Текст книги "Стриптиз на гонках"
Автор книги: Нэнси Бартоломью
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
Глава 17
Ноги болели, я устала и мечтала только о том, чтобы поскорее добраться до дома и хорошенько выспаться. Выходя из “Тиффани”, я представляла себе, как лягу на прохладные простыни под успокаивающее жужжание вентилятора. В общем, расслабилась как последняя дурочка.
В Филадельфии жизнь нас учила: никогда не высовывайся на улицу, не посмотрев по сторонам. Если идешь в темноте на автостоянку, думай не о чем попало, а о том, что будешь делать, если на тебя нападут. Если не будешь об этом думать, рано или поздно какой-нибудь мерзавец выберет тебя в качестве жертвы.
Я стояла возле “камаро” с ключом в руке, когда услышала, что ко мне кто-то приближается, причем бегом. Как назло чертов ключ не желал вставляться в замок. В мечтах об отдыхе я настолько потеряла бдительность, что даже не смогла вовремя добраться до своего ножа. Этот тип набросился на меня раньше, чем я успела что-нибудь предпринять, ударил меня о дверцу машины, набросил на голову какую-то тряпку и повалил на землю.
– Сукин сын! – завопила я, но плотная ткань заглушала мой голос.
– Заткнись, мать твою! – прорычал он хрипло. – Чувствуешь вот это?
Мне в спину уперлось что-то холодное, твердое и круглое. Я поняла, что это пистолет.
Я кивнула. В горле першило, а сердце билось так, что чуть не выпрыгивало из груди. Под тряпкой, которую этот тип набросил мне на голову, было жарко и душно, я боялась задохнуться.
– Я тебе кое-что принес, – сказал голос. – Кое-что, что заставит тебя призадуматься.
Я с ужасом ждала, что он со мной сделает, понимая, что не в силах вырваться.
Мерзавец обмотал меня веревкой, затянул потуже и завязал узел.
– Ты задаешь слишком много вопросов, – сказал он, – нечего тревожить мертвецов, не твое это дело.
Я крепко прикусила губу, чтобы не закричать. Он пихнул меня к машине, так что я оказалась прижатой к колесу, и оттолкнулся от меня.
Куда подевался Бруно? Почему его нет на автостоянке? Обычно вышибала дежурит снаружи, когда клуб закрывается, и следит, чтобы мы благополучно добрались до своих машин.
Тип, напавший на меня, пнул меня ногой в ребра, да так сильно, что у меня из легких вышел весь воздух. Лежа лицом вниз, я пыталась вдохнуть и мысленно кляла своего мучителя. Я услышала тяжелые шаги, они удалялись, потом зазвучали чаще – он побежал, как мне показалось, в сторону узкой полоски олеандровых кустов, отделявших стоянку перед “Тиффани” от улочки, которая состояла в основном из маленьких магазинчиков, парикмахерских и тату-салонов.
Я лежала на теплом асфальте и ждала, когда в легкие вернется воздух. Одновременно я пыталась высвободить руки из пут, и, кажется, у меня получалось. Наконец я освободила ладони, сбросила веревку, и сорвала с головы кусок толстой ткани. Последний рывок, и я свободна. Я жадно втянула воздух, – он пах морем.
На асфальте передо мной валялась тряпка, которую подонок набросил мне на голову, – теперь я разглядела, что это был темно-зеленый плед. У моих ног лежала раздетая кукла Барби, одна грудь у нее была отрезана, на ее месте зияло пятно красного лака для ногтей, очень похожее на кровь В руке Барби держала маленькую головку коричневой игрушечной собачки, похожей на Флафи.
Что это, обещание или предостережение?
Сил подняться с земли не было, и я прислонилась к своей машине, держа в руке искалеченную куклу.
– Ублюдок поганый, – пробормотала я в темноту. – Ничего, я до тебя доберусь! Ты убил Руби, но меня не убьешь!
Я медленно поднялась на ноги, подобрала плед, веревку, куклу и бросила все это на заднее сиденье машины. Меня била дрожь.
– Давай, мерзавец, прячься в темноте. Ты только и можешь, что подкрадываться сзади и нападать на тех, кто слабее тебя, в тот момент, когда они ни о чем не подозревают. Давай, продолжай в том же духе! – Мой голос срывался на визг, я была на грани истерики. – Но берегись, жалкий трус, потому что я тебя достану!
В моей гневной тираде, произнесенной в темноту, особого проку не было, вероятнее всего, нападавший убежал уже далеко. Но это было не важно, моя речь помогла мне подняться с земли и напомнила, кто я такая Я Кьяра Лаватини, а Лаватини не запугаешь! Кьяра Лаватини может временно отступить, чтобы перегруппировать силы, может позвать на помощь братьев, но она не станет стоять в стороне, пока убийца ее подруги разгуливает на свободе.
Убийца Руби только что совершил большую ошибку. Он рассчитывал меня запугать, но вместо этого привел в ярость. Я осознала, что хватит заниматься ерундой, пришло время пустить в ход тяжелую артиллерию.
Сев за руль, я так резко рванула с места, что покрышки завизжали. Я выехала на Томас-драйв. Наверное, следовало вернуться в клуб, рассказать о том, что произошло, Винсенту, вызвать полицию или сделать еще что-нибудь в этом роде, но я не могла себя заставить. Меня трясло, и я ехала слишком быстро. Кроме того, что толку было сообщать в полицию? Это приведет лишь к тому, что история попадет в газеты. Черт возьми, вероятно, в этом корень всех моих неприятностей: в газете черным по белому напечатали мое имя и назвали меня главной свидетельницей. Теперь, когда я об этом задумалась, у меня возникла мысль, что колесо “камаро” могло слететь вовсе не по вине Роя Делла и его ребят, вполне возможно, что кто-то подстроил это.
Я ехала с открытым окном и разговаривала вслух сама с собой, борясь с ветром, который, казалось, пытался загнать слова обратно мне в глотку, иногда приходилось орать во весь голос. Таким манером я проделала путь через мост Хэтауэй, миновала дешевые мотели, полицейский участок…
– И между прочим, ребята, я не вижу, чтобы вы делали что-то еще, кроме как подвергали мою жизнь опасности, – крикнула я, проезжая мимо.
Я свернула на параллельную улицу и, петляя по переулкам, ехала к своему трейлерному городку. Улицы словно вымерли, что для нашего района редкость даже в три часа утра. Время от времени свет уличных фонарей выхватывал из темноты трейлеры, отражался от задних фар автомобилей, стоявших на площадках тут же, за фургонами. Мне повсюду виделись глаза, они смотрели из темноты, наблюдали за мной. Я стала бдительной, даже слишком.
Заехав на свой пятачок для парковки, я выключила фары. На меня уставилась из темноты пара светящихся глаз. Флафи. Все ее тельце выражало неодобрение. “Где ты пропадала? – казалось, говорила моя собачка. – Они все еще здесь”.
– Знаю, девочка, – сказала я, медленно поднимаясь по лестнице. Держась одной рукой за бок, другой я погладила ее по голове. – Но сейчас нам нужна семья, понадобится вся помощь, какую мы только сможем получить.
Флафи вздохнула и, толкнув головой собачью дверку, потрусила в дом, не дожидаясь, пока я отопру дверь и войду. Все-таки у нее есть своя гордость, она даже не согласна, что нам нужна чья-то помощь.
– Интересно, от кого ты набралась таких взглядов? – пробормотала я под нос, входя в тускло освещенную кухню.
Флафи снова шумно вздохнула и побежала по коридору в сторону спальни, цокая коготками по полу.
Глава 18
Первое заседание военного совета я созвала еще до того, как окончательно рассвело. Флафи, всем своим видом выражая презрение к самой этой идее, проспала все заседание, свернувшись на атласной подушечке в изголовье моей кровати. Но мама и Эл были более чем счастливы принять участие в обсуждении. Ну, может быть, “счастливы” – некоторое преувеличение с моей стороны, но во всяком случае оба пришли в кухню и сели за стол, держа каждый по кружке крепкого кофе.
Не знаю, как о нашем военном совете пронюхала Рей-дин – я давно оставила бесплодные попытки понять, откуда она узнает, когда что-то затевается, – но соседка появилась в самый подходящий момент. Если хотите, можете называть это шестым чувством психопата. Как бы то ни было, Рейдин появилась у меня на пороге, едва я зажгла на кухне свет и включила кофеварку.
У мамы были заспанные глаза, из волос еще торчали желтые пластиковые бигуди, фланелевый халат в розовый цветочек был туго перетянут поясом на талии. Ма решила экспромтом испечь булочки с корицей, и мне не удалось ее отговорить, к счастью, она согласилась снизойти до порошковых дрожжей быстрого приготовления. В глазах моей матери подобные дешевые ухищрения были почти равносильны серьезному греху. А вот для Эла это не имело значения. Для него булки – они и есть булки, впрочем, братец ведь полицейский, а они не очень-то следят за тем, что кидают в желудки.
Рейдин пришла подготовленной – не знаю, к чему конкретно, но соседка, похоже, на всякий случай подготовилась ко всему, к любым неожиданностям. На ней была шляпа-дождевик из прозрачного пластика, в левой руке Рейдин держала старомодную дамскую сумочку, а в правой – дробовик. Цветастое домашнее платье было изрядно помято, карманы оттопыривались от всякой всячины, которую она туда насовала. Поскольку встреча, по мнению Рейдин, предстояла ответственная, она надела поверх своих обычных закатанных гольфов белые носки. По ее виду я заключила, что близится время визита в клинику за очередным уколом проксилина. Вероятно, время нашего совещания пришлось на тонкую грань между временем до и после укола. Самым очевидным признаком того, что Рейдин теряла связь с реальностью и с минуты на минуту ожидала вторжения инопланетных пришельцев, было ружье.
Мы вчетвером сели за стол, в центре которого стояло блюдо с горячими, только что из духовки, булочками, и начали обсуждать нашу стратегию.
– Не нравится мне это, – пробурчал Эл с полным ртом. Я закатила глаза. Брат упорно настаивал на том, чтобы позвонить в полицию и предоставить решать проблему профессионалам.
– Эл, мы не в Филадельфии, и речь не о каком-то громком политическом скандале. Подумаешь, на гоночном треке местного значения всего-навсего убили стриптизершу… У местной полиции слишком мало людей, чтобы заняться…
– Что-о? – взорвался Эл. – Заняться этим делом вплотную, как это делаешь ты?
– Вот именно, – подтвердила я, но брат знал, что я блефую.
– Альфонсо! – крикнула мама. – Уж не хочешь ли ты сказать, что не можешь помочь Кьяре? Ведь ты не отвернешься от родной сестры из солидарности с полицейскими, которые даже не из твоего управления?
Ма покачала головой, но не так, как качают протестанты, а как это делают католики, как бы подразумевая: “Ага! Ты бросил родного отца и братьев, отказался от семейной профессии и вместо того, чтобы идти в пожарные, пошел служить в полицию! Да кто они такие, эти копы? Может, служба в полиции – это новый религиозный культ? ”
Эл даже головы не поднял, в этом не было нужды: он и так почувствовал, что мама качает головой. Католическое качание головой – это внутренняя дрожь, которую ты ощущаешь в глубине своей грешной души.
– Не надо, мама, – предостерег он. – Полицейская солидарность тут ни при чем. Вопрос в том, кто способен больше сделать.
Мама снова покачала головой.
– Какой-то хулиган ночью напал на твою сестру, – начала она. – Тот же тип убил ее подругу. Насколько я могу судить, это дело стало нашим личным. Может, пора позвонить отцу? Может, я должна ему все рассказать? Ты хочешь, чтобы он узнал, что его сын отворачивается от семьи?
“Снова” – это слово осталось непроизнесенным, но висело в воздухе. “Ты снова нас бросаешь? ”
Эл вздохнул, сопротивляться подобному ватиканскому обращению ему было не под силу.
– Ладно, ладно, мама.
Он потянулся за следующей булочкой, но мама шлепнула его по руке.
– Вот, – она взяла с блюда самую большую булку с самым толстым слоем глазури, – эта лучше.
Рейдин подалась вперед и посмотрела маме в глаза.
– Я вижу, с вами можно пойти в разведку! У меня есть план.
Ма улыбнулась Рейдин, может, она не поняла, что та чокнутая? Может, по ее представлениям, надеть в ясный день шляпу-дождевик и носить с собой дробовик означало просто хорошо одеваться?
– Мы отправимся на гоночный трек и проведем небольшое расследование на месте!
– Нет, Рейдин, – спокойно возразила я, – вообще-то я рассчитывала, что вы с мамой останетесь здесь, в нашей штаб-квартире, чтобы мы могли вам позвонить, если потребуется помощь.
К счастью, Элу хватило здравого смысла кивнуть в мою поддержку, но Рейдин не клюнула на эту удочку.
– Чушь собачья! – заявила она. – Мы с твоей мамой не собираемся заниматься канцелярской работой! У меня есть кое-какие собственные идеи.
Ма, наверное, тоже сошла с ума, потому что закивала так, словно Рейдин говорила что-то очень дельное. Соседка сдвинула шляпу на лоб и посмотрела в глаза моей матушке.
– Для начала предлагаю устроить засаду Лулу, что вы на это скажете? Если эта девка водит за нос моего племянника, он должен об этом знать.
Ма поджала губы, и я поняла, что она вспомнила некую официантку из клуба “Сыновья Италии”, что в южной Филадельфии.
– Супружеская измена – это недопустимо, – сообщила она. – Я пошла упаковывать провиант.
Ма решительно встала, подтянула пояс халата и воинственно посмотрела на меня и Эла, как будто говоря: “А ну-ка попробуйте меня остановить! ” Я промолчала, на то было сразу две причины. Во-первых, я не считала, что Лулу может представлять какую-то угрозу, особенно для Рейдин, почти члена ее семьи. Во-вторых, я знала, что если попытаюсь возразить, мама влепит мне пощечину, а я пока выпила слишком мало кофе, чтобы крепко стоять на ногах.
– Душечка, я пойду за машиной, – сказала Рейдин, обращаясь к маме.
Когда она ушла, мама удалилась в спальню, чтобы привести себя в порядок.
– Почему ты ее не остановила? – накинулся на меня Эл, крошки дождем посыпались из его рта на рубашку.
Я быстро влепила ему оплеуху, в точности как делала мама.
– А ты сам о чем думал, голова садовая? Брат промолчал, потирая голову.
– По-моему, тебе нужно поехать на трек и покрутиться вокруг Роя Делла и его команды, – сказала я. – Может быть, удастся разузнать что-нибудь про Толстяка.
Эл нахмурился, как будто раздумывал, не отказаться ли от участия в этом деле.
– Если, конечно, ты не будешь настаивать на том, чтобы этим делом занялась полиция, – быстро добавила я. Эл метнул на меня свирепый взгляд. – От тебя только и требуется, что притвориться болельщиком. Не бог весть какая премудрость!
– А ты чем собираешься заняться?
– Господи, ты рассуждаешь, как папа или Фрэнсис! Я не собираюсь делать ничего такого, что можно считать мало-мальски опасным!
Но Эла мои слова не очень убедили, он слишком хорошо меня знал.
– Что конкретно ты собираешься предпринять?
Я вздохнула с видом преступника, застигнутого на месте преступления.
– Ладно, если ты так хочешь знать, скажу: собираюсь отвезти Флафи к собачьему парикмахеру.
Конечно, это была только часть правды, но Элу вовсе не обязательно знать все.
Глава 19
По нашему с Флафи мнению, ничто так не успокаивает нервы, как хорошая поездка за город. Сидишь себе с распущенными волосами, по машине гуляет ветер, из приемника несется музыка – рок или, может, что-нибудь слегка хулиганское, вроде Бонни Рейта. В такие моменты мы становимся особенно близки друг другу. Женская дружба – вот как я это называю. Думаю, Флафи чувствует то же, что и я, потому что, когда я на нее смотрю, она улыбается. Или это просто ветер треплет шерсть на ее мордочке? Мне больше нравится думать, что она счастлива, более того, мне просто необходимо верить, что она в восторге от того, что я собираюсь сделать с ней, с моей лучшей подругой.
Я потратила целое утро, листая телефонную книгу в поисках собачьего парикмахера по имени Айрис. В конце концов я ее нашла – к счастью, такая оказалась всего одна, – и вот теперь мы подъезжали к Уевахитчке. Я рассудила так: поскольку Руби убили в ее родном городе, я должна разузнать все о ее прошлом, о ее корнях. Первые три года жизни девочки, которые она провела с биологическими родителями, до сих пор оставались для меня загадкой.
По дороге я обдумывала возможные проблемы, которые могли возникнуть в последнюю минуту, а Флафи любовалась голубым небом с редкими пушистыми облаками. Я посмотрела на собачку, и мне стало немного грустно, но то, что я собиралась сделать, в конечном счете пойдет на пользу нам обоим. В конце концов, мы ведь разыскиваем убийцу, а в таком деле чем-то приходится жертвовать. Родная мать Руби могла знать нечто важное и пролить свет на мотивы убийства. Если даже ей ничего не известно, по крайней мере в результате Флафи будет выглядеть чистой и ухоженной.
Я затормозила перед зданием, над которым висела вывеска “Собачий дворец любви и заботы”, и заглушила двигатель.
– Флафи, – серьезно сказала я, – наверное, мне следовало предупредить тебя заранее, но, боюсь, тогда бы ты сбежала.
Теперь Флафи определенно не улыбалась. Она почуяла в воздухе запах собачьего страха, ушки встали торчком.
– Понимаешь, я не смогла придумать другого предлога встретиться с родной матерью Руби.
Флафи глухо зарычала, рычание шло откуда-то из глубины ее маленького тельца.
– Знаю, знаю, дорогая, ты терпеть не можешь парикмахеров. Если уж на то пошло, мне в моей работе тоже не все нравится, но иногда девушка должна делать то, что от нее требуется, даже если это означает, что кто-то будет стричь волосы в твоих ушах.
Флафи залаяла, вернее, завизжала от ужаса так, что стекла задребезжали. Больше всего на свете она ненавидит походы к собачьему парикмахеру, для нее это примерно то же, что для меня – визит к дантисту или гинекологу.
Я быстро взглянула на часы. Мы были записаны на полдень и прибыли как раз вовремя. Открывая дверь левой рукой, правой я подхватила Флафи. Лучше не тянуть резину, от этого Флафи еще сильнее разволнуется, а покончить с этим делом как можно скорее.
“Дворец” на деле оказался небольшим бунгало, покрашенным розовой краской. Местами краска облупилась, но это было не очень заметно, потому что перила веранды и вся боковая стена были густо увиты плющом. Дом стоял на теневой стороне улицы в окружении дубов. Место казалось бы даже романтичным, если бы не многоголосый собачий лай и не запах дезинфицирующих средств.
Мы подошли к веранде, в это время дверь открылась, и из дома вышла престарелая дама. В каждой руке она держала по белому карликовому пуделю. Стоило Флафи увидеть два одинаковых розовых бантика на собачьих головах, как она стала вырываться.
– Не волнуйся, Флафи, я не позволю им прицепить тебе дурацкий розовый бант, – пообещала я, но мы обе знали, что это ложь. Ради того, чтобы побольше узнать о Руби Даймонд, я была готова на все.
Едва мы вошли в дом, как Флафи стала бить дрожь. Перед нами возникла вылитая Дороти Ламур, только на сотню фунтов тяжелее, в ее волосах красовался огромный искусственный цветок магнолии, вокруг необъятной талии был повязан ярко-розовый передник.
– Это, должно быть, Флафи! – взвизгнула она.
– А вы, должно быть, Айрис Стоукс, – сказала я и шагнула ей навстречу, улыбаясь широкой неискренней улыбкой.
Найти мать Руби оказалась несложно, в телефонном справочнике была всего одна Айрис Стоукс, и когда я увидела рядом с этим именем название “Собачий дворец любви и заботы”, мне стало ясно, что у меня есть надежное прикрытие, которое позволит задавать любые вопросы, какие только в голову придут.
Айрис протянула руки к Флафи. Я затаила дыхание, мысленно приготовившись услышать визг парикмахерши, когда моя малышка вонзит в ее пухлую руку свои острые зубки. Но ничего не случилось: Флафи была парализована страхом.
– Иди ко мне, дорогая, – проворковала толстуха, направляясь в отдельный кабинет. – Я знаю, ты немного испугана, но тетя Айрис о тебе хорошо позаботится, вот увидишь.
Передник колыхался, цветки лотоса, нарисованные на нем, покачивались. Айрис заученным движением поставила Флафи на металлический столик и пристегнула к ее ошейнику короткий поводок, который не давал четвероногому клиенту сбежать. Заглянув в уши Флафи, Айрис покачала головой.
– Ай-ай-ай, вижу, что тобой давно не занимался личный парикмахер.
Собачка испустила громкий, полный ужаса вой. Я подошла ближе.
– Послушай, Флафи, леди до тебя еще даже не дотронулась!
Флафи посмотрела на меня выпученными глазами.
– Обслуживание по полной программе? – спросила Айрис.
Я кивнула. Моя подружка начала скулить.
– Ничего, если посижу рядом? – спросила я. – Иногда это ее успокаивает.
И многозначительно посмотрела на Флафи в надежде, что та по моему взгляду поймет – если не станет сопротивляться, ей будет обеспечен прекрасный уход.
Айрис меня, похоже, не слышала. Она деловито перебирала заколки, расчески, бутылочки, аэрозольные баллончики и прочие принадлежности, предназначенные для того, чтобы превратить Флафи в настоящую леди.
– Хэм! – вдруг рявкнула Айрис.
Из подсобки появился худощавый мужчина. Он был очень стар и передвигался осторожно, словно боялся переломиться пополам.
– Этой красавице нужно принять ванну, – с улыбкой сказала Айрис. – Позаботься, чтобы она провела некоторое время и в джакузи.
Флафи снова заскулила. Айрис отстегнула ошейник и передала собачку в руки Хэму. Тот пробурчал что-то нечленораздельное и ушел, унося под мышкой своей костлявой руки мою малышку. Я догадывалась, что это небольшое путешествие обойдется мне недешево.
– Откуда вы о нас узнали, дорогая? – вежливо спросила Айрис, разглядывая меня, как экзотическую птицу. В этом не было ничего удивительного: на мне были черные брюки-стрейч со штрипками, тонкая безрукавка тигровой расцветки и черные туфли на пятидюймовых каблуках. Я считаю, что любой выход в свет надо рассматривать как возможность рекламы.
Я вспомнила о Руби, загрустила, и это отразилось у меня на лице.
– Мне рассказала о вас мать Руби Даймонд.
С парикмахершей произошла разительная перемена. Дороти Ламур исчезла, на ее месте появилась скорбящая мать. Айрис старалась скрыть свои чувства, но безуспешно, ее глаза наполнились слезами. Женщина засуетилась, принялась бесцельно перекладывать вещи с места на место и уронила на пол ножницы.
– Она говорила вам обо мне? – тихо спросила она и замолчала, ожидая, в каком ключе я пойму ее вопрос.
Я подошла еще ближе – так, что могла прикоснуться к мягким складкам ее платья.
– Мы с Руби были почти как сестры, – ответила я, – и я хочу выяснить, кто ее убил. А вы?
В комнате стало тихо, мы обе затаили дыхание. Из глубины дома послышалось шарканье Хэма и звук льющейся воды. Наконец Айрис выдохнула.
– Я бы ни за что ее не отдала, но у меня не было выбора, – тихо сказала она и заплакала. – Это было давно, много лет назад, у меня не было родных, некому было помочь. Мой муж сошел с ума и бросил нас, у меня уже был маленький мальчик. Как я могла прокормить двух малышей? Я не знала, что делать.
Горе Айрис было искренним, она взволнованно теребила подол платья, застывший взгляд был обращен в прошлое.
– Мой сын был старше, он уже мог о себе заботиться, но Руби Ли была совсем малышкой. Я даже не могла оставить девочку дома, чтобы пойти на работу. – Айрис задрожала, все ее массивное тело сотрясалось от воспоминаний о пережитых страданиях. – И я приняла самое трудное решение за всю мою жизнь. Я одела Руби в нарядное розовое платьице с перламутровыми пуговками и такой же розовый летний капор и отнесла ее в приют. Я оставила дочку у них.
В это время вернулся Хэм с Флафи – она была завернута в розовое полотенце, из которого выглядывала только головка. Мы с Айрис посмотрели друг на друга и обе расплакались. Хэм замялся, недоумевая, почему вид чихуахуа в полотенце поверг нас в такое уныние, и сделал то же самое, что любой мужчина на его месте – притворился, будто ничего не заметил.
Он подошел к металлическому столику, осторожно поставил на него дрожащую Флафи и пристегнул ее к ремешкам. Выполняя эту операцию, он временами поглядывал на Айрис, на его лице появилось сочувственное выражение, но он ни разу не посмотрел ей в глаза. Наконец Хэм закончил свою работу и в растерянности вышел. Айрис, казалось, вообще не заметила, что Хэм входил в комнату, но машинально подошла к столику.
– Все будет хорошо, дорогая, – ласково сказала она. – Никто не причинит тебе вреда.
Она обращалась не к Флафи.
– Для нее нашли хорошую семью, – продолжала Айрис. – Уева – городок маленький, можно было ожидать, что они постараются отправить девочку подальше. Сначала так и сделали. Руби временно отдали в семью, которая живет где-то в нашем округе, там ждали, что я передумаю или у меня появятся средства, и я смогу ее забрать, но деньги не появились.
Глаза Айрис были полны боли и отчаяния. Она взяла щипчики и начала брить мою малышку. У Флафи с самого начала было не так уж много шерсти, поэтому я решила, что если ее якобы побреют, это ей особо не повредит. У самой Флафи, по-видимому, было на этот счет иное мнение, но она стояла неподвижно.
– А что случилось с отцом Руби? – спросила я. – Почему он не помогал вам деньгами?
Айрис прервала работу и подняла на меня взгляд, потускневший от безнадежности.
– Мужа поместили в психиатрическую лечебницу. К тому времени когда я встала на ноги, Руби была для меня потеряна.
Айрис выбрала из батареи бутылочек и баночек баллончик с аэрозолем и побрызгала Флафи одеколоном. Собачка громко фыркнула.
– Я, конечно, знала, где она. У Джейн Даймонд, которая всю жизнь мечтала о ребенке, но не могла его родить, вдруг откуда ни возьмись появилась маленькая девочка. Она могла только мечтать о темноволосой девочке с большими глазами, пока у нее не появилась моя. – Айрис пожала плечами. – Я получила то, что заслужила. Мы все получили по заслугам.
– Что вы имеете в виду?
– Я потеряла мою малышку и сама в этом виновата. А Джейн Даймонд ее получила. Она любила девочку как родную, и со временем они стали родными. Я могла только наблюдать со стороны за тем, как растет моя дочка, как она заканчивает школу, идет на выпускной бал… – Айрис впервые за все время разговора посмотрела прямо на меня. – Не поймите меня превратно, я не хочу сказать, что все должно было быть по-другому. Что я могла дать своей девочке? – Она обвела взглядом помещение собачьей парикмахерской и покачала головой. – Я вышла замуж во второй раз, из этого тоже ничего не получилось. Мой муж даже усыновил моего сына, но… примерно через шесть лет он сбежал. К тому времени я открыла салон красоты для собак.
Айрис вздохнула и занялась ушами Флафи.
– Есть такая пословица: обманутый однажды достоин сожаления, обманутый дважды достоин презрения. Когда номер второй сбежал, я была к этому готова. Мы с Майклом кое-как продержались. А потом появился Хэм.
Меня вдруг осенило: Хэм – ее третий муж. Старый, тощий как жердь Хэм. Айрис словно прочла мои мысли.
– Да, это он. Намного старше меня, примерно в возрасте моего первого мужа, но по крайней мере он не сумасшедший. – Женщина усмехнулась своим мыслям. – Хэм, конечно, немного туговато соображает, но зато любит меня и никуда не денется. Все, кого я любила, исчезли. – Она перестала работать и вздохнула. – Даже Майкл. У него какие-то неприятности, и теперь он со мной не разговаривает.
Словно по сигналу, Хэм в подсобке замычал свой бесцветный мотивчик.
– А что случилось с отцом Руби? – спросила я. – Он так и не вышел из психлечебницы?
На лице Айрис появилась гримаса отвращения.
– Ну а как же, вышел! Умники из Таллахасси решили, что нехорошо держать сумасшедших в сумасшедшем доме, где им самое место, и придумали такую штуку, называется “деинституционализация”. Знаете, что это значит? – Она не стала ждать моего ответа. – Что “мы больше не тратим на вас деньги налогоплательщиков, возвращайтесь туда, откуда вас забрали, и отравляйте жизнь нормальным людям”.
Мое сердце забилось быстрее. Безумный отец Руби вернулся в Уевахитчку! Интересно, как он отнесся к тому, что Руби удочерили?
– Он вернулся сюда, в Уеву?
Айрис медленно кивнула, одновременно открывая пластиковую коробку с разноцветными бантиками.
– Да, он вернулся и ведет себя так, будто его возвращение для нас – большой праздник, вроде как День независимости и Рождество, вместе взятые. Все такой же псих, как и раньше.
– Как долго… – Я запнулась, вопросов у меня было так много, что я не знала, какой задать раньше.
– Он провел в психушке пятнадцать лет. Посмотрели бы вы на него – волосы торчат во все стороны, глаза горят. Пожелал, видите ли, взглянуть на своих детишек! – Айрис фыркнула. – Даже не помнит, что развелся со мной! Много было проку от его лечения!
– И где он сейчас?
– Да везде, во всем городе. Во всех “Новостях”, в журнале “Тайм”, повсюду.
Я озадаченно посмотрела на нее.
– Что-то я не пойму, о чем вы.
– Девочка, вы когда-нибудь слышали о художнике, написавшем “Посигналь, если любишь Иисуса”?
– Уоннамейкер Льюис? Отец Руби – Уоннамейкер Льюис?
Айрис кивнула. Выбрав ярко-желтый бантик, она отклеила маленький квадратик с изнаночной стороны и решительно прилепила украшение на макушку голой, как бильярдный шар, головы Флафи.
– Он самый, единственный и неповторимый, – подытожила Айрис. – Папочка-мультимиллионер. – Она негромко рассмеялась. – Вот только Руби он не вернет ни за какие деньги. Конечно, он заработал их лишь после того, как его выпустили, но факт остается фактом, Руби мертва, а он жив. По-моему, это как-то несправедливо.
Айрис снова переключила внимание на Флафи.
– Ну разве не прелесть? Давай-ка протрем эту шкурку, чтобы она заблестела. – Айрис взяла небольшой тюбик с каким-то маслом и выдавила немного. Масло оказалось прозрачным, а его запах почему-то напомнил мне о публичном доме. – Вот это тебе подойдет! – с энтузиазмом сказала она. Флафи застонала…
– А Руби не знала, кто ее настоящие родители? Айрис подняла голову, ее взгляд стал колючим.
– Нет! Я бы ни за что не позволила Руби пройти через этот ад дважды! Не знаю, откуда ее папаша, вернее, жалкая пародия на отца, о ней узнал, но могу сказать, на его месте любой порядочный человек оставил бы дочь в покое. О том, кто взял Руби, знали только я, Майкл, Хэм и он. И это правильно.
Айрис снова переключила внимание на Флафи, которой уже до смерти надоели и “собачий дворец”, и его хозяйка. В данный момент бедняжка передними лапками пыталась стряхнуть с головы ненавистный бант.
– Дорогая, – воскликнула Айрис, – настоящие леди так себя не ведут! Успокойся.
Опытной рукой женщина нацепила ошейник Флафи, украшенный фальшивыми бриллиантами, на место и одновременно отстегнула поводок, который держал ее в плену. – Ну вот, возвращайся к мамочке.
Айрис бережно передала мне Флафи и встала передо мной, глядя мне в лицо покрасневшими, припухшими от слез глазами.
– Я не возьму с вас платы за услуги, – сказала она, – поскольку вы ищете убийцу моей девочки. Когда найдете, сообщите мне, я сама его убью. Я не смогла оставить дочку у себя, не могла ее спасти, но, клянусь Богом, я за нее отомщу!
Глаза Айрис вспыхнули, крупное тело затряслось от гнева, лицо вдруг стало таким красным, что я испугалась, как бы с ней не случился удар, и хотела уже звонить в Службу спасения. Но тут в комнату, шаркая, вошел Хэм, и напряжение спало.
