Текст книги "Конан и цепь оборотня"

Автор книги: Ник Харрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Ник Харрис

Завоеватель

1

На шумной базарной площади Шадизара, среди гудящей, пестрой толпы торговцев и покупателей с отрешенным видом сидел, скрестив ноги, старик-дервиш. Длинная седая борода благочинно ниспадала на грудь. Худое морщинистое лицо выражало спокойную умиротворенность. Казалось, усталый странник после долгих мытарств возвратился, наконец, домой. Возможно, так оно и было. Грудь старика равномерно вздымалась и опадала, глаза были закрыты. Дервиш спал… Или грезил? Или глубоко задумался о вечной суете бренной жизни? В любом случае, дух его витал очень далеко от шумной площади Шадизара.

Возможно, на сияющих вершинах он вел нескончаемые беседы с бессмертными мудрецами, живущими среди недоступных высот великих гор, раскинувшихся в далекой Вендии? Или, в совершенстве постигнув недоступное простым смертным искусство волшебного экстаза самадхи, общался с грозными богами и прекрасными, светлоликими богинями? Или, пока уставшее тело его застыло в позе лотоса посреди базарной площади, предавался неистовой любви с вечно юными нимфами?

Те из многоголосой шумной толпы, кто равнодушно скользил взглядом по фигуре дервиша или бросал ему на колени медные монетки, ничего о том не знали. Не могли знать… В лучшем случае, они смутно догадывались о внутреннем богатстве старика, о его мудрости и поистине волшебной способности по своему желанию отделять бессмертный дух от бренного тела.

Высокий, широкоплечий воин с темным от загара лицом и гривой черных спутанных волос в раздумье остановился перед дервишем. В сверкнувших неожиданной синевой глазах зажглось любопытство. Воин бросил на колени старика несколько серебряных монет и тронул его за плечо.

– Я давно жду тебя, Конан, – ясно сказал дервиш, – мне нужно многое рассказать тебе…

– Кто ты? Откуда знаешь мое имя?

Но старик вновь закрыл глаза, и, казалось, заснул. Только изрезанное морщинами, иссушенное ветрами лицо выдавало напряженную работу мысли. И в голове Конана неожиданным фейерверком вспыхнули яркие видения.

Единым мигом промелькнуло прошлое, неясными тенями предстало грядущее. Образы теснились, кружась, будто в смутном хмельном сне.

Виделись знакомые лица, злобные оскаленные пасти демонов, трон в огромном зале, кровавые битвы и веселые пиры, боги с головами зверей, череда мертвых воинов, уходящих в туманную, призрачную даль…

Старик задрожал от напряжения, и перед Конаном предстала Книга. Сами собой перелистывались страницы, открывая взору таинственные знаки неведомых смертным печатей, древние тексты, написанные кровью на давно забытом, мертвом языке.

Дервиш прошептал несколько слов, и Конан содрогнулся, ясно увидев ближайшее будущее и то, что он должен сделать.

* * *

Заросший до самых глаз черной кучерявой бородой, человек стоял на вершине холма, воздев руки. Луна, словно саваном, укрытая дымкой, мертвенным светом освещала его застывшее, бледное лицо. Ветер трепал темный плащ, заползая холодными щупальцами в широкие рукава, швырял в лицо горсти мелких песчинок – человек не обращал на это внимания. Нависшие над глазами мохнатые брови сошлись на бугрящейся складками переносице. В свете полной луны неподвижная фигура с поднятыми руками казалась высеченной из черного камня. Длинная тень, сползавшая по склону холма, причудливо шевелилась, хотя человек стоял неподвижно. Небольшие смерчи, то и дело зарождавшиеся вокруг, скатывались по склону и тихо умирали, так и не набрав силы.

Почти не разжимая губ, человек стал произносить странные, изломанные слова. Чуждая человеческому слуху речь гулко разносилась над большим плоским камнем, венчавшим вершину холма. В черном небе внезапно появилась стая нетопырей. Призрачными ночными тенями носились они над непокрытой головой человека, почти задевая крыльями его развевающиеся волосы. Слова заклинаний звучали все более глухо. Казалось, исходят они не из уст говорящего, а из-под плоского камня, укрытого мрачными тенями, несмотря на то, что в небе оскаленным черепом сияет луна.

Человек запрокинул голову, выкрикнул, словно каркнул, последнее слово и исчез. Только смерчи продолжали кружиться на опустевшей вершине, да луна осветила, наконец, плоский, похожий на гроб камень с выдолбленным посредине чашеобразным углублением.

* * *

Глубоко задумавшись, Конан сидел за выскобленным добела столом в харчевне толстого Асланкариба. Мальчик-слуга то и дело наполнял вином быстро пустеющую кружку, приносил лучшие куски копченого мяса. Свободные на данный момент жрицы любви нарочито громко смеялись, надеясь привлечь внимание воина, который хоть и не часто прибегал к их услугам, но платил всегда щедро.

Кивком Конан подозвал хозяина. Масленые глазки Асланкариба беспокойно забегали. Если киммериец бывал чем-то недоволен…

– Что ты знаешь о Книге Черных Врат? – не взглянув на трактирщика, спросил воин.

Асланкариб облегченно вздохнул. Почесал лоснящийся подбородок. На всякий случай протер чистой тряпкой стол, где блестели капли вина.

– Книгу эту мало кто видел… По слухам, она написана древними богами. Хранитель ее – великий мудрец и вечный скиталец Ниаматар, заклинатель демонов. Некоторые считают его богом. Иногда он является тем, кто избран и показывает книгу… – хозяин осекся.

Со страхом и любопытством посмотрел на сидящего перед ним воина и тихо сказал:

– Тебе показали книгу?.. Ты встретил Ниаматара? Где? Что он сказал?

Конан взглянул на перепуганного трактирщика. В синих глазах мелькнул недобрый огонек.

– Держи рот на замке! И забудь о том, что я спрашивал!

Асланкариб почтительно поклонился и, качая головой, отошел. Конан вспомнил, что сказал на прощанье старик-дервиш.

«Не пытайся помешать ему. Лучше найди хорошего колдуна в помощь и готовься к походу».

Да, таковы были последние слова Ниаматара. После чего он просто исчез. Не осталось даже следов на том месте, где сидел этот загадочный старик. А то, что показала Книга… Нет, об этом лучше не думать. Нужно найти Колдуна… Есть, конечно, колдун. Очень хороший – Эскиламп, да только живет неблизко. Пока доедешь – княжну похитят…

Несмотря на предупреждения хранителя Книги, Конан все же решил попытаться помешать похищению одной из красивейших девушек Шадизара. Потому что после похищения с ней будут происходить ужасные вещи… Она изменится… Все это показала Книга.

Нужно кого-то послать за Эскилампом! Ехать самому – значит отдать княжну Ониксию на поругание. Даже хуже – на изменение…

Конан помнил красавицу-княжну, дочь одного из самых богатых работорговцев Шадизара. В сопровождении охраны Ониксия проезжала на белом скакуне по шумным улицам города, и перед ней, перед ее божественной красотой, склонялись и ремесленники, и знать, и грубые воины-наемники, и богатые купцы. Даже он, Конан, однажды поклонился, как все, когда заметил любопытный взгляд девушки, брошенный из-под полуопущенных ресниц на его громадную, резко выделяющуюся в толпе фигуру. Капитан личной охраны княжны – бретонец Бруккис, с которым Конан выпил не один кувшин вина в тавернах Шадизара – тогда с усмешкой покачал головой и подмигнул.

Нужно его найти, Бруккиса, предупредить. Попытаться спасти княжну.

В глазах Конана вспыхнуло видение. Огромная пещера, освещаемая чадящими факелами, клубы синего дыма под черными сводами, уродливые рогатые существа, с воем пляшущие вокруг алтаря с распростертой на нем обнаженной женщиной… И ожидание… Кто-то должен явиться… Некто могучий и ужасный. И тогда…

Это был один из вариантов того, что должно произойти. Другие были не лучше. Все они пронеслись туманными и кошмарными видениями. Связанная княжна в тесной пещере в ожидании ползущего к ней страшного существа… Княжна, подвешенная за ребро на огромный крюк… Прелестная голова Ониксии, ставшая уродливой и рогатой… Распухающее на глазах тело княжны – не то умершей, не то еще живой…

Конан тряхнул головой, прогоняя видения. Проклятая Книга! Показанное навечно запечатлелось в памяти. И не сотрет эти ужасные сцены ни вино, ни время…

Ни в одном видении не было показано спасение княжны. И все-таки нужно попытаться…

* * *

Чернобородый, не отрываясь, смотрел на мутно-прозрачный камень величиной с крупное куриное яйцо. Внутри клубились туманы, маревом дрожали неясные силуэты. Тени странных горбатых и рогатых существ торопливо перебегали из угла в угол огромной черной пещеры, контуры которой дрожали и расплывались в тусклом свете факелов.

– Не показывается! – взревел чернобородый, – он все еще не показывается!

Резким движением ладони он смахнул со стола камень. В чаше, сделанной из черепа ребенка, злобно замигал фитиль, пропитанный шакальим жиром. Несколько черных кошек, наблюдавших желтыми глазами за хозяином из угла комнаты, заорали мерзкими, скрипучими голосами. Заухала сова на чердаке. Заплясали сами собой колченогие табуретки, задрожали ножки дубового стола, за которым сидел разгневанный колдун. Странные шорохи донеслись из глубокого погреба, в который чернокнижник бросал мертвых, обескровленных людей после проведения нужных ритуалов. Загрохотал вдали гром, завыл за окном ветер.

Но колдун поднял руку, и все стихло. Устало и задумчиво погладил он кудрявую бороду. Его крупный крючковатый нос внезапно сморщился, толстые мокрые губы раскрылись в подобии улыбки, обнажая длинные, ослепительно белые, острые зубы. Несколько лающих звуков разорвали внезапно наступившую тишину.

– Ничего, – все еще смеясь, прошептал колдун. – Ничего… Мы подождем. Он придет. Обязательно придет! Не может не прийти, если сам выбрал жертву…

Кошки, почуяв перемену настроения хозяина, терлись о его заросшие шерстью ноги и мурлыкали. Одна даже игриво поскребла коготками по копыту.

2

Горшечник Ихарп, тощий и суетливый, в смущении потирал ладони. Конечно, он, Ихарп, верный друг и слуга Конана. Когда-то великий воин Конан спас его, Ихарпа, ничтожную жизнь… И он, Ихарп, и жена его, и дети – все благодарны. Но отправляться в горы на поиски волшебника… Да найдет ли он того волшебника?.. Да не убьют ли его, Ихарпа, кровожадные бандиты-горцы?.. А если не убьют, и если найдет… Согласится ли великий волшебник выслушать его, простого ремесленника, поедет ли с ним?.. А дома – жена, дети… Кто их станет кормить, пока он, повинуясь приказу друга, будет ползать по горам?..

Конан молча бросил на стол несколько серебряных монет. Горшечник опять потер ладони, но уже более энергично. Да, этого, конечно, хватит… Ему и за год не сделать столько горшков, чтобы заработать такие деньги!.. Вот только бандиты-горцы…

– Они нападают на караваны! – нетерпеливо сказал Конан. – Ты можешь их не опасаться! Что с тебя взять?!

– Да-да, конечно… – Ихарп торопливо закивал, незаметным движением сгребая со стола монеты. – Но моя лошадь… Она, конечно, старая кляча, но кто знает этих горцев…

– У горцев прекрасные скакуны! Твою кобылу они не возьмут даже на мясо! Тем более, на мясо! Для этого они специально выращивают мясных лошадей… ну и баранов, конечно!

Ихарп вынужден был согласиться.

– Все это так… Вот только моя жена привыкла, чтобы я еженощно ублажал ее плоть… Как же она останется без мужской ласки?..

Тут уж Конан не выдержал и расхохотался.

– Я найду на базаре пару нищих! Они будут рады ублажать твою любвеобильную супругу!

– Нет-нет, не нужно нищих… Если сам Конан не желает, то уж пусть она потерпит… Тем слаще будет встреча! Но, вообще-то… его жена хороша собой и довольно молода. Любой мужчина с удовольствием согласился бы проводить с ней все ночи…

Конан вспомнил тощую, жилистую женщину, выглядевшую почти старухой.

– В эти дни мне будет не до женщин. Нужно обеспечить надежную охрану княжны!

– Ну, конечно, конечно… Ихарп все понимает… Красавица-княжна – это не то, что его жена… Но, с другой стороны, княжна – молода и неопытна, а вот его жена!..

Потеряв терпение, Конан грохнул каменным кулаком по столу. После этого горшечник больше не вспоминал ни о жене, ни о разбойниках.

Спустя колокол он, нагрузившись провизией, выехал на старой кляче в направлении Карпашских гор.

* * *

В распадке, меж двух поросших вековыми соснами холмов, притулилась ветхая хижина. Просевшая, крытая замшелым дерном крыша грозила вот-вот рухнуть. Стены, таясь в тени сосен, поросли грибами и покрылись плесенью. Затянутое бычьим пузырем окно почти не пропускало света, а покосившаяся дверь – не закрывалась.

Но живущему в хижине козлоногому колдуну и не требовался свет – темнота была его стихией. А запирать дверь и вовсе не было необходимости: никто из местных жителей не рисковал даже приблизиться к его мрачной обители.

Звери и хищные птицы служили ему. Волки приносили задранных коз и оленей, совы и филины – кроликов и зайцев. С ревом голодного зверя впивался он в теплое парное мясо, рвал зубами, жадно глотал, давился, отрыгивал и снова глотал уже побывавший в желудке полупереваренный вонючий кусок. Затем, насытившись, дремал, растянувшись на лежанке, а кошки слизывали шершавыми языками кровь и жир с его мокрых толстых губ.

Отец его был обитатель лесов – сатир, а мать – злая ведьма, жившая в небольшом селении, где свирепые, кровожадные горцы боялись ее, как огня. И когда пришла пора колдунье зачать ребенка, чтобы передать ему черные знания, никто – ни один житель селения – не смог заставить себя лечь с ней в постель. Она грозила страшными карами, она сулила богатство, обещая открыть места, где хоронились клады – ни один горец не решился коснуться ее холодного тела, ибо, по слухам, ведьма давно умерла, и только колдовство поддерживало эту противоестественную жизнь медленно гниющего трупа.

И тогда поковыляла колдунья в сумрачные леса, взывая к мерзким тварям, таящимся от солнца в сырых распадках. Зычно и сладострастно завывала она, томимая жаждой совокупления. Но и звери, и твари лесные бежали, учуяв ее гнилостный запах. Наконец нашелся один старый, глухой и слепой сатир, позволивший ведьме совершить с ним отвратительный, противоестественный акт слияния мертвого человека и умирающего повелителя зверей.

Так ведьма зачала козлоногого. Родился он с кучерявой бородой и покрытыми шерстью ножками, на конце которых поблескивали слизью маленькие копыта. Быстро осваивал сын мертвой колдуньи премудрости чернокнижья. Заклинания и заговоры запоминал с первого раза, а колдовские чертежи и знаки, казалось, были ведомы ему еще до рождения.

И когда настала пора, мальчик-сатир, как и положено черному колдуну, убил свою мать: произнес заклинание, уничтожающее ее чары. И улыбаясь мокрыми губами, смотрел, как вздувалась, вспучивалась червями и распадалась ее плоть, как рассыпались в прах кости, растекалась мерзкой лужей ее черная кровь. А потом ушел жить в сумрачный распадок, где обитал когда-то его отец. Сатиры, как медведи, живут в берлогах, но он построил хижину – все же мать его была когда-то человеком…

* * *

Капитан Бруккис был невысокого роста, но крепок, как раскидистый дуб. На могучих плечах плотно сидела квадратная голова с тяжелой челюстью, а толстые, как колбасы, пальцы запросто могли гнуть подковы.

Выслушав рассказ Конана, он с невозмутимым видом показал хозяину таверны на пустые кружки, дождался слугу с кувшином, шумно выпил и смачно причмокнул толстыми губами.

– Значит, говоришь, книга показала? – он потер гладко выбритый подбородок, украшенный двумя шрамами.

– А книгу показал Ниаматар.

– Да, я слышал о Книге Черных Врат и ее хранителе… Конечно… Но почему ты думаешь, что эта именно она? Может, тот старик… просто шарлатан? Умеет насылать морок?

– Он не шарлатан. А Книга… Я знаю, что это – она. Увидел прошлое и будущее… А старик-дервиш исчез у меня на глазах! Такое шарлатану не под силу, – Конан усмехнулся, – пусть даже умеющему насылать морок!

Бруккис в задумчивости пробарабанил пальцами Марш Наемников. Даже немузыкально прогудел пару куплетов.

– И что ты думаешь делать? Если тот козлоногий колдун из твоего видения так страшен?..

– Я послал верного человека за белым колдуном. Очень хорошим. А пока нужно обеспечить княжне надежную охрану!

Лицо капитана потемнело.

– Уж не хочешь ли ты сказать, киммериец, что ее плохо охраняют?! – несколько посетителей таверны с любопытством оглянулись, ожидая ссоры двух воинов, один из которых, похоже, оскорбил другого.

– Да нет, нет… Охрана, конечно, надежная… Но ты же не будешь возражать против моей помощи?

Бруккис допил вино и, успокоившись, буркнул:

– Возражать не буду. Только не слишком попадайся ей на глаза. Я вообще-то не имею права брать людей со стороны…

– Я буду невидим, – кивнул Конан.

Капитан расхохотался, представив киммерийца, пытающегося затеряться среди охранников.

– Она заметит сразу же! – он вновь поскреб толстенными пальцами тяжелый подбородок. – Нет, придется тебе, как положено, подать прошение. Поступить на службу в отряд охраны. А я за тебя поручусь. Кстати, и жалование неплохое, и еда хорошая! По праздникам – бесплатная выпивка! А некоторые молоденькие служанки не прочь поразвлечься!

И Бруккис захохотал так, что даже привычные к шуму и смеху посетители таверны воззрились на него с почтительным удивлением.

* * *

Княжна Ониксия была молода, прекрасна и по-детски наивна. Ее огромные серые глаза смотрели на мир восторженно и ласково. Ее прелестный носик знал только запахи роз и цветущих деревьев в отцовском саду. Ее нежные руки никогда не ведали тяжелой работы, от которой у женщин появляются мозоли и вздуваются вены.

Она не представляла, какие страдания приносит людям ее отец – крупнейший в Заморе работорговец. На рабов она смотрела, как на милых домашних животных и считала, что другие смотрят так же. Она знала, что провинившихся рабов иногда наказывают, но не задумывалась о жестокости и бесчеловечности этого наказания. Всего лишь небольшая порка!..

– … И этот ничтожный раб не оценил оказанного ему великодушным хозяином доверия, в третий раз попытался бежать… – монотонно читал помощник судьи.

Бхутта уже не чувствовал боли в стянутых сыромятными ремнями руках. Вот ноги… Они еще не потеряли чувствительность и продолжали нестерпимо ныть. Какая разница?.. Все равно вскоре он будет мертв. О, эти жестокие белые! Если бы они могли испытывать жалость!.. Если бы могли… Они бы убили его быстро и безболезненно. Но нет! Им надо показать, что бывает с теми, кто пытается бежать…

Бхутта вспомнил порки после первого и второго побега. Много дней он лежал, подвывая от боли, а старая колдунья Нгана смазывала его исполосованную спину жиром барсука, убитого в полночь на заброшенном кладбище.

А теперь его ждет порка до смерти, чтобы другим рабам было неповадно бегать от своих великодушных хозяев!.. Скорее бы все кончилось! Сегодня он увидит в толпе добрые карие глаза старой колдуньи Нганы, которая так похожа на его мать… А потом придет огромный свирепый палач. Никто не знает его имени, никто не видел его лица, потому что он всегда надевает островерхий колпак с маленькими прорезями для глаз. Два сверкающих злобным торжеством и похотью глаза! Все слышат его сладостные стоны, когда он с оттяжкой наносит очередной удар по спине раба… По спине, превратившейся в кусок окровавленного мяса… И чем громче кричит раб, тем сладостнее стонет палач. Да покарают его боги за эту мерзкую страсть! Потому что люди не могут покарать – не знают имени, не видят лица… И еще потому, что боятся… А после казни!.. Что делает он с изувеченными телами рабов – никто не знает. Он с рычанием, как дикий зверь, предвкушающий обильную трапезу или любовную игру, уносит на плече окровавленный труп… Куда, для чего?.. Лучше не думать об этом…

Они уже идут!.. Идут помощники палача. Сейчас они привяжут меня к столбу… Нет! Убирайтесь, жадные гиены! Я не пойду! Я…не… пойду!..

Его выволокли из клетки и, не обращая внимания на крики, потащили к столбу. Толпа, жадно ожидающая казни, заволновалась. Ведут! Тащат! Скоро они услышат свист кнута, увидят, как первые удары рассекают темную кожу, как лопается она, будто перезрелый плод, гниющий на солнце…

Бхутта кричал и вырывался. Ноги отказывались держать его, хотя их он еще чувствовал – руки ему связали крепче. А ноги… Кому охота носить связанного раба? Пусть идет сам… Ноги связали только для вида. Но теперь они подкосились…

Его потное от страха тело покрылось пылью. Белки вытаращенных глаз сверкали, как у молодого быка, перед глазами которого смеющийся мясник точит огромный нож. Он кричал и плакал, звал мать, выкрикивал имена богов, которым когда-то молился.

Толпа, состоявшая по большей части из ремесленного и торгового люда, из воров, бандитов, проституток и нищих с хитрыми бегающими глазами – ликовала.

Зрелище! Сейчас они будут наслаждаться Зрелищем! Уже наслаждаются! Разве не наслаждение видеть страх, отчаяние и слезы этого раба? Но еще большее удовольствие – в предвкушении кровавой порки. Они увидят, как слезает кровавыми лоскутами кожа, как обнажаются измочаленные кнутом мышцы, как брызжет во все стороны кровь!..

И только небольшая часть толпы состояла из рабов. Пригнали тех, кто не смог отговориться крайне необходимыми делами, очень важными для хозяина… и они стояли молча, опустив кудрявые головы, среди хохота, улюлюканья, веселого свиста остальных. Толпа пришла насладиться!..

Вот и палач! Огромный, с мощными волосатыми лапами. Как всегда, в остроконечном колпаке. Как ловко он умеет работать кнутом! Это великий мастер! Да когда же привяжут этого поганого негра?!

Бхутту накрепко привязали к пропитанному кровью и потом, отполированному сотнями тел столбу. Он уже не кричал, а отрешенно смотрел перед собой. Вряд ли он видел ликующую толпу, важно сидевшего на возвышении князя, своих собратьев-рабов…

Палач взмахнул кнутом. Пока только проба. Еще раз. Витой длинный кнут со свистом разрезал воздух. Пропитанный кровью предыдущих жертв, он, тем не менее, оставался достаточно гибким. А может быть, искусник-палач перед каждой казнью разминал его своими красными уродливыми руками?..

Князь подал знак. Толпа затихла. Ожидание… Предвкушение… Палач неспешно отошел на нужное расстояние. Взвесил в руке кнут. И почти не размахиваясь, нанес первый удар. Крик раба потонул в диком реве толпы. Все было так, как они и ожидали! Лопнула кожа, брызнула кровь… Еще! Еще!! Бей же, палач, бей!..

Ничего этого милая княжна никогда не видела. Она жила в своем, ласковом и упоительно счастливом мире. Ездила верхом в сопровождении охраны по шумным улицам Шадизара. Покупала в лавках богатых купцов роскошные ткани – шелк, парчу, и украшения – кольца, броши, ожерелья.

Иногда охотилась, никогда не подъезжая близко к убитому ее стрелой оленю, чтобы не видеть его глаз, в которых – она знала, несмотря на наивность – навеки застыл ужас смерти и извечный укор убийце.

Она, конечно, понимала, что на свете существуют смерть и страдания. Муки и несправедливость. Но все это было так далеко… И не с ней – с другими.

Шестнадцать раз встречала весну счастливая княжна Ониксия. И в последние два года она стала испытывать странное волнение, глядя на мужчин. Суровые воины, украшенные шрамами лица… Сверкающие отвагой глаза, сильные руки… В ее охране появился высокий могучий воин, воплощение мужественности, силы и какой-то первобытной, дикой ярости!.. И его неожиданно синие глаза, неотступно следящие за каждым ее шагом, всегда так волновали…

3

Когда Ихарп добрался, наконец, до пещеры, похожей на раскрытую пасть дракона, он устал так, что готов был упасть на камни и тут же уснуть. Уже ничто не волновало горшечника. Ни скользкая тропинка над пропастью, на которой он как раз и стоял, ни предстоящая встреча с великим волшебником, о которой он всегда думал с волнением, ни воспоминания о призраках…

В первую же ночь в горах – появились призраки. Остатки волос на многострадальной голове Ихарпа встали дыбом, когда закружился вокруг него страшный хоровод полупрозрачных тел.

Вжимаясь в землю, горшечник ждал неминуемой смерти. Молился всем богам, о которых хоть что-нибудь когда-то слышал. Может, кто-то из них и помог…

Во всяком случае, призраки его не тронули, хотя и водили свой дьявольский хоровод каждую ночь. А утром не выспавшийся, усталый посланник с трудом седлал лошадь и весь день клевал носом, изредка окидывая окрестности осоловевшим взглядом.

Затем, когда пала от усталости его бедная лошадь (не забыть бы, стребовать с Конана ее стоимость), он долго полз по еле заметной тропе над пропастью, рискуя жизнью. Конечно, его друг, могучий воин Конан, как всегда щедро вознаградит его за такой риск – не забыть только рассказать поподробнее. Поведать, как страшно было смотреть в пропасть, у которой нет дна! Только клубящиеся туманы на немыслимой глубине! Да… киммериец, конечно, родился и вырос в горах… его не испугать бездонной пропастью… Но все равно – рассказать! Пусть знает, на какие мучения он, Ихарп, пошел ради друга! Пусть знает… и вознаградит!

Полумертвый от усталости горшечник присел на плоский камень перед входом в пещеру. Глова кружилась. Показалось даже, что пасть пещеры с выступающими «зубами дракона» как-то придвинулась. Ихарп протер глаза. Действительно, пещера приближалась. Что за наваждение? Будто он едет… Горшечник вскочил с камня. Большая горная черепаха, вытянув морщинистую шею, спешила в пещеру. Ихарп почесал затылок. Может быть, у волшебника… как бишь его? Эскиламп! У волшебника Эскилампа черепахи служат вместо лошадей?

Кряхтя, охая и хромая на обе ноги, стертые до кровавых мозолей, горшечник поплелся вслед за черепахой. Из пещеры вышел чернокожий мальчик с веселыми смышлеными глазами.

– Мир тебе, – почтительно сказал Ихарп.

– И тебе, – степенно ответил мальчик.

– Пусть в доме твоем всегда будет радость и достаток! – Ихарп решил не ударить в грязь лицом.

Несмотря на усталость, он все же догадался, что перед ним не сам волшебник, а его ученик. Хитрый горшечник знал, как много зависит от мнения того, кто доложит хозяину о просителе.

– И в твоем доме, почтенный, пусть всегда будет полный достаток! – мальчик с интересом смотрел на усталого, но такого учтивого путника.

– Могу ли я лицезреть великого волшебника Эскилампа? – приступил наконец к делу горшечник.

– Учителя нет… Уже три дня, как он улетел… по неотложным делам, – мальчик, казалось, был искренне огорчен, хотя в глазах его прыгали солнечные зайчики.

Ихарп стоял с осоловевшим взглядом. Вот тебе и на!

– Что же я скажу Конану? – тупо спросил он у мальчика.

– Конану? Так ты от Конана?

Ихарп кивнул. На лице его столь явно читалась растерянность, что мальчик засмеялся. Затем взял горшечника за руку и повел в пещеру.

– Меня зовут Дриан. Если Конану нужна помощь, я поеду с тобой!

Ихарп растерянно посмотрел на такого уверенного в себе мальчика.

– Да… но Конан сказал привезти волшебника Эскилампа…

– Он приедет позже… Если сможет. А сейчас подкрепись и расскажи, что случилось.

Он ввел Ихарпа в просторную полутемную пещеру. Высокие своды украшали цветные сталактиты, так похожие на зубы дракона… В дальней стене – арки. За ними, как понял Ихарп, коридоры, и у каждого – свой цвет. Один коридор освещен пурпурно-красным светом. Другой – синим, третий – зеленым… Нагнув голову, горшечник вслед за мальчиком вошел в зеленый тоннель. Опять несколько коридоров. И каждый имеет свой оттенок, на сей раз зеленого цвета.

– Это мой цвет, – с гордостью сказал мальчик.

После некоторого колебания он вошел в небольшую пещеру, мягко освещенную зеленовато-бирюзовым светом. Ихарп с интересом огляделся. Прямые, хорошо обработанные, отполированные стены из зеленого камня. Малахит? Потолок тоже ровный, как в обычном каменном доме. Приятный, успокаивающий зеленый свет излучали, казалось, сами камни. Удобные кресла вокруг массивного стола из глыбы хорошо обработанного малахита. Серебряные (или золотые? – не разобрать при этом освещении) кувшины с вином, украшенные изумрудами кубки, блюда с только что поджаренным, испускающим немыслимый аромат мясом…

Если так живет ученик, то в какой же роскоши должен жить сам волшебник? Ихарп вздохнул и набросился на еду.

Через некоторое время, когда в голове приятно шумело, а желудок наполнился блаженной тяжестью, горшечник, наконец, вспомнил о цели своего прихода.

– Конан увидел что-то в какой-то книге и собирается спасти какую-то княжну! И так влюбился в нее, что отказался даже от моей красавицы-жены!

Мальчик с сомнением посмотрел на горшечника. Возможно ли, чтобы жена этого немолодого усталого ремесленника была красавицей? Ну… это дело вкуса.

– Ты упомянул о книге. Что за книга?

– Какая-то волшебная… – Ихарп размышлял над серьезным вопросом: выпить еще вина, или же это будет не совсем удобно?

– Конан ее сам видел?

– Кого?

– Книгу!

– Ну… да. Вроде бы… То есть ее показал… прямо в голове… какой-то нищий. Или дервиш. Странник, словом, – нетвердой рукой Ихарп все же подлил себе вина. – Как бишь его звали?.. Ниаматар!

– Что?! Ниаматар? – мальчик подпрыгнул и в волнении заходил по комнате, заложив руки за спину. Очевидно, так делал его учитель в минуты раздумья.

– Ниаматар, – подтвердил горшечник. – Он еще исчез потом…

– Книга Черных Врат… Любой волшебник отдаст правую руку, чтобы только раз заглянуть в нее!

Ихарп зачем-то повертел перед глазами кистью правой руки, будто решая, отдать ее или нет. Затем внимательно проследил, как ловко обхватили ее пальцы горлышко кувшина. Нет, он бы ни за что не отдал правую руку! Левую – это еще куда ни шло!

– И что же явилось Конану в книге? – прервал мальчик его размышления.

– О, что-то страшное… Колдун с копытами вместо ступней. Да и вообще, ноги у него были вроде…

– Козлоногий?! Я слышал про него! – Дриан барсом опять прошелся по комнате.

Горшечник кивнул, после чего голова его уже не поднялась. Все же он очень устал, выполняя поручение Конана… Не забыть бы стребовать с него…

* * *

Черное ночное небо над Шадизаром искрилось россыпью звезд. Казалось, каждую ночь боги разбрасывали по небосводу щедрой рукой горсти сверкающих бриллиантов. А спустя несколько часов вечно юные нимфы утренней зари камень за камнем торопливо собирали рассыпанное богатство, спеша укрыть его от огненного испепеляющего взгляда просыпающегося Митры, дарителя жизни.

Ониксия любила выходить на балкон ночью и наблюдать за алмазным мерцанием неба. Казалось, достаточно раскинуть руки, привстать на цыпочки, потянуться к звездам – и они приблизятся, окружат веселым роем, одарят невероятным, неземным блаженством.

Но огромная странная тень мелькала сегодня над городом. Проносилась в воздухе сгустком черноты, закрывая звезды, вселяя ужас и наполняя могильным холодом сердца тех, кто смотрел в эту страшную ночь на небо…

* * *

– Тревога! Тревога! – кто-то орал в самое ухо Конана.

Топот кованых сапог, крики, шум, гвалт…