим кровью рукавом. Рядом скалил зубы черный от копоти Венсан.

– Неплохо, капитан. Трое из шести. А остальные им живыми не дались.

– Пошли, мадонна карина…

– Сабина – умница, – болтал Венсан, подставляя плечо Микеле. – И подвалы у ней – что надо. Вино, колбаска…

Глазастая подружка Венсана, держа свечу, вела их по подземному ходу. Плечи касались осклизлых стен, свод иногда понижался так, что приходилось идти, согнувшись, воздух был застоявшийся и холодный. Микеле на ходу стягивал руку обрывком рубахи, Сабина всхлипывала.

– Ну-ну! – хохотал Венсан. – Веселее!

– Долго еще? – спросил обычно неразговорчивый Микеле. – Где ты, капитан?

Они оглянулись. Кармела привалилась к стене всем телом, вот-вот готовая упасть. Беглецы кинулись к ней, столкнувшись в тесноте коридора. Сабина подняла свечу, и они разглядели суженные болью глаза и закушенные губы Кармелы. Венсан подхватил девушку и даже сквозь ткань почувствовал, как горит ее тело. Голова Кармелы качнулась, упала к плечу.

– Что с тобой, капитан?

– Н-не знаю, – пробормотала она.

– Надо идти!

– Да… конечно… – она зашарила рукой, точно ища опоры, чтобы подняться. – Вы идите. Я отдохну… немного… отдохну… и пойду… Пойду…

Венсан судорожно сглотнул и подхватил ее на руки.

– Надо поскорее… на корабль… – сказал он отрывисто. – Горячка…

Микеле молча кивнул.

– Мадонна кариссима… – мелко крестясь, зашептала круглолицая Сабина.

Сеть дождя очертила узкий мир, отграничивая недальний город на холме и чахлый лес справа, и море, короткой и серой всхолмленной полосой набегающее на песок. Песок был слежавшийся и зернистый, насквозь пропитанный дождем. По воде плясала мелкая рябь. Люди стояли под этим дождем, под серым нависшим небом, вымокшие насквозь. Венсан прижимал к себе Кармелу. Вода сбегала по ее безжизненному лицу, затекала за ворот рубашки, а она даже не чувствовала. Казалось, мокрая одежда почти дымится на ней – такая она была горячая.

– Попали, – сказал Венсан тяжело. – Ну и местечко.

– Тут домик, – Сабина повела мокрыми округлыми плечами.

– Где?

Дом возник среди дюн на голом берегу. За ним тянулись густые и мокрые заросли орешника, густо переплетенные лианами. Цоколь дома из дикого камня был надстроен черными от старости и дождя бревнами; окна походили на бойницы, из проваленной крыши обломками торчали стропила. Крыльцо заросло бурьяном, но дверь из темного дуба держалась плотно и поддалась только общим усилиям. Изнутри пахнуло сыростью, землей и мокрым деревом. Сабина стукнула кресалом и зажгла прилепившийся в нише свечной огарок. По деревянной шаткой лестнице они взобрались наверх и вошли в оштукатуренную залу, убранством которой служили широкая кровать и деревянный сундук у окна. Сабина свечой подожгла сучья, сложенные в очаге. Весело заскакал огонь. Венсан уложил Кармелу, оглянулся:

– Благодать!

В подставленное корытце капала с потолка вода, свистело пламя, метались тени по стенам, стучал в окно дождь.

– От тетки мне наследство, – зарумянившись круглым лицом, объяснила Сабина.

С трудом отвалила тяжелую крышку сундука, стала рыться в нем. Вынула и отставила ржавый палаш, достала какое-то тряпье, длинную холщовую рубашку. Венсан помог переодеть Кармелу в сухое, устроить поудобнее, укрыть. Потом спустился с подружкой к роднику. Воротившись, подвесил над огнем котелок.

– Спит, кажется, – сказала Сабина тихо, наклоняясь над Кармелой. – Надо ее напоить горячим…

– Я на полке хлеб нашел, – обронил Микеле. – Есть будете?

Отломил кусок, протянул Венсану, сам принялся угрюмо жевать.

– Дай, я тебе руку перевяжу, – сказала Сабина.

– А-а, – отмахнулся кудрявый.

Венсан с прибаутками перезарядил пистолет – у запасливой Сабины нашелся и сухой порох.

– Я пошел. К утру вернусь с божьей помощью.

Они согласно кивнули. Микеле тяжело поднялся:

– Провожу.

Венсан на прощание ущипнул подружку за тугую щеку:

– Не горюй без меня, детка!

Сабина дернула плечиком.

…Огарок свечи потрескивал, брызгал салом, круг света сжимался. Сабина, вздыхая, снимала нагар с фитиля и шептала молитвы. Микеле что-то долго не возвращался, сучья в очаге успели прогореть и теперь, когда свеча потухнет, они останутся в полной темноте. Стук дождя по дранке сделался зловещим, хриплое неровное дыхание Кармелы порой становилось в нем совсем неразличимым, тогда Сабина подходила и склонялась над ней, прикрывая ладонью и без того слабый огонек свечи. По лицу Кармелы скользила тень, серели провалы глазниц, по щекам неровными пятнами расползался горячечный румянец. Вздрагивали пересохшие губы, волосы прилипли к покрытому испариной лбу. Подружка Венсана платком отирала больной лицо, тяжело вздыхала и отходила, чтобы через минуту вернуться, вслушиваясь в напряженной тревоге. Кармела не металась, не стонала, только временами черты ее сводила судорога боли, а может, это только казалось в неверном свете огарка. Потом Сабине почудилось, что где-то зашипели часы, готовясь бить. Девушка со всхлипом втянула воздух, положила Кармеле ладонь на лоб и отдернула, точно обжегшись. Стала поспешно смачивать куски старой холстины и класть больной на лоб, на грудь. Те высыхали почти мгновенно, и все же Кармела задышала ровнее, повернулась во сне, и на сердце у Сабины отлегло. И тут же она подумала, что не помнит, заперла ли входную дверь, но отваги спуститься вниз не хватило. А Микеле, верно, заблудился, и надо бы подать ему знак из окна свечой… Только; вдруг кто-либо заметит свет? Девушка резко обернулась к окну – то было надежно завешено рядном, она сама и завесила, придя сюда. Дождь, похоже, кончился, тишина оглушала. Свеча вдруг треснула, заставив вздрогнуть, в углу зашуршала мышь. "Мадонна…" – твердила Сабина бессмысленно, и вдруг услышала, как внизу стукнула дверь. Потом затрещала лестница от топота многих ног и дверь в комнату распахнулась настежь. Сабина ничего не успела сделать. Отчаянно вскрикнув, отскочила к постели, точно надеясь заслонить собой.

В комнату ворвалась полудюжина гвардейцев с факелами – в мокрых плащах и сапогах, залепленных грязью; с обнаженными клинками и нацеленными пистолетами – выстроилась по обе стороны двери, пропуская командиров. Вошел, пригибаясь у притолоки, лощеный, несмотря на слякоть, горбоносый Франческо Лосада, за ним – губернатор Рауль Хименес. Оглядевшись и хмыкнув, дон Лосада сунул пистолет за пояс и сбросил на руки гвардейцев мокрый плащ.

– Ах, какая неожиданная встреча! – воскликнул он, ощерясь. – Здесь изрядный холод, вы не находите, душенька?

Сабина смотрела в его холеное наглое лицо, и ногти впивались в ладони. Ей хотелось рыдать от ненависти и бессилия.

– Итак, детка молчит… Ла-адно, – дон Франческо усмехнулся. – Интересно только, как это соколы посмели оставить своих голубок одних, без защиты? За дровами улетели соколы, а? – подойдя, он рукой в перчатке вздернул Сабину за подбородок. Сабина попыталась отклониться. Рауль поморщился.

– Впрочем, и дьявол с ними. Огня!

Сабина заступила дорогу:

– Нет… Не трогайте ее! Она больна!

Дон Франческо небрежно оттолкнул девушку, но она повисла на нем:

– Нет! Пожалуйста!..

Он очень холодно и расчетливо ударил Сабину по лицу, оторвал от себя и отбросил. Сабина свалилась у сундука, ударившись об угол и сметнув стоящий там палаш, тот подкатился к кровати, но этого не заметили ни срывающий одеяло с Кармелы дон Лосада, ни застывший Хименес, ни гвардейцы.

– Вот вам образчик женской породы, – с яростной насмешкой выплевывал дон Франческо, словно продолжая начатый невесть когда с Хименесом спор. – Смотрит так, будто готовится впиться вам в горло!

Подружка рыжего Венсана сидела на полу, опираясь на сундук плечами и бессознательно отирала текущую на подбородок кровь. В голове у нее мутилось, волосы залепила глаза, мешая видеть.

– Мамочка божья, – шептала она, – спаси, сохрани…

Хименес шагнул вперед:

– Отойдите, полковник!

Дон Франческо вздрогнул от удивления, но подчинился.

Кармела очнулась и приподнялась, опираясь на локоть и прикрыв от слабости глаза. Хименес медлил. Потом выговорил хрипло:

– Вставайте и следуйте за нами. Именем Республики вы арестованы.

– Вот как? – она с ледяном презрением скривила губы. – Надеюсь… обуться в-вы м-мне… позволите?

Он кивнул, отступая. Сабина приподнялась, томимая предчувствием, забыв про боль. Кармела спустила ноги с кровати и теперь сидела, наклонившись так, что волосы закрыли лицо, и шарила под кроватью рукой. И вдруг распрямилась. В руке ее оказался клинок. Сабина вскрикнула от радости.

– Защищайтесь! – крикнула Кармела звонко. Хименес выдернул шпагу. И тут дон Лосада с воплем "ведьма!" разрядил в Кармелу пистолет. Она шатнулась, Рауль обернулся, точно желая пронзить полковника. А тот, страшно расширив глаза, орал на сбившихся в кучу гвардейцев:

– Да дострелите же ее, мать вашу! Дерьмо…

Кармела пыталась приподняться, удержать навесу падающую голову. По груди быстро расползалось пятно, краснело между пальцами. Дон Франческо вырвал чьи-то пистолеты, выстрелил. Одна из пуль попала в прижатую к груди руку, раздробив кисть, кровь хлынула по пальцам. Кармела дернулась и упала, розовая пена запузырилась на губах.

Хименес медленно, точно слепой, опустился перед девушкой на колени, коснулся щеки, волос, провел по окровавленной руке. А потом с недоумением взглянул на оставшуюся на пальцах кровь. Подчиненные следили за ним с удивленно-почтительным выражением на лицах. "Все кончено?.." Он оглянулся на них, опять перевел взгляд на свою руку.

– Все дела нужно доводить до конца, граф, – с усмешкой сказал ему полковник. – Она мертва. Пойдемте.

Рауль встал. Сунул в ножны бесполезную шпагу и вслед за доном Франческо вышел из комнаты. Тогда Сабина наконец оторвалась от своей опоры, подползла к Кармеле и с отчаянным криком упала ей на грудь мокрой от крови и слез щекой.

Призрачные паруса.

Не узреть нам небо рая.

Рауль прошел через переднюю, отослал слуг и поднялся к себе. Отстегнул и бросил на пол перевязь со шпагой: она стукнула на мраморе, – сел в кресло и опустил голову на скрещенные руки. В ушах все еще звучал голос дона Франческо: «Все дела нужно доводить до конца, граф. Она мертва, пойдемте.» Рауль сжал руками лоб. Кармела мертва. Женитьба, головокружительная карьера, заботы губернаторства – каким ненужным теперь казалось все это. «Мне нагадали странное, Хименес. Будто я буду капитаном. И человек, которого я буду любить, попадет на море в беду. Я спасу его, и это меня убьет…» И тихий смех. Предсказание сбылось?

Его глаза бессознательно скользнули по комнате, уперлись в висящую на стене гитару. Сколько лет он не прикасался к ней? Теперь только слуги изредка стирают с инструмента пыль. Он вспомнил Иту, «Молитву» Белинаса, что спел тогда, и вдруг услышал забытый горячий шепот Анхелы-Кармелы: "Я люблю вас, Хименес…" Как же он не расслышал?!..

В покой вошла, шелестя муслиновым платьем, Мадлон. Приблизилась, опустилась на колени у кресла, прильнула щекой к его руке:

– Что с вами, Рауль? – Он медленно поднял голову, взглянул на жену. – Мне сказали… Что-то случилось?.. Какое у вас лицо!..

Он ушел, хлопнув дверью. В тот же день его приняла на борт пинасса «Медуза», идущая в Верду с грузом хлопка и пассажирами. Оттуда Хименес намеревался отправиться в столицу, чтобы лично вручить правительству прошение об отставке; последствия его не пугали.

Через три дня по выходе из Месы разразился один из тех ужасных штормов, которые приходятся обычно на это время года, как раз на день Всех Святых. После таких штормов немногие корабли возвращаются в гавань. «Медуза» в порт назначения не пришла. Напрасно безутешная дона Мадлон обращалась в Верду и другие большие порты Двух Морей: о судьбе судна и мужа ей никто не мог сообщить. Ее жизнь была омрачена и еще одним страшным событием – дона Франческо Игнасио Лосаду, полковника меской гвардии, нашли убитым в собственной постели. Горожане твердили, что это месть и на этом не кончится. Дона Мадлон стала бояться за себя.

… В небе светила всего одна звезда. Она заглядывала в мертвые глаза тех, кого не было сил столкнуть с плота в море, где среди синих холмов ходили острые акульи плавники. Рауль лежал, запрокинув голову, и свет звезды дробился в его глазах. Он был еще жив. Их было двенадцать, спасшихся на плоту, связанном из обломков. Когда расколыханные валы вставали над плотом, показывая свое грязное, в водорослях и щепках брюхо, и застывали, чтобы вдруг обрушиться ливнем воды и пены, люди вцеплялись в доски так, что обламывались ногти. Дыхание обрывалось. Чудилось, что плот никогда больше не всплывет из глубин, но он подымался, а с другой стороны снова вздымалась водяная башня, и бешеные качели не останавливались. Потом стала тишина.

Силы выпила буря. То, что осталось, отбирали жажда и голод. Люди умирали тихо или с воплями и проклятиями. Прочие глядели на их конец, как на предречение своего. Потом им стало все равно. Последней надеждой было увидеть парус на горизонте. Но тот оказывался химерой или крылом альбатроса, черкнувшим волну. А звезда была голубая.

Это было, как мучительный бред – парус на горизонте. Рауль поднял голову, потом привстал, держась за мачту. Плот качался на мертвой зыби, тошнило. Язык не ворочался во рту. Хименес потянулся к кораблю. А тот вырастал, летел навстречу. Было видно, что и для него шторм прошел не бесследно, корабль был похож на подраненного альбатроса с фоком и фор-марселем на уцелевшей фок-мачте. У него были высокие черные борта с белой полосой вдоль пушечных люков и женщина-галеон под бушпритом с закинутыми над головой руками. Корабль приближался, и скоро уже можно было прочесть его имя над якорным клюзом, освещенное фонарем. Но Рауль и без того знал, что это «Грозный». Кармела пришла за ним.

У кого достало сил, вставали на колени, кричали, плакали от радости. Подошла шлюпка, спасенных забирали, подымали на борт, поили, заворачивали в плащи и одеяла, несли и вели в кубрик и каюты. Рауль отстранил протянутые руки матросов, от слабости припал на колени. А к нему бежала с криком, спотыкаясь о бухты канатов и скользя на палубе, та, которую он считал мертвой. Та, что была мальчишкой в таверне в Ите и высокорожденной Анхелой, и пираткой Кармелой. Та, которую он, не сознавая, все эти годы любил. Палуба накренилась особенно сильно, и она с размаху упала. Кто-то вскрикнул, но она тут же вскочила и бежала к нему, протягивая руки, а желтые, как солома, волосы крутыми кольцами бились у нее за спиной.

– Рауль! Ра-уль!!..