Текст книги "Александр Македонский. Наследник власти"

Автор книги: Неля Гульчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

2

Жизнь Апамы в Вавилоне протекала так, как и должна была протекать жизнь жены всесильного военачальника, особо приближенного к царю. С детства приученная к рукоделию, она пряла и вышивала. Часто к ней приходил учитель и обучал тонкостям греческого языка, вместе с ним она читала «Илиаду» и «Одиссею» Гомера, стихи великих поэтов и трагедии великих драматургов Эллады, постигала мудрость философов. Там, где прежде виделись лишь нудные наставления, открывалась твердая вера в то, что только доброе отношение людей друг к другу способствует созданию процветающего государства.

Интересно, куда направит дальше Александр свою сокрушительную армию? Неужели ему по-прежнему будет сопутствовать покровительство всемогущих богов? Поселившись во дворце Селевка в Вавилоне, Апама часто предавалась подобным размышлениям.

Каждое утро персиянка тщательно занималась своей красотой. Около своей повелительницы с момента ее пробуждения суетились шесть юных рабынь, которыми руководила верная Амитида. Поднявшись с ложа и омывшись прохладной водой, Апама накидывала на себя любимый хитон яркого вишневого цвета из тончайшей ткани. Такие ткани, окрашенные в Тире порошком из мельчайших раковин, стоили очень дорого, но Селевк не жалел денег для молодой жены. Вокруг круглого сиденья, на которое садилась Апама, бесшумно переходили с одного места на другое рабыни. Выражение юных лиц было сосредоточенным, ошибиться было нельзя. Одна из рабынь покрывала лицо Апамы массой, напоминающей жидкое тесто, старательно разглаживала щеки, потом снимала живительную мазь мягким полотняным полотенцем. Другая слегка подкрашивала лоб, шею и руки белилами, а на щеки накладывала румяна, от них лицо как бы озарялось утренней зарей; при помощи пуховки, сделанной из перышек цыплят, пудрила его нежнейшим розовым порошком. В это время третья расчесывала костяным гребнем длинные волосы и укладывала их в замысловатую прическу. Еще одна рабыня подкрашивала кармином губы и чуть оттеняла краской глаза; затем, взяв на тонкую палочку из слоновой кости немного жирной мази, изготовленной из обыкновенной сажи с благовониями, осторожно удлиняла и без того длинные ресницы. Вся «красота» была заключена в крошечных флакончиках и шкатулках из серебра и слоновой кости, стоявших на маленьком столике. На мраморном полу ждали своей очереди серебряная чаша и кувшин с горячей водой.

Закончив украшение лица повелительницы, рабыни приносили шкатулку с драгоценностями и с огромными предосторожностями вынимали из нее кольца, ожерелья, браслеты и серьги.

…В этот день все было, как обычно: пока Апаме мыли ноги, покрывали пурпуром ногти и обували в расшитые жемчугом туфли на небольшом каблучке, Амитида принесла нежно-желтый хитон, расшитый зелеными пальмовыми ветвями.

Посмотрев на себя в большое серебряное зеркало, висящее на стене, Апама осталась довольна. Тут в ее покои вошла рабыня Артазостра и принесла письмо. Письмо было от матери. Пармес сообщала, что скоро прибудет в Вавилон.

Полученная новость взволновала Апаму. Она была рада увидеть мать, – они не виделись почти год, и ей хотелось откровенно поговорить о своих женских делах. Но в то же время тревога сжала сердце: ведь она ничего не сделала для того, чтобы исполнить данную матери клятву.

Чтобы успокоиться и подумать о том, как достойно встретить мать, Апама попросила Амитиду подняться вместе с ней на крышу дворца. Там было прохладно даже в дневной зной. Диковинные растения и навесы охраняли от палящих солнечных лучей. Апама часто поднималась сюда и любовалась Вавилоном, этим сказочным городом, о котором много слышала, но в который попала впервые. Каждый раз Апама не переставала поражаться необъятным пространством и величием огромного города. Стены, имеющие пятьдесят локтей в вышину, выглядели совершенно неприступными. Ширина их была такова, что могли свободно разъехаться две колесницы. Двести пятьдесят высоких башен увенчивали громадную твердыню. Город-великан располагался на обоих берегах реки Евфрат. С крыши было видно, как курится фимиам в многочисленных святилищах, как по приказу Александра идет строительство громадного театра Диониса. Были хорошо различимы пересекавшиеся под прямым углом широкие прямые улицы, мощенные терракотовыми плитками. Каждая из главных улиц начиналась и заканчивалась у одних из двадцати пяти ворот. Несмотря на ранний час, жизнь вовсю кипела в городских кварталах. Приходили и уходили многочисленные торговые караваны, приставали к причалам лодки и корабли. Над городом господствовали зимний и летний дворцы царя, чудесно отделанные керамическими изразцами с разноцветными эмалями, которые сияли под солнцем изображениями сказочных зверей и растений. Правители Вавилона выбрали удачное место для строительства летнего дворца: близость реки давала прохладу, а находившиеся на берегу пальмовые рощи – тень и свежесть. Дворец Селевка располагался вблизи дворца царя. Он был подарен Александром и был не менее роскошен, чем царский.

Апама размышляла. Что она будет говорить матери? Как отнесется мать к Селевку? И, главное, как отнесется к ее матери сам Селевк, ведь они впервые увидят друг друга? Апама не сомневалась: Селевк будет любезен. Но мать? Ведь она ненавидит македонян и до сих пор скорбит о гибели царя Дария! Апама может сказать матери, что много узнала о характере Александра, о его новых походах, о предсказаниях халдейских жрецов. Но среди приближенных царя она не видела никого, кто в тот страшный день ворвался в их дом с окровавленной головой отца.

Апама чувствовала, что ее покой может быть нарушен. Она теперь так дорожила любовью Селевка! Мать должна ее понять!

Между тем солнце, казалось, заполнило все небо. В его середине была видна точка, постепенно превращающаяся в птицу с распростертыми в полете крыльями.

– Ястреб, – сказала Амитида.

– Нет, – возразила Апама. – Орел.

Птица, покружив над дворцом, стала приближаться. Через мгновение она села на крышу – там, где располагались покои Селевка. Апама никогда еще не видела орлов так близко. Птица огляделась, гордо расправила крылья и взмыла в небо, прямо к солнцу.

Апама зажмурила глаза.

– Предсказание! – благоговейно прошептала она и улыбнулась. – Лучшего и быть не может! Орел предсказывает Селевку великую будущность!

Она подумала, что приезд матери, возможно, будет во благо их дому, что с ее приездом должно произойти что-то очень значительное, ведь письмо и предсказание она получила в один день.

Повозка, везущая Пармес в Вавилон, остановилась по ее просьбе у ярко-синих ворот богини Иштар.

Время приближалось к полудню, было очень жарко. Пармес не была здесь несколько лет. Сердце ее учащенно билось. Диковинные звери, как и прежде, в дни ее молодости, шествовали по глазурованным стенам, по-прежнему внушительно выглядел грозный дракон с когтистыми лапами орла и хвостом змеи, с туловищем, закованным в панцирь из крупной чешуи. С каждой стороны этого въезда в город возвышалось по укрепленной башне. Перед каждой башней был поставлен страж: высеченный из камня гигантский крылатый бык с человеческой головой. Да, совсем ничего не изменилось. Только жестокий македонец, сместив царя Дария, восседал на его престоле.

Ворота растворились, и Пармес въехала в город.

Едва лошади, запряженные в четырехколесную повозку, остановились у главных ворот дворца Селевка, к Пармес подбежали рабы – носители скамеек. Они помогли ей спуститься на землю. Когда Пармес вступила во двор огромного дворца, ее встретил главный евнух, сопровождаемый юными служанками. На его безбородом лице играла подобострастная улыбка, от завитых волос резко пахло благовониями.

– Повелительница, твоя дочь Апама удостоила меня величайшей милости первым выйти тебе навстречу, чтобы я осветил твое сердце ярким светом ее приветствий. Эти женщины – твои рабыни. Они ожидают твоих высочайших приказаний.

Пармес поблагодарила евнуха и вместе со служанками пошла во дворец. Служанки торжественно ввели гостью в назначенные ей для временного пребывания покои женской половины дома.

После умывания, переодевшись в чистую одежду, Пармес очутилась в объятиях дочери. Апама, услыхав родной голос, забыла все свои тревоги и просто радовалась приезду матери. Пармес впервые за долгие месяцы заулыбалась. Сыновья ее уже вышли из детских лет, когда родилась Апама. Очаровательная и ласковая девочка стала ежедневным праздником для матери. Долгие месяцы, проведенные без дочери, были настоящей пыткой.

После захода солнца Апама пригласила мать на трапезу. Они полулежали на ложах друг против друга. Тишину не нарушали ни пение птиц, ни голоса слуг со двора. Дворец дышал спокойствием, благополучием и роскошью.

Поначалу разговор матери с дочерью не складывался. Апама ждала, чтобы мать заговорила первой. Пармес обратила внимание на папирусные свитки и глиняные дощечки, аккуратно сложенные на скамьях вдоль одной из стен.

– Ты решила учиться грамоте?

– Да. Селевк многому научил меня, – с гордостью сказала Апама.

– Например? – усмехнулась Пармес. Она вдруг поняла, что ревнует дочь к знатному македонянину, которого уже ненавидела, хотя ни разу не видела.

– Читать и писать. В Элладе всех дочерей знатных родителей этому учат. А в Персии, кроме магов и жрецов, немногие знают грамоту.

Грустная улыбка тронула губы Пармес.

– Меня учили ткать, прясть и вышивать, и я обучила этому тебя. Знатных мальчиков учат в первую очередь говорить правду, быть послушными и добрыми, почитать богов, ездить верхом, сажать деревья и различать травы. Тот, кто хочет научиться читать и писать, обращается к магам, по примеру благородного царя Дария.

Апама сделала знак рабам, и те принесли на серебряных блюдах мясо козленка с яблоками и рыбное филе.

– Как жаль, что Селевк не смог разделить нашу трапезу, – вздохнув, осторожно проговорила Апама.

Пармес ответила на слова дочери молчанием и принялась за еду.

– Я очень хочу поскорее вас познакомить. Ты полюбишь Селевка.

Подняв брови, Пармес сурово взглянула на дочь.

– Я не смогу полюбить того, кто украл тебя, не спросив моего разрешения.

В покоях возникла напряженность. Апама перестала есть, улыбка исчезла с ее лица.

– Ты счастлива? – В голосе Пармес послышался упрек.

– Да!

Немного помолчав, Апама добавила:

– Я люблю Селевка больше жизни. Для меня жизнь в этом доме состоит из любви и знаний.

Девушка вдруг почувствовала, что присутствие матери наполнило ее покои смутной тревогой. Причиной был дух смерти, который мать привезла с собой.

– Я надеюсь, ты еще помнишь своего отца? – резко спросила Пармес.

– Да… – Ответ прозвучал неуверенно. В последнее время образ отца стал забываться.

– Ты помнишь, как зверски его убили?

– Да…

Долго сдерживаемые переживания выплеснулись наружу. Голос Пармес задрожал.

– Если не будут наказаны убийцы… Эти страдания, это опустошение… Я не могу этого больше выносить…

Апама почувствовала себя виноватой.

– Ни добра не забывай, ни зла не забывай, – сурово глядя дочери в глаза, проговорила Пармес.

– Ты хочешь сказать, что я пью из одной чаши с убийцами своего отца? Поверь, Селевк здесь ни при чем.

– Я в долгу перед твоим отцом, потому что еще не отомстила его убийцам. Я хочу, чтобы ты это поняла.

Бесшумно вошли рабы со сверкающими в свете светильников подносами. На них высились запеченные с корицей груши и сыры, приправленные соусом из вишен.

Надкусив грушу, Апама постаралась сказать как можно убедительнее:

– Я тоже ненавижу царя Александра. Но ты должна понять, что с друзьями, а Селевк один из самых близких его друзей, царь честен, щедр и добр.

Пармес вздрогнула.

– Неужели ты прониклась к македонскому царю любовью, как сотни тысяч персов, которые предали царя Дария? Я надеюсь, ты еще не забыла, что ты из рода Ахеменидов?

Никогда раньше между матерью и дочерью не было серьезных споров.

Пармес глубоко вздохнула.

– Ты хочешь все забыть? И все простить?

Апама опустила глаза.

– Ты хочешь спрятаться от всех потрясений, случившихся с нами? – наступала Пармес. – Ничего не видеть ради собственного блага?

– Я не собираюсь отказываться от поисков убийц отца. Их лица я запомнила на всю жизнь. Но царь находится далеко от меня. – Апама взглянула на мать. – Пойми, мама, мы с тобой очень похожи. Ты, жена Спитамена, не перестаешь любить своего безвременно ушедшего из жизни мужа.

– Зверски убитого по приказу царя Александра, – поправила Пармес.

– Я жена Селевка, тоже любящая своего мужа и любимая им, – продолжила дочь. – Ия очень хочу, чтобы ты постаралась понять меня.

Апама взглянула на мать и увидела, что ее лицо чуть-чуть смягчилось.

Ночью Апама без сна лежала на широком ложе, снова и снова восстанавливая в памяти разговор с матерью. Наконец ее начала одолевать дремота. Ей приснилось, что Селевк нежно прикасается к ней, ласково обнимает. Она хотела прижаться к нему и проснулась, внезапно почувствовав, что в ней зарождается новая жизнь.

* * *

Приезд Пармес совпал с прибытием в Вавилон Кассандра, сына македонского регента Антипатра. Сразу же после приезда ему было приказано предстать перед царем.

Тронный зал в ожидании Александра уже был заполнен знатными македонянами и персами, когда вошли Птолемей и Селевк. Селевк уже несколько дней находился в военном лагере, готовя войска к предстоящему смотру.

Кассандр, высокомерный и заносчивый, сухо приветствовал вошедших друзей легким кивком.

– Десять лет, проведенные Кассандром вдали от царского двора в Македонии, не изменили его, – усмехнулся Селевк.

– Антипатра, вероятно, напугало известие о прибытии Кратера с ветеранами в Пеллу, – задумчиво произнес Птолемей.

Селевк некоторое время размышлял.

– Антипатр боится потерять власть. Вот и послал сына, чтобы тот защитил отца, – наконец проговорил он.

– Какая же это защита? – возразил Птолемей. – Александр не любит Кассандра. Антипатр зря выбрал своего сына в качестве посредника. И мне не нравится, что посольство из Македонии прибыло в Вавилон последним.

– Интересы государства настоятельно требуют смещения Антипатра. Хотя в его личной верности Александру я не сомневаюсь. Но сыновья…

– Тем не менее сына Антипатра Иоллу, приехавшего в армию два года назад, царь удостоил чести быть его личным виночерпием.

Разговор Птолемея и Селевка был прерван приходом царя в сопровождении многочисленной свиты.

Как только Александр вошел в зал, почти все присутствующие пали ниц. Только ближайшие македонские соратники ограничились почтительными поклонами.

Александр поднялся к трону, сел и обвел всех внимательным взглядом. Наступило длительное молчание. По правую сторону от трона стояли македонские друзья. Слева разместились персидские военачальники. Сзади находилась многочисленная свита.

Молчание царя внушило всем уверенность, что он занят обдумыванием чего-то очень важного. Наконец Александр поднял глаза и устремил взор на Кассандра.

С детства Александр и Кассандр не любили друг друга и пронесли эту нелюбовь через все годы совместного учения. Причина того, что Кассандр остался в Македонии, заключалась в том, что Александр не желал терпеть его в своей армии.

Кассандра раздражало все, что он видел в тронном зале. Особенно благоухающие духами персы в своих роскошных одеяниях, с завитыми волосами и бородами. Персидское облачение царя вызвало на его губах усмешку, которая была тут же замечена множеством глаз. Не осталось без внимания и то, с каким презрением Кассандр смотрел на стоящих рядом персидских вельмож.

Прием наконец начался. Из Македонии прибыла и другая группа послов с жалобами на регента Антипатра. Одна из жалоб была от царицы Олимпиады.

Александр неожиданно обратился к Кассандру и попросил его подождать, пока он примет нескольких знатных персов.

Птолемей и Селевк молча переглянулись.

Вид Кассандра ясно говорил о том, что он взбешен. Какие-то побежденные македонянами варвары впереди него! Но усилием воли он подавил гнев.

Александр любезно переговорил с персами и разрешил им удалиться.

С гордым видом Кассандр приблизился к трону. Он не последовал персидскому обычаю: не распростерся перед царем и не поцеловал землю. Неожиданно Александр предложил ему еще подождать и выслушал сначала другую группу послов из Македонии.

Наконец все присутствующие в тронном зале услышали разговор царя с Кассандром:

– Блеск твоего имени, великий царь, и желание посвятить твоей службе мой меч привели меня в Вавилон.

– Только это?

Тут Александр высказал Кассандру все грозные обвинения, выдвинутые против Антипатра. Сын, как мог, пытался защитить отца:

– От солнца и царя ничего не может скрыться. Ни один смертный не в состоянии утаить правду от могущественного властителя, сына бога. Все эти люди явились сюда, чтобы очернить преданного тебе всем сердцем регента и скрыть свою неправоту из-за невозможности доказать ее прямо на месте, в Македонии.

– Ты смеешь утверждать, что эти люди проделали столь долгий путь для клеветы, а не из-за нанесенных им несправедливых обид?

– Именно дальний путь защищает очернителей моего отца от расследования жалоб.

С горькой усмешкой на лице Александр бросил:

– Какое хитроумное умение выворачивать все наизнанку. Но горе вам, и тебе, Кассандр, и твоему отцу Антипатру, если окажется, что вы хотя бы в малой степени несправедливы к этим людям. Сейчас ты можешь идти!

Путь до выхода из тронного зала показался Кассандру бесконечным.

После окончания приема Александр попросил Птолемея и Селевка пройти в его покои.

В ожидании царя друзья обсуждали поведение Кассандра.

– Какой же он все-таки негодяй! – возмущался Птолемей. – Если бы он не был сыном Антипатра, я бы просто убил его.

– А ты заметил, с каким презрительным выражением на лице он подошел к трону?

– Не нравится мне его внезапный приезд. Не нравится… – сокрушался Птолемей.

Зная дар друга предугадывать будущее, Селевк задумался.

– Что так тебя встревожило?

– Мне недавно сообщили из Македонии, что возле Кассандра постоянно вертятся какие-то прорицатели. Они предсказали ему, что двоим из рода Антипатра в ближайшее время суждено править Македонией. Одного мы знаем – это Антипатр.

– Но Антипатр всего лишь регент. А кто второй?

– Может быть, Кассандр.

– Предсказания не всегда бывают верны. – Селевк нахмурился. – Хотя все возможно. Кассандр хитер и изворотлив, но в то же время горяч и нетерпелив. Навряд ли даже отец сможет сдержать его. Александра же он не любит с детства.

Разговор прервался возвращением царя из тронного зала.

Александр был рад видеть друзей. Свободная, непринужденная манера, с которой они держали себя, действовала на него успокаивающе, подобно свежему морскому воздуху. За последнее время все говорили с ним не иначе, как согнув спину, каждое слово сопровождая цветистой лестью. Селевк и Птолемей говорили просто и без прикрас.

От зорких глаз царя не укрылось, что друзья чем-то взволнованы.

– Вас что-то тревожит? Все ли готово к началу завтрашнего смотра войск, Селевк?

– К началу смотра войск все готово. Но тревожит нас с Птолемеем совсем другое.

– Что же?

– Александр, почему ты не приказал Кассандру немедленно возвратиться в Македонию?

Царь усмехнулся.

– Этот негодяй вернется и убедит отца восстать и убить Кратера. Затем они приберут к рукам всю Македонию. Антипатр умен и силен. Я не желаю старику зла. Во время наших походов он крепко держал в своих руках и Македонию, и Элладу. Я дорожу его дружбой. Но новые времена требуют новых людей, таких как Кратер. Пусть Иолла останется моим виночерпием, а Кассандр поживет пока в Вавилоне. А вы не оставляйте его без внимания.

Старые друзья долго не расходились. Разговаривали о делах, о завтрашнем смотре войск, о новых планах.

Грандиозные военные замыслы царя вдохновляли и Селевка, и Птолемея. Но особенно Селевка. За время длительного похода он стал опытным военачальником, не раз доказавшим свой блестящий полководческий талант.

В Финикии, Сирии, Киликии и на Кипре строились новые военные корабли. Гавань в Вавилоне была рассчитана почти на тысячу кораблей. Размах планов Александра был поистине титаническим. У него уже созрел новый грандиозный план завоеваний: двинув вновь созданную армию с востока – от Финикии и Александрии, – стать властелином над всем Средиземным морем.

Селевк спешно готовил войска к новым походам. Именно он воплощал в жизнь план устройства смешанного войска. Это потребовало немалых усилий, так как повлекло за собой значительные перемены во всех воинских частях. Новой армии предстояло идти на Карфаген, захватить Ливию, Иберию, Сицилию, Северную Африку и Италию. Намечалось проложить дорогу вдоль африканского побережья, она протянулась бы до самых Геркулесовых столбов.

Прощаясь с царем, Селевк постарался еще раз предупредить его об опасности:

– Александр, ты ведь прекрасно знаешь, как коварен и мстителен Кассандр. Меня тревожит его пребывание в Вавилоне в твоем дворце.

– Не беспокойтесь, друзья. Думайте лучше о предстоящем походе! Здесь, в Вавилоне, Кассандр гораздо менее опасен, чем в Македонии.

* * *

Охваченный яростью Кассандр в ожидании брата метался по отведенным ему покоям. Встреча в день приезда с ним была короткой. Только с братом он мог обсудить дальнейшую судьбу их рода, над которым нависла угроза уничтожения. Кассандра поселили в летнем дворце царя. После оказанного ему Александром приема он боялся, что его в любое время могут убить. Но легко сдаваться Кассандр не собирался. Он искал выход, следовало самому нанести первый удар. Но для этого необходимо было усыпить бдительность пристально следящих за его передвижениями стражников. Кассандр прекрасно понимал, что Александр поселил его во дворце, чтобы он всегда был на виду. Хорошенько подумав, Кассандр решил, что царю невыгодно его убивать, пока Антипатр остается регентом. На стороне отца преданная ему мощная армия в Македонии.

Приходу брата Кассандр несказанно обрадовался. Он предложил Иолле прогуляться по парку, вдали от бдительных царедворцев и обо всем подробно поговорить. А говорить было о чем.

Наступали сумерки. Иолла и Кассандр, неторопливо беседуя, сидели в тенистой беседке. Вблизи весело журчали фонтаны, заглушая их разговор.

Братья не спеша прихлебывали вино. Их мирная беседа за чашей вина после длительной разлуки ни у кого не могла вызвать подозрений.

– Этот кубок я осушаю за здоровье отца, – нарочито громко проговорил Иолла.

– Присоединяюсь. – Кассандр поднес свой кубок к губам.

– А этот я посвящаю твоему счастью, брат!

На этот раз Кассандр ничего не ответил. Убедившись, что за ними никто не следит и не подслушивает, он тихо проговорил:

– Все годы регентства отца царица Олимпиада его ненавидела. Ты это знаешь?

– Еще бы не знать. Страсть царицы к интригам известна всем, даже ее любимому сыну Александру. Поэтому царь и назначил отца регентом, хотя Олимпиада желала править сама.

Кассандр вплотную придвинулся к брату.

– Отец боится, что письма царицы в конце концов приведут к тому, что его постигнет участь Пармениона. Отец и Александр не виделись десять лет. Он не знает, как Александр относится к письмам своей матери. А я знаю.

На лице Иоллы отразился испуг.

– Рассказывай. Что сделал царь сегодня на приеме?

– Он принял меня, как самого презренного раба, а обидчиков отца, доставивших письма от Олимпиады, удостоил особого внимания.

Лицо Кассандра побагровело от гнева.

– Иолла, если мы своевременно не примем меры… Александр могущественнейший из царей, хотя, как говорит наш отец, боги могут и позавидовать столь полному счастью одного человека.

Иол л а вздрогнул и огляделся.

– Я боюсь, что за нами следят.

– Пока нет. Я все отлично вижу. Мы можем говорить спокойно.

Но Иолла, прекрасно знавший нравы двора, был настойчив.

– Будь осторожен, Кассандр. Вокруг много всеслышащих ушей. Здесь, в Вавилоне, я чувствую себя зверем, когда его обложили собаки и охотники.

Но остановить Кассандра уже было невозможно. Никакие предостережения на него не действовали.

– Иолла, наш мудрый и дорогой отец закалил наши тела и души. Настало время сопротивляться ударам судьбы.

Иолла похолодел. Ему стало страшно не столько за себя, сколько за брата.

– Кассандр, пойми же наконец, что все изменилось. Царя охраняют тысячи глаз. Забудь и думать о чем-либо, иначе нам не сносить головы.

– Нам не сносить головы, если мы будем сидеть сложа руки. – Кассандр был непреклонен. – Ты должен стать моим союзником.

– Но каким образом?

– Не забывай, что ты личный виночерпий царя!

– Пощади меня, брат! – в ужасе замахал руками Иолла.

Эти слова подняли в душе Кассандра бурю негодования. Он сурово посмотрел Иолле в глаза.

– Не забывай, что ты из рода Антипатра!