Текст книги "Свет чужого солнца"

Автор книги: Нэнси (Ненси) Кресс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

– Все это позади. Джелийцы, делизийцы – нас с тобой отовсюду прогнали, и ничто нас с ними не связывает. Мы в Эр-Фроу. Все в прошлом – братья-легионеры, Келовар, «Кридоги»… забудем о них. У нас все будет по-другому.

Он просто не хотел замечать пропасть. Жрец никогда ничего не упускал, вдавался в подробности, до которых никому, кроме него, не было дела.

Сейчас он хотел забыть о темных, грозных препятствиях, вставших на пути их близости. Эйрис тоже попыталась забыть о них. Его рука легла ей на грудь, она привлекла его к себе, и его губы жадно приникли к ее губам.

* * *

– Убей ее, – приказала Белазир.

Связанная делизийка смотрела на джелийскую главнокомандующую. Она не показывала страха, который охватил ее, только пылкую непокорность. Так встречали смерть легионеры без фантазии, слишком молодые, чтобы понять: мертвые не выигрывают сражений. Девушка-солдат гордо вздернула подбородок, глаза ее горели ненавистью. При других обстоятельствах глупость девчонки вызвала бы одновременно презрение и жалость, но Белазир потеряла способность испытывать и то, и другое. Все затопил безмерный стыд.

Участники соглашения «Кридогов» выстроились перед связанной девушкой двумя рядами, трое против троих. Губы Калида сжались в тонкую линию. Лицо Санкара посерело, Исхак и Сьед замерли в молчании. Только глаза Келовара горели, как у девчонки.

Исхак шагнул вперед, схватил делизийку за волосы, запрокинул ее голову, чтобы обнажить шею и приложил дробовую трубку к бледной коже, с которой давно сошел загар. Дробь ударила в тело в упор с такой силой, что девушка мгновенно рухнула на землю. Исхак выпустил ее волосы. Мертвые глаза не мигая смотрели на низкие черные тучи.

Белазир, поступившись своей честью, отвернулась – она не смогла вынести это зрелище без содрогания. Смертям не видно конца. Ненавистное соглашение, которое должно было прекратить вражду между Делизией и Джелой, лишь глубже затягивало их в кровавую трясину. Белазир была легионером, кровь не волновала ее. Но убивать беспомощного, связанного – это ужасно!

– Что дано – вернулось, – машинально произнес Исхак.

Ему никто не ответил.

49

Джехан вихрем влетела в комнату и швырнула триболо в угол. Оно ударилось в стену, отскочило и покатилось по полу.

– Идиоты, безмозглые кридоги! Они забыли, зачем мы здесь, наши дорогие сестрички. Разлеглись на травке, треплются, как проститутки, и толстеют, как горожанки. Да нет, они уже толще любой из этих куриц. Тьфу, им не одолеть и делизийского младенца с прутиком в руках. Белазир следовало бы взгреть их всех хорошенько. По правде говоря, Талот, с тех пор, как десятицикл назад вся эта болтовня в Доме Обучения закончилась… Талот?

Подруга молчала. Она сидела в углу, поджав ноги и уронив голову на колени. Она подняла лицо, и Джехан все поняла. Спина ее покрылась холодным потом.

– Талот, у тебя сыпь.

Подруга кивнула. Это простое движение отозвалось в ней страшным зудом.

Она начала царапать шею, колени, снова шею, потом руки. Со слезами стыда она чесалась в паху, вздрагивая, словно от ударов кнута. На ее подбородке и возле ушей виднелись красные пятна с ранками от ногтей.

– Давно? – прошептала Джехан.

– Со вчерашнего вечера. Я не хотела, чтобы ты узнала…

– Как же я могла не узнать? Сильно чешется?

Талот всхлипнула.

– Очень, все время. Не подходи ко мне!

– Не глупи, – сказала Джехан, делая шаг к подруге, но Талот вскочила, сжимая в руке нож.

– Я ударю, Джехан, не подходи! Я не хочу, чтобы ты подхватила заражу.

– Не подхвачу. А если и заражусь, то мне будет легче, чем тебе.

Говорят, чем тоньше кожа, тем хуже. – Все-таки она остановилась. Какую чушь она городит! Любовь и страх боролись в ней, выводя девушку из терпения. – Не глупи, Талот, не подхвачу я чесотку. Бадр давно заболела, а ее любовница, Сафия, здорова. А тот брат, забыла, как его зовут, прятал друга в своей комнате чуть ли не десятицикл, пока его не выследили… Они все время жили вместе, и он не заболел.

Талот ухватилась за слова Джехан, как утопающий за соломинку.

– Тогда я могла бы… я не хочу идти к гедам, Джехан. Никто из тех, кто ушел, еще не вернулся. Однажды я уже входила в Стену, чтобы попасть в Эр-Фроу, но тогда я не знала тебя, и я… – Ее голос вдруг оборвался. – Я была сильнее.

У Джехан перехватило горло. Это правда. Талот ослабела, будто что-то умерло в ней со смертью Джаллалудина, после позорного рождения «Кридогов» под началом Белазир. Но слабость Талот не отталкивала Джехан, напротив, Талот стала ей еще дороже, и это тоже было загадкой в этом городе загадок.

Тьфу! Когда же она наконец избавится от этих нудных мыслей!

– Тебе совсем не обязательно идти туда. Я приведу жреца!

У Талот начался еще один приступ зуда. Когда он немного утих, она попросила:

– Не бросай меня, Джехан.

– Никогда.

Джехан привела жрицу, ту самую, что лечила Эйрис. Молодая лекарша только покачала головой и сказала, избегая смотреть в глаза подруг:

– У меня нет лекарства.

– Ты же дала что-то той делизийке! А перед нами стоишь и качаешь головой, как…

– Будь у нас лекарство от этой болезни, – огрызнулась девушка, – мы не отправляли бы людей к гедам. Но его нет. Если Талот не пойдет к ним, ей никто не сможет помочь. Разве что…

– Что? – встрепенулась Джехан.

Сестра-жрица колебалась.

– Поговаривают, будто в Доме Обучения гед и эти шестеро готовят новое лекарство. – Лекарша поджала губы. Изгнанный первый лейтенант, у которого на плече еще остался след от двойной спирали, был среди этих шестерых. – Спроси у них, если хочешь. Но, думаю, тут никто не поможет…

– Почему?

– Что знают о наших болезнях эти чудовища? А делизийцы? Они способны только на предательство. Хотя предают не только делизийцы.

Она ушла. Джехан захлопнула дверь и подумала, до чего же скользкие эти красно-синие! Может, в рассказах о жрецах, пьющих человеческую кровь, и есть доля правды. Девушка повернулась и склонилась над Талот. Она старалась не делать резких движений.

– Не подходи близко, Джехан.

– Ладно… не буду. Послушай, Талот. Сегодня я в карауле, но, как только освобожусь, сразу приду. Я не брошу тебя и никому не отдам.

Оставайся здесь и никому не открывай.

– Я не могу, я не выдержу, Джехан. Стены – все время стены, ни одного окна, ни глотка свежего воздуха… Тут никакая болезнь не пройдет…

Обе они с детства привыкли к тяжелым упражнениям, суровому вельду и вольному ветру. Джехан хорошо понимала подругу.

– Тогда выходи только ночью, избегай встреч и держись поближе к Стене.

– Хорошо.

– Я люблю тебя, Талот.

– Даже такую? – Талот горько усмехнулась.

– Молчи. Мы будем вместе всегда, что бы ни случилось.

– Да, – отозвалась Талот и снова принялась чесаться.

Джехан пора было заступать на пост. Она сбежала вниз по лестнице.

Выглядела она так ужасно, что ни одна сестра не решилась с ней заговорить.

Никогда еще часы в карауле не казались ей такими долгими.

Время текло гнетуще медленно, и Джехан вся извелась. Неумолимой вереницей передней проносились знакомые образы: тело подруги, испещренное красными точками; бледное лицо Эйрис, неумело сопротивлявшейся нападавшим; странные плоские лица трехглазых чудовищ; белая прядь, серебрившаяся среди рыжих волос Талот…

Справа от нее кто-то ломился сквозь кусты.

Сжимая в одной руке дробовую трубку, а в другой кинжал, Джехан поднялась и прислушалась. Шум приближался, ветви хлестали. Наконец завеса кустарника раздвинулась, и таинственное существо выбралось на врофовую дорожку в нескольких шагах от притаившейся Джехан. Тощий, едва окрепший детеныш кридога. Шерсть на нем висела клочьями. Джехан с удивлением наблюдала за зверем: охотники давно истребили дичь в лесу. Кто бы мог подумать, что не всю? Какого черта сюда притащился этот щенок? Тем временем шелудивый звереныш бешено закрутился на месте, пытаясь дотянуться слюнявой пастью до собственной спины, начал катался по камням, тереть морду передними лапами – и все это в полной тишине. Вероятна, вой уже не облегчал его страданий. Джехан быстро прикинула направление ветра, раздвинула ветви, которые могли помешать… Не спугнуть бы…

Но животное даже не почуяло ее запаха, и девушка все поняла. Она как можно точнее прицелилась и выстрелила. Дробь попала зверю в голову. Он взвыл, но вскоре замолк.

Джехан не сразу покинула свое убежище. А вдруг кридог – всего лишь ловушка, расставленная врагом? Кроме того, его вой мог привлечь сюда людей. Наконец она решила, что все в порядке, выбралась на тропинку и склонилась над телом зверя. Оружие все-таки держала наготове. Она должна была убедиться…

Даже в сером предрассветном сумраке Джехан различила, что это самка.

Серую кожу на животе, почти лишенную шерсти, сплошь покрывали гноящиеся язвы. Давно ли кридожка заболела? У людей чесотка завелась дней сто назад – почти три десятицикла. Уже тогда в Эр-Фроу не осталось зверей. Во всяком случае, Джехан могла поклясться, что кридогов почти не осталось. У этого кожа на боках присохла к ребрам. Ему было нечего есть, или он настолько ослаб от чесотки, что не мог осилить даже самого хилого делизийца. А может, болезнь отбивает аппетит?

Джехан вздрогнула. Талот…

Однако пора в укрытие, не то можно по глупости превратиться из стрелка в хорошую мишень. Джехан снова спряталась, приказала себе стать звеном цепи караульных постов и замерла, пытаясь впасть в легкий транс. Обычно это позволяло ей, отдыхая мыслями, оставаться сверхъестественно чуткой. Но на этот раз ничего не получилось. Мозг рисовал картину за картиной: Талот, поднимающая покрытое сыпью лицо; бледная Эйрис, неумело отбивающаяся от негодяев; странные плоские лица гедов с тремя глазами… И в довершение – труп больного кридога, распластавшийся на дорожке из врофа.

Впервые в жизни безупречное чувство времени подвело ее. Джехан не знала, когда начался этот бесконечный караул, и сколько еще осталось стоять. Снова и снова ей чудился свист приближающейся смены, но когда он действительно раздался, и брат-легионер возник рядом, она ничего не услышала и схватилась за нож.

Уже почти рассвело. Серый полумрак медленно рассеивался. Сквозь ветви больных деревьев проглянул светлеющий купол «неба». Джехан бросилась по тропинке прочь от внешних постов караула и, остановившись по пути только для того, чтобы подать сигнал внутренним постам, вихрем ворвалась в дом, взлетела по лестнице, прижала большой палец к замку, рывком распахнула дверь и с размаху хлопнула ладонью по оранжевому кругу.

Комната озарилась светом. Она была пуста. Талот исчезла.

50

Дахар прислонился к стене и закрыл глаза. Он не решался протереть их – не успел помыть руки. Время, когда он ничего не знал о дезинфицирующем растворе, казалось немыслимо далеким, частью другой жизни. Дахар подумал, что помыться следует немедленно, пока он не заснул стоя, но слишком устал, чтобы просто двинуться с места.

Остальные давным-давно отправились спать. А он провел над увеличителем и образцами двадцать часов и так и не получил никакого результата: ни сочетания антибиотиков, ни смеси со снадобьями не прекращали рост бактерий, которых нельзя было увидеть, но которые должны были существовать, потому что именно от них раствор гноя мутнел, а кридоги впадали в бешенство.

В комнате, оснащенной новым оборудованием, витали запахи гноя, дезинфекции, звериных трупов и пота четырех человек, которые здесь трудились. Илабор нес солдатскую службу и не мог приходить часто, а Тей не работал вообще.

Дахар доплелся до стола, превращенного Граксом в неиссякаемый источник.

Вода вытекала из одной трубки, наполняла углубление и утекала в другую.

Потом, очищенная, возвращалась в первую. На Эйрис это произвело огромное впечатление, и она тут же принялась сооружать нечто подобное из подручных материалов. Делизийка разрывалась между этим занятием и поисками лекарства. Лахаб разрывался между этой работой и своими линзами.

Но все их усилия ни к чему не приводили. Остановить рост бактерий никак не удавалось.

Эти бактерии не могли быть бактериями, иначе на них действовали бы антибиотики, но и ничем другим быть тоже не могли.

Дахар слишком устал, чтобы снова начать бег по этому замкнутому кругу.

Эйрис, наверное, давно в его комнате – выждала, пока коридор опустеет и пробралась туда. Там ее защищают дверь и уверенность, что никто в Эр-Фроу не знает, где ее искать. Вероятно, не дождалась его, заснула. Дахар представил себе, как Эйрис спит, свернувшись калачиком, и нежность заполнила его сердце. Он не переставал удивляться этому чувству. Нежность не всегда означала желание. Сегодня он слишком измучен.

Вокруг сплошные стены, подумал Дахар. Стены нашего невежества. Мы ничего не понимаем и никогда ничего не поймем. Рядом с гедами мы просто варвары…

Однако геды тоже не могут раскусить эту «небактерию». Дахару хотелось помыться и лечь спать тут же, в рабочей комнате, чтобы не тащиться к себе по коридору, но вместе с тем он мечтал оказаться рядом с Эйрис. Наконец он, пошатываясь, двинулся к выходу. И тут в нем проснулся воин. Перед тем как распахнуть дверь, Дахар достал нож и занял самую выгодную позицию для отражения внезапной атаки.

В коридоре, свернувшись под дверью, спала проститутка.

СуСу жида вместе с Эйрис, но никогда не входила в комнату сама. Если девочка почему-то оставалась снаружи, когда Эйрис была в рабочей комнате или у Дахара, то СуСу ждала в коридоре, пока дверь не открывалась. Сегодня Эйрис, наверное, подумала, что СуСу у себя, и не вышла открыть ей, вот она и уснула под дверью.

Дахар наклонился над девушкой. Во сне ее лицо казалось удивительно спокойным. Десятициклами он старался не замечать СуСу. «Я никогда не брал женщину силой», – как-то сказал он Эйрис. И хотя он не лгал, теперь, после ночей, проведенных с Эйрис, – ночей, когда они разговаривали, любили друг друга, ночей, полных этой странной, изумительной нежности, – его отношения с проституткой казались насилием. Хотя и припомнить, чтобы СуСу кричала или сопротивлялась он не мог. Дахар криво усмехнулся. Кто сказал, что насилие не может твориться бесшумно?

Он не хотел оставлять беззащитную девушку в коридоре, но знал: стоит к ней прикоснуться, и она превратится в бешеного зверька, а он слишком измотан, чтобы вынести еще и это. И к тому же вдруг понял, что не хочет к ней прикасаться.

Интересно, почему? Потому что СуСу – джелийка? Или потому, что, пока Эйрис не сказала ему об этом, он не замечал, какая она еще маленькая? А может, потому, что, вспоминая ночь, проведенную с СуСу, всегда чувствовал вину перед Эйрис, у которой была дочь немногим моложе. Неважно. Глупо теперь гадать. Здесь не Джела и не Делизия. Здесь Эр-Фроу. В Эр-Фроу эта девчонка проводит время с Эйрис и гедами. Здесь Эр-Фроу.

Уцепившись за эту мысль, он наклонился и осторожно, стараясь не разбудить, поднял СуСу. Она была легкая, как пушинка. Ему не хотелось нести ее в свою комнату, и он осторожно двинулся по коридору к комнате Эйрис.

СуСу вдруг проснулась и посмотрела прямо ему в глаза.

Взгляд девушки прорвал завесу его усталости и хлестнул по нервам. Дахар боялся взрыва бешенства. Но тут было не бешенство, и не гнев, не страх.

Ему показалось, что именно так должны смотреть трехглазые чудовища, явившиеся с далекой звезды, хотя они никогда так не смотрели – со слепой враждебностью существа, совершенно чуждого этому миру, враждебностью, исключающей понимание или перемирие. Такие глаза иногда чудились ему во тьме вельда, за пламенем костра. В них светился холод и страх.

Вздрогнув, Дахар опустил СуСу на ноги. Она сразу убежала и скрылась за поворотом. Распущенные волосы летели за ней черным шлейфом.

Первое же прикосновение к Эйрис, раскинувшейся на подушках, развеяло его усталость как дым. Она сразу проснулась. В нем разгорелось загадочное, волнующее, странное желание – обнять ее, поверить все сомнения и страхи терпеливому женскому уху. Из ниоткуда перед Дахаром вдруг всплыло обнаженное тело СуСу. Воспоминание казалось реальнее сегодняшней встречи.

Лаская Эйрис и думая о СуСу, Дахар поймал себя на том, что забыл об усталости.

– Дахар, – счастливым голосом сказала Эйрис и поцеловала его.

Он ощутил тепло ее губ. Губы Эйрис, глаза СуСу… полные враждебности и ненависти… Он опустился на Эйрис и ртом сжал ее губы. Слишком сильно, сильнее, чем надо. Он словно мстил за враждебность СуСу, за долгие, бессмысленные годы, за неудачу в рабочей комнате, за все. Податливое тело женщины приняло боль. Дахар еще крепче сжал ее в объятиях. Она не могла равняться силой с сестрой-легионером, такая хрупкая, что, не сдерживай он себя, ему ничего не стоило бы сломать ей ребра.

Эйрис вскрикнула и оттолкнула его.

– Дахар…

Дахар с ужасом спохватился. Он позабыл, кто с ним, и потерял голову.

– Эйрис… Прости!

Он сразу же выпустил ее и стал шарить рукой по стене в поисках оранжевого круга. Свет залил комнату. Эйрис села, щурясь от яркого света.

Она казалась взволнованной, но не испуганной.

– Что случилось?

– Я хотел сделать тебе больно, хотел… Нет, не стоит. Не знаю, что на меня нашло. Поверь, это не намеренно!

– Конечно, нет, – мягко сказала Эйрис.

Они посмотрели друг на друга с внезапной настороженностью. Потом она медленно заговорила:

– Я наблюдала за тобой. Давно, много циклов назад, когда Гракс впервые принес маленький увеличитель, ты ножом вырезал кусочек плоти из собственного рта. Очень острый нож, ты сунул его прямо в рот…

Усталость, ненависть, которую он увидел в глазах СуСу, – все снова навалилось на Дахара. Он схватил Эйрис за запястье и повернул ее руку ладонью кверху. На ладони и у основания большого пальца белело множество шрамов.

– Это ведь от стекла, из-за которого тебя прогнали, так? Из-за двойной спирали, да?

– Да…

– Зачем ты порезалась этим стеклом?

– Затем, что я потеряла Эмбри. Затем, что я потеряла… все. Делизию, Эмбри, свою мастерскую.

– И ты специально причинила себе боль.

– Да. И мне стало легче… Не смотри на меня так! – горячо выпалила Эйрис. – Я сделала это намеренно, но теперь бы так не поступила. – Ее горячность явно скрывала страх. Они оба видели, какой перед ними открывается путь. Это стало ясно уже в первую ночь, проведенную вместе.

– Ты повредила мышцы и нервные волокна, – заметил Дахар. – Ты повернула свое ожесточение против самой себя. Тебе было приятно испытывать боль.

– Это было раньше, но не сейчас. Не в Эр-Фроу.

– Да. Не в Эр-Фроу. В Эр-Фроу ты спишь с мужчинами, привыкшими к насилию. С Келоваром. Со мной.

Эйрис попыталась высвободить руку, но он сжал ее так, что неминуемо должны были остаться синяки. Делизийка снова попыталась вырваться, но не смогла и задышала часто и хрипло.

– А в Делизии твоими любовниками были только солдаты, – сказал он каким-то чужим голосом. – Все как один, ведь так?

Она не ответила.

– Ни стеклодувы, ни гончары, никто, кроме солдат, всегда только они? И тебе нравится, когда… Ответь же мне, милая.

– Не называй меня так!

– Только солдаты, – повторил Дахар. – А легионер из Джелы еще лучше.

Сильнее возбуждает…

– Ты действительно так думаешь, Дахар? – Эйрис вскинула голову. – Ты легионер, но бывший. Но к тому же и бывший лекарь, и когда я наблюдала за тобой, как ты впитывал знания… Не знаю! Что именно ты хочешь услышать?

Почему боль изгнания я выместила на самой себе? Но разве лучше, если бы меня постоянно жгла слепая ненависть, как Келовара? Лучше, если бы я свихнулась, как СуСу?

Дахар снова вспомнил проститутку, изо всех сил старавшуюся доставить ему удовольствие, и отпустил руку Эйрис. На запястье остались красные пятна.

– Утрата и ожесточение, – гневно продолжала Эйрис. – Почему-то они всегда вместе. Особенно в Эр-Фроу. Но ты не хочешь этого видеть, ты не замечаешь того, что стало с людьми…

– Ну хватит, – грубо оборвал ее Дахар и отвернулся. – Мне нужно вернуться в рабочую комнату. Я оставил дверь незапертой, потому относил СуСу.

– СуСу? – обеспокоенно переспросила Эйрис и снова в утомленном мозгу Дахара две женщины слились в одну. Ни одна из них не была тем, чем казалась, у обеих было оружие, против которого он не умел защищаться. У Эйрис – слова, а у СуСу – смертельная ненависть, горящая во взгляде…

– Девочка уснула в коридоре. Знаешь, как она посмотрела на меня?..

– Да. Я знаю взгляд СуСу. Она не может забыть свое горе, клинки ожесточения полосуют ее душу при каждом вздохе. Что творили ваши доблестные братья-легионеры, что довело ее до такого состояния? Джелийской проститутке нечем выразить свою ненависть, кроме взгляда, не так ли? А ты обрушил ее ненависть на меня. Ты бы хотел, чтобы я тоже стала человеконенавистницей после того, как потеряла Эмбри? Или так же ожесточилась, как Келовар? Или превратилась в двуглазое подобие гедов, как ты?

Она сильно, но неумело толкнула его в грудь. Дахар схватил ее за руки, постарался удержать. Она еще раз замахнулась, разозленная уже по-настоящему, ее зубы сомкнулись на его плече, и прокусили рубашку вместе с кожей. И тут же сама закричала от боли. Он забыл о ее сломанной ноге – или предпочел не вспоминать – и швырнул на пол гораздо грубее, чем следовало.

Дахар опустился на колени и прижал ее к себе. Она не сопротивлялась.

Они долго сидели, замерев. На этот раз пропасть разверзлась там, где они меньше всего ожидали.

Наконец Эйрис сдавленно произнесла:

– Кем бы ты ни был, я все равно хочу быть с тобой. Но на занятиях, когда ты смотрел на гедийское оборудование… Да разве так важно, почему я хочу тебя? Если легионер пользуется любой потаскухой…

– Прекрати, – холодно произнес он. – Все в прошлом.

Она не ответила.

– Утраты и ожесточение – будь они прокляты! Люди теряют что-то, пусть по чьей-то вине, а ожесточаются на весь белый свет. Особенно в Эр-Фроу.

Эр-Фроу дал нам знания, но не только. – Дахар неподвижно сидел рядом, и Эйрис не могла остановиться:

– Ты не хочешь об этом думать. Но что-то здесь… Когда я изгнанницей впервые вошла сюда, мне показалось, что я после долгого ненастья наконец-то вижу солнечный свет. У меня закружилась голова. Наука, еда и тепло, это живительное тепло! Я бы замерзла в вельде.

Одна, без Эмбри… нет, выслушай меня, Дахар. Потом я заметила, что чем дольше люди здесь живут, тем сильнее их жестокость. Ты ведь помнишь: когда Делизия и Джела заключали перемирие, убийства случались не так уж часто.

Делизийские торговцы и джелийские горожане обменивались товаром. Тей мне сказал, что однажды побывал в Джеле. В мастерской поговаривали, что джелийские и делизийские рудокопы работали в шахтах вместе даже во время войны. Когда один из городов нарушал перемирие и на границах шли бои, это все равно было непохоже на то, что происходит сейчас в Эр-Фроу. Здесь больше дикости, насилия – несмотря на то, что геды запретили насилие.

Насилие, жестокость распространяются, как эта чесотка, которой прежде не знали. И они продолжают расти.

– Эр-Фроу дал нам науку, которую мы сами не создали бы и за сотни лет, – сердито проворчал он.

– Я знаю. Знаю. Но насилие растет. Деревья и трава умирают, а насилие и жестокость растут.

Дахар лежал неподвижно. Он представил затуманенные гноем сосуды с бактериями, которые непрестанно размножались.

– Ты ошибаешься, Эйрис. Джела и Делизия всегда воевали. В Эр-Фроу гедам удалось организовать нечто прямо противоположное – сотрудничество Джелы и Делизии. Криджин, Лахаб и мы вместе работаем с Граксом. А «Кридоги»? – Он слегка запнулся на этом слове и холодно продолжил:

– Не важно по каким мотивам, но Белазир и Калид вступили в соглашение. Ты и я – мы тоже вместе…

Если последние слова ее и задели, она ничем этого не показала.

– Значит, сотрудничество и насилие растут вместе. За пределами этого странного города такого никогда не происходило… Не знаю, но мне кажется, что Эр-Фроу переродил людей.

Он понимал ход ее мыслей, они выстраивались в последовательность, но какой вывод? По-видимому, Эйрис не впервые задумалась об этом. Должно быть, она снова и снова идет по замкнутому кругу рассуждений, подобно тому, как сам он бродил вокруг проклятых бактерий. Дахара разобрала досада.

– Неужели Эр-Фроу не дал людям ничего хорошего?

– Не знаю.

– А я знаю. Геды дали нам науку, медицину, знания. Кое-что ты же первая и оценила.

– Да, – очень тихо отозвалась Эйрис.

– А теперь нападаешь на то, что любишь. Правильно говорят: «Делизия для предательства». Наверное, твоим согражданам не следовало тебя прогонять.

Ты такая же, как и они.

Эйрис не ответила, не отстранилась. Несмотря на пелену гнева, пелену одуряющей усталости и боли, которую они причиняли друг другу, – неужели с женщинами всегда так? – Дахар испытывал невольное восхищение Эйрис. Она откровенно высказывала все, что думала, а быстрые переходы от восхищения к раздражению и гневу, от желания к озлоблению ставили его в тупик. Нет, он решительно ее не понимал. И к тому же очень устал.

– Эйрис, – начал он ворчливо, но она перебила его.

– Эр-Фроу многое отнял у людей.

– Что?

– Не знаю. В Эр-Фроу вражда между Делизией и Джелой вспыхнула с новой силой. Этот город лишил людей чего-то. Здесь недостаточно места, чтобы солдаты и легионеры могли избегать друг друга. Нас постоянно сталкивают:

Джехан и меня, тебя и меня, Белазир и Калида. Эр-Фроу в чем-то обездолил людей и теперь гибнет сам. – Она успокоилась, гнев поутих, и она продолжала:

– Что-то утрачено, и насилие разрастается.

Дахар почувствовал слабое покалывание в затылке. Какая-то мысль формировалась у него в голове. Такое состояние он испытывал всякий раз, когда перед ним открывалось что-то новое в гедийской науке. Дахар и сам не понимал, с чем оно, это покалывание, связано.

– У нас что-то отняли, – твердила Эйрис, – не дали, а отняли.

Дахар сжал ее пальцы.

– Рост. Ты сказала, что насилие разрастается, Эйрис, – ты так сказала.

Что-то исчезло, и насилие приумножилось.

Они смотрели друг на друга. Она не сразу поняла, что он говорит о другом. Необычное волнение придавало его грубому, усталому лицу какое-то шальное выражение.

– Эйрис, что-то изменилось, и начался рост…

Теперь она поняла.

– Бактерии. Они начали расти.

– Да, бактерии, или как их там. Чесотка началась не оттого, что они появились, а оттого, что стали размножаться быстрее. Что-то изменилось.

– Но что?

– Не знаю. Навряд ли здесь лучше с питательными веществами. Кожа так и осталась кожей. Скорее самим людям чего-то не хватает. А раньше хватало.

Или вода другая. Раньше-то все мылись в реке. Может быть, здешняя вода чем-нибудь отличается от речной?

– Нет, я спрашивала Гракса. Вода из реки по трубам подается в Эр-Фроу, а из них – в бани и ручьи.

– Но сначала фильтруется. Бактерии не могут попасть сюда с водой.

Раньше в Эр-Фроу никто не болел… Пытаясь привести в порядок свои мысли, жрец отчаянно тряхнул головой. Красная пелена расплывалась у него перед глазами, от усталости и возбуждения по телу пробежала дрожь. Эйрис с любопытством наблюдала за муками рождения догадки.

– Нет, вода здесь ни при чем. А воздух? Воздух тут всегда влажный. Как подействует на язвы сухой воздух? В вельде во время Легкого сна воздух совершенно сухой от жары. А что, если высушить воздух печью для обжига?

– Воздух Легкого сна, – медленно повторила Эйрис.

Но Дахар не слушал ее. Мысли бывшего жреца неслись дальше. Печь высушит гной, и одновременно нагреет его. Как узнать, что вызвало гибель бактерий – температура или сухость, если, конечно, бактерии и впрямь погибнут.

Человеческая кожа не приспособлена к жару. Значит, он должен находиться достаточно близко от печи, чтобы воздух был сух и достаточно далеко, чтобы тело не подвергалось действию высокой температуры. А если дело не в воздухе, так есть уйма других факторов, действующих на кожу снаружи и не действующих изнутри. Не исключено, что кожа сама порождает эти бактерии, подобно тому, как гнилое мясо порождает червей. Чего-то тут явно не хватает. Цветочной пыльцы, каких-нибудь веществ, растворенных в капле дождя, сока растений, которых нет под куполом Эр-Фроу, может быть, кембури… тут ведь совсем нет кембури…

Дахар озабоченно поднялся с подушек, увидел неподвижно застывшую Эйрис и коснулся ее плеча. Она подняла глаза. В них застыло невыносимое напряжение. Делизийка перевела взгляд на закрытый оранжевый круг, снова на Дахара и снова на круг. У людей что-то отняли.

– Свет, – прошептала она.