Текст книги "Фламенка"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

К обеду: в смысле – чтоб ушли

Все подобру бы поздорову.

1060 Он ткал уток и плел основу,

Шагая вдоль и поперек.

Когда же более не мог,

Просил: "Сеньор, угодно ль сесть

К столу вам – оказали б честь

И нас обрадовать могли вы

И показать, сколь вы учтивы".

Тут он глаза по-песьи пялил

И без улыбки зубы скалил.

Будь по его, всех гнал бы вон!

1070 О встречном думает, что он

Его жену склоняет к блуду:

Будь проклят богом он повсюду!

Беседует ли кто с женой,

Он чует замысел дурной.

"Я сам на это их подначил,

Но и король давно все начал:

Уже к отъезду из Немура,

Поняв, что это за натура

И что нет дам ее прелестней,

1080 Позволил вольным быть себе с ней.

Жди я, что так он поведет

Себя, – немедля б запер вход:

Кто хочет, ходит взад-вперед

Теперь – и кто еще придет?

Вон, как ко всем она радушна

И напоказ – нам не послушна.

Чтоб увести, ей лгут безбожно!

Быть пастухом ей невозможно,

Поскольку тот пастух негож,

1090 Кто плох к себе, к другим хорош.

Как – увести! Сказать легко:

Король едва ли далеко

Зашел, ей пожимая руку.

Увы! родился я на муку!

Коль плохо нес я оборону

При ней, то и поднять колонну

Не мог бы пред Святым Петром {71},

И повалить Пюи-де-Дом {72},

Коль тщетны все мои потуги

1100 С девчонкой сладить. Без супруги

Жить лучше, чем, что ты учтив

И юн, из-за нее забыв.

Клянусь, сменять добро на зло

Меня безумье увлекло.

А королева, предсказав

Мне ревность, злейшей из отрав

Дала – пророчица, исчадье

Злых сил – не дав противоядья!

Из бывших прежде ни с одним

1110 Ревнивцем, впрямь, я не сравним:

С мою – их муки не потянут.

И буду точно я обманут.

Звучит здесь "буду" невпопад,

Я знаю, что уже рогат!"

И, на себя в безумной злобе,

В жару дрожит он и в ознобе,

Рвет волосы, кусает губы,

Бьет по щекам, сжимает зубы,

Взгляд, жалящий Фламенку, дик.

1120 Он с наслажденьем бы остриг

Ее волос тугие пряди.

"Н'Изменница {73}, чего я ради

Не колочу вас, не душу,

Прически вашей не крушу?

Вы отрастили хвост, но он

Вот-вот пойдет вам на шиньон,

Чтоб я не вырвал сам его.

А вам-то будет каково

Знать, что он ножницами срезан!

1130 И станет, видя, что исчез он,

Печальна свита волокит,

Что нынче только и твердит:

"О, кем столь чудный видан локон!

Блеск золота затмить бы мог он".

Я знаю взор их воровской,

Пожатье рук, толчки ногой.

Каких вы ищете интриг?

Я хитрость лучше вас постиг,

Но тем я слаб, а вы сильны,

1140 Что худо мне вам хоть бы хны

Во мне все мышцы и все кости

И жилы все болят от злости;

Стерплю ль, чтоб вы, чья в том вина,

Не получили долг сполна?"

– "Сеньор, что с вами?" – лишь спросила

Она в ответ. – ""Что с вами?" Мило!

Источник мук моих вы всех.

Клянусь Христом! мне – смерть, вам – смех!

А грех – на этих ухажерах.

1150 Господь свидетель, на запорах

Все двери здесь они найдут.

Следить за дамой – зряшний труд,

Коль не свести ее в тюрьму,

Куда нет входа никому,

Лишь господину или стражу,

Тогда предотвратишь покражу.

Увы! ты скорбен, зол, угрюм,

От ревности в расстройстве ум,

А сердце от любви горит,

1160 Взлохмачен, шелудив, небрит.

Твоей щетине безобразной

Фламенка предпочла бы грязный

Хвост белки или терна ветки.

И сам в бесчестье ты, и предки.

Но будет. Лучше умереть,

Чем за потачку стыд терпеть,

И лучше уж прослыть ревнивым,

Чем рогоносцем терпеливым.

Да, лучше числиться завзятым

1170 Ревнивцем, чем страдать рогатым".

Уже весь край не держит в тайне

Того, что он ревнивец крайний.

И вся Овернь про то поет

Стишки, кансону, эстрибот,

Куплет, сирвенту, ретроенку {74},

Как любит н'Арчимбаут Фламенку.

И вот, чем больше он их слышит,

Тем больше лютой злобой пышет.

Не думайте, что из друзей

1180 Он осуждающих – сильней

Любил; нет, он кричал им гневно:

"Сеньор, речь ваша задушевна.

Пусть я ревнив, но, видит бог,

Уместен ли за то упрек?

Кто не ревнив, тот пожил с наше ль?

Те, чьи смешки звучат и кашель,

Ревнивей были бы меня,

Коль видели б день изо дня

Созданье, сладостное столь.

1190 Ни император, ни король

Женой меня прельстить не может.

Хоть я кляну свою, не множит

Она тех мук, что есть уже.

Но умный – будь настороже,

Беде напасть врасплох не дай.

Что как нагрянет негодяй,

В любовном раже куры строя,

Не зная, что любовь такое,

И дурь ей в голову втемяшит?

1200 Пусть, что неправ я, каждый скажет,

Но все ж опять не промолчу:

Жить ни за что так не хочу!

Да и страшна ль бесчестью речь?

Блажь – ей служить, ее стеречь,

Не стоит моего труда.

Кто хочет пусть идет сюда,

Но моего расположенья

Пускай не ждет, ей разрешенья,

Клянусь, не дам на разговор

1210 Ни с кем, кто б ни был визитер:

Граф ли отец, сестра ли, мать,

Жослин ли брат – им не видать

Ее!" Когда ж он друга бросит,

Ибо укоров не выносит,

То сам себе под нос бубнит:

"Вот, он за то меня бранит,

За что звучать бы похвале;

Не знает толка он в хуле;

Он ищет славы краснобая,

1220 Меня ревнивцем называя.

Но хоть слова его и тонки,

За мудрость этой побасенки

Я глупость не отдам свою.

В Болонье {75}, иль в другом краю

Их учат этим экивокам?

Чем нынче лезть ко мне с упреком,

Сказал бы: "Друг, побольше прыти!

За вашей милой последите

Фламенку я в виду имею,

1230 Чтоб, честью одолев своею,

Не провела, как хочет, вас".

Слов этих было б в самый раз.

Но говорун – ни ну, ни тпру,

А вкривь и вкось несет муру:

Мол, ты ревнив, прими на веру.

Он что, пронзает взором сферу {76}?

Глуп выдумщик таких речей,

Их слушатель – еще глупей!

Он в этом деле бестолков.

1240 Но, может быть, от дерзких слов,

Что ныл он, в дом забравшись мой,

Я не оправлюсь и зимой!"

Затем он вскакивает в спешке,

Бежит ретиво, при пробежке

Полами меховыми машет,

Как баба, что в галопе пляшет,

Повыше юбки подобрав,

И поднимается стремглав

На башню. И Фламенку там

1250 Находит в окруженье дам,

Ее охране безотлучной.

Он гневается, злополучный:

"Здесь кто-то есть, кто не наказан!"

Тут оступается как раз он

И по ступеням кувырком

Вниз скатывается, при том

Лишь чудом шеи не ломая,

Удел злосчастный, доля злая!

Он темя трет, затылок гладит,

1260 То приподнимется, то сядет,

Сапог упавший надевает,

Застегивает гульф, зевает,

Потягивается устало,

Крестясь: "Ей, господи! начало

Хорошее, счастливый знак!"

Затем идет искать кушак,

Так на жену взглянув украдкой,

Что той становится не сладко.

"Я, – шепчет, – спятил, я в бреду.

1270 Другой такой я не найду!

И что ж не выбрал ты манеры

Вести себя, не принял меры?

Не можешь? – Смог бы. – Как? – Прибей!

Прибить? Но станет ли нежной

Она, прибавится ль добра в ней?

Иль сделается лишь злонравней:

Я до сих пор еще не слышал,

Чтоб толк битьем из дури вышел,

Напротив, злее после кар

1280 Горит в безумном сердце жар:

Оно в плену любви – не страшен

Ему плен крепостей и башен,

И своего оно в свой срок

Добьется, как будь страж ни строг!

Мой замысел таков: на голод,

На солнцепек, по и на холод

Ее в каморку помещу.

Ее любя, я не прощу

Себе, коль ей уйти от стражи

1290 Удастся; сам пойду я в стражи:

Таких, за совесть, не за страх

Мне верных, нет и в небесах.

Лишь это в силах сделать я.

Здесь вдоволь пищи и питья.

Езда претит мне верховая,

Я растолстею, отдыхая:

Что ж, нужен старику покой,

Да без заботы бы такой:

Совсем не отдых, прямо скажем,

1300 Быть старику девчонке стражем.

Где взять я хитростью смогу,

Где силой – но устерегу.

Весь опыт нужен будет мне,

Не влезть на башню по стене,

Пусть посидит там взаперти.

Девицу нужно мне найти,

Иль двух, чтоб находились с нею;

Повесят пусть меня за шею,

Коль без меня она хоть в храм

1310 Пойдет, хоть к мессе, хоть к часам,

Будь то великий праздник даже",

Срывается он с места в раже,

Бежит на башню прямиком,

Уже и камнетес при нем.

Велит пробить, как для затвора,

Лаз узкий вроде коридора,

Чтоб выход к кухне был в стене.

Забыв об отдыхе и сне,

Он занят только этим лазом.

1320 Уж ревность отняла и разум,

И сердце, одолев беднягу.

Меж тем он в сторону ни шагу,

Но день за днем ее питает,

Растит и с ней в союз вступает.

Отныне он не моет лоб,

Похожа борода на сноп

Овса, который плохо связан,

Ее дерет и рвет не раз он

И волосы пихает в рот.

1330 Когда от ревности трясет

Его, он словно пес шальной.

Ревнивый – то же, что больной.

Писателям из Меца {77} сил

Хватило б вряд ли и чернил,

Чтоб описать тех действий пыл

И все, что н'Арчимбаут творил.

Едва ли Ревность бы сама

Сошла от ревности с ума,

Как он; смолкаю тут, и впредь

1340 Даю ревнивцам преуспеть

В воображенье диких дел

И злобных мин – то их удел.

Меж тем красавица в смятенье:

Угрозы все и нападенья

Ревнивца выносить должна,

Ей меньше смерти жизнь ценна.

Коль плохо днем, то ночью хуже:

Тоска сжимает только туже.

И утешаться нечем ей

1350 В той смерти, в горести своей.

При ней две девы пребывали,

Всегда, подобно ей, в печали.

Живя, как пленницы, в затворе,

Они ей скрашивали горе

Учтивой службой, как могли,

И в благородной к ней любви

Позабывали о тоске

Своей. Зажав ключи в руке,

Ревнивец часто появлялся.

1360 Надолго он не оставался,

Но, не затеяны ли шашни,

Следил, и целы ль стены башни.

Девицы ставили на стол

Что было, так как он завел

Через окошко, не мудря,

Как в трапезной монастыря,

Заране ставить все, откуда

Те брать могли питье и блюда.

После обеда всякий раз

1370 Он выходил, как напоказ,

Гулять; но были все стези

Его протоптаны вблизи,

Ибо на кухню заходил

Он и внимательно следил

За тем, что делает жена,

И часто видел, как она

Изящно режет хлеб, жаркое

И подает своей рукою

Двум девушкам, а заодно

1380 Еще и воду и вино.

И заключен был тайный сговор,

Чтоб не проговорился повар,

Что с них шпион не сводит глаз.

Но не хватило как-то раз

Вина девицам за обедом,

И был им тот секрет неведом,

Когда из-за стола одна

Пошла к окошку взять вина.

И н'арчимбаутова засада

1390 Открылась ей: таясь от взгляда

Ее, он вышел, но уже

О том сказала госпоже

Алис, девица, коей равных

Нет и средь самых благонравных.

Была другая, Маргарита,

Благоусердьем знаменита.

Старались оказать почет

Они Фламенке и уход

Создать. Ей выпало без счета

1400 Невзгод, преследует зевота

Ее, и вздохи, и тоска,

И все по воле муженька.

Слез выпила она немало.

Но бог – за то ль, что так страдала,

Ей милости явил свои,

Не дав ребенка и любви,

Ибо, любя, но не питая

Ничем любви, она до края

Дошла бы в горести своей.

1410 Вовек не полюбить бы ей,

Когда б Любовь – чтоб не уныла

Была – ее не обучила

Тайком себе, но до поры

Ей не открыв своей игры.

Ей смерть мила. Из башни тесной

Открыта дверь лишь в день воскресный

Иль в праздник. Даже малословных

Бесед никто с ней, из духовных

Или из рыцарей будь он,

1420 Не вел, ведь в церкви отведен

Темнейший угол был Фламенке:

С двух от нее сторон по стенке,

Пред ней же сбитый из досок

Заборчик частый столь высок,

Что доходил до подбородка,

И там она сидела кротко.

Могли с ней вместе две подружки

И сам ревнивец быть в клетушке,

Но он любил вовне сидеть,

1430 Как леопард или медведь,

Всех озирая с подозреньем.

Ее, лишь в ясный день, за чтеньем

Евангелия, стоя рядом,

Вы б различили острым взглядом.

Ей подношенье отнести

Нельзя, к священнику ж пути

Не дать – все ж мудрено супругу,

Однако целовала руку

Лишь сквозь какой-нибудь покров.

1440 Податчиком ее даров

Был н'Арчимбаут, ее защита.

Священник, так как было скрыто

Лицо, рука же под перчаткой,

Ее не видел и украдкой

Ни в Пасху, ни пред Вознесеньем.

К ней служка шел с благословеньем {78},

И он-то бы увидеть мог

Ее, коль было бы вдомек.

Эн Арчимбаут, лишь missa est {79}

1450 Звучало, поднимал их с мест:

Полуденной молитвы {80} глас

Глушил он, и девятый час,

Когда кричал: "Вперед! вперед!

Меня обед давно уж ждет.

Довольно мешкать, поспешим",

Не дав молитв окончить им.

Так шли дела два с лишним года.

Встречала новая невзгода

Их что ни день, росла печаль.

1460 Меж тем, под вечер ли, с утра ль,

Не останавливаясь, кроет

Себя эн Арчимбаут и ноет.

Был славен ваннами Бурбон;

Вход для купанья разрешен

И местным был, и чужестранным

Гостям; прибиты плитки к ваннам

С пометой, прок в какой каков.

Здесь делался совсем здоров

Хромой иль вообще недужный,

1470 Курс этих ванн принявши нужный.

А чтобы в час любой для всех

Купанье было без помех,

Хозяин хлопотал о том,

За плату ванну сдав внаем.

Тек в каждую воды поток,

Горячий, словно кипяток;

Холодной же воды подачей

Вы охлаждали жар горячей.

Там ванны были против хвори

1480 Любой; на крепком дверь запоре,

Как в доме – стены, нет прочней.

При каждой комната, чтоб в ней

Для освеженья или сна

Прилечь – кому на что нужна.

С владельцем ванны, всем известной

Своим богатством, в дружбе тесной

Был н'Арчимбаут, и так как ванна

Была близ дома, постоянно

В ней с давних пор купался он.

1490 Всегда следил Пейре Гион,

Той ванны и других хозяин,

За чистотой; пол был надраен,

Блестело все; особам знатным

Сдавал он их: вход был бесплатным

Для н'Арчимбаута и свободным.

Он иногда считал угодным

Жене доставить развлеченье

Иль выказать расположенье

И брал с собой; но было кратко

1500 Оно, так вел себя он гадко:

Она должна была в одежде

Стоять подолгу в ванной, прежде

Чем он везде не сунет нос;

Затем он прочь трусил, как пес,

Что выставлен, визжа, за дверь

И кость начнет стеречь теперь.

Он ванну запирал ключом,

Который был всегда при нем,

И в комнате сидел наружной.

1510 Когда же выйти было нужно

Фламенке, девушки звенели

Бубенчиком, для этой цели

Подвешиваемым внутри.

Эн Арчимбаут спешил к двери

И выпускал их, но тотчас

Набрасывался всякий раз

На госпожу, как озверелый:

"Вы год не выходили целый!

Мне Пейре Ги прислал вино,

1520 По вкусу было б вам оно,

Но гнев вы распалили мой,

Я отношу вино домой.

Вы видите, который час!

Обедать уж пора, а вас

Все нет. Даю вам обещанье:

Я на год вас лишу купанья,

Коль это повторится снова".

Тут тычется он бестолково

В дверь ванной – нет ли там кого,

1530 Ибо от зренья своего

Подвоха ждет: бедняге мнится,

Что кто-то там в углу таится.

Но объясняет Маргарита:

"Сеньор, уж госпожа помыта

Была и вышла бы, но сами

Мы, услужая нашей даме,

Купаться стали вслед за ней,

Зато и вышло все длинней.

Вина и грех лежат на нас".

1540 – "Мне что, – он говорит, – я пас,

Кусая пальцы. – Даже гусь

Не плещется, как вы. Но злюсь

Я вовсе не на ваш заплыв".

Алис, на госпожу скосив

Глаза, в ответ: "Сеньор, как странно,

Вы чаще принимали ванны

И мылись дольше госпожи",

И собственной смеется лжи,

Ибо о том не шел с тех пор,

1550 Как он женился, разговор.

Ногтей и косм уже не стриг,

Он жил одним: как он в тайник

Отправится и пошпионит.

Ничей упрек теперь не тронет

Его: не сбреет он вовек

Усов – как славянин или грек.

Так думает нагнать он страх:

"Жена, такого, при усах

И бороде, меня боясь,

1560 В любовную не вступит связь".

В те дни, когда, свиреп и шал,

Эн Арчимбаут так ревновал,

В Бургундии был рыцарь, в коем

Природа самым лучшим кроем

Свой разверстала матерьял,

Чтоб он со временем крепчал.

Не пожалев трудов и знаний,

Прекраснейшее из созданий

Она явила – мир воочью

1570 Узрел достоинств средоточье:

Красив, умен и храбр был он.

Авессалом и Соломон {81},

Стань существом они одним,

Сравниться не могли бы с ним.

Парис и Гектор и Улисс {82},

Когда б втроем в одно слились,

Не стали б вровень все ж ему

По доблести, красе, уму.

Чтоб описать столь превосходных

1580 Людей, и слов-то нет пригодных.

Но хоть частично, как умею,

Исполню эту я затею.

Златые локоны волнисты,

Чело высоко, бело, чисто;

Густы, изогнуты, черны

С разлетом брови и длинны;

Глаза смеющиеся серы;

Изящно вырезанный, в меру

Длинен и тонок нос прямой

1590 И с арбалетной схож лукой;

Лицо округло, краски живы.

Средь майских роз, как ни красивы,

Таких и самых свежих нет,

Чтоб этот повторили цвет,

Где белое смешалось с алым

В подборе, прежде небывалом.

А уши розовые, лепки

Искусной, и крупны, и крепки;

Прекрасен также рот точеный,

1600 Во все, что произнес, влюбленный;

Во рту белеют зубы ровно,

Все из слоновой кости словно;

Чуть-чуть раздвоен подбородок,

Став лишь милей, – но контур четок;

Прямая шея – сгусток силы,

Не выперты в ней кость иль жилы;

В плечах широких мощь – они

На вид атласовым {83} сродни,

Предплечий мышцы не малы

1610 Отнюдь, но плотны и круглы;

Ладони тверды, и суставы

У длинных пальцев не костлявы;

Грудь широка и узок стан;

В ногах не сыщется изъян:

Хоть бедра мощны, но не тяжки,

И стройны выпуклые ляжки;

Коленки плоски; все в порядке

И с икрами: продолги, гладки;

Ступня крута, подъем высок

1620 Его догнать никто не мог!

Тот, кто теперь знаком вам ближе

Со слов моих, учась в Париже,

Все семь искусств {84} там превзошел,

И сам сколько угодно школ

Открыть бы мог по всей стране.

Читать и петь он наравне

Мог в церкви с братьей клерикальной.

Домерг, учитель фехтовальный,

Так научил его колоть,

1630 Что видел он, где шпаге плоть

Открыта, за любой защитой.

Красивый столь и родовитый,

Прямой и умный человек

Никем не видан был вовек.

Семь футов рост, плюс до руки

Два фута, встань он на носки,

Чтобы на стенах место для

Свечи найти иль фитиля.

В семнадцать лет и день всего

1640 Он – рыцарь. Посвятив его,

В дар герцог, дядя, от щедрот

Дал ливров тысячу семьсот;

Король дал столько ж; такова

И доля графа де Блуа {85};

Тысячу триста – брат; в подарок

Дал император тыщу марок;

Кузен, король английский, дал

Тысячу фунтов. Капитал

Без опасений был положен

1650 На ренту, где доход надежен.

Неверскому Раулю {86} братом

Он приходился и был взят им

В круг, где ему был каждый рад.

Каких ни делает он трат:

На посещение дворов ли,

Иль на служенье – в том торговли

В помине нет. Коль дар обещан

И не дан – тягостная вещь он.

Кто дар задерживать горазд,

1660 Ни даст, как должно, ни продаст.

Дар в срок же славен и ценой,

И благодарностью двойной.

Так – дар, что был одним сперва,

Теперь идет один за два,

И сводит радость от даренья

На нет всю тягостность прошенья.

Зато и дар, что даст Гильем,

Всем столь приятен, ибо тем,

Что прежде просьбы дан, хорош он,

1670 В предвиденье ее предложен.

К себе располагал он всех,

Все верили в его успех:

Маркизы, графы, короли.

Того несчастным бы сочли,

Кто не пленен им – пусть его

Не знал бы, в дар бы ничего

Не получил, но слышал верный

О нем рассказ. Нет соразмерной

Хвалы тому, как он ведет

1680 Себя. Не описать за год

Всех за день им свершенных дел.

Сколь благ и сладостен удел

Дам, что беседу с вам вели

И восхищаться им могли.

Рожденный под звездой счастливой,

В компании славолюбивой

Турнирный захватив трофей

Пленив бойцов, забрав коней,

Все раздает он или тратит.

1690 Любой, кого копьем он хватит,

Оказывался на земле.

Противника, держась в седле,

Он поднимал одной рукою

И, коль хотел, возил с собою.

При нем ни жезлов, ни булав,

Но падал, слова не сказав.

Без чувства тот, кому тяжелый

Удар нанес рукой он голой.

1700 Любил он блеск турнирных дней,

Дам, игры, птиц, собак, коней,

Друзей и всякую забаву,

Что людям доблестным по нраву.

Стать лучше, если взял он всем,

Ему нельзя. Итак, Гильем

Неверский {87} прозывался он.

Что до дескортов, лэ, кансон,

Сирвент и прочих песен, фору

Он мог любому дать жонглеру.

Сам Даниэль {88}, при всем уменье

1710 Своем, с ним не идет в сраdненье.

Как постоялец-нарасхват

Он шел, давая сверх доплат

К счетам раздутым при отъезде.

Был о его прибытье вести

Хозяин рад, придать спеша

Блеск дому: ждал он барыша.

Безвестный ли, иль знаменитый

Жонглер, быв под его защитой,

Не голодал, не холодал.

1720 У многих он любовь снискал,

Даря им лошадей иль платье.

Сродни подобные занятья

Сеньору д'Альга {89}, чьи старанья

Найти б должны были признанье,

Будь справедливость здесь в ходу:

По доброй воле людям мзду

Дает он часто и с лихвой:

Известно мне, что годовой

Доход он за день раздает,

1730 И дней таких по сотне в год.

Начав хвалить его за это

Хотя любить эн Бернадета

Ему побольше не мешало б,

Притом, что от того нет жалоб,

Для остального б рисковал

Я нужных не найти похвал.

Но о Гильеме речь: он бога

И слуг его любил премного,

Мирян и клир. Все шли гурьбой

1740 К нему в гостиницу: любой

Не как в приюте получал

Лишь хлеб и воду – он встречал,

Одежды пышные даруя

И лошадей в роскошной сбруе;

Давал им средства на дары

Другим и для любой игры,

Три месяца мог длиться отдых,

Молчал хозяин о расходах,

Уверенный, что все затраты

1750 Дождутся нескупой оплаты,

Когда на родину вернут

Турнирный зов иль бранный труд

Гильема, верх куртуазии,

В ком свойства так сошлись благие,

Что их на тысячу дели,

Всех безупречными б сочли.

Он ум имел столь благородный

И для ученья столь пригодный,

Что как наука ни трудна

1760 Была, ему легка она.

В любовь еще не вовлечен,

О ней не знал всей правды он.

Верней, он знал о ней по слухам.

И вот, прочтя единым духом

Писателей, осведомленных

О поведении влюбленных,

Он понял с самого начала,

Что если юности пристала

Любовь, то, значит, и ему.

1770 Он хочет сердце потому

Отдать любви, что вступит с ним

В союз, не дав прослыть дурным.

Покоя это не дает

Ему. Тут слышит он, как тот,

Кто для себя решил сберечь

Фламенку, стал ее стеречь.

О том, что лучше и прекрасней

Она, а также куртуазней

Всех в мире, – верит он рассказу,

1780 Считая, что влюбился б сразу,

Как с ней вступил бы в разговор.

Пока он грезил так, Амор {90},

К нему приблизившись вплотную,

Стал убеждать напропалую

В манере нежной и игривой,

Что даст он шанс ему счастливый

На стоящее приключенье.

И проповедь, и поученье

Лишь то внушить ему хотели,

1790 Что всех он ловче и умелей:

"Тебе и рока смысл, и знака

Открыт; смысл радости, однако,

Мной в башне, что ее таит

К твоей же выгоде, сокрыт.

Ревнивец держит ту в секрете,

Которой лучше нет на свете

Средь предназначенных любви,

Но ты, ты плен ее прерви:

И рыцарь ты, и клирик вместе,

1800 Так что ищи ее в том месте

. . . . . . . . . . . . . . . . {91}

От той, где спал он ночь, усадьбы

Лье за пятнадцать был Бурбон.

Амор, разя со всех сторон,

Дать отдыха ему не хочет:

Он бдит, он спит – Амор хлопочет.

С разгар ли бденья, или сна

Над ухом речь его слышна,

Приказывающая грозно

Вставать немедля – слишком поздно.

1810 Взять легче верх в такой войне,

Застав бойца наедине,

Под грузом лат, в турнирной брани,

Врагом таранимый, тараня

Врага, клянусь, он все б свои

Забыл заботы о любви.

Есть, мне известно, взгляд, и верный:

Довольство и досуг чрезмерный

Любви на пользу, как ничто.

Коль кто-нибудь не верит в то,

1820 Пример Эгиста {92} пусть возьмет,

Он правду знал на этот счет:

Гони любовь, покой гоня {93}.

И тот безумец для меня,

Кто хочет, пребывая праздным,

Утехам предаваясь разным,

Добиться у любви отставки.

По кто о смерти иль удавке

Мечтает для нее, иль плене

Хотя б – тот откажись от лени.

1830 Есть поговорка: где досуг

Полней, там злей любви недуг.

Любовь, чтоб мучился Гильем,

Влечет его к себе ничем:

Мол, пусть не видя насладиться.

Хотел бы он найти провидца,

Чтоб предсказал, что ждет его.

Но и не хочет он того,

Желая приключенья прежде,

Ибо в уверенной надежде

1840 Не та же сладость, что в мечтах,

В свершенье коих вмешан страх.

Едва заря сменила тьму,

Гильем, когда еще к нему

Придти с побудкой не успели,

Встал, чтобы дня не ждать в постели.

Все вкруг коней, меж тем, хлопочут,

Седлают и вьюки торочат,

Уж можно трогаться в дорогу,

Но в церковь помолиться богу

1850 Идет Гильем и молит так:

"Мне уделите ваших благ,

Господь, от злых избавьте ков

И на ночь приготовьте кров".

Вернувшись, видит он, что свита

Жарким позавтракать досыта

Решила, хлебом и вином.

Хозяин принимает в нем

Участье: пусть без проволочек

Возьмет чего-нибудь кусочек.

1860 Гильем в ответ: "За завтрак сесть

Нет времени, не стану есть.

Они же молоды, еда

Необходима им – стыда

Тут, кстати, нет – в начале дня".

И первым, вспрыгнув на коня,

Он отправляется в дорогу.

Оруженосцам на подмогу

Спешит хозяин: в седла он

Подсаживает их; вдогон

1870 Они за господином мчатся.

Никто так рано повстречаться

Им у заставы городской

Не мог, кто знал бы, на какой

Проселок иль большак свернуть,

Но, впрочем, им известен путь,

Поскольку прежде проезжали.

Гильем в мечтах, но не в печали

Ведь от бесед избавлен он.

К полудню прибыли в Бурбон,

1880 Он ищет лучшую средь местных

Гостиницу и самых честных

Хозяев: что честнее нет,

Чем Пейре Ги, – любой сосед

Ему внушает; все хвалили

И нрав жены его, Бельпили.

Ему показывают дом,

Тот, не найти изъяна в ком,

Их, на крыльце у двери сидя,

Встречает, но встает при виде

1890 Гильема с вежливым приветом.

"Сеньор, – тот молвит, – в доме этом

Я б разместился, если можно:

Средь граждан нет – коль мне неложно

Сказали – равных ни слуги,

Ни рыцаря сеньору Ги".

– "Сеньор, болтают что невесть,

Но, уверяю, надоесть

Не может вам, здесь захоти

В теченье лет хоть десяти

1900 Вы жить; у вас в распоряженье

Отныне эти помещенья,

Гостиницы, конюшни – тут

Найдет сто рыцарей приют".

Спасибо; въедет он чуть позже.

Все на Рамбергу {94} непохоже

В хозяйке: тонкость, нежный лик,

Радушье; легок ей язык

Фламандский, также как бургундский,

Бретонский, также как французский.

1910 Она, увидев, сколь достоин

Гильем, пригож, изящен, строен,

Спросила, кто сей господин,

Как звать его. Тогда один

Из свиты ей ответил прямо:

"Гильемом благородным, дама".

– "Добро пожаловать, сеньор,

Возросший быстро! До сих пор

Никто не видел в мире целом,

Чтоб юный был столь крепок телом.

1920 Блаженна мать, которой он

Рожден и вскормлен и взращен!

Поесть успели вы едва ли,

Все, между тем, готово в зале.

Хозяин обещал вот-вот

Придти, обед давно уж ждет.

И вы, и мы – все будем сыты,

Будь с вами даже больше свиты.

Мы ставим для любой особы,

Прибывшей к нам, условье, чтобы

1930 Не связывать: пускай пробудет

Здесь день, а дальше – как рассудит".

– "Обычай здешний, – молвит он,

Я чту; исполню, как закон,

Любое ваше изволенье".

– "Спасибо. Ждет вас омовенье".

Вот свита лошадей ввела

В конюшни, сбрую заперла,

Ключи с собою унеся.

Удобно разместилась вся

1940 Компания; их кормят, поят,

Хозяин их доверья стоит.

Теперь – любовь! Ведь заперта

С Гильемом рядом в башне та,

Что в сердце заперта его,

Хоть долго ей не знать того,

Плененной, но и взявшей в плен

Его, кто с радостью взамен

Возможность созерцать нашел

С той самой точки, где за стол

1950 Он был посажен, – башню с ней.

Он ест, но алчет лишь сильней

За сердцем вслед туда попасть.

Что ненасытна эта страсть,

Ненаполнима сердца бездна,

Тем, кто желанья полн, известно,

Особо ж, коль достичь отрады

Любовной не дают преграды.

После обеда руки моет

Гильем и ждет, когда устроит

1960 Ему тех самых ванн показ

Хозяин. "Эта вам как раз

И та, – тот начал, – все равно".

Интересует лишь одно

Гильема: положенье окон

Чтоб ясно башню видеть мог он

Из них, фламенкину тюрьму.

Одна из комнат – по нему:

"Вот эта – лучшая бесспорно.

Здесь и уютно, и просторно".

1970 Хозяин молвит: "В добрый час!

Никто не потревожит вас

В приюте этом, здесь вольготно.

Снимал и граф Рауль {95} охотно

Его, как приезжал в Бурбон,

Но здесь давно уж не был он

Сеньор мой, прежде славный, круто

Вдруг изменился: с той минуты

Ни разу он, как стал женат,

Ни шлема не носил, ни лат,

1980 Ему и слава надоела,

И жизнь; вы, верно, в курсе дела".

– "Да-да, я слышал от кого-то,

Но это не моя забота.

Болезнь меня, к несчастью, гложет,

И коль никто мне не поможет,

Как поступить, не знаю сам".

– "Сеньор, здесь будет все по вам.

Сказал хозяин. – Бог любовью

Вас не оставит и здоровье

1990 Вернет. Не спорьте вы со мной.

Здесь не бывало, чтоб больной

Хворь после ванн не превозмог.

Коль он тут пробыл должный срок".

В жилище чисто, снабжено

Необходимым всем оно:

Помимо печки и постели

Предметы есть для всякой цели.

Гильем велит перетаскать

Сюда и запереть всю кладь;

2000 Хозяин скромен и воспитан

И потому уйти спешит он.

Тут, вызвав свиту, повелел

Остерегаться низких дел

Гильем и строго наказал им

Не выдавать намеком малым,

Кто он, – придумав немудрено

Сказать, что он из Безансона {86}.

Не из-под палки по приказу

Справляли службу чтоб, но сразу;

2010 Чтоб провиант был обеспечен;

Чтоб каждый был другим привечен;

И все, кто господа, кто слуги,

Забыли в мыслях друг о друге,

Ибо с хозяином сидят

Теперь; чтоб не стеснялись трат

На рацион разнообразный;

Чтоб соблюдали куртуазный

Манер в служении примерном

И обрели служеньем верным

2020 Друзей и мзду, и всем видна

Тем самым стала их цена:

"Служа себе, служите мне".

– "Сеньор, мы вам верны вполне".

В послепасхальную субботу

Всех, кто любовную заботу

Забыл, в бездушье соловей

Винит. Запела средь ветвей

Вдруг иволга в рассветный час:

Не удалось Гильему глаз

2030 Сомкнуть всю ночь, не мог он спать,

Как ни мягка была кровать,

Как ни свежа, бела, просторна.

Свободный только что, покорно

Он принял плен, он крепостной.

"Амор, – он молит, – что со мной

Вы сделали? Где рыцарь славный?

Ко мне в советчики недавно

Пойти вы предложили сами.

Что ж ожиданье длить? Ведь с вами

2040 Завету верность я храню:

Оставив всю свою родню,

Бреду безвестен, нелюбим,

Как чужестранный пилигрим,

По незнакомому мне краю.

Дни напролет в тоске вздыхаю,

Желаньем сжат и обездолен.

Я притворяюсь будто болен,

Но перестану быть притворой,

Коль не пройдет недуг, который

2050 Во мне: и не недуг он, столь

Сладка мне эта злая боль.

Я зла лишусь, коль обуян

Не буду злом. Есть у мирян

Пословица, она мудра:

Добра и только – суть добра,

Но сущность зла – не только зла.

Ваш слух закрыт: не проняла

Вас ни одна еще из пеней

Моих. Вовеки утешений

2060 Слова с губ ваших не слетят.

Но правы вы, я виноват,

Что, быв легко сражен напастью,

Поверил своему несчастью,

[...] {97} в труде ища безмездном.

Что должен с сердцем быть железным

Влюбленный, докажу сначала.

Кого любовь манит, пристало

Тому быть тверже, чем магнит:

"Магнит" сложнее, чем "манит"

2070 Составлен, а чем проще штука,

Тем и прочней, гласит наука {98}.

Все элементы долговечны,

А вещи сложные увечны,

Их элементы ненадежны,

Поскольку противоположны.

Любовь же элемент есть чистый,

Простой и ясный и лучистый,

Два сердца вдруг она в одно

Сливает, в них входя равно:

2080 Внутри одна, но две снаружи,

Связь двух сердец, меж тем, все туже.

Но, будучи поделена

Неравно, не жилец она:

То сердце, где ее нехватка,

На вещи, что претят ей, падко,

Ведь наполненье – цель сердец;

И настает любви конец,

Поскольку силы на исходе;

Делиться не в ее природе:

2090 Коль кто-то заявил права

На сердце – в нем любовь мертва.

Ей нужно сердце целиком,

Лишь при условии таком

Она в нем длится. Не приправа

Любовь, коль только не лукава.

Итак, она проста, чиста,

Беспримесность – ее черта.

Магнит же тверд, но простотой

И чистотой не славен той.

2100 Лишите "г" _магнит_, отныне

Уж он _манит_; и по-латыни

Взять первый случай – _adamas_:

Из _ad_ составлен и _amas_.

Прижившись в языке вульгарном,

"И" стало вместо "а" ударным.

Но сколь ценнее "а", чем "и",

Ценнее столь особы, чьи

Дела любви угодны, тех,

Кто рад поднять любовь на смех,

2110 Не понимая в ней ни звука;