Текст книги "Святой: русский йогурт"

Автор книги: Ник Демин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

«ТСМО-404», сконструированный немцами, позволял слышать чужой разговор на расстоянии до ста метров. Из-за ограниченности радиуса действия черноволосому пришлось загнать машину в подворотню заброшенного частного дома с окнами, заколоченными досками.

К его машине неизвестно каким течением прибило троих парней с наглыми физиономиями – дворовых хулиганов. Они выскочили из дома, как черти из табакерки. Предводитель, прыщавый юнец в линялой джинсовой куртке, поманил пальцем:

– Скокнул из тачки, ара! Мы черножопых в городе не любим. Проставляйся для братков.

Когда мужчина нажал на кнопки замков, заблокировав двери машины, юнец помочился на ветровое стекло, забравшись на капот. Черноволосый «дворниками» стер мочу, промыл стекло струйкой воды. Порывшись в «бардачке», он достал диктофон, вставил кассету и подключил записывающую аппаратуру к направленному микрофону, нацеленному на дом профессора Арутюняна.

Освободив ухо от ободка наушника, черноволосый размял руки, снял часы и вышел из машины. Парни, вооружившись штакетинами, стояли, словно охотники с рогатинами у медвежьей берлоги.

– Резкий, ара, да? Давай хиляй отгребать… – Прыщавый достал самопальные нунчаки – две обрезанные лыжные бамбуковые палки, соединенные цепью.

Лицо черноволосого было непроницаемым, словно у робота. Такие лица бывают у игроков в покер и у людей, для которых риск давно стал повседневностью.

Он бросился к прыщавому, схватил за запястья и лбом ударил в переносицу. Синхронно коленом черноволосый саданул парня между ног.

Подхватив выпавшие нунчаки, он наотмашь, не выписывая киношных кренделей в духе голливудских мастеров восточных единоборств, стал дубасить прыщавого по голове, покуда бамбуковые палки не разлетелись в щепки.

Друзья паренька, ошеломленные жестокостью человека с орлиным носом, остолбенело наблюдали за избиением. Вступаться за друга они не отваживались, видя, как летят клочья кожи с его головы.

Черноволосый с трудом остановился. Он приподнял веки потерявшего сознание парня, проверил зрачки. Обернувшись к двоим трусам, сказал:

– Вот вам башли, – он бросил скомканные купюры. – Отнесите кореша к дороге, возьмите мотор и отвезите в больницу. Ему надо швы на башку наложить.

В горле у прыщавого заклокотало. Вырвался слабый стон. Мужчина пинком в подбородок вернул парня в бессознательное состояние.

– Удобнее тащить будет! – Он оскалился, под приподнятой верхней губой сверкнула полоса жемчужно-белых зубов. – Полный отруб. Забирайте дохлятину, а то и вам мозги повышибаю, – спокойным, ровным голосом пригрозил черноволосый.

Он проводил взглядом парнишек, которым не удалось покуражиться над человеком с кавказской внешностью и повадками прирожденного убийцы. Голова предводителя шайки моталась из стороны в сторону, как воздушный шарик на ниточке.

Черноволосый подумал, что перестарался с этой крысой пустырей, но, сев в машину, он вроде бы ощутил в салоне смрад мочи прыщавого, тут же пожалев, что не принудил его языком вылизать стекло и весь автомобиль. Черноволосый был чистоплотен…

Перемотав пленку в диктофоне, он прослушал пропущенный разговор.

«…полимерный материал, созданный химиками, непредсказуем… Марина могла шантажировать Хрунцалова?!» – немецкая техника сработала без сбоев.

Запись черноволосый стер. Шеф не нуждался в стенографическом отчете. Отрегулировав звуковые фильтры, человек, прежде чем вставить в ухо пластмассовую таблетку наушника, распечатал упаковку косметических палочек «Джонсон энд Джонсон».

Прочистив ушную раковину, он выбросил порыжевшую от серы палочку в пепельницу машины, размотал проводок с разъемом подключения и присоединил его к плоской коробке, бывшей одновременно подставкой для параболического стекла и главным узлом всей подслушивающей системы…

– Алло, Анатолий Борисович? Это Солодник… – Горбоносый мужчина говорил по сотовому телефону.

Телефон работал на кодированной частоте. Его сигнал без дешифровального ключа при радиоперехвате был сплошным потоком накладывающихся друг на друга гудков и треска.

Черноволосый, назвавшийся Солодником, опустил сиденье автомобиля, чтобы вытянуть затекшие ноги.

– Рогожин переговорил с профессором! – он сказал это с некоторой ленцой человека, которому опротивели чужие тайны.

– Он получил информацию?

– Даже больше, чем нужно, – ответил Солодник, свободной рукой снимая крышку с бутылки молока.

– Профессор собрал досье на Хрунцалова?

– Нет. Но он досконально просек махинации с перевалкой спирта через институт.

– Чепуха… – откликнулась трубка. – Рогожин завелся?

– Я не психиатр, – ответил Солодник, поднеся бутылку к губам.

Он сделал глоток. Молоко было скисшим. Белая струйка стекла по щетинистому подбородку.

– Время не ждет… – Голос в трубке был требователен. – Пора завершать бодягу. Рогожина-младшего скоро заберут в Москву; Предварительное дознание закончено. Им хотят заняться важняки из областной прокуратуры.

– Дату перевозки сообщишь? – Черноволосый подобрался, стал похожим на кошку, готовящуюся к прыжку.

– Нервничаешь, Солодник? Идиотские вопросы задаешь! – Ехидные интонации зазвучали в голосе говорившего. – Устал? С автозаком без помощников справишься?

– Слишком много вопросов, командир! Анкету перешли по почте. – Черноволосый беседовал с тем, кого он называл своим шефом, на равных. – Я работаю в одиночку. А помощников можешь себе в задницу воткнуть… – Он помолчал, ожидая реакции на оскорбительную тираду.

Ответа не последовало. Трубка молчала.

– У меня все на мази. Если ваш офицерик не взорвет следственный изолятор, мы разыграем партию как по нотам. Я пасу Рогожина и остальных скотов. Баксы за медсестру и мусоренка-следователя Штеер перевел на мой счет?

– В венский «Острейхкредит», как условились, – подтвердил собеседник черноволосого. – Не крохоборничай… Плата в твердой валюте по полному тарифу.

Хватит воду в ступе толочь. – Голос стал властным и жестким. – Действуй по обстоятельствам. Руки у тебя развязаны. – С прорезавшейся ненавистью говоривший добавил:

– Ветрова, тупорылого недоумка, в расход без колебаний. Вышиби из него бараньи мозги…

– О'кей, командир! – кивнул Солодник. – Незачем повторять. Что с армяшкой? Профессор ковыряется в делишках покойного.

В трубке раздался сухой кашель заядлого курильщика:

– Профессора нейтрализуй. Меня любознательные стариканы раздражают. Только работай чистоплотно, без зверств.

– О'кей! – красноречием черноволосый не отличался.

– Успеха тебе, Солодник, – говоривший произнес пожелание медленно, значительно. – Не напортачь…

Солнце, словно тусклый медный тазик, катилось на запад, уступая город вечерним сумеркам.

Черноволосый мужчина приоткрыл дверцу машины, впуская свежую прохладу в прокуренный салон. С сиденья он взял наручные часы. Солодник дорожил качественно сделанными вещами и в особенности разными электронными штучками.

Циферблат «Касио» с люминесцентной подсветкой голубым маячком мерцал на ладони. Черноволосый сверил время с кварцевыми часами, вмонтированными в приборную панель автомобиля. Солодник был пунктуален, когда дело касалось запланированного убийства. То была вежливость киллера, не присваивавшего себе последние минуты жизни обреченного на смерть.

«До одиннадцати вздремну. – Мысли наемного убийцы ничем не отличались от раздумий трудяги, у которого на шее семья, впереди восемь часов у станка в ночную смену и вечная потребность выспаться как следует. – Продавщица – гнида в белом халате. „Свеженькое молочко, только завезли!“ Корова! Саму выдоить надо… – мысленно крыл обманщицу черноволосый, укладываясь поудобнее, чтобы рукоять пистолета не упиралась в ребро. – Собаку распяли… – Жажда мешала заснуть, обрывки подслушанного разговора всплывали в памяти мужчины. – Оскотинились в доску, твари. До такого варварства дойти! Бобика гвоздями к двери пришпандорить. Шпана расстаралась за бухало. На трезвую голову нормальный мужик собаку пялить не стал бы… Интересно, они ее живую прибивали или сначала замочили? Нет, конечно же, грохнули бобика. Иначе визжал бы на всю улицу».

Разрешив сомнения с четвероногим стражем дома профессора Арутюняна, киллер задремал чутким сном зверя.

* * *

– ..Успеха тебе, Солодник! – пожелание Анатолий Бокун сдобрил большим глотком джина с тоником, бывшего всегда под рукой.

Непрерывно лицемерить утомительно, а лгать Бокуну приходилось много. Вот и сейчас он с удовольствием послал бы черножопого киллера на три буквы или пожелал бы сдохнуть, но сдержался.

Одинокий в своей гигантской шестикомнатной квартире на Большой Ордынке, Бокун сидел на подоконнике, созерцая россыпь огней ночной Москвы.

Огоньки отражались в застывших зрачках…

«Стар-дринк» оказалась надежным и щедрым покровителем. Полуразорившееся предприятие Спыхальского с его помощью стало на ноги, быстро набирая обороты. Бокуна удивляло, что контакты с представителями «Стар-дринк» проходили по правилам строгой конспирации.

– Пока ты работаешь со Спыхальским в одной упряжке, эти меры необходимы, – объяснял умница Штеер. – «Стар-дринк» как жена Цезаря – должна быть вне подозрений.

Их везли на встречу с начальником европейского филиала «Стар-дринк». Осенняя Вена, промытая дождями, светилась тронутыми желтизной листьями, похожими на развешанные по деревьям дублоны. Водитель «Шевроле» предупредительно останавливался перед зеброй пешеходных переходов, даже если на тротуаре стоял один человек. Европейская вежливость раздражала Бокуна, привыкшего к российским стандартам.

Представитель «Стар-дринк» внешне был полным антиподом рекламного образа стопроцентного американца. До невообразимости толстый мистер Флэтвуд походил на надувной шарик с коротенькими отростками конечностей. Он восторженно приветствовал «нашего русского друга», одарив Бокуна лучезарной улыбкой и похлопыванием по плечу. Во время обеда, который подали в кабинет Флэтвуда, разговор был беспредметным. Обсуждали политику, шансы чеченцев на успех в войне с Россией, здоровье Ельцина и персоны фаворитов дряхлеющего президента.

После обеда, в стиле добрых традиций южных штатов – а Флэтвуд родился на маленькой хлопководческой ферме, затерянной среди полей Луизианы, – гостям были предложены сигары.

Штеер выбрал маленькую сигару марки «Монтекристо», а американец запыхтел настоящей кубинской «Короной». Посредником в беседе выступал немец, переводя речь Флэтвуда почти синхронно.

– Мистер Бокун, пора делать большую игру. – Американец дегустационными глотками пил неразбавленное виски. – Совет директоров «Стар-дринк» намеревается перенести часть производства в Россию.

– Я понимаю…

– Всего производства! – веско подчеркнул Флэтвуд. – Не только прохладительных напитков, но и кое-чего, как вы, русские, говорите, покрепче. Надо расширять сферы деятельности. Это главный смысл философии бизнеса! О'кей?.. – американец расплылся в улыбке.

– Райт! – по-английски поддакнул Бокун.

– Мы делаем ставку на вас! – Улыбка босса стала еще шире. – Средства выделяются грандиозные, поддержка всемерная, способы… – американец запнулся. – У вас развязаны руки, но… – он назидательно поднял палец с массивным перстнем, украшенным изумрудом, – репутация фирмы должна быть без единого пятнышка.

Бокун вдавил подбородок в грудь.

– У вас большое будущее, мистер Бокун…

* * *

Деятельность «Стар-дринк» в России была многогранной. Она заливала страну коричневой пузырящейся жидкостью, расфасованной в жестяные банки, пластиковые бутылки, тетрапакеты и прочую тару.

Одновременно дочерние предприятия, напрямую не связанные со «Стар-дринк», ввозили и производили спиртное, что составляло львиную часть доходов фирмы. Бокун не знал всех цифр, но догадывался – доходы улыбчивых американских парней колоссальные.

Он и сам попал под этот золотой дождь.

У медали, как известно, две стороны. В случае со «Стар-дринк» была и третья. По поручению Штеера, исполнявшего роль непосредственного руководителя, Анатолий через сеть посредников скупал партии стратегического сырья вроде редкоземельных металлов, марганцевой руды или чистого алюминия. «Стардринк» можно было сравнить с помпой, закачивающей в Россию алкоголь и высасывающей сокровища недр.

Для выполнения задания мистера Флэтвуда понадобился неприметный подмосковный городишко, который Бокун намеревался превратить в форпост империи «Стар-дринк», где он был бы полным хозяином.

Пасьянс складывался удачно. Городок имел все необходимое – обширные склады, хорошее транспортное сообщение, а главное – отлаженный механизм производства спиртного. Приди и владей, как говорили древние.

Хрунцалов – этот жирный, вечно потный боров, втиснувший свою необъятную задницу в кресло городского главы – наотрез отказывался делиться властью.

– Не подбивайте под меня клинья, – ответил он Спыхальскому, ведшему переговоры о совместном бизнесе. – Я здесь козырный туз.

Бокун не понимал тупого упрямства мэра, отвергавшего предложение сотрудничества. Но однажды он увидел любопытный фильм, снятый четой английских натуралистов в африканской саванне. Его поразил эпизод, в котором до безобразия некрасивый кабан-бородавочник оборонял свою нору от стаи гиен.

В конце концов хищницы выпустили вепрю потроха, но он так и не удрал, хотя мог. Хрунцалов, уразумел Бокун, был сродни этому бородавочнику. Своими владениями, властью и деньгами мэр делиться не собирался.

Бокун приказал Спыхальскому, отошедшему на вторые роли, свернуть переговоры. В ход пошла стратегия паука…

Мухой, угодившей в сеть, был заместитель мэра господин Сапрыкин, субъект с мелким уголовным прошлым и ненасытным аппетитом к сексуальным развлечениям. За ним люди Бокуна установили тотальную слежку. В еженедельных отчетах мелькала одна и та же пикантная деталь. Заместитель мэра регулярно пользовался услугами проституток. Но не в этом заключалась изюминка. Агенты отметили, что господина Сапрыкина тянуло на экзотику. Бывая в Москве, он «снимал» то замшелых жриц любви, на которых без содрогания нельзя было взглянуть, то див восточного типа и даже потратился на дорогущую негритянку, обслуживающую клиентов известного ночного клуба.

– Ищет остроты ощущений! – констатировал Бокун, прочитав сводки агентов. – Приготовьте этому самцу что-нибудь погорячее…

Юная куртизанка, фланировавшая по Тверской, ела мороженое. Острым розовым язычком девица слизывала тающий крем, томно прикрыв ресницами подведенные глаза. Она отшила с десяток клиентов, слетающихся к ней, как мухи на мед. Убойную привлекательность проститутке обеспечивал ее смелый наряд, состоявший из полупрозрачной блузки, заправленной в короткие джинсовые шорты, и юный возраст.

Притормозивший красный «Пежо» приветливо распахнул двери. Недолго посовещавшись с водителем, девушка села в машину.

– Сопля малолетняя клиента уводит! – благим матом заорала дама своему сутенеру, ничего не предпринимающему, чтобы восстановить справедливость.

Пастух путан подошел к возмущенной подопечной жрице любви и зажал ей рот ладонью:

– Ляпу, зараза, закрой! Из-за твоих куриных моз…гов меня на собственном члене повесят. Малышка под клиента подставлена. Усекла, кобыла? – Монолог закончился болезненным тычком под ребра.

Через несколько дней к господину Сапрыкину наведались гости. Представившись, они расселись в кресла.

Бокун, щелкнув замками элегантного кейса, достал : видеокассету:

– Взгляните на ваши художества, Валерий Александрович!

Едва засветился экран, Сапрыкин узнал комнату и кровать, где он резвился с юной проституткой.

– А вы мастак, господин Сапрыкин, – комментировал кадры Бокун. – Йогой не занимались? Такие позы простому смертному неподвластны. Вам, Валерий Александрович, в порнофильмах сниматься надо.

Такой талант на корню гибнет!..

Телевизор лопался от оргастических стенаний и стонов. Казалось, видик прокручивает пленку, запечатлевшую повальную случку в обезьяньем питомнике.

– Но и партнерша вам под стать. Завидный темперамент и изобретательность, – продолжал Бокун.

Справившийся с шоком заместитель мэра, побагровев, встал в позу оскорбленной невинности:

– Это шантаж?! Мерзавцы, сфабриковали видеозапись. Я государственный служащий…

Поднявшийся с кресла Бокун влепил пощечину господину Сапрыкину:

– Ты невыхолощенный осел…

Тот пытался поднять руки, чтобы защититься, но Сапрыкина крепко держали спутники Бокуна, продолжавшего хлестать по щекам заместителя Хрунцалова.

– Ты ублюдочное животное! – Бокун переходил на повышенные тона. – Этой девочке четырнадцать лет, а ты, тварь, что с ней делаешь! Смотри! – Схватив за челюсть, он развернул Сапрыкина лицом к экрану. – Тебя самого не тошнит?.. Четырнадцать лет! Сколько ты заплатил? Ей хватит на конфеты?

Сапрыкин мотал головой, точно на него налетел рой пчел:

– Не правда…

– Девчонка вскрыла вены. Но перед смертью она написала заявление об изнасиловании, – переход Бокуна с крика на шепот был тонким психологическим приемом, угробившим Сапрыкина.

Тот запрокинул голову и протяжно завыл на одной ноте:

– Не правда…

Приемом, который у детей называется «саечка», Бокун заставил его замолчать. Господин Сапрыкин в буквальном смысле прикусил язык, и по его подбородку заструился свекольный ручеек.

– В морг на опознание поедем?! – с ухмылкой палача спросил Бокун.

Вместо ответа господин Сапрыкин встал на колени.

Знакомый с Уголовным кодексом, бывший зэк по кличке Фарш знал о статье, карающей за вступление или склонение к половой связи несовершеннолетних.

Чтобы откупиться от тюрьмы, он мог продать душу дьяволу.

Сделка состоялась. В лагере противника Бокун заимел надежного лазутчика.

Самонадеянный мэр между тем рыл сам себе могилу. Сапрыкин доносил – Хрунцалов начал собирать досье на поляка, проверил связи Спыхальского, контакты, клиентуру, «крышу». Любознательность мэра переходила границы дозволенного, и Бокун решил – пора раздавить разжиревшего градоначальника и воротилу спиртового бизнеса. Штеер поддержал это решение, пообещав прислать профессионала экстра-класса. У него, бывшего сотрудника штази, остались старые приятели в России, не изменившие ремеслу. Одни подрабатывали промышленным шпионажем, другие содержали школы платных убийц.

С исполнителем заказа Бокун предпочел бы не встречаться, но дело было слишком серьезным.

…Бокун докуривал сигарету, прислушиваясь к ночному шоссе. Между деревьями мелькнули огни фар.

Большой грузовой «Мерседес» медленно сворачивал с шоссе на проселочную дорогу. Встречная «Волга» на мгновение высветлила красный рефрижератор. Прибывал обещанный Штеером человек. Бокун посмотрел на часы и криво улыбнулся – минута в минуту.

«Это называется немецкая пунктуальность», – подумал он.

Внезапно ослепленный фарами, Бокун зажмурился, невольно прикрыв рукой лицо. Машина остановилась прямо перед ним, в каких-то двух-трех метрах.

Заглох двигатель, водитель потушил фары. Теперь грузовик был похож на гигантскую божью коровку.

Дверь кабины бесшумно открылась.

Бокун затушил каблуком окурок.

– Здравствуй! – крикнул он в темноту и сделал шаг навстречу.

– Здравствуй! – знакомый голос заставил Бокуна вздрогнуть.

Он невольно отшатнулся.

«Не может быть, – пронеслось у него в голове. – Такого просто не может быть!»

Этот голос он слышал в кошмарных видениях. Этот голос угрожал ему смертью. Среди руин «Красной Горки».

– Солодник Мхачители! – Черноволосый мужчина протягивал руку. – Здравствуй, командир! – оскалился киллер, обнажая крепкие, желтые, как кукурузные зерна, зубы. – Будем прореживать?!

Солодник не узнал в респектабельном, уверенном мужчине выбирающегося из-под развалин контуженого спецназовца.

«Может, ему память отшибло?» – схватился за спасительную догадку Бокун, внутренне готовя себя к непредсказуемой реакции киллера. Но тот продолжал щериться, как обретший хлебосольного хозяина пес.

Приставку «экстра» Солодник оправдывал сполна.

Хрунцалова он разделал под орех. Правда, не без участия слизняка Сапрыкина, оставившего открытой маленькую дверцу в подвальные помещения профилактория и набросавшего план коридоров с помеченными крестиком личными апартаментами мэра. Проникнув незамеченным в переполненный пьяными гостями дом отдыха, киллер пробрался в номер.

– Зашел, баба на кровати голюсенькая лежит, а в ванной душ шумит, – рассказывал Солодник. – Прикинул, не с руки пальбу открывать при свидетельнице.

Лишний визг, грохот: Я аккуратненько удавочку, хоп.

Ножками подрыгала малек и утихомирилась. Я в ванную, а там никого! Зря бабенку кончил, – сокрушался Солодник. – Тут мармелад в номер скребется.

– Кто? – задал единственный вопрос Бокун.

– Студень этот, Сапрыкин. Трясется, как студень, и жестами на сауну показывает, мол, там Хрунцалов.

Баба, наверное, его из номера вытурила. На ковре лужа блевотины… – морщился Солодник. – Я чуть не поскользнулся. Чего кабан в сауну забрался? Хотя каждый по-своему с ума сходит. Я с первого выстрела рассчитывал завалить. Не получилось! Метался по сауне. Но со второго достал.

Городские газеты вынесли сообщение о гибели Хрунцалова на первые полосы. Резонанса такого масштаба Бокун не ожидал. Но нет худа без добра. Вариант замести следы складывался сам собой. Ради этой цели требовались новые жертвы, а гроссмейстер всегда готов отдать пешку, чтобы выиграть партию.

* * *

В двадцать минут двенадцатого Солодник вошел в дом. Двигался он бесшумно, шаря перед собой узким лучом фонарика.

Осмотрев комнату, удостоверившись, что приговоренный мирно посапывает на диване, укрывшись с головой клетчатым пледом, киллер проскользнул на кухню.

Зачерпнув кружкой воды из ведра, стоявшего у заляпанной жиром газовой плиты, черноволосый мужчина с орлиным носом утолил жажду.

Круг света заплясал по стенам. Он задержался на эбонитовом счетчике электроэнергии, пробежался по проводке и остановился на выключателе.

Солодник ухмыльнулся, словно задумавший пакость балбес-второгодник. Он сам иногда удивлялся своей изобретательности, умению обходиться без непосредственного контакта с жертвой. Предсмертные хрипы, фонтанирующая кровь из перерезанного горла, судороги и угасающие искорки жизни в глазах умирающего Солодник считал издержками профессии, по возможности стараясь не травмировать собственную психику созерцанием чужих мучений.

Достав универсальный перочинный нож, он ногтем подцепил крестовидную отвертку. Солодник неторопливо выкрутил шурупы, снял крышку и проверил контакты. Фонарик киллер держал в зубах.

Заслышав скрип дивана в комнате, Солодник машинально выдернул из-за пояса джинсов пистолет.

Вороненый ствол, готовый пулей встретить любого, кто бы ни вошел, уставился на дверной проем.

Скрип стих. Старик, сменив позу, перестал храпеть.

Так же без спешки, аккуратно киллер вернул крышку выключателя в надлежащее положение у выкрашенного белой краской косяка двери. С проводкой, двужильным проводом в синей изоляционной обмотке, он поступил не так бережно.

Разрезав провод – у Солодника был чудесный нож с лезвием из легированной стали с фирменным клеймом «три короны» шведской сталелитейной компании, – наемный убийца оголил провода, скрутив их вместе.

Далее предстояло проделать самую шумную часть подготовительных работ к казни профессора Арутюняна, ставшего кому-то ненужным, старикашки, сующего нос в дела серьезных людей.

Проводка не была скрыта под штукатуркой, как в современных домах. Она шла по оклеенным дешевыми обоями стенам, провисая кое-где. Тонкие гвоздики – штапики, загнутые скобой, были хлипким креплением, но повозиться с ними Солоднику все же пришлось. Гвоздодера в универсальном ноже шведы не предусмотрели.

Поддевая шляпки ножницами, киллер выдергивал гвозди из стены с остервенением дантиста, которому надоели гнилые зубы пациента.

Сорванный кусок проводки, присоединенный к выключателю, Солодник подтянул к газовой плите.

Открыв дверцу духовки, он положил связанные между собой концы оголенного медного провода над конфоркой.

Улица, на которой стоял дом Арутюняна, не была газифицирована. Машина с надписью «Пропан-бутан. Огнеопасно» доставляла сюда красные баллоны, забирая взамен опустевшие.

У профессора баллон был заправлен под завязку.

Киллер убедился в этом до начала манипуляций с проводкой, проверив баллон на вес.

– Фейерверк должен получиться славненький! – с черным юморком произнес убийца, поворачивая ручки плиты.

Вентиль баллона он застопорил, сорвав резьбу…

* * *

Старику профессору снились кошмары. Начальник шарашки майор НКВД со сталинскими усами зачитывал ему смертный приговор за «вредительство и участие в троцкистской группировке».

– Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, – бубнил фантом, оживший в подсознании Карена Акоповича.

Майор расстегивал пряжку портупеи, сворачивал из кожаного ремня петлю, набрасывал удавку на шею и, упершись коленом в грудь Арутюняну, тянул ремень на себя. Чем туже становилась петля, тем расплывчатое были черты лица энкавэдэшника, сгинувшего в подвалах Лубянки еще при Берии.

– Ты расстрелян, – хрипел химик. – По какому праву мертвец судит живого? Убирайся в могилу…

Призрак разразился сатанинским смехом, обдавая профессора зловонным запахом тления, а в пустых глазницах горели болотные огоньки.

Арутюнян отталкивался руками и ногами, тянул шею, чтобы зубами вцепиться в глотку палача, но вместо майора над ним нависала гогочущая рожа Хрунцалова:

– Каюк тебе, армяшка. Приговор приводится в исполнение безотлагательно…

Раскормленная морда покойного мэра с обвисшими лоснящимися щеками, словно у бульдога, претерпевала фантасмагорическую метаморфозу, преображаясь в один большой пятак лесного вепря…

– Уф, приснится же такая бредятина. – Хозяин дома, упавший с дивана, ощупывал шишку на голове. – Нервишки разболтались, – он разговаривал сам с собой.

По-стариковски охая, профессор оперся руками о край дивана, намереваясь подняться. Продавленные пружины по-мышиному пискнули.

Арутюнян глубоко вздохнул, набирая в легкие воздух. Грудь химика поднялась и резко опустилась.

– Утечка.., газа! – вместе с отравленным воздухом выдохнул старик.

Он хоть и был изрядно пьяным, но характерную вонь растекающегося по комнатам газа мог отличить от тысячи других запахов.

Табуретом Карен Акопович вышиб оконное стекло.

Босиком, полуголый, стремглав кинулся к дверям, открыл их ударом ноги, и только оказавшись на улице, профессор утер холодную испарину со лба.

– Допился, хроник. Газ оставил открытым! – выругался Арутюнян, влепив себе пощечину.

Куры, разбуженные грохотом в доме, испуганно закудахтали в пристроенном у веранды низеньком курятнике с крышей из кусков шифера и рубероида.

– Спите, пернатые! Ситуация под контролем! – К профессору вернулась хмельная удаль. – Сквознячком протянет за секунду… – успокоил он себя и несушек.

Хохлушки тем не менее надрывались, словно к ним в гости пожаловал хорек.

– Дуры в перьях! – выпалил старик, раздраженный птичьим гомоном.

От кудахтанья Карена Акоповича мутило. Вдобавок к этим неприятностям изжога терзала пищевод профессору, посадившему желудок в годы суровой молодости, когда пайки хватало ровно настолько, чтобы дойти из барака в лабораторию, не зарывшись носом в сугроб или не плюхнувшись в лужу.

«У меня же пивко очаковское в холодильнике… – вспомнил о заначке Арутюнян. – Возьму – и на свежий воздух. Баллон перекрыть тоже надо».

Шаркающей походкой утомленного жизнью пожилого человека, прикрывая нос ладонью, Карен Акопович прошел на кухню. Безошибочно ориентируясь в темноте, он нащупал вентиль газового баллона.

– Заржавел ты, что ли? – тужился старик, пыхтя над застопоренным вентилем.

Дышать становилось все труднее. Газ разъедал глаза, вызывая потоки слез. На антресолях дома был ящик с инструментами, в том числе имелся и разводной ключ.

Подставив табурет, Арутюнян встал на него, открыл антресоли, расположенные над входом в кухню.

Сунув руку в ящик, он напоролся на что-то острое…

– Черт подери.., темнотища.

Рукой профессор нашарил выключатель, перевел его в положение «включено». Связанные концы проводки заискрились, став детонатором для газа, скопившегося в духовке.

Этот взрыв профессор Арутюнян успел услышать и даже увидеть. Но второй, гораздо более мощный, огненным смерчем подхватил старика, метнул его тело, уже иссеченное осколками взорвавшегося баллона, на вздыбившийся пол.

Адский огонь длинными языками вырвался в ночь через открытые двери и окна с повылетавшими стеклами и вернулся назад, словно какой-то гигантский насос закачал его обратно в дом – довершить начатое.