Текст книги "Дневники Пирамиды"
Автор книги: Ник Ришелье
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Главное правило этой гонки – играй, но не заигрывайся. Обычно два сильных государства аккуратно ведут борьбу, не позволяя себе ни открытой уничтожительной конфронтации, ни пропуская друг друга в зону своего влияния. Никакой третий игрок им при этом тоже не нужен. Они балансируют как два полушария мозга. Ну, конечно, на их границах бывают кратковременные пожары, локальные войны, марионеточные правительства и прочие неприятности Большой игры. Но лучше так, чем война до полного истребления.
Мы, то есть Пирамида, всегда считали себя только арбитрами в этой Игре, пытаясь сохранять паритет. Но один сильный игрок в последние пять веков стал требовать к себе особого внимания. Это Россия. Здесь во все времена рождались великие умы, способные предъявить миру нечто новое не в плане технического прогресса, а в плане прогресса социального, некую общемировую модель развития и сосуществования цивилизаций. Здесь, кроме того, находится место исторического основания Пирамиды на Земле – Русская возвышенность, окружённая с севера и востока древнейшими горами Меру и Уралом, а с юга и запада велики реками Доном и Ра (Волгой), где жил Пурва из рода Вестников. Отсюда Хранители пошли в мир создавать ковчеги знаний и здесь же они исчезли навсегда, выполнив свою миссию. Но меняющийся в сторону похолодания климат всё время мешал нормальному росту экономики на нашей территории, что приводило к росту напряжённости в обществе. Может быть, именно это обстоятельство и порождает у нас столь выдающихся людей?
Во всяком случае, чтобы не терять ценный генофонд, Пирамида вынуждена была (признаюсь честно, с превеликим удовольствием с моей стороны) уделять пристальное внимание нашей стране и поддерживать её в трудные минуты, дабы она не исчезла в пучине истории вместе с Византией, Персией, Римом и другими великими империями. Возможно, благодаря нашей помощи Русь так долго и продержалась, дольше Британской империи. Однако при этом мы ослабили свои позиции за океаном, где народился очередной гегемон – те, кого мы называем «банкирами». Почуяв успех после удачно проведённой операции по развалу Союза, они наплевали на правила Большой игры и кинулись грабить освободившиеся экономические просторы, которые раньше контролировал СССР. А теперь начался кризис падения спроса – грабить-то, по сути, некого. Но машина раскручена и хочет кушать. И тут уже все средства идут в ход. Даже разрушение понятия семьи поставлено в приоритет. Ведь очевидно, что индивидуалисты больше потребляют, чем семьи в пересчёте на одного человека. Им нужно больше жилья, больше техники, больше кредитов, больше услуг. Их отношения непостоянны и приводят к росту заболеваний и других проблем, которые также решаются за деньги. А это всё – новый спрос. Весы истории, таким образом, вновь качнулись в хаос.
Князь посмотрел на часы и заторопился.
– Резюме моей краткой лекции по геополитике таково: Пирамида хочет вернуть статус-кво Большой игры, то есть паритета хаоса и порядка. Будет ли это новая (третья) холодная война или что-то ещё – время покажет…
Он закрыл один ноутбук, потом второй.
– Так… Мне нужно срочно бежать, Иван… Ты вот что, – он пожевал губами, в последний раз взвешивая решение, – возьми печать Авесты и почитай историю, тебе пригодится.
С этими словами он протянул мне золотую монету размером с «пятак», на одной стороне которой был простенький двуглавый орёл без имперских символов, а на другой – арийский знак Ра – солнца.
Я взял монетку, которая на моей ладони будто бы ожила – потеплела и стала светиться едва уловимым солнечным блеском. Я сразу вспомнил тот мраморный крестик, который мне когда-то подарил Князь. Крестик до сих пор висел у меня на груди. Когда мне нездоровилось, я сжимал его, и боль уходила… Точно так же, как я сжимал в руке золотой бабушкин медальон всякий раз, когда на душе скребли кошки или сердце билось в предчувствии прекрасного. Теперь же я держал на ладони таинственную печать Авесты – ключ к великим знаниям древних ариев и египтян! Мне было позволено проникнуть в святая святых Пирамиды – в библиотеку знаний. Ведь Авеста на древнем языке означает Знание, отсюда и русское слово – весть. Отсюда и «невеста» – непознанная, незнающая.
Юрий Данилович поднял трубку телефона и произнёс:
– Семён, проводи Ивана к Авесте. Что? Да, я лично разрешил! Он придёт с моей печатью.
Затем он подошёл ко мне и похлопал по плечу, провожая до двери.
– Иван, тебе откроется многое, будь готов принять знания как должное. Это поможет и тебе, и всем нам! Только помни: времени мало. Третьего числа ты должен быть на «Красной стреле». А сегодняшнюю новогоднюю ночь проведёшь в хранилищах, это… символично, не правда ли? Ступай, и да хранит тебя Великий Ра!
– Во имя Пирамиды! – автоматически выпалил я нашу официальную формулу успеха, пожимая руку Князю. В коридоре меня ждал Семён…
Комментарий В. Лаврова: никаких сведений о том, где находится упомянутая в дневнике библиотека Авесты, и существует ли она вообще, мне найти не удалось. Все ссылки ведут лишь к древнеперсидским текстам, которые также не дошли до наших дней в полном объёме. Более того, автор дневников тоже ни единым словом не выдал того, что сам обнаружил в древней сокровищнице знаний. Так что мы не можем представить себе их объём и ценность.
Глава 9. Элементы прозрения
Погода в Питере 4-го января 2000-го года была, как всегда, сырой, и, как всегда, тёплой. Впрочем, в последние годы такая погода – с едва заметным налётом снега на газонах и грязной кашей на дорогах, сосульками на крышах и скользкими тротуарами – стала привычным делом и в Москве.
Я вышел из здания Московского вокзала на Невский проспект рано утром. Времени до встречи с Графом у меня оставалось достаточно много, и я решил прогуляться по улочкам Северной Пальмиры.
Питер я люблю с детства, и даже, несмотря на то, что зимой он выглядит малопривлекательным ввиду климатических особенностей региона, я решил не упускать случая навестить Аничков мост, Чижика-пыжика, замечательно ныне организованную пешеходную зону Малой Конюшенной улицы, полюбоваться издалека блистательным Адмиралтейством и величественным Исаакием.
Гуляя по Невскому, я невольно вспоминал строчки Розенбаума:
«Вот и Аничков мост, где несчастных коней
по приказу царя так жестоко взнуздали,
я хотел бы спросить этих сильных людей:
вы свободу держать под уздцы не устали?»
Сколько десятилетий они тут простояли и сколько ещё простоят, а вопрос о свободе так и останется нерешённым!
Я миновал Гостиный двор, непривычно пустой и мало освещённый, витрины которого лишь напоминали о прокатившихся по городу предновогодних распродажах, пересёк канал Грибоедова, и, поравнявшись с Исаакиевским собором, свернул на Малую Конюшенную улицу. Мне хотелось устроиться где-нибудь здесь на скамейке и наблюдать блекнущий в рассветный час город, но неожиданно налетел тугой холодный ветер, стало неуютно, и я прибавил шаг.
По Итальянской улице я вернулся к Фонтанке, миновал здание цирка и печально известный Михайловский замок, где был убит Павел Первый, остановился возле знаменитого «чижика-пыжика» у Инженерного моста. Многострадальный бронзовый памятник маленькой птичке был на месте. Интересно, подумал я, сколько раз его крали отсюда, и, главное, кто? Но власти города, спасибо им, не препятствовали восстановлению…
– Иван? – послышалось сзади.
Я вздрогнул и резко обернулся. Передо мной стоял невысокий щуплый мужчина, на вид лет тридцати пяти, и пристально рассматривал меня.
– Г-граф? – запнувшись, спросил я.
Он кивнул.
– Так вот ты какой, Ваня, – сказал Граф, улыбаясь.
– Какой такой? – недоумённо спросил я, машинально протягивая в ответ руку. Его ладонь оказалась холодной и сухой.
– Самый обыкновенный, – ответил Граф, дружественно похлопав меня по плечу. – Ну что, перекусим?
Я согласился.
Это был, пожалуй, единственный раз, когда я был в Питере в блинной. Уютное полуподвальное помещение было неярко освещено и располагало к неспешной беседе. Мы уплетали блинчики с мёдом, и Граф рассказывал о себе, о Питере. А я слушал и ждал, когда он перейдёт к делу.
Из всего, что он мне говорил, я запомнил немного. Граф – коренной петербуржец, живёт в центре горда на улице Пестеля, воспитывает сына и работает в сфере IT-услуг. Он действительно занимался одно время теорией графов, а вот о дворянском своём происхождении ничего не слыхал.
– Если Князь считает меня потомственным дворянином, – ехидно заметил он, – я возражать не стану.
За разговорами пролетел незаметно целый час, и Граф засобирался. А я, глядя на него, думал: какой же он Посвящённый? Простой, как говорится, совейский парень, айтишник, фидошник, математик, вышедший из семьи культурно-протестной питерской интеллигенции. Где в нём скрывается величие и скрытый снобизм московских служителей Пирамиды?
Одним словом, Граф понравился мне сразу, и мы, наверное, стали бы друзьями, если бы имели возможность чаще общаться. Но… после описываемых событий, он у меня так и остался красным цветком в «аське», время от времени отвечающий в оффлайн.
В 10 часов утра мы подошли к Эрмитажу. Несмотря на ранний час, у входа в музей стояла длинная очередь.
– М-да, – заметил Граф, скептически осматривая народ, – этак мы тут до вечера проторчим, нужно поискать другой вход! Постой-ка здесь, я сейчас всё устрою.
Он тут же исчез, как сквозь землю провалился, а я остался стоять в очереди. Люди тихо перешёптывались меж собой, но на очередь никто не роптал. Какие-то две бабульки-подружки из среднерусской провинции, бедно, но с изыском одетые по советской моде начала восьмидесятых, жаловались друг другу на власть.
– И кто такой этот Путин-то? – вопрошала одна.
– Да говорят из КГБшников, – вздыхала в ответ другая.
– Ну, ещё хуже! Ельцин-то был не пойми чего, всю Россию-матушку продал, а от этого чего ждать? Опять лагеря, расстрелы? Ох-ох.
– Да брось ты, мать, какие лагеря, не то время уж, я тебе говорю. Может, хоть порядок наведёт.
Первая только покачала головой, а я отвернулся и стал разглядывать величественную Неву и Петропавловскую крепость за нею. Шпиль блестел на утреннем солнце, пробившемся сквозь низкие питерские тучи.
Граф снова появился неожиданно, дёрнув меня за рукав.
– Пойдём, – бросил он коротко и поспешил вдоль очереди ко входу в Зимний дворец. Я послушно направился следом.
Наше проникновение в здание Эрмитажа оказалось настолько банальным, что я не успел оценить его с моральной точки зрения. Граф подошёл к билетёрше, показал ей какую-то корочку, на которую она взглянула мельком, и тут же охотно пропустила нас внутрь. Стоявшие за нею охранники вовсе смотрели в сторону и никак не реагировали на наше появление.
Можно долго рассказывать о великолепии этого крупнейшего в мире музея, бывшего некогда резиденцией русских императоров, но поверьте мне, его надо видеть собственными глазами! Я был потрясён и очарован. Граф, видимо, понял моё состояние и дал мне время насмотреться на окружающую красоту. Однако уже через полчаса его терпение закончилось.
– Вань, ты лучше посмотри, какие тут охранные системы, а? IBM, не что-нибудь!
О картинах мгновенно было забыто, и ещё полчаса мы убили на рассматривание компьютерных систем безопасности в здании Эрмитажа.
– Айда в Египетский зал, – сказал Граф, и я едва не упустил его из виду.
В зале с саркофагами и мумиями я снова был захвачен веянием искусства, на сей раз древнего, но Граф не позволил мне расслабиться.
– Вспоминай, – сказал он, – чему тебя научили. На этот раз мне без твоей помощи не обойтись.
– Ага, – ответил я, – а что делать-то?
– Глаза отводи…
Вот те раз! А я-то, как и все ученики школы Пирамиды, наивно полагал, что на оперативных мероприятиях глаза отводят исключительно женщины, и притом непременно Дары. Впрочем, уроки, данные мне Гоем и Дарой в маленьком зале под шпилем главного здания МГУ, не прошли впустую, превратив мои прежние неуклюжие попытки мысленно отвлечь студенток на лекциях в профессиональное умение. Я огляделся, выбирая место, откуда видна большая часть пространства и все двери зала, встал на это место, закрыл глаза и представил себе Египетский зал и прилегающие к нему пространства. Ещё одно усилие – и я увидел людей в этих залах, неспешно прогуливающихся между экспонатами. Ещё усилие – и никто из них не захочет войти туда, где стояли мы с Графом. Я стоял, раскинув вытянутые руки в стороны ладонями наружу, ощущая вокруг себя каждую былинку, и контролировал всё вокруг. Я видел, как Граф скрылся в дальнем углу зала, что-то тихо щёлкнуло, послышался свист воздуха, снова что-то стукнуло, и стало тихо.
Через мгновение в моём сознании материализовался знак Пирамиды, и Граф тихо сказал: очнись. Я открыл глаза и улыбнулся, медленно, как из тумана, выходя из пелены гипнотического состояния.
– Ну ты даёшь! – сказал мне Граф, вытирая рукавом свитера пот со лба.
Я лишь удивлённо оглядел его сверху вниз. Лицо у него было какое-то измождённое.
– Ты мне чуть глаза не отвёл! – засмеялся он и потащил меня к выходу.
– Как это? – удивлённо спросил я, идя следом.
– Не знаю, как! Силища в тебе спит немеряная, вот что я тебе скажу! Я, конечно, справился, но мне кажется, если б ты захотел, смог бы и мне, и, не побоюсь этого слова, самому Князю глаза отвести! Ладно, идём, операция прошла успешно, ключик у меня…
– А…
– Потом-потом…
Мы спешно покинули Эрмитаж.
Сейчас, по прошествии тринадцати лет, я с трудом вспоминаю детали событий тех дней, тем более что двумя днями позже они были вытеснены из памяти новыми переживаниями, куда более приятными и значимыми для меня. Но пойдём по порядку.
Мы с Графом покружили по улицам и площадям города час или полтора, стараясь оторваться от возможного преследования. Честно сказать, мне это казалось смешным. И я бы не придавал усилиям Графа ни малейшего значения, если бы не таинственный свёрток, который Граф сунул мне в карман по дороге. Всем телом я ощущал, что в этом свёртке что-то загадочное, как тогда, когда я впервые встретился с Юрием Даниловичем и держал в руках настоящий древнеегипетский манускрипт.
Через некоторое время в одном из многочисленных двориков, по которым меня успел провести Граф, он вдруг остановился и сказал:
– Погоди-ка, я сбегаю домой, – и вошёл в парадную.
Я стоял в колодце типичного питерского дворика, разглядывая стеклянные фонари внешних лифтовых шахт, и ждал. Вдруг из соседней парадной вышла молодая и весьма привлекательная особа в лёгкой шубке, не скрывавшей пышности её форм. Несмотря на снег и слякоть, девушка была в красных сапожках на высоких шпильках, чёрные волосы её развевались по воздуху свободно, а глаза были как два уголька. Она лишь мельком оглядела меня и скрылась в арке.
Я, наверное, стоял, открыв рот, потому что Граф в очередной раз застал меня врасплох.
– Идём, – сказал он, подходя сзади.
– Граф, ты меня в могилу вгонишь своими внезапными появлениями, – вспылил было я, но на моего спутника это не произвело никакого впечатления.
– Идём-идём, – сказал он веско, – времени мало. Поезд ждёт.
– Постой, какой поезд? У меня билет на завтра!
– Нет, – ответил он, – тебе нужно отбыть сегодня, обстоятельства изменились.
Я был возмущён, но поспешил следом.
До станции метро «Чернышевская» (мой спутник называл её «Чернушка») мы шли молча. Я пребывал в некой задумчивости, а Граф был по-прежнему сосредоточен и только как-то неестественно прижимал левую руку к себе. Перед входом в метро он дал мне жетончик.
– Ух ты, – заметил я, – а у нас их уже год как отменили.
Граф усмехнулся.
– Держи второй на память, – и сунул мне ещё один жетон.
Этот кругляшок размером с советские «5 копеек» до сих пор хранится где-то среди моих вещей в Москве.
Когда мы спускались на эскалаторе, Граф вдруг спросил меня:
– Ваня, пока ты ждал меня во дворе, ничего необычного не заметил? Или кого-то?
Я рассказал ему о девушке, но почему-то Графа она не заинтересовала.
– А ещё что-нибудь?
– Нет, – ответил я, – больше никого не видел. Вообще было очень тихо…
И тут у меня мелькнула мысль.
– Знаешь, Граф, действительно, было очень тихо. Не бывает в городе так тихо даже по утрам в январские каникулы. Машины-то всегда ездят…
Но Граф только пожал плечами.
– Всё-таки это не Москва, – бросил он, сходя с эскалатора.
Вскоре мы выходили на Витебский вокзал, откуда должен был отправиться мой поезд на Прагу. Точнее, до Праги ехал один лишь вагон международного класса. Он имел несколько непривычную для российских вагонов форму с полукруглой крышей, и заметно выделялся в общем составе поезда.
– Кажется, добрались без приключений, – сказал мой спутник, озираясь по сторонам, и вдруг взгляд его стал холодным как сталь. – А эти-то друзья что здесь забыли…
Я проследил за его взглядом. На противоположной стороне зала стояла кучка бритоголовых парней в коротких кожаных куртках, джинсах не первой свежести и высоких армейских сапогах. Странное зрелище производили они…
– Действуем так, – быстро заговорил Граф. – Ты меня прикрываешь, чтобы не вызвать ни у кого подозрений. Потребуется вся твоя сила, понял?
Я кивнул.
– Поезд отходит через пятнадцать минут. Когда я уведу этих типов из зала, ты проследуешь в свой вагон, сядешь спокойно и поедешь. А я прослежу, чтоб никто не увязался следом. Понял?
Я опять кивнул.
– Отлично. Ну, прощай, Ваня, не забывай старика Графа!
Последние слова он прошептал мне в самое ухо и тут же направился к «браткам», на ходу распахивая куртку. Я понял, что мне нельзя мешкать, и вновь, как в Эрмитаже, раскинул руки в стороны и принялся отводить глаза всем, кто был в здании вокзала и на прилегающей территории. На этот раз я не забыл исключить Графа из поля влияния, и он полностью сосредоточился на операции прикрытия.
Граф шёл, не разбирая дороги, расталкивая людей, которые, благодаря моей психоподавляющей силе, ничего не замечали, продолжая мирно беседовать, читать расписание, спешить к поездам. Он выхватил из-под куртки два пистолета с глушителями и открыл огонь на поражение.
Подобное я увидел впервые и чуть не забыл о своей миссии. Какая-то женщина в глубине зала ахнула, увидев вспышки выстрелов, но я тут же взял себя в руки, и она побежала в туалет. Каюсь, я случайно отправил её к двери с надписью «М», но тогда просто не успел подумать.
Через минуту Граф уложил троих врагов на месте, но к ним на помощь подоспели ещё пятеро. Я попытался ограничить и их волю, но они почему-то не поддавались. Я нажал сильнее, и трое упали замертво, а два других бросились бежать. Граф кинулся за ними следом, и вдруг упал.
Я не мог разглядеть, что с ним случилось, но в порыве злости вдруг ощутил такой прилив энергии, что без труда протянул свою мысленную руку к двум беглецам, схватил их безумные сознания разом и растёр в руке в мелкий порошок.
Последнее, что я услышал от Графа – был мысленный сигнал «иди, пора!», и наступила тишина. Так бывает, когда человек мёртв. Неужели они подстрелили его? Как нелепо, думал я. Но тут послышались знакомые колебания ментального поля – свои были на подходе. Должно быть, Граф был не один, кто-то тайком прикрывал его, и делал это мастерски, ибо я ничего не почувствовал. Впрочем, тогда я был совсем зелёный.
Сообразив, что дальше разберутся без меня, я заспешил к поезду. Правая рука моя судорожно сжимала заветный золотой ключ.
Вагон международного класса внутри оказался столь же необычным, сколь снаружи, если не более того. Справа в нём было два спальных места одно над другим, причём между ними можно было откинуть третье, так, что его полка оказывалась на равном расстоянии от верхней и нижней. Слева же полок не было, как в обычном купе. На их месте был спрятан шкаф для одежды и умывальник с зеркалом. Столик у окна был шире, чем в обычных наших купе на «Красной стреле».
За столиком сидел мальчик лет, наверное, четырнадцати и махал кому-то в окно. Я бросил сумку на сиденье и поздоровался с ним.
Пронёсшиеся вихрем события сегодняшнего дня до сих пор заставляли сердце моё колотиться, поэтому я постарался успокоиться и подумать. Тем более что впереди было сорок часов равномерного стука колёс, иногда прерывающегося стоянками.
Я залез на верхнюю полку и вытащил книгу «Конкретная математика», пытаясь углубиться в мир простых чисел, производящих функций и разных замечательных последовательностей вроде чисел Фибоначчи.
Поезд тронулся, и все провожающие, в том числе бабушка моего нового спутника, а также Граф и уничтоженные мною злодеи осталась позади, в Питере. Кроме нас в купе никого не было, и следующие несколько часов мы в полном молчании изучали каждый свою литературу.
Впрочем, сколько-нибудь длинное путешествие так или иначе сближает спутников. Когда Антону (так звали мальчика) захотелось поесть, он вытащил яблоки и стал хрустеть ими. Я же, не евший с московского поезда ничего, кроме блинов, отправился на поиски проводницы, и, соответственно, горячего чая.
Чай и прочие съедобные удовольствия оказались платными, поэтому я ограничился маленькой шоколадкой. Пристроившись рядом с Антоном за столиком, я жевал, прихлёбывал и смотрел в окно на пролетающий мимо заснеженный лес. Именно лес: столетние ели и сосны, кое-где поваленные ветром или умершие, а также глубокие сугробы и тьма покрывали всё обозримое пространство – здесь мало что изменилось со времён Радищева.
Мы разговорились с Антоном на тему платных услуг в поезде. Несмотря на то, что вагон был международного класса, предназначался он, видимо, для непритязательных соотечественников. Об этом свидетельствовали плохо отглаженное постельное бельё, платный кипяток и вечно отсутствующая на рабочем месте проводница.
Ни меня, ни Антона это, однако не удивляло, хотя он, как мне показалось, несмотря на скромный возраст, был куда более искушённый в сервисе заграничных поездов, чем я.
Как оказалось, Антон ехал к родителям в Прагу, домой. А в Питер он ездил к бабушке на зимние каникулы. По-русски он говорил хорошо, без акцента (сейчас, зная многие акценты нашей необъятной Родины, я бы даже уточнил, что говорил он с питерским акцентом, а на русском севере именно это и принято считать отсутствием всякого акцента). Я сделал вывод, что мальчик первые несколько лет жизни прожил в Питере.
Он это подтвердил, и мы поговорили о жизни в Праге, о его школе, о том, что он давно привык к новой жизни и не собирается в будущем возвращаться в Россию.
Вдруг, к нашему общему с ним удивлению, в приоткрытую дверь купе протиснулась проводница. Она назвала моё имя и вопросительно посмотрела сначала на меня, затем на Антона. Мальчик мельком глянул в мою сторону, и, как мне показалось, постарался плотнее прижаться в угол.
– Да, это я, – мой ответ был слегка испорчен одновременно проглатываемым куском засохшей шоколадки.
– Ваш паспорт предъявите, пожалуйста, – строго сказала она.
Я неторопливо полез в сумку, на ходу прикидывая, что бы это могло значить. Если что-то не так с документами и меня высадят на ближайшей станции, то куда мне идти, что делать и на какие средства, я не вполне себе представлял. Конечно, в России-матушке заблудиться русскому человеку трудно, и, тем не менее, возможно.
Пока я рылся в сумке, она подгоняла меня.
– Быстрее, быстрее, Вы у меня не один тут!
– Вот, держите, – я протянул книжечку и заглянул ей прямо в глаза, приговаривая про себя: у меня всё в порядке, мне очень надо попасть в Прагу, понимаешь?
– Всё в порядке, – вдруг выпалила она, – прошу прощения.
И мигом выскочила в коридор.
Я оглянулся на мальчика. Тот сидел с открытым ртом и смотрел на меня.
– Как это у Вас получилось? – спросил он.
– Что? – удивлённо спросил я, натягивая развязанные ботинки.
– Вы дали ей не тот паспорт, да ещё вверх ногами, открытый на последней странице, – медленно проговорил он.
Я пожал плечами.
– Наверное, она увидела то, что хотела. Всё-таки, сколько лет ездит!
Антон неуверенно кивнул, откусил новое яблоко, а я кинулся в коридор.
В дальнем конце вагона я увидел проводницу, что-то эмоционально говорящую человеку в штатском, стоящему ко мне спиной. Телосложение его показалось мне очень знакомым, и я двинулся к ним, ускоряя шаг.
Однако сначала путь мне преградил вышедший из купе пассажир со стаканом в руке, затем проводница заметила меня, и оба собеседника исчезли из виду. Добравшись до тамбура, я уловил только едва различимый запах дорогого табака. И вновь поймал себя на мысли о ком-то знакомом.
Подождав минут пять-семь, я вернулся.
Антон сидел, читал, как ни в чём не бывало, и даже предложил свежее яблочко. Я сначала отказался, но при повторном предложении вынужден был согласиться, так как желудок мой готовил протест против голодного насилия, а из съедобного у меня была только зубная паста.
Впрочем, вечером поезд остановился в Витебске, совершенно незаметно миновав белорусскую границу, и у меня появилась возможность подкрепиться на вокзале во время длительной стоянки. Денег, правда, было немного, ибо Князь не отличался особой щедростью, к тому же я играл роль обычного студента, подавшегося дикарём в Прагу, и потому моё положение предписывало быть бедным.
На вокзале случилось то, что и должно было случиться с голодным путником. Застряв у лавочки с пирожками, я чуть не проворонил поезд. Когда я подбегал к своему вагону, поезд тронулся. Антон оказался сострадательным мальчуганом. Он ждал меня в тамбуре и переживал.
Пожалуй, на этом описание путешествия в поезде можно закончить, не считая мелкого эпизода, как смена колёс состава на узкоколейный европейский тип – единственное, что разбудило меня ночью.
Стоит отметить, что на границе с Польшей нас заставили показать украшения и внести их в опись (на мне была только золотая цепочка, золочёный медальон я спрятал в потайной кармашек куртки), а наши соседи по вагону очень просили нас с Антоном подержать часть их наличных денег у себя, так как по существующим нормам при пересечении границы на каждую душу должно приходиться не более полутора тысяч долларов США (евро в то время ещё не было). Разумеется, мы с Антоном помогли соседям, не отказав себе в удовольствии подержать в руках пачку серо-зелёных купюр.
Прага встретила нас хмурым прохладным предрассветным утром. На вокзальных часах было 4.30, на моих, заблаговременно переведённых, – тоже. Разница с Питером составляла зимой два часа.
Антон выскочил из вагона первым, навстречу родителям, и больше я его не видел. Я же, напротив, нерешительно собирался, пропустил всех спутников вперёд, и только потом, окинув взглядом временное пристанище, сделав лёгкий поклон проводнице, спустился на перрон. Сердце моё было готово выпрыгнуть из груди. Я застыл у вагона, не в силах пошевельнуться, и вдруг увидел её.
Рита стояла в начале платформы и искала меня взглядом. Миг – и глаза наши встретились, мы кинулись друг к другу. Я хорошо помню эту картинку: платформа «Главни надражи» (Главного вокзала Праги), вокруг люди, спешащие кто домой, кто в отель, кто сразу по делам, и мы двое, словно из другого мира вдруг проявились здесь так неуместно и так страстно. В те мгновения я не осознавал, где я и зачем, я лишь хотел одного: чтобы они длились вечно.
Надо ли говорить, что в ближайшие полдня у нас и мысли не возникло о секретном задании, золотом ключе и тайнах «Ордена Святого Князя», как я мысленно окрестил про себя московское отделение Пирамиды?
Рита привезла меня в маленький уютный отель в центре города, накормила йогуртами, заранее спрятанными ею в холодильнике, и вскоре никто, кроме Князя, не способен был вывести нас из уютного мирка, образованного двумя нашими душами где-то между небом и землёй, между раем и адом, где-то там, куда ушли в своё время столь почитаемые нами Мастер и Маргарита. И только волшебные зёрна амаранта в позолоченном медальоне ждали своего часа, впитывая нашу любовь.
Но время шло, силы таяли, а дело нужно было делать. Я мысленно в который раз поблагодарил себя за то, что всю дорогу от Питера не расставался с драгоценным свёртком. Даже когда преследовал проводницу после проверки документов, я не оставил ключ в купе. И, тем не менее, я ни разу не взглянул на него. И вот, Рита спросила меня вдруг:
– Вань, а где же то, ради чего ты проделал столь долгий путь сюда?
– Ты имеешь в виду золотой ключик?
– О да, мой Буратино!
Я потянулся к одежде, и через минуту вытащил так называемую третью часть ключа от потайного хранилища. В свёртке оказался пластиковый футляр, а в нём шкатулка. Я не знаток древних ценностей, но то, что я увидел, произвело на меня неизгладимое впечатление. Шкатулка была из чистого золота, усеяна алмазами и обёрнута в ткань, ветхость которой заставляла задуматься о временах глубокой древности. Тех временах, когда Святой орден Тамплиеров хранил у себя один из ключей иерусалимской казны.
– Как думаешь, открыть? – с сомнением в голосе спросила Рита.
Я пожал плечами. Уверенность тогда не являлась сколь-нибудь выраженной чертой моего характера.
Она взяла в руки шкатулку, прикрыла глаза. Ресницы её задрожали, лицо осветилось божественным всепроникающим светом, исходившим от шкатулки. Я смотрел на неё, открыв рот, и видел ангела, источающего мощь первозданной вселенной.
Вдруг раздался глухой щелчок, и шкатулка открылась. Внутри лежала маленькая золотая пластинка правильной прямоугольной формы, на гладкой поверхности которой были начертаны, впечатаны, какие-то иероглифы. После посещения библиотеки Авесты я уже не знал, что и думать. Дело в том, что самым крупным символом на пластинке был древнеегипетский крест с петлёй, который можно найти буквально на всех изображениях Гизы и Асуана. Такой же точно крестик висел у меня на шее.
Как полагают наши специалисты (а их мнение по праву превосходящего знания расходится с официальной версией историков), устройство, по форме напоминающее католический крест, в котором верхний луч заменён вытянутой петлёй, именуемое в наших анналах «ключ Осириса», помимо своей необычной формы в древние времена обладало ещё более необычным содержанием.
Ключ Осириса был способен включать в организме человека весьма необычные способности к перерождению и ускоренному метаболизму. Среди наших архивариусов давно ходят слухи о том, что один такой ключ способен всех людей на Земле превратить в существ совершенно иного вида, дай только ему достаточное количество энергии. Например, если состав атмосферы резко изменится или если люди прилетят на планету с другим составом атмосферы, то с помощью такого ключа они легко смогут адаптироваться к новым условиям, не прибегая к защите скафандров.
Иначе говоря, ключ Осириса – золотой ключик к тайным дверям на другие планеты и в параллельные миры. Только он не дверь открывает, а даёт возможность войти людям туда, где человек в земном обличье мгновенно погибает. Говорят также, что этим ключом можно воскрешать мёртвых. Но никто из учеников школ Пирамиды, никто из моих знакомых никогда не упоминал о существовании настоящего ключа Осириса. Все говорят лишь об изображениях или о мраморных безделушках вроде той, что висит у меня на шее вот уже больше десяти лет, с тех самых пор, когда Юрий Данилович пригласил меня, ещё совсем зелёного, в Школу.
