Текст книги "Александр Македонский. Наследник власти"

Автор книги: Неля Гульчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

4

Наступила последняя неделя всеобщего напряжения перед походом в неизвестные земли. Доверие и любовь к Александру были столь велики, что никто не собирался отказываться от громкой славы пройти вокруг неведомых земель Аравии.

Царский лагерь в эти дни напоминал хлопотливый пчелиный улей.

Как и все, Селевк радовался предстоящему новому походу. Но даже кружащая голову близость победоносных сражений не могла заглушить тревожных мыслей о неизбежных страданиях, лишениях и человеческих потерях.

Селевк часто думал об Апаме, о том, сколько отчаяния и тоски было в ее глазах при их последней короткой встрече. Он мысленно посылал ей слова любви, которые не успел сказать в тот вечер. Возвращение домой откладывалось. Тренировки фаланг и конницы проходили ежедневно. Ежедневно Селевк докладывал царю о состоянии армии, о ее готовности, о личном составе каждой фаланги и каждой гиппархии, о настроении воинов, о количестве военного снаряжения и численности обслуживающих армию людей. И ежедневно по приказу Александра ему приходилось являться к пиршественному столу.

Македоняне очень любили шумные пирушки и попойки в отличие от греков, которые предпочитали более утонченные радости.

Пиры Александра в Вавилоне начинались по-гречески, с бесед, а кончались по-македонски: рекой лилось неразбавленное вино, и все завершалось самым безудержным пьянством.

Как-то во время застолья Селевк сказал Птолемею:

– Тебе не кажется, что Александр словно бросает вызов судьбе? Но раньше он рисковал жизнью и не щадил себя в кровавых битвах. Сейчас же он так пьет, будто стремится к неминуемой гибели.

– Думаю, он просто хочет забыть обо всех печалях прошлых дней и о страшном знамении, – ответил Птолемей.

Селевк окинул взглядом гостей за длинным пиршественным столом. Каждый возлежал на подобающем ему месте, это соответствовало положению гостя на общественной лестнице, в ожидании начала застолья.

Между тем Птолемей, внимательно глядя на друга, произнес:

– Селевк, мы знаем с тобой друг друга много лет. Я давно хотел спросить тебя. Создается впечатление, что ты счастлив в своем неравном браке?

– Почему неравном? – Селевк покачал головой. – Апама красивейшая из женщин. У нее острый ум и сильный характер. Она единственная женщина, которую я когда-либо любил. Я все время думаю и скучаю по ней. Понимаешь, Птолемей, когда встречаешь единственную, тебе предназначенную Афродитой женщину, то сам становишься сильнее. Да, она персиянка, но я, как и Александр, уважаю персов. Из персидских юношей вырастут великолепные воины, не хуже македонских.

Птолемей не стал возражать другу, хотя и не разделял его отношения к варварам.

Вскоре за пиршественным столом начались обильные возлияния. Александр, осушая одну чашу за другой, не переставал думать о новых походах.

– Наши воины должны быть выносливыми и стойкими. Ежедневно, ежечасно учите их воинскому мастерству. Не забывайте им говорить: поразить врага лучше, чем самому быть пораженным.

Кассандр, окинув присутствующих высокомерным и немного осоловевшим взглядом, спросил:

– Великий царь, позволено ли мне будет сказать?

– Говори, – разрешил Александр.

Бросив презрительный взгляд на знатных персов, Кассандр произнес:

– Необходимо, чтобы у новых воинов были такие же увесистые кулаки, как у македонцев, одержавших блестящие победы.

– В которых ты не участвовал, – добавил Александр.

Пирующие дружно рассмеялись.

Когда смех стих, за разрешением говорить к царю обратился Селевк:

– Наши воины покрыли себя славой в бесчисленных сражениях. Наша фаланга являет собой пример македонского военного гения. Ее необходимо беречь как зеницу ока и совершенствовать, что мы и делаем по твоему приказу, Александр. Но не следует забывать, что сейчас все большую роль на полях сражений играет конница и, следовательно, все больше персов появляется в наших рядах. Они великолепные всадники и лучники. В новом походе мы часто будем иметь дело с конными войсками. Вот почему я считаю, что необходимо еще более увеличить количество всадников из числа персидских воинов.

Кассандр слушал Селевка, нахмурив брови. Его явно раздражало уважительное отношение к варварам. «Это неудивительно, – думал он, – ведь Селевк единственный из македонян, кто остался с персидской женой».

Обратившись к пирующим, Кассандр громко предложил:

– Не лучше ли нам здесь, на пиру, поговорить о прекрасных греческих гетерах? Эти разговоры интереснее рассуждений о преобразовании македонского военного строя.

Лицо Селевка залила краска гнева. Но Птолемей удержал друга от дерзкого ответа:

– Относись снисходительно к человеческой глупости и подлости.

Царь не обратил внимания на слова Кассандра. Не обратили внимания и его сподвижники. Они тихо переговаривались:

– Надо усовершенствовать осадные машины.

– Придумать новые, более мощные метательные снаряды.

Среди шума голосов внезапно раздался звучный голос Александра. Он объявил о дне отплытия флота Неарха и дне начала похода в Аравию.

Пердикка, приподнявшись на локте, поднял руку с полной чашей вина. Когда наступила тишина, он провозгласил:

– За нашего Александра, великого полководца и царя!

Слова потонули в рукоплесканиях.

– Пердикка явно стремится занять в сердце Александра место Гефестиона, – заметил Селевку Птолемей.

Виночерпии сбились с ног, наполняя чаши. Брат Кассандра Иолла усердно следил, чтобы царская чаша тоже не пустовала…

* * *

Во второй половине месяца таргелиона летняя духота опустилась на город знойным влажным покрывалом. На поверхности воды в маленьких бухтах плавали зловонные зеленоватые водоросли. По утрам над рекой клубился серо-желтый туман, ядовитые испарения которого несли с собой лихорадку. Ни малейшего ветерка не проникало в город.

Дни отплытия флота и выступления армии приближались. Проводились последние подготовительные работы, устраивались празднества. О походе в Аравию говорили всюду: в храмах, на базарах, на улицах, за семейными трапезами во дворцах и в простых жилищах. Звучали гимны во славу царя и его воинов в храмах Вавилона.

Весь город молился о ниспослании победы Александру.

После смерти Гефестиона и после страшного знамения, случившегося во время смотра войск, Александр сделался необычайно суеверен. Все хоть немного странное казалось ему теперь знаком свыше. В царском дворце появилось множество людей, совершавших очистительные обряды.

В один из дней ранним утром Александр в сопровождении жрецов, ближайших друзей, свиты и воинов отправился к возведенным вблизи военного лагеря алтарям принести очередные жертвы богам и по совету предсказателей счастливому успеху. Царь всегда перед новым походом старался умилостивить богов – и Зевса, и Посейдона, и всех прочих.

Жрецы в белых одеждах омыли руки в освещенной соленой воде. Была заколота сотня отборных молодых быков.

– Умилостивим богов жертвоприношениями! – провозгласил верховный жрец.

Самые лучшие части туш быков – жирные задние ноги – предложили богам. Пока мясо жарилось, воины поддерживали огонь. Чем выше поднималось пламя во время жертвоприношения, тем благоприятнее было предзнаменование.

Селевк неожиданно заметил, что во время жарки один кусок мяса упал на землю. Это был плохой знак, но, к счастью, этого не увидел ни царь, ни его ближайшее окружение. Все следили за высотой пламени, каждый думал о своем, молился о победе, о возвращении домой живым и невредимым.

Жертвоприношение закончилось. Наступило продолжительное молчание.

Наконец жрецы возвестили, что жертвы благоприятны. Запели флейты. Вслед за флейтами прозвучал гимн, прославляющий богов.

Оставшееся жертвенное мясо понесли в лагерь. Начался пир. Мяса и вина было в изобилии. Считалось, что боги незримо присутствуют при подобных трапезах, благословляя воинов на победу.

Вечером друзья царя собрались во дворце. Александр давал прощальный пир в честь Неарха. Всем было весело, как в дни общей молодости.

Друзья приготовили Александру сюрприз – танец воинов в македонских и персидских военных одеждах. Сначала между танцующими возникла ожесточенная схватка, затем она перешла в дружбу и братские рукопожатия.

Танец пришелся царю по душе и второй серебряный кубок, вмещающий два хуса вина, тоже пошел по кругу.

– Я буду у арабов главным богом! – громко произнес Александр.

– Вполне справедливо, – поддержал его Пердикка. – Сын Зевса имеет право стать главным богом арабов.

Знатные персы горячо поддержали Пердикку, в последнее время ставшего любимцем царя.

Неарх засмеялся:

– Но мы пока еще не завоевали Аравию!

– Если я покорил полмира, то покорить Аравию мне ничего не стоит, – бросил Александр и крепко обнял друга.

Неарх вздрогнул. Тело царя буквально пылало.

– Александр, – прошептал флотоводец, стараясь, чтобы его никто не услышал, – у тебя жар.

– Пустяки. Здесь просто слишком душно.

Вскоре, подхватив горящие факелы и чаши с вином, гости вышли в сад в надежде освежиться. Но знойная вавилонская ночь не давала живительной прохлады.

Между тем в саду появились арфистки: две египтянки с длинными глазами, как на храмовых изображениях. Рабы поставили на траву высокие позолоченные арфы, и девушки, опустившись около них на колени, стали перебирать струны, загадочно улыбаясь. К ним вскоре присоединились юная златокудрая гречанка с флейтой и полунагой чернокожий мальчик с тамбурином.

Затем в образовавшийся круг вошла греческая танцовщица. Обменявшись быстрыми взглядами, египтянки вновь коснулись струн. Мелодичным эхом отозвалась флейта. Забил в тамбурин мальчик, одарив всех белозубой улыбкой.

Танцовщица выплыла на середину круга и закружилась в танце. Одно за другим с нее слетали и падали прозрачные покрывала: голубое, зеленое, золотистое…

Александр, время от времени прикасаясь губами к серебряной чаше с вином, не спускал глаз с танцовщицы. Внезапно он тихо сказал стоящим рядом Селевку и Неарху:

– Голова болит. Пойду прилягу.

Друзья последовали за царем. Но, едва они вошли в зал, подошел фессалиец Медий, недавно прибывший в Вавилон. Слух о тревожных знамениях уже распространился, и все друзья наперебой приглашали царя на трапезы, чтобы развеселить его.

– О Александр, неужели ты идешь спать? Я пришел за тобой. Давай встретим восход солнца в моем доме в окружении любимых друзей. У меня уже накрыты столы. Перед походом надо насладиться радостями жизни.

Александр любил Медия. Этот человек вместе с фессалийскими войсками помог ему в завоеваниях. Медий настойчиво упрашивал, и царь согласился.

Глаза Селевка, Птолемея и Неарха умоляли отказаться, но Александр лишь улыбнулся в ответ. Он был человеком, решения которого не оспаривались.

За столом фессалийца все продолжали много пить. От разбавленного вина перешли к неразбавленному. Иолла снова и снова наполнял кубок царя, обмениваясь красноречивыми взглядами с братом. Но едва он замечал пристальный взгляд Селевка, как наливал себе на ладонь вино из царского кубка и, лизнув, подавал его Александру.

Царь пил большими жадными глотками, словно его мучила жажда, – казалось, что он хочет погасить какой-то внутренний жар. Внезапно он издал стон, прижал сжатые кулаки к животу и опустился на мраморный пол.

Все бросились к Александру.

За общей суматохой Иолла шепнул брату:

– Законам природы и болезням повинуются и цари.

– Брюхо у всех одинаково болит от излишеств, особенно при лихорадке, – с усмешкой ответил Кассандр.

Медий попросил разрешения позвать лекаря.

Превозмогая боль, Александр ответил:

– Никаких лекарей. Обычная лихорадка, которая часто бывает в это время года в Вавилоне. Она скоро отпустит. Мне бывало и похуже.

Неарх коснулся его лба.

– Не суди по вавилонянам, – предостерег флотоводец. – Они привыкли к своему климату. Жар – это всегда опасно.

Прибежавший врач попытался уговорить царя:

– Надо немедленно перейти во дворец в личные покои. Я приготовлю настои целебных трав.

– Нет, – слабым голосом ответил Александр. – Я останусь на ночь здесь, у Медия. Завтра мне станет лучше.

На следующее утро лихорадка усилилась. Но царь приказал Медию позвать к нему не врача, а Неарха.

Едва тот переступил порог, Александр проговорил:

– Я хочу принести жертву для безопасного плавания флота. Сегодня к вечеру болезнь пройдет. После жертвоприношения я отправлюсь во дворец, и мы займемся делами, чтобы не сорвать начало похода.

Неарх осмелился возразить:

– Поручи друзьям принести жертву вместо себя.

Александр решительно возразил:

– Я все сделаю сам. Ты благополучно вернулся с океана, потому что я приносил ежедневно богатые жертвы. Боги слышали меня. Они услышат меня и на этот раз.

Царь сам совершил возлияние богам. Но во дворец его принесли на носилках. Он был очень слаб, жар не проходил, и все же он приказал вызвать всех военачальников, чтобы обсудить с ними начало похода.

К Неарху Александр обратился к первому:

– Расскажи про океан. Пусть все услышат.

Неарх рассказывал долго: о том, как велик океан и как суровы и пустынны его берега, о чуде из чудес китах, о таинственном острове, где живет одна из нереид, превращающая людей в рыб.

Наконец, прервав рассказ, царь произнес:

– Неарху посчастливилось. Он преодолел столько опасностей. А теперь и я отправлюсь вместе с ним по морским путям.

Затем Александр начал подробно обсуждать с военачальниками маршрут предстоящего похода.

– Мое решение будет таким. – Голос царя был слабым, но непреклонным. – Готовьте войска! Сухопутные части выступят через пять дней. Флот отплывет через шесть дней. К этому времени я окончательно поправлюсь.

Более четырех часов продолжалось совещание. Наконец царь всех отпустил.

Военачальники вышли встревоженными.

– Он назначил отплытие флота после выступления армии. Значит, ему сильно нездоровится, – поделился своими опасениями Селевк. – Оставил для себя еще один день на полное выздоровление.

Врач Филипп окинул всех печальным взглядом и тихо проговорил:

– Болотная лихорадка – бич Двуречья. Царь ею заразился. Только сильный организм может победить лихорадку. А царь очень изнурен. Его организм ослаблен множеством ранений.

– Он выкарабкается, – уверенно произнес Пердикка. – Не беспокойтесь, он и не такое переносил…

А в это время на женской половине дворца безутешно рыдала Роксана. Будущее страшило ее.

– Александр, как же я буду жить, если ты меня покинешь? Не оставляй меня и сына. Мне страшно. Я боюсь твоих македонян. Они ненавидят меня. Не уходи…

Ежедневно Роксана умоляла врача:

– Спаси его. Спаси ради сына, который должен родиться.

Но Филипп был бессилен.

Мрачные фигуры халдейских прорицателей бродили по саду.

– Не они ли напустили эту страшную болезнь на нашего царя своим колдовством? – ворчали стражники, подозрительно следя за халдеями.

На следующее утро лихорадка усилилась. Царь становился все слабее и слабее. Огромным усилием воли, своей демонической силой он снова и снова пытался победить болезнь: совершил утренние молитвы у дворцового алтаря, отправился на носилках принести богам жертвоприношения ради благополучия армии. Ему впервые пришлось обращаться к богам с носилок.

Селевк, находившийся рядом с царем во время жертвоприношения, мысленно обещал отдать богам все, что у него есть, в обмен на выздоровление Александра.

На носилках царя перенесли в летний дворец, где к вечеру становилось прохладнее. Врач Филипп велел принимать холодные ванны, чтобы снизить жар.

Струи многочисленных фонтанов освежали воздух, напоенный ароматами роз и лилий. После купания, принесшего облегчение, Александр вновь приказал вызвать к себе военачальников. Время похода в Аравию неумолимо приближалось!

Обеспокоенные, стараясь скрыть свою тревогу, ближайшие сподвижники царя собрались у его ложа. Александр лежал под навесом рядом с дающим прохладу фонтаном и прислушивался к плеску волн на Евфрате: река находилась совсем рядом. Опахалоносцы обмахивали его страусовыми опахалами.

Царь поднял глаза на друзей и встретил их участливые взгляды.

Все видели, что царю становится все хуже и хуже. Но Александр настойчиво говорил только о походе.

– Почему бы нам не перенести начало выступления? – решительно предложил Птолемей. – Александр, ты должен восстановить силы. Возможно, нужно сменить климат. Не случайно Дарий проводил лето в горах, в Экбатанах.

– Не напоминай мне об Экбатанах, – тихим голосом произнес Александр. – В этом городе мы потеряли Гефестиона. Мне нельзя прохлаждаться в горах, дожидаясь, пока пройдет лихорадка. Я пойду вместе с вами.

Но на следующий день царь почувствовал себя совсем плохо. Вновь начался сильнейший приступ лихорадки. Александр пожелал вернуться во дворец и распорядился, чтобы туда прибыли все высшие военачальники. Он подтвердил прежний срок начала аравийского похода. Затем еле слышно произнес:

– Я скоро выздоровею.

Все стояли, опустив глаза.

– Я мысленно охватываю весь мир, – тихо продолжил Александр. – Как не вовремя силы меня оставили.

Царь обвел друзей нежным взглядом.

– Дорогие и верные мои друзья. Сколько раз мы склонялись вместе над картами новых земель…

– Александр, – промолвил Пердикка, чтобы отвлечь друга от тяжелых мыслей.

Но тот продолжал говорить:

– Халдейские жрецы предвещали несчастье, если я войду в Вавилон. Но я не умею отступать. Я вошел.

Друзья слушали, с трудом сдерживая подступающие к горлу рыдания.

– Неарх! – позвал Александр.

– Я здесь, мой царь и любимый друг.

– Через три дня отплываем.

– Флот ждет своего царя.

– Селевк! Войска готовы к походу?

– Все с нетерпением ждут команды к выступлению.

– Пердикка!

– Слушаю.

Остановив свой взгляд на Пердикке, царь неожиданно громко сказал:

– Власть не только удовлетворение тщеславия, но и служение людям…

Дворец теперь был полон народу. Все главные военачальники неотлучно находились в царских покоях.

Вечером Александра вновь охватил сильный жар. Хранитель опочивальни по совету врачей распорядился поднять его на высокие подушки. В дыхании появились резкие хрипы. Смерть великого Александра казалась всем уже неминуемой.

Ближайшие друзья – Лисимах, Леоннат, Пердикка, Птолемей и Селевк – дежурили около царской опочивальни день и ночь.

– Ему плохо, – не находил себе места Селевк. – Совсем плохо. Что же нас ожидает завтра?

– Одни лишь боги знают, что будет завтра, – ответил мудрый Птолемей.

– А тебе не кажется, что Александра отравили? – дрогнувшим голосом спросил Селевк. – Все беды начались с приезда в Вавилон Кассандра.

– Я тоже поначалу так думал. Но, если бы царя отравил Иолла, Александр даже при медленно действующем яде не прожил бы более суток. Это лихорадка. Я верю Филиппу. Сколько раз этот великий целитель спасал Александра.

– Иолла тоже виноват, – упрямо возразил Селевк. – С какой радостью он наполнял кубок царя неразбавленным вином. Он видел, что у него жар, что он нездоров и пить ему нельзя.

Все были взволнованы ощущением надвигающейся катастрофы.

– Что же нам делать? – обратился к друзьям Лисимах.

– У врачей нет лекарств от лихорадки, – вздохнул Пердикка.

– В Элладе безнадежно больного относят в храм под покровительство божества. Больной иногда выздоравливает. Об этом должны знать местные жрецы. Надо отнести Александра в храм бога Мардука, покровителя мирового города, – предложил Птолемей.

– Прежде чем отнести царя в храм, надо спросить у божества совета, – сказал Селевк.

Селевк и Певкест отправились в храм вавилонского бога Мардука.

– Не найдет ли царь царей Александр Великий исцеление у ваших алтарей? Можно ли перенести царя в храм, чтобы бог исцелил его? – спросил Селевк у жрецов.

Жрецы не хотели рисковать добрым именем своего бога, поскольку случай представлялся им совершенно безнадежным.

И в храме бога Мардука прозвучал голос оракула:

– Не надо переносить царя царей Александра Великого в храм. Ему будет лучше там, где он есть.

Селевк и Певкест поспешили во дворец. Птолемей и Пердикка, с нетерпением ожидавшие их возвращения, вышли навстречу.

– Оракул сообщил: бог считает, что Александру лучше оставаться здесь, – сказал Селевк.

Военачальники вошли к Александру. Пердикка подошел к ложу и низко склонился над ним.

– Александр, мы все ежечасно обращаемся с молитвами к богам, умоляя сохранить тебе жизнь на долгие годы. Но, если воля богов иная, кому ты оставишь свое царство?

Из горла царя раздался еле внятный хрип.

Все смотрели на Пердикку. Он выпрямился и произнес:

– Александр сказал – сильнейшему.

Царь слабеющей рукой вновь поманил к себе Пердикку. Когда тот наклонился, Александр медленно снял со своего пальца перстень с царской печатью с вырезанным на ней изображением Зевса на троне и протянул его другу. Тем самым он избрал заместителя на то время, пока сам болен. Александр поручил Пердикке, как командиру гетайров, временное ведение дел, но это вовсе не означало передачи ему верховной власти. Царь даже не назначил его хилиархом, как в свое время Гефестиона, для которого специально учредил высшую государственную должность.

Между тем мрачные слухи проникли в войска. Македоняне заволновались:

– Похоже на то, что нашего царя отравили.

– Разве такое возможно? Для чего?

– Чтобы Ахилл последовал скорее за своим другом Патроклом.

– А вдруг царь уже умер и от нас это скрывают? – Воины поспешили к дворцу.

Миновав монументальные ворота, они столпились в главном дворе около здания, в котором находился царь, угрожая снести двери, если их не впустят.

Пердикка обратился к Александру:

– Воины-македоняне пришли увидеть тебя. Я впущу несколько человек. Они расскажут остальным, что ты жив и скоро поправишься.

Александр сделал рукой жест, означавший, чтобы впустили всех.

– Я пойду к воинам, – сказал Птолемей.

– Мы хотим знать, что с нашим царем? – крикнул один из ветеранов, увидев Птолемея.

– Царь умирает. Он ждет всех вас. Поднимайтесь, но тихо. Не тревожьте его в предсмертный час.

Один за другим, нескончаемой вереницей солдаты, покорившие полмира, потянулись по лестницам, коридорам, переходам, залам к царскому ложу. Они чередой проходили мимо изголовья Александра, посылая ему взгляды, полные скорби и любви. Воины прощались со своим великим полководцем. Македоняне – со своим великим царем.

Александр с трудом вглядывался в простые мужественные лица своих солдат. Он уже не мог говорить и приветствовал их только движением глаз.

Военачальники стояли в стороне, пока шли воины.

И вдруг по залам дворца понеслись громкие завывания евнухов.

– Конец, – тихо проговорил Птолемей.

Александр умер с закрытыми глазами, словно погрузившись в глубокий сон.

Скорбный плач многотысячной армии непобедимых воинов разнесся по Вавилону.

«Последнее, что видел на этой земле великий Александр, были его верные воины», – подумал Селевк, вытирая мокрое от слез лицо.