Текст книги "Вельяминовы. Время бури. Книга первая"

Автор книги: Нелли Шульман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Пусть звонят журналистам, – сказала Юджиния герцогу, – пусть сообщают, что депутат парламента встречается здесь с любовником. Пусть сюда хоть вся Флит-стрит явится, главное, чтобы…, – она осеклась. Джон помолчал: «Юджиния, мы делаем все, чтобы обеспечить его безопасность. Поверь мне».

Они с герцогом гуляли по Гайд-парку. Ничего подозрительного во встрече не было. Родственники могли встретиться на чашку чая, в кафе у Серпентайна. На Ладгейт-Хилл или в доме у герцога Юджиния, опасаясь слежки, появляться, не хотела. В любой из городских резиденций или в Мейденхеде, вести разговоры было опасно. Джон не гарантировал, что в особняках не установлены микрофоны. За Банбери и дом в Саутенде герцог ручался, но в деревню они приезжали только на выходные, несколько раз в месяц. Юджиния знала, что за ней наблюдают люди Мосли. В последний год, она заметила, что слежка ослабилось.

– Ему стали доверять, – объяснил ей герцог, – но все равно, нельзя терять бдительности.

Они не теряли.

В парке, Юджиния, подняв рыжий лист дуба, вспомнила о дереве на кладбище, в Мейденхеде, у церкви Святого Михаила. Четыре года назад, когда все было решено, перед отъездом сына в Кембридж, они пошли к бабушке Марте. Питер и Юджиния стояли у памятника погибшим на морях. Здесь сэр Николас Кроу похоронил своего отца. Мирьям лежала на родовом кладбище Мендес де Кардозо, в Амстердаме. Сын погладил строчки из Псалма: «Выходящие на кораблях в море, работники на водах великих, те видели творения Господа, и чудеса Его, в пучинах».

– Жалко, – тихо сказал Питер, – что я не знал бабушку. И папу тоже…, – он посмотрел на шпиль церкви. Юджиния улыбнулась:

– Мы с твоим папой здесь венчались, в храме его святого покровителя. Во дворе усадьбы шатер поставили…, – сын весело спросил: «Ты без наручников к алтарю шла?»

Юджиния Кроу приковала себя к ограде Букингемского дворца, в знак протеста, против очередного отказа предоставить женщинам избирательные права. Левой рукой она держала плакат: «Позор британскому парламенту». Сзади раздался мягкий, красивый голос, с акцентом: «Мисс, позвольте присоединиться к вашему негодованию».

В полицейском участке, куда за Юджинией приехала бабушка Марта, выяснилось, что они родственники. У ограды, молодой человек, невысокий, с волосами темного каштана, и лазоревыми глазами, успел сказать Юджинии, что он русский, из Санкт-Петербурга. Девушка открыла рот, чтобы сообщить о родне в Санкт-Петербурге, но рядом зазвучали свистки полисменов. В участке их разделили, из соображений приличия. Юджиния рассказала бабушке о молодом человеке.

– Только я не знаю, как его зовут, – девушка покраснела. Марта, решительно, заметила: «Узнаем». Она, внимательно, склонив голову, посмотрела на внучку:

– Воды выпей, ты дышишь часто, – буркнув что-то, Юджиния залпом опрокинула стакан.

Увидев арестованного, Марта рассмеялась:

– Михаил! Телеграмма из Парижа третьего дня пришла. Ты почему к Букингемскому дворцу отправился, а не на Ганновер-сквер? – юноша зарделся: «Хотел посмотреть на королевский дворец, бабушка Марта».

– И посмотрел, – подытожила Марта. Оставив залог в полицейском участке, она усадила внучку с Михаилом в автомобиль. Марта оказалась за рулем на седьмом десятке, но водила лучше многих мужчин.

Сын Николая Воронцова-Вельяминова приехал в Европу повидаться с родней. Четыре года назад, в здании суда, в Санкт-Петербурге, раздался взрыв. Погибло два десятка человек, среди них и судья Воронцов-Вельяминов, и его жена. Михаил, в то время практикант, заканчивал юридический факультет. По счастливой случайности, юноша не пришел тем утром в суд.

Он потерял и родителей, и младшего брата. Арсения Воронцова-Вельяминова, или Семена Воронова, по его большевистской кличке, арестовали, как организатора взрыва. Юношу приговорили к смертной казни, однако Арсений бежал из тюрьмы.

С тех пор, Михаил о брате ничего не слышал. Молодому человеку исполнилось двадцать пять, он сдал экзамены на звание присяжного поверенного.

Михаил сделал Юджинии предложение, в день, когда слушалось их дело, в суде. Юджинии предписали уплатить штраф, за нарушение общественного порядка. Михаил отделался замечанием. Судья предположил, что юноша, слабо владея английским языком, как любой иностранец, не понял плакат. Михаил, было, открыл рот. Бабушка дернула его за руку:

– Молчи, ради Бога, – прошипела Марта, – иначе тебя из страны вышлют. Ты, кажется, – она зорко посмотрела на молодого человека, – такого не хочешь.

Юджиния стояла на месте обвиняемого, маленькая, хрупкая, с прямой, гордой спиной, откинув изящную голову с узлом каштановых волос. Михаил, покраснев, что-то пробормотал.

Оставшись в Англии, он устроился юристом в контору мистера Бромли. Они с Юджинией поженились.

– Джованни тогда был женат, – леди Кроу держала сына за руку, – Николас обвенчался с Джоанной, Джон женился. Все овдовели, шестеро сирот на троих осталось. Но вырастили детей, слава Богу…, – после смерти отца, на «Титанике», Юджиния, в двадцать три года, оказалась главой концерна. Через год началась война, Михаил пошел добровольцем в армию. Он стал офицером в соединении, где служил дядя Юджинии, Петр Степанович Воронцов-Вельяминов.

– И Федор, – Юджиния всегда называла кузена русским именем, – при отце состоял, ординарцем. С четырнадцати лет он в армии. И тетя Жанна в госпитале работала…, – муж погиб мгновенно, при разрыве немецкого снаряда. Через три месяца после его смерти родился Питер.

Юджиния знала о племянниках мужа. Михаил, в тринадцатом году, ездил в Россию. Вернувшись, муж, мрачно, сказал:

– Семен, то есть Арсений, детей забрал и увез в ссылку…., – получив письмо от знакомых Михаила в тюремном управлении, извещавшее о рождении малышей, они решили растить мальчиков в Лондоне:

– Каким бы ни был мой брат, – отрезал Михаил, – дети ни в чем не виноваты. И они семья. Папа всегда нам…, мне, – он помолчал, – мне говорил, что нет ничего дороже семьи.

Юджиния положила голову ему на плечо:

– Конечно, милый. Мы их воспитаем, поставим на ноги…, – услышав, что дети в Сибири, Юджиния возмутилась: «Зачем твоего брата вообще к ним допустили! И почему его не повесили, до сих пор?»

Муж, угрюмо, затянулся папиросой:

– Арсений попал под амнистию государя. Он, правда, успел еще один срок заработать. Поехал в Туруханск, детей туда повез. Он, все-таки отец…, – вздохнул Михаил.

Свернув к деревеньке, Юджиния припарковалась у освещенного паба. В пятницу вечером завсегдатаи сидели допоздна. Из полуоткрытых дверей пахло табачным дымом, фермеры пили свою пятничную пинту.

Леди Кроу думала о лете, когда Федор, наконец, добрался до Европы, с остановкой в Стамбуле. Устроив Жанну на рю Мобийон, наняв хорошую сиделку, отправив Мишеля и его мать на юг Франции, кузен приехал в Лондон. Питер тогда был пятилетним ребенком. Юджиния не стала рассказывать сыну, что его дядя, Семен Воронов, убил Петра Степановича Воронцова-Вельяминова, и не стала, разумеется, говорить, что случилось с Жанной.

– Он тоже погиб, Семен…, – юноша помотал рыжей головой:

– Я никогда себе не прощу, что не увез маму в Ялту, что она осталась с отцом, на Перекопе…, – он вытер глаза. Юджиния, ласково сказала:

– Твоя мама с шестнадцати лет рядом с твоим отцом была, милый. Ты знаешь, ни на один день они не расставались. Она не могла его бросить. Не вини себя, может быть…, – заметив, как похолодели глаза Федора, она осеклась.

– Мама никогда не оправится, – сказал юноша, – болезнь…, – он помолчал, – не остановить, лекарств не существует. Просто вопрос, – Федор справился с собой, – времени. Разум к ней не вернется, – он все-таки заплакал. Юджиния наклонилась, обнимая его широкие плечи, шепча что-то ласковое. Когда большевики захватили Владивосток, из города отплыли последние корабли с остатками белой гвардии. Федору пришло письмо из Харбина, от его знакомца, детских лет, Гриши Старцева. Внук Алексея Старцева, переправившего Марту через Аргунь, служил у атамана Семенова. Церковь в Зерентуе, где венчались родители Федора, разрушили. Храм сжег комиссар Горский, загнав туда взятых в плен белых казаков.

– Кладбище тоже не сохранилось, – написал Федор из Парижа, – могилы Воронцовых-Вельяминовых перепахали снарядами. Юджиния, если бы я мог, я бы сам убил Горского, однако он тоже погиб…, – перо кузена остановилось. Федор, наконец, дописал:

– Что касается детей Воронова, Юджиния, то никто о них не слышал, и никто не знает, где они….

Когда сын подрос, Юджиния рассказала ему об отце, но о кузенах упоминать не стала. Михаил, до войны, защищал в суде суфражисток и отстаивал права рабочих. Она говорила о Петре Степановиче Воронцове-Вельяминове, строившем железную дорогу до Тихого океана, о его деде, декабристе. Питер, внимательно, слушал. Сын, тихо спросил:

– И никак могилы не найти теперь, мамочка, и церковь не восстановить?

Они сидели над картой Советского Союза. Юджиния вздохнула:

– Никак, милый. Дядя Натан тоже пропал, старший брат дяди Хаима. В Польше, когда война началась…, – Питер встряхнул головой:

– Все равно, мамочка. Когда-нибудь, я туда поеду, и все разыщу. Обязательно.

Пока что сын летел в Германию, что заставляло Юджинию, второй месяц, волноваться. Она напоминала себе, что раввин Горовиц тоже сейчас в Германии. Аарону, как еврею, это было опаснее, чем Питеру.

– Он мальчик, Джон…., – отчаянно сказала Юджиния герцогу, – ему всего двадцать один. Он четыре года жизнью рискует, с Мосли и его бандой. Может быть, отказаться от поездки? – Юджиния понимала, что такой шанс упускать нельзя. Питер в Берлине получил бы драгоценную информацию о военном потенциале Германии, и о будущих намерениях Гитлера.

Подхватив саквояж, забрав у хозяина ключи, Юджиния шмыгнула на черную лестницу. Леди Кроу успела открыть дверь комнаты, и разбросать постель. Сзади раздался знакомый, немного надтреснутый голос: «Машина ждет».

Герцог носил обычный, потрепанный пиджак, и старый пуловер из шотландской шерсти. Он пригладил коротко стриженые, светлые, с почти незаметной сединой волосы. Они все были почти ровесниками, однако Юджиния подумала:

– Джованни моего возраста, а выглядит старше Джона.

Герцогу было пятьдесят два:

– Он рано поседел, Джованни, – Юджиния вдохнула знакомый запах дымного леса, палой листвы. Женщина, отчего-то, сказала: «Я пистолет везу».

Джон подхватил ее саквояж:

– В Германию Питер оружие не возьмет, не надейся. Это все равно, что разгуливать по Берлину с плакатом: «Я сообщаю сведения британской разведке». Я его проинструктирую, чтобы он даже не приближался к раввину Горовицу. Впрочем, – Джон спустился вниз, – им и встречаться негде, – усадив Юджинию в черную, закрытую машину, герцог устроился за рулем.

На поле авиационной базы, Юджиния поняла: «Он не кашлял сегодня. Он говорил, что, волнуясь, не кашляет». Джона отравило ядовитыми газами под Ипром. В том сражении, тяжело ранило нынешнего барона де ла Марка, а во втором эшелоне, под обстрелом армейского госпиталя, погиб Пьер де Лу.

– Лаура приехала, Джованни ее в Кембридж отправил, – Юджиния поднялась по узкой, металлической лесенке на борт военного дугласа. Герцог подождал, пока закроют дверь:

– Я знаю, я заезжал в Уайтхолл, с утра. Ее в Японию, скорее всего, пошлют.

– Бедный Джованни, – Юджиния сняла шляпу. Самолет задрожал, разгоняясь:

– Ничего. Мы здесь, мы поможем…, – молодежь ничего не знала о Питере, так было безопасней. Она приняла от сержанта жестяную кружку с горячим кофе. В салоне было полутемно, в открытой двери кокпита, тускло светилась приборная доска. Лондон, россыпью мерцающих огней, уходил вдаль. Дуглас взял курс на север, к Ньюкаслу.

Ньюкасл

Большой, дубовый стол в кабинете Питера, в здании главного офиса концерна «К и К» остался с прошлого века. За ним сидели дед Питера, прадед, и прапрадед. На темном дереве виднелись пятна чернил. Когда-то на столе лежали чертежи первой железной дороги в Англии, лондонского метрополитена, химического завода, производившего бензин для автомобилей.

После войны мать перестроила здание, возвышающееся в центре Ньюкасла. Из огромного окна кабинета главы концерна виднелось Северное море, доки и склады в порту. Контору оснастили лифтами, телефонами, телеграфной комнатой, и внутренней пневматической почтой. На верхнем этаже устроили выход на террасу. Над столом висела золоченая эмблема, силуэт летящего ворона, и буквы: «К и К, Anno Domini 1248».

Держа чашку с остывшим кофе, Питер смотрел в окно, на вечернее небо, на огоньки города. Совещание закончилось час назад. Он отпустил людей по домам, или на рабочие места. На заводах «К и К» производство было непрерывным. Химические процессы, или плавка металла велись без выходных дней.

На заводах, никто, никогда не осмелился хотя бы намекнуть на политические пристрастия хозяина. Даже в Брук-клубе никто об этом не упоминал. Взгляды джентльмена не подлежали обсуждению, оставаясь его собственным делом. Питер знал, что в клубе есть люди, симпатизирующие Гитлеру, и снабжающие деньгами Британский Союз Фашистов. Перед отлетом в Берлин, Мосли сказал, что на свадьбе лидера нацистов Британии будет присутствовать фюрер, и высшее руководство НСДАП.

– Мы могли бы устроить двойное празднество, – подмигнул Мосли, – мою свадьбу, твою помолвку…, – Питер отшутился. Мосли говорил о своей будущей свояченице. Юнити Митфорд. Дочь барона Редсдейла, два года не давала Питеру прохода. Девушка болталась у него под ногами, напрашиваясь в гости. В Лондоне, Питер снимал холостяцкую квартиру в Сити, в доме для бизнесменов. На выходные его соседи уезжали к семьям, в деревню. Питера тоже обычно приглашали на уикенды, в поместья сторонников партии Мосли. Питер пока удачно уклонялся от авансов мисс Митфорд. Юноша вздохнул:

– Она в Берлине, с Дианой. Какая разница, – разозлился Питер, – скажу ей, нет, вот и все. Она мне не нравится, валькирия, – юноша, невольно, усмехнулся.

Мисс Митфорд, высокую, выше его, голубоглазую блондинку, фюрер, по слухам, называл эталоном арийской женщины.

Допив кофе, он спустился вниз, на личном лифте. Встречи в Ньюкасле были безопасными. В отличие от Лондона, здесь за Питером и леди Кроу не следили. На заводах Питер водил Mercedes-Benz 500K, подарок из Германии. На пассажирском сиденье машины лежал букет белых роз. Питер видел мать несколько раз в год, и всегда привозил ей цветы. Официально считалось, что он порвал с родней. Передача дел по управлению концерном, происходила усилиями поверенных. Питер и его мать не встречались. Ночами, в холостяцкой квартире, лежа на диване, закинув руки за голову, юноша думал о времени, когда он полетит на север. Дядя Джон привозил в Ньюкасл мать. Они гуляли по берегу моря, рассказывая друг другу, что случилось за время разлуки.

Питер сам предложил подобраться ближе к сэру Освальду Мосли. Он пришел к дяде Джону, закончив Итон.

– Будет очень достоверно, – спокойно сказал Питер, – если Маленький Джон внезапно, станет фашистом, никто это не купит. У него есть еврейская кровь. Он в Итоне дрался с теми, кто считал, что нацисты правы, преследуя евреев. А я не дрался, – смешливо заметил Питер, – я, дядя Джон, год над планом работал. Послушайте меня, – юноша начал рисовать схему.

Герцог предупредил Питера, что никто из ровесников не должен подозревать о его истинных взглядах.

– Слишком опасно, – объяснил дядя Джон, – я, твоя мать, и дядя Джованни не проболтаемся. У моего сына, у Стивена, у девочек, много друзей. Если до Мосли дойдут какие-то слухи, тебя не пощадят, Питер…, – лазоревые глаза погрустнели: «Рискну остракизмом родственников, дядя Джон. Ставь благо государства выше собственного блага, как вы говорите».

Питер отлично подходил для внедрения в среду фашистов, у него не было еврейской крови. Герцог никогда не скрывал, что его прабабушка была еврейкой, хоть и крещеной. Лейтенант Стивен Кроу гордо говорил о своей бабушке, докторе Кроу, одной из первых женщин-врачей в Англии. Покойный отец Питера, правда, был русским, но в Китае, и в Америке среди русских эмигрантов создавались фашистские партии.

– Он осторожен, – герцог изучал схему, оставленную юношей, – осторожен, умен. Он в прабабушку Марту такой вырос, в деда, в Юджинию. Питер никогда не очерствеет. У него сердце, как у отца его, как у деда. И у тебя сердце, – сказал себе герцог. Он вспомнил лазоревые глаза леди Кроу:

– Надо было сделать предложение, когда Элизабет умерла. Но у меня четверо на руках осталось, Джон, Тони, Стивен, Констанца. Я инвалид, мы кузены с Юджинией. Не думай о ней, – подытожил герцог.

Две недели назад герцог сходил к врачу. Джон привык к постоянному кашлю, и забеспокоился, когда он стал ослабевать. Доктор, на Харли-стрит, наблюдавший его с войны, развел руками:

– Ваша светлость, два десятка лет прошло. Легкие восстановили свою функцию. Вы здоровый человек…, – Джон поднял телефонную трубку. Пора было созывать совещание.

Свет фар мерседеса прорезал темноту ночной, деревенской дороги. Через три дня Питер улетал из Хендона в Берлин, Люфтганзой, через Амстердам. Он понимал, что не сможет увидеть кузину Эстер и кузена Давида, хотя со дня на день у них должен был родиться ребенок. Антисемиту Питеру Кроу не пристало встречаться с еврейскими родственниками.

Питер не превышал скорость. Он всегда водил аккуратно, и за три года стажа не получил ни одного замечания от полиции.

Следя за стрелкой спидометра, Питер думал, что кузен Аарон в Берлине, борется с нацизмом. Мать постоянно вносила запросы в парламент, об увеличении квоты на визы для немецких евреев, имеющих родственников в Британии. Питер напоминал себе, что надо обязательно рассказать дяде Джону о графе фон Рабе и его поездке в Кембридж. Он был уверен, что Максимилиан мог встретиться с графом Дате Наримуне. Ходили слухи о возможном пакте между Японией и Германией.

– Наримуне, – сказал себе Питер, – наверняка, шпион. Или Лаура, она должна была в Англию вернуться, я помню…, – он даже затормозил:

– Какая чушь мне в голову лезет! Лаура англичанка. Она, никогда в жизни не станет работать против своей страны. Я вообще прекратил доверять людям, с бандой Мосли…, – увидев мать, в свете фар, у кованых ворот усадьбы, он резко осадил мерседес.

Подхватив цветы, даже не выключив газ, он побежал к маме. Машина урчала, леди Кроу распахнула руки. Питер оказался в знакомых с детства, теплых, надежных объятьях. Юноша, невольно, всхлипнул:

– Мамочка…, Я скучал, скучал…, – он обнимал мать. Юджиния гладила его по голове:

– Ничего, ничего, сыночек. Скоро все закончится, милый мой…, – в ночном небе раздался рокот самолета с ближней авиационной базы. Питер прижал к себе мать, будто защищая ее от удаляющегося, грозного звука.

Самолет «К и К» приземлился на новом аэродроме, открытом в прошлом году, в деревне Вулсингтон, под Ньюкаслом. Поле было гражданским, открытым посторонним взглядам. Герцог привозил Юджинию на военный аэродром, где базировалась летная часть. К владениям армии примыкала усадьба, где они встречались с Питером.

Майор Стивен Кроу служил в Оксфордсшире, на новой базе королевских ВВС в деревне Бриз-Нортон. Он летал в составе двадцать четвертой эскадрильи. Соединение называли кузницей асов. Кроме испытаний новых самолетов, эскадрилья занималась перевозкой королевской семьи и правительства страны.

Электричество в старую усадьбу не провели. Джон и Питер сидели в гостиной при свете керосиновой лампы. С кухни доносился запах угольной гари и жареного мяса. Леди Кроу готовила ростбифы. Между герцогом и Питером красовался глиняный кувшин с элем, и два стакана. Табличка на рукоятке пистолета блестела тусклым, старым золотом: «Semper Fidelis Ad Semper Eadem». Юджиния не пользовалась оружием, но поменяла старую модель, на маленький, изящный дамский браунинг. Повертел его, юноша поймал укоризненный взгляд герцога. Джон протянул руку:

– Ваш семейный пистолет хорошо известен. Люди знают, что он, не в музее хранится. Не надо рисковать. И в любом случае, – Джон убрал оружие, – оно тебе не понадобится.

Перед ними лежала карта Берлина. Джон остался доволен. Питер, отлично, ориентировался в городе, разбираясь в метрополитене и трамваях. Мистер Кроу заселялся в отель «Адлон», на Унтер-ден-Линден. Из трехкомнатного люкса открывался вид на Бранденбургские ворота. Тем не менее, герцог считал, что знание транспорта еще никому не мешало.

– Держи, – Джон протянул юноше серебряный портсигар, – и повтори, что тебе надо сделать.

Питер вздохнул:

– В нем сломана защелка. На третий день по приезду, я должен прийти в ювелирный магазин на углу Фридрихштрассе и Кохштрассе. У них есть мастерская по ремонту. Мне надо сказать: «Это семейный портсигар, очень дорогой». Ответ:

– Не извольте беспокоиться, все будет в порядке…, – герцог, внезапно, усмехнулся:

– Лавка, кажется, со времен Фридриха Великого на том углу помещается. Династия сложилась…, – он затянулся папиросой: «А дальше?»

– На следующий день я забираю портсигар, – отчеканил Питер, – и нахожу в тайном отделении место и время встречи с человеком из антигитлеровского подполья. Получаю материалы, увожу сюда. Дядя Джон, – он поднял лазоревые глаза, – а почему вы ничего не положили в портсигар? – спросил Питер: «Сейчас, я имею в виду».

– У группы есть радиопередатчик, – сварливо, ответил герцог:

– Если узнаешь что-то срочное и важное, приходи опять в мастерскую. Материалы принесешь в портсигаре, шифровать ты умеешь…, – Питер отлично разбирался в математике. Кивнув, он стал рассказывать герцогу о семье графа фон Рабе. Джон, записывая, напряженно думал:

– Наримуне? Или, может быть, Лаура? Чушь. Лаура чиста, она вне подозрений…, – мисс ди Амальфи два года отработала в посольстве в Риме. Для всех она была младшим секретарем, ответственным за выдачу виз. Для Джона и Уайтхолла, ее звали Канарейкой. Канарейка собирала информацию о военном потенциале Италии и предполагаемом альянсе страны, с Германией и Японией. Формально она подчинялась министерству иностранных дел. Отчитывалась Лаура Хью Синклеру, своему непосредственному руководителю, в Секретной Разведывательной Службе, и Джону, ответственному за безопасность короны и страны в целом. Джованни не подозревал о настоящей работе дочери, хотя Лаура получила разрешение все рассказать отцу. Джованни доверяли, но, насколько знал Джон, девушка, пока молчала.

Граф Наримуне сразу привлек его внимание. Джон знал, что ученые и дипломаты, на поверку, часто оказываются разведчиками. Он не мог попросить сына следить за кузеном. Джон никогда такого не делал, считая наблюдение за родственниками недостойным занятием. Агенты, из Кембриджа, докладывали, что граф проводит время в библиотеке, с наставником, пьет чай с кузинами и занимается греблей. Наримуне, судя по всему, действительно писал диссертацию, и не интересовался ничем, ему не положенным.

– Например, лабораторией Резефорда, – кисло, подумал Джон.

Джона беспокоило то, что он не знал, откуда явился Максимилиан фон Рабе.

– Скорее всего, он в Испании обретался – Джон внес в таблицу сведения о среднем фон Рабе, – сейчас все на полуострове собрались. Маленького Джона можно было бы туда послать, однако он нужен, в Кембридже…, – для всех Джон заканчивал последний год университета.

Он, действительно, получал диплом и оставался на кафедре математики. Сын отвечал за безопасность лаборатории Резерфорда. Граф Хантингтон не знал о Канарейке, Лаура тоже о нем не подозревала. Джон решил:

– Экклезиаст был прав, во многих знаниях, многая печаль. Когда надо будет, они по-настоящему познакомятся…, – Джон поймал себя на том, что набрасывает на полях женское лицо. Это была не Канарейка, не дочь, не племянница. Чтобы спасти, ситуацию, он быстро пририсовал женщине бороду.

Питер видел портрет вверх ногами. Юноша одобрительно заметил:

– У вас хорошо получалась мама, дядя Джон, а теперь вы из нее лорда Биконсфильда сделали. Борода козлиная, – юноша расхохотался, герцог покраснел.

Леди Констанца Кроу два года работала в лаборатории, под началом Резерфорда. К восемнадцати годам она напечатала десяток статей в научных журналах. Констанца изучала процессы, происходившие при распаде атома. Племянница поступила в Кембридж в четырнадцать лет, оказавшись самым юным студентом, и училась по королевской стипендии.

Джон, до сих пор, не мог простить покойному сэру Николасу Кроу того, что кузен обдурил, как выражался Джон, младшую сестру герцога, леди Джоанну.

Николас вернулся из Арктики, триумфально пройдя до крайней западной точки острова Виктория, разыскав могилу отца. Исследования севера, в начале века, оставались модной темой. Николас выступал с открытыми лекциями, его фотографии печатались в газетах, сэра Кроу пригласили в Букингемский дворец. Николасу, к тому времени, было под сорок. Ворону отказала Жанна де Лу, девчонкой, и, насколько знала семья, больше предложений он никому не делал.

– И Джоанне не сделал бы, если бы я не приставил пистолет к его виску, – мрачно подумал Джон: «Ей двадцать лет едва исполнилось, что она понимала? Отец погиб, когда она девчонкой была. Мама, к тому времени, с постели не вставала. Бабушка Марта за ней ухаживала. Джоанна и призналась бабушке, что ждет ребенка».

Леди Мирьям Кроу, не практиковала, по возрасту, но все еще учила студенток. Мать Николаса предложила девушке обо всем позаботиться, при условии, что Джоанна поведет себя тихо. Марта, на восьмом десятке, взвилась до небес. Женщина пригрозила леди Кроу арестом, тюремным заключением, а, если понадобится, и смертной казнью. Джон поехал к Ворону. Держа его на прицеле, герцог выбил у кузена обещание жениться.

– Родился Стивен, – Джон вздохнул, – Николас продал приданое Джоанны, и ушел в экспедицию Амундсена. Джоанна за ним поехала, с ребенком на руках. Жила с инуитами, ждала мужа, – Джон чуть не выругался:

– Тетя Мирьям умерла, началась война…, – Ворон перед войной уехал изучать Тибет, оставив жену с малолетним ребенком на попечение родственников. Он пытался покорить гору Джомолунгма, но потерпел неудачу. Сэр Николас вернулся в Англию, родилась Констанца. Продав имущество матери, Ворон снарядил экспедицию в Антарктиду. Он отплыл на юг, с леди Джоанной, когда малышке исполнился год. Больше их никто не видел, а герцог еще пять лет оплачивал долговые расписки зятя. Джон помнил, как блаженно затуманивались глаза сестры, когда леди Джоанна говорила о Вороне. Герцог разозлился:

– Слава Богу, Констанца на мать не похожа. У нее нет чувств, один холодный расчет. Она еще и дурнушка, хотя нельзя такое говорить…, – Констанца уверяла дядю, что работа в лаборатории совершенно безопасна. Помня, как медленно и мучительно умирала мать, Джон всегда просил племянницу быть осторожной.

Он решил, по возвращении в Лондон, на всякий случай, телеграфировать сыну, шифром. Джон хотел усилить охрану лаборатории. К сожалению, у них не было никакого оправдания аресту графа фон Рабе. Джон объяснил это Питеру, юноша пожал плечами: «Я понимаю, дядя Джон. Просто обратите на него внимание».

За обедом они говорили о новостях. В Америке журналисты соревновались, кто быстрее совершит кругосветное путешествие, на самолете. Джон напомнил Питеру, что в Берлине ему нельзя будет даже пальцем пошевелить, для помощи евреям, или кузену Аарону. Юноша мрачно кивнул, Юджиния заметила:

– Мы постараемся сделать все, чтобы Британия приняла, хотя бы, тех несчастных, у кого здесь родственники имеются, – леди Кроу каждый день ездила в офис своего округа, в Уайтчепеле. Она составляла списки немецких евреев, со слов избирателей. Фамилии отправлялись в британское посольство, в Берлине, где люди получали визы на выезд в Лондон.

Джон шутил с Питером и Юджинией, но думал о данных Канарейки. Судя по всему, через три недели, ожидалось подписание секретного протокола об альянсе между Италией и Германией. Канарейка отправлялась в торговый отдел британского посольства в Токио. Лаура, как и ее отец, свободно владела японским языком.

– Она через Бомбей и Сингапур полетит, – понял Джон, – увидит Тессу…,

Доктор Тесса Вадия, ровесница Лауры, работала в детской благотворительной клинике, основанной ее бабушкой и дедушкой. В Бомбее докторов Вадия называли святыми. Джон, вслух сказал:

– Интересно, когда Элизу и Виллема канонизируют? Они блаженными признаны. Надо у Джованни спросить…, – Юджиния улыбнулась: «Это дело долгое, мне кажется».

Джон помнил, как они танцевали на первом балу Юджинии. Он тогда был помолвлен, с дочерью герцога Девонширского.

– Восемнадцать лет ей исполнилось, – подумал Джон, – а мне двадцать четыре. Я обвенчался, Михаил приехал, из России…, – герцог всегда давал матери и сыну попрощаться наедине. Питер уезжал на рассвете, а герцог с Юджинией, обычно, ложились отдохнуть.

Джон покуривал, на заднем крыльце, глядя на серую, влажную, дымку, над аэродромом. Дугласы прогревали моторы. Он услышал шорох шин, сзади раздались легкие шаги. Запахло сандалом. Леди Кроу всегда пользовалась мужской эссенцией. На белых щеках Джон заметил следы от слез. Опустившись рядом, Юджиния забрала у него папиросу.

Она курила, глядя прямо перед собой. Джон, наконец, сказал:

– Все с ним будет хорошо. Он твой сын, сын Михаила. Он справится. Марш фашистов, в твоем избирательном округе, не закончится кровопролитием, я обещаю. Питер мне рассказал о планах. Мы подготовимся…, – коснувшись ее руки, герцог, сам того не ожидая, вздрогнул. Юджиния прижалась щекой к его плечу:

– Только бы они все были счастливы…, Джон, – герцог увидел темные тени под лазоревыми глазами, – а если начнется война…

– Не начнется…, – длинные ресницы дрожали. Дуглас за оградой аэродрома, взревел, набирая скорость. Джон поцеловал опущенные, мокрые веки:

– Не начнется, Юджиния. Юджиния…, – она скользнула ему в руки, всхлипнув:

– Джон, давно, так давно…, – каштановые волосы щекотали ему губы. Краем глаза Джон увидел дуглас, несущийся над полем. Самолет уходил в низкое небо, пробивая пелену туч, исчезая в густом, холодном, северном тумане.