Текст книги "Заступница - Адвокат С В Каллистратова"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

В показаниях его товарищей по группе в институте на предварительном следствии (см. показания Погасяна и Золотого) говорится, что его решение уехать в Израиль для товарищей не было неожиданным, он не скрывал этого решения! – но ни слова не сказано ни о двурушничестве, ни об обмане, ни о неискренности. Не сказано об этих отрицательных качествах и при обсуждении персонального дела Малкина на заседании комитета ВЛКСМ. Не стану вдаваться в обсуждение вопроса, что такое "социал-шовинизм", я такого сочетания терминов не знаю и вообще не понимаю, какое отношение имеет шовинизм к Малкину, но кроме "социал-шовинизма", религиозных взглядов и намерения уехать в Израиль никаких иных упреков в адрес Малкина не было. За что же исключен Малкин из института? Чем обоснована ссылка в характеристике на двурушничество, обман и неискренность? Вот если бы Малкин, стремясь получить высшее образование, скрыл от товарищей и официальных учреждений свое намерение уехать в Израиль, свои религиозные убеждения, тогда были бы неискренность, обман, аморальность. До 24 апреля 1974 г. за свою небольшую жизнь Малкин не имел ни одного упрека в свой адрес, поэтому нельзя считать, что он характеризуется отрицательно.

Нельзя не отметить, что Малкин не мог работать с момента исключения из института до момента ареста только потому, что он не имел ответа из ОВИРа на свое ходатайство о выезде и не мог скрывать того, что вопрос об этом находится на разрешении. Прокурор утверждает, что Малкин попал под какое-то влияние каких-то людей, хотя об этом нет решительно никаких данных в материалах дела, и это он склонен также считать отягчающим вину обстоятельством. Если Малкин склонен так легко поддаваться влияниям, то почему же, с точки зрения государственного обвинителя, нужен столь длинный срок для его исправления? Однако Малкин ни на чье влияние как на смягчающее обстоятельство не ссылается, а свидетель Золотой характеризует его как волевого, обдумывающего свои решения человека. Уклонение от явки по вызову следователя законом не отнесено к отягчающим вину обстоятельствам. Однако достаточных доказательств того, что уклонение от суда и следствия имело место, обвинитель суду не представил. О какой "нелегальной" квартире, о каком "нелегальном" положении говорит прокурор?

Малкин не жил по месту прописки с родителями начиная с июля 1974 г., то есть ушел из дома задолго не только до возбуждения уголовного дела, но и до призыва в армию. Это подтвердил отец подсудимого. Почему он ушел? Это ясно. Произошел конфликт с родителями. Анатолий любит отца и мать, он не хочет и не может ссориться с ними. Но он не может и не хочет изменить свое решение, вызвавшее конфликт. Сотни, а может, и тысячи москвичей фактически месяцами живут в Москве не по месту своей московской прописки, а у друзей, знакомых, родственников. Чаще всего это вызывается семейными конфликтами. И такое проживание человека в другом месте, на другой улице, не по месту прописки не считается "нелегальным", не влечет административной ответственности, допускается правилами прописки в Москве. Повесток с вызовами в прокуратуру Малкин не получал. Отец Малкина в предварительном следствии дал показания о том, что он о вызовах в прокуратуру сыну не говорил. Здесь, в суде, он сначала сказал, что сообщил сыну о вызовах в прокуратуру, но при уточнении этого вопроса употребил формулировку, указывающую на сомнения и неуверенность: "По-моему, я сыну о вызовах в прокуратуру говорил". Когда именно и при каких обстоятельствах говорил – не помнит. Нельзя при таком положении считать, что установлено, что Малкин скрывался от следствия. Малкину всего двадцать лет. Он впервые предстает перед судом.

Все сказанное давало бы мне серьезные основания при отсутствии спора о виновности Малкина утверждать, что прокурор требует чрезмерно сурового наказания и просить о смягчении. Но профессиональный долг обязывает меня ставить перед судом вопрос об оправдании Малкина за отсутствием в его действиях состава преступления. Признавая факт отказа от призыва в армию, Малкин не признает себя виновным в совершении уголовного преступления, утверждая, что не имел умысла на нарушение закона о всеобщей воинской обязанности. Я далека от намерения превратить свою защитительную речь в лекцию о теории науки о составе преступления. Но позиция подсудимого обязывает меня как юриста дать правовой анализ состава преступления. Для состава преступления необходимы четыре элемента: субъект преступления – он налицо (Малкин совершеннолетний, вменяемый человек, несущий ответственность за свои действия. Здесь у защиты нет спора с обвинением); объектом преступления (второй элемент состава), предусмотренного ч. 1 ст. 80 УК РСФСР, являются интересы государства (и здесь у защиты нет спора с обвинением); объективная сторона преступления, то есть действия, предусмотренные уголовным законом (также не опровергаются защитой); субъективная сторона преступления в форме умысла или неосторожности (иначе отсутствует состав преступления).

Вот на этом четвертом обязательном элементе состава преступления и сосредоточивается весь спор между защитой и обвинением. Преступление, предусмотренное ч. 1 ст. 80 УК РСФСР, может быть совершено только умышленно. На что же был направлен умысел Малкина? В этом аспекте суд не могут не интересовать причины, по которым Малкин отказался явиться на призыв в армию. Он говорит, что является гражданином государства Израиль и поэтому считал себя не только не обязанным, но не имеющим права служить в Советской Армии. Поскольку к моменту совершения действий, вменяемых Малкину, он еще не получил ответа из Президиума Верховного Совета СССР, надо признать, что он является гражданином СССР. Но он был уже принят в гражданство Израиля и, следовательно, был лицом с двойным гражданством. При всем моем уважении к своему процессуальному противнику – прокурору – я должна сказать, что он ошибается, утверждая, что не может быть лиц с двойным гражданством.

Правовое понятие о лицах с двойным гражданством существуют как в нашем законодательстве, так и в специальной юридической литературе. Я могу сослаться на ряд конвенций, заключенных советским правительством с другим странами в 50-х и 60-х гг. о порядке ликвидации двойного гражданства, которое является нежелательным, но реально существующим. Характерно, что во всех этих конвенциях основным способом ликвидации двойного гражданства является выбор самим человеком, имеющим двойное гражданство, гражданства одной из стран. В курсе "Международное право" (изд-во "Наука", 1967 г., под редакцией профессора Чхиквадзе) говорится о том, что одно и то же лицо может состоять в гражданстве двух государств. В монографии профессора Лисовского, изданной в 1970 г., также упоминается двойное гражданство. В законе о всеобщей воинской обязанности лица с двойным гражданством не упоминаются, и этот пробел в законе способствовал субъективному убеждению Малкина, который этот закон знает, в том, что он не имеет права служить в Советской Армии.

Вопрос о прохождении военной службы людьми с двойным гражданством законом не урегулирован (именно это защита имеет в виду, говоря о пробеле в законе). Поэтому Малкин, считая себя лицом с двойным гражданством, был убежден (субъективно), что закон о всеобщей воинской повинности на него не распространяется, а следовательно, он не имел умысла на нарушение этого закона. Если это даже заблуждение, то это добросовестное заблуждение, являющееся результатом пробела в законе, а не результатом незнания закона. Такое добросовестное заблуждение исключает умысел на нарушение закона, а это означает, что отсутствует субъективная сторона преступления, а следовательно, и состав преступления. Вот те правовые основания, по которым я прошу оправдания Малкина.

Прокурор: Я не так выразил свою мысль, меня не так поняли. Я не отрицаю двойного гражданства, можно даже назвать известные фамилии людей с двойным гражданством. Я говорил о том, что Малкин не представил никаких доказательств того, что он имеет двойное гражданство, он не имеет другого паспорта кроме советского. Говоря о враждебности взглядов и недовольстве порядками, я имел в виду отношение Малкина к службе в армии. Субъективная сторона преступления Малкина заключается в подаче им письменного заявления об отказе служить в армии. Открытый отказ опаснее, чем уклонение от призыва. Причины отказа значения не имеют.

Каллистратова: Я очень рада, что прокурор отказался от своего утверждения, что людей с двойным гражданством не бывает и быть не может. Это освобождает меня от обязанности приводить какие-либо дополнительные доводы по вопросу о двойном гражданстве. Ссылка же прокурора на то, что Малкин ничем не доказал своего двойного гражданства, может вызвать лишь удивление. Государственный обвинитель забыл, что объяснения подсудимого также являются доказательством и что подсудимый не обязан свои показания добывать. Суд по нашему ходатайству приобщил к делу телеграмму о том, что документы об израильском гражданстве были высланы почтой. Малкин эти документы не получил. Защита ходатайствовала об истребовании в установленном порядке подтверждения факта приема Малкина в гражданство Израиля. Суд не счел необходимой такую проверку. Обвинение ничем не опровергло показания Малкина. Следовательно, надо признать факт двойного гражданства установленным. От своего необоснованного утверждения о "чуждых" взглядах Малкина и его ненависти к нашей стране прокурор тоже фактически отказался, и эта часть реплики ответа не требует. Что же касается спора о субъективной стороне преступления, то здесь, к сожалению, наш спор с прокурором идет на разных уровнях. Подача заявления об отказе от службы в армии – это действие, это объективная сторона преступления, наличие которой защита не оспаривает. Субъективная же сторона преступления – это отношение субъекта преступления к действию, это виновность в форме умысла или неосторожности. Вопрос об умысле в реплике прокурора не затронут, так же, как этот основной по данному делу вопрос обойден в обвинительной речи.

Справка: А.Малкин был приговорен к трем годам заключения в лагерях общего режима.

Непроизнесенная в Верховном суде РСФСР защитительная речь при кассационном рассмотрении 4 сентября 1978 г. дела по жалобе А.Подрабинека

Я не имею возможности сказать слово в защиту Саши Подрабинека в суде. Но и промолчать я не могу. Пусть эту речь услышат не судьи, а все, кто имеет не только уши, но и совесть.

В разных странах существуют разные законы – одни лучше, другие хуже, есть совсем плохие. Законы можно обсуждать и критиковать (хотя в нашей стране это отнюдь не безопасно!), можно добиваться их отмены или изменения (хотя в нашей стране такая возможность предельно ограничена!). Но действующие законы подлежат исполнению не только гражданами, но и органами власти. Это один из основных принципов всякого правового демократического государства.

Если суд нарушает или игнорирует закон, то это уже не суд, а судилище, это уже не правосудие, а произвол.

Доступные мне материалы по делу Подрабинека дают основания утверждать, что действующие в нашей стране законы нарушались и нарушаются непрерывно и неуклонно с момента возбуждения уголовного дела против Подрабинека и до сегодняшнего дня. Это не голословное утверждение, и в меру своих сил и возможностей я постараюсь доказать это.

В соответствии со ст. 3 Основ уголовного судопроизводства СССР и союзных республик и ст. 3 УПК РСФСР прокурорские следственные органы (в том числе следственный аппарат КГБ) в случае обнаружения признаков преступления обязаны возбудить уголовное дело и действовать далее в строгих рамках процессуальных норм.

Рукопись книги "Карательная медицина" Подрабинека была изъята КГБ еще в марте 1977 г. Стремясь добиться прекращения использования психиатрии в качестве репрессий против инакомыслящих и помогая жертвам этих репрессий и их семьям, Подрабинек всегда действовал открыто и легально.

Считая и книгу Подрабинека, и его общественную деятельность криминальной, следственные органы прибегали к непрерывной явной и тайной слежке, к шантажу, угрозам и запугиванию самого Саши и членов его семьи, действуя вне всяких предусмотренных законом процессуальных норм. В течение месяцев Подрабинеку не предъявляли обвинений и пытались добиться того, чтобы он "добровольно" покинул страну, в которой родился и вырос. Нет надобности сейчас воспроизводить позорную историю преследований мужественного юноши она еще свежа в памяти. Могу лишь напомнить, что брат Саши, Кирилл, безвинно осужденный во исполнение упомянутых угроз, и сегодня еще томится в лагере.

Только после ареста 14 мая 1978 г. Александр Подрабинек узнал, что еще 29 декабря 1977 г. против него было возбуждено уголовное дело и уже более четырех месяцев ведется следствие. Все это время он был полностью лишен всех процессуальных прав, гарантированных законом лицу, находящемуся под следствием.

14 мая 1978 г. Подрабинек арестован. Этот арест также нельзя признать основанным на законе.

В ст. 96 УПК РСФСР содержится перечень статей Уголовного кодекса, по которым заключение под стражу в качестве меры пресечения может применяться "по мотивам одной лишь опасности преступления". Статья 190-1 УК РСФСР, по которой обвинялся и осужден Александр Подрабинек, в этом перечне не упомянута.

В соответствии со ст.ст. 89 и 91 УПК РСФСР мера пресечения вообще (а тем более в виде заключения под стражу) избирается лишь "при наличии достаточных оснований полагать, что обвиняемый скроется, или воспрепятствует установлению истины... или будет заниматься преступной деятельностью..."

Подрабинек имел постоянное место жительства, работал, ранее он не был судим, никогда от суда и следствия не уклонялся, – таким образом не было оснований заключать его под стражу до суда. Невольно возникает мысль, не сочли ли органы следствия "достаточным основанием" для ареста Подрабинека именно 14 мая то, что 15 мая начинался суд над Юрием Федоровичем Орловым?

Во всяком случае очевидно, что арест Подрабинека не был основан на непреложных требованиях закона и преследовал цель затруднить обвиняемому возможность защищаться от предъявленных ему обвинений.

В таких условиях, будучи уверен, что следствие ведется предвзято и с нарушением ст. 20 Основ уголовного судопроизводства СССР и союзных республик и ст. 20 УПК РСФСР, обязывающей следствие всесторонне и объективно исследовать обстоятельства дела, выявляя как уличающие, так и оправдывающие обвиняемого обстоятельства, Подрабинек отказался участвовать в предварительном следствии. Его можно понять.

Но он готовился защищаться сам и с помощью адвоката в гласном открытом суде. В тюрьме он тщательно обдумывает и формулирует (с помощью адвоката) ходатайства, которые он заявит в суде. Ведь по ст. 20 УПК РСФСР суд и прокурор, так же, как ранее следователь, обязаны тщательно и объективно исследовать все доказательства виновности или невиновности подсудимого.

Провозглашенное в Конституции и в ст. 19 УПК РСФСР право подсудимого на защиту имеет в виду не только участие адвоката в процессе, но и обеспечение подсудимому возможности защищаться всеми средствами и способами, установленными законом.

И вот наступает день суда. День открытого, гласного, публичного суда. Знакомая по всем предыдущим политическим процессам картина. Милицейские кордоны, отгораживающие здание суда. Многочисленные "охранники порядка" в штатском. Заранее заполненный "публикой" тесный зал суда. Толпа перед судом. Нет на этот раз в толпе только иностранных корреспондентов, которых не только в суд, но и в город не пустили.

Ходатайство Подрабинека о допуске в зал его друзей и знакомых, приехавших специально для того, чтобы присутствовать на суде, привычно и немотивированно отклоняется. Так грубо нарушается закон гласности, провозглашенный ст. 12 Основ уголовного судопроизводства СССР и союзных республик, повторенный в ст. 18 УПК РСФСР.

Обвиняемый заявляет суду двадцать семь ходатайств. Все ходатайства, кроме просьбы о назначении международной психиатрической экспертизы и об истребовании актов экспертиз, проведенных английским психиатром Лоубером, поддерживает адвокат. Суд отклоняет все ходатайства и этим самым полностью лишает Подрабинека возможности защищаться. Это грубейшее нарушение не только основополагающих принципов уголовного процесса, установленных ст.ст. 13 и 20 Основ уголовного судопроизводства, но и нарушение конкретных ст.ст. 131 и 276 УПК РСФСР, регламентирующих условия, при которых заявленные ходатайства подлежат удовлетворению. По тексту и смыслу этих статей подлежат обязательному удовлетворению все ходатайства об истребовании и проверке доказательств, имеющих значение для дела.

Подкрепляя обвинение Подрабинека в ложных измышлениях по поводу порядков в психиатрических больницах, следователь ссылается в обвинительном заключении на "Положение о психиатрических больницах". Однако этого "Положения" в материалах дела нет. Подрабинек просит о приобщении к делу этого документа, чтобы иметь возможность на него ссылаться. Суд отклоняет эту просьбу.

Подрабинека обвиняют в том, что он клевещет, утверждая, что в больницах плохое и недостаточное питание для больных. В обвинительном заключении следователь ссылается на инструкцию Министерства здравоохранения о питании больных. Этой инструкции также нет в деле, и Подрабинек ходатайствует о ее приобщении. Суд отклоняет и это ходатайство.

Подрабинек заявляет ряд ходатайств о приобщении к делу других документов и книг, на которые ссылается обвинительное заключение. Все эти ходатайства неизменно отклоняются.

В опровержение обвинения в клевете Подрабинек просит вызвать ряд свидетелей, которые могут подтвердить, что факты, описанные в его книге "Карательная медицина", в действительности имели место. Суд отклоняет все ходатайства о вызове свидетелей защиты.

Ссылка на то, что большинство свидетелей, о вызове которых просит Подрабинек, являются невменяемыми и потому они не могут быть допрошены в суде, не только голословна, но и нарушает закон:

а) в материалах дела нет никаких документов, удостоверяющих невменяемость лиц, о вызове которых просил Подрабинек;

б) невменяемость – категория материального уголовного права (ст.11 УК РСФСР) и может устанавливаться только судом, а не удостоверением того факта, что человек лечится в психиатрической больнице;

в) ст. 79 УПК РСФСР устанавливает обязательность проведения судебно-психиатрической экспертизы для определения психического состояния свидетеля в случаях, когда возникает сомнение в его способности правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значения для дела, и давать о них правильные показания.

То обстоятельство, что показания свидетелей, о вызове которых просил Подрабинек, существенны для дела, не подлежит сомнению. Вот примеры, это подтверждающие.

Подрабинеку вменяется, что он "в клеветнических целях" приписывает врачам Сычевской специальной психиатрической больницы слова, которые они не произносили. В частности, по утверждению Подрабинека, врач Зеленеев якобы сказал больному Белову Ю.С.: "Ты здоров и в лечении не нуждаешься". Подрабинек просит вызвать и допросить Белова. Суд ему в этом ходатайстве отказывает. Исследование этого эпизода ограничивается допросом Зеленеева (лица явно заинтересованного).

Подрабинеку вменяются клеветнические утверждения об условиях содержания больных в психиатрических больницах. Он просит вызвать ряд свидетелей, которые могут подтвердить изложенные им в рукописи "Карательная медицина" факты. Суд все эти ходатайства отклоняет, ограничившись допросом свидетелей из числа медперсонала больниц, ответственных за "порядки" и условия содержания больных, то есть лиц, явно и непосредственно заинтересованных в деле.

Особенно явно нарушение судом ст.ст. 20 и 276 УПК РСФСР видно на примере эпизода смерти Радченко.

Подрабинек в своей книге "Карательная медицина" писал о том, что в Казанской специальной психиатрической больнице умер больной Радченко в результате того, что ему вводили большие дозы аминозина и атропина после тридцати дней голодовки. Это вменялось Подрабинеку как клевета, так как к делу была приобщена справка той же больницы, что Радченко умер от асфиксии вследствие задушения рвотными массами. Подрабинек ходатайствует об истребовании и приобщении к делу истории болезни, медицинского заключения о смерти для тщательной проверки обстоятельств смерти Радченко. Суд это ходатайство тоже отклонил.

При этом суд не поставил перед собой и не разрешил вопросы:

а) чем была вызвана рвота у Радченко, не явилась ли она следствием передозировки лекарств на фоне длительной голодовки;

б) как могла произойти асфиксия рвотными массами, если Радченко находился в сознании и не был лишен возможности двигаться (ведь достаточно наклониться или просто повернуть голову в сторону);

в) если Радченко был в бессознательном состоянии, то чем это состояние было вызвано и почему и по чьей вине он был оставлен без надзора и медицинского наблюдения в таком состоянии.

Достаточно лишь поставить эти вопросы для того, чтобы прийти к выводу, что смерть Радченко явилась результатом по меньшей мере преступной неосторожности медицинского персонала больницы. Но, ограничившись в качестве доказательства справкой этой же больницы, суд признал Подрабинека клеветником.

Безоговорочно отклоняя все ходатайства подсудимого, суд нарушает не только процессуальный закон, но и простую логику.

К делу приобщены документы "Сахаровских чтений", изложенные на итальянском языке, которым подсудимый не владеет.

Ст.ст. 201 и 236 УПК РСФСР устанавливают право подсудимого знакомиться со всеми материалами дела. Подрабинек заявил ходатайство о переводе текста документов на русский язык. Суд отклонил это ходатайство. При этом судья "утешил" подсудимого обещанием не рассматривать эти документы в судебном заседании. Неужели простая логика не подсказала судьям, что эти документы (содержание которых, очевидно, не знает и суд) могут оказаться доказательствами, оправдывающими или смягчающими вину подсудимого, и Подрабинек по закону имеет право на них ссылаться?

В соответствии со ст. 313 УПК РСФСР в приговоре суда должны найти отражение сведения о личности подсудимого, имеющие значения для дела.

Это обязывает суд в свете ст. 20 УПК РСФСР не только устанавливать данные из биографии, но и исследовать морально-этические стороны характера подсудимого. Особенно это необходимо по такой категории дел, как клевета, на которую способен, как правило, только человек с низким моральным уровнем и с отсутствием нравственных устоев.

Суд не интересовался, что собой представляет Подрабинек как личность. Десятки (если не сотни) людей, в том числе многие из тех, кого просил вызвать в суд подсудимый, могли рассказать о Саше Подрабинеке как о человеке правдивом, не способном на компромисс со своей совестью, чутком и внимательном к людям, отзывчивом на чужую боль и горе, честном и бескорыстном. Если бы были допрошены люди, знающие Сашу, то стало бы очевидным, что клевета выходит за пределы плана его личности, что Александр Подрабинек и клевета – несовместимы.

Вопрос о том, кто обвиняется в клевете, остался за пределами судебного разбирательства.

Подрабинек, выслушав определение об отклонении всех его ходатайств и просьб, подавляющее большинство которых было поддержано его адвокатом, убедился, что его полностью лишили возможности защищаться. Он отказался от услуг участвующего в деле адвоката. И даже это заявление подсудимого было отклонено, несмотря на то, что в силу ст. 50 УПК РСФСР отказ от адвоката в любой стадии процесса является безусловным правом подсудимого (исключения из этого правила к Подрабинеку не относятся).

Только после вторичного, в письменном виде заявленного отказа от участия адвоката в процессе этот отказ судом был принят.

И, наконец, Подрабинек заявил об отказе участвовать в судебном процессе и просил удалить его из зала судебного заседания. Так как суд отклонил и эту просьбу, Подрабинек, имитируя нарушение порядка (курение, насвистывание арии "Тореадор..."), добился удаления его по правилам ст. 263 УПК РСФСР.

По просьбе Подрабинека председательствующий суда обещал (устно, а не определением суда) доставить его в судебное заседание для произнесения последнего слова. Но обещание это осталось невыполненным. Доставлен был Подрабинек только для выслушивания приговора.

Итак, из участников процесса в судебном заседании остался только один прокурор. Защищаться и защищать было некому. Такое положение обязывало суд особенно тщательно исследовать доказательства по делу, истребовать новые доказательства по своей инициативе, если оставались невыясненными вопросы, существенные для решения судьбы человека, отсутствующего в суде (хотя бы и по своему желанию) и лишенного возможности защищаться.

Но и судебное заседание, и следствие, и речь прокурора, и совещание судей для обсуждения и написания приговора, и провозглашение приговора, – все это продолжалось всего 4,5 часа. Уже одно это обстоятельство дает основание полагать, что судом был нарушен один из основополагающих принципов процесса, изложенный в ст.240 УПК РСФСР, – непосредственность рассмотрения дела. Физически невозможно устно с достаточной полнотой исследовать все материалы дела, составляющие пять томов, за такой короткий срок.

Мера наказания определена судом Подрабинеку также с нарушением закона.

Определяя наказание в виде ссылки на пять лет, суд сослался на ст.43 УК РСФСР, которая дает право суду назначить наказание ниже низшего предела, предусмотренного законом, или перейти к другому, более мягкому виду наказания. Как прямо указано в ст. 43, закон имеет в виду смягчение наказания по сравнению с минимальным наказанием, предусмотренным санкцией статьи УК, по которой осужден человек.

Санкция ст.190-1 УК РСФСР, по которой осужден Подрабинек, предусматривает три вида наказания: лишение свободы сроком до трех лет, исправительные работы (без содержания под стражей) на срок до одного года и штраф до ста рублей.

Ссылка, не предусмотренная санкцией ст. 190 УК РСФСР, признается законом более мягким наказанием, чем лишение свободы, но более тяжелым, чем исправительные работы и штраф. Таким образом, нижний предел наказания по этой статье – денежный штраф. Ниже этого предела идут, в соответствии со ст. 21 УКП РСФСР, – увольнение от должности, возложение обязанности загладить причиненный вред и общественное порицание.

В явном противоречии с текстом и смыслом ст. 43 УК РСФСР суд назначил Подрабинеку более тяжелое наказание по сравнению с низшим пределом санкции ст. 190 УК РСФСР. Такое нарушение закона при назначении наказания впервые в судебной практике было допущено в 1968 г. по делу Литвинова и других о демонстрации на Красной площади в Москве в знак протеста против оккупации Чехословакии. С тех пор такое нарушение стало привычным в политических процессах. Но привыкнуть к нарушению закона нельзя.

Приговор провозглашен. Нарушения процессуального закона продолжаются...

В соответствии со ст.319 УПК РСФСР человек, осужденный к наказанию, не связанному с лишением свободы, подлежит немедленному освобождению из-под стражи в зале судебного заседания. Но Сашу Подрабинека под конвоем уводят в тюрьму. И сегодня он в тюрьме. Будучи приговорен к ссылке, он отбывает наказание в тюрьме. И более того, до истечения кассационного срока Саша уже переведен в пересыльную тюрьму на Красной Пресне. Невольно подумаешь: ошибка это или свидетельство уверенности в том, что кассационное рассмотрение дела – пустая формальность и пересылки Саше не миновать. Впрочем, в истории московских судов были и такие случаи, когда до истечения кассационного срока осужденного отправляли для отбытия наказания в лагерь (дело Феликса Сереброва).

Но к нарушению закона привыкнуть нельзя.

Ст. 320 УПК РСФСР устанавливает, что осужденному, содержащемуся под стражей, копия приговора должна быть вручена не позднее трех суток с момента провозглашения. Приговор был провозглашен 15 августа. На 30 августа есть точные сведения, что копия приговора еще не вручена.

Какие еще нарушения закона последуют по этому "обычному уголовному делу"?

Невозможность изучения подлинных документов дела лишает права говорить о других процессуальных нарушениях. Но и приведенных нарушений, установленных мною на основании доступных мне сведений, более чем достаточно, чтобы сказать: приговор по делу Подрабинека неправосуден и подлежит отмене в точном соответствии со ст.ст. 342, 343, 345 УПК РСФСР.

Но я не могу на этом закончить свою защитительную речь. Остается самое главное. Я утверждаю, что Александр Подрабинек осужден при отсутствии в его действиях состава преступления.

Я не беру на себя смелость утверждать, что вся информация в книге Подрабинека "Карательная медицина" (а кроме написания и распространения этой рукописи Подрабинеку ничего не вменено) точно и безошибочно отражает факты, имевшие место в действительности. Напротив, я предполагаю наличие отдельных неточностей и даже ошибок, которые неизбежны при тех трудных условиях, в которых Подрабинек собирал и получал информацию.

Рабочая комиссия по расследованию использования психиатрии в политических целях, в рамках которой проходила деятельность Подрабинека, является свободной общественной ассоциацией, не имеет статуса юридического лица, не обладает средствами и техническим аппаратом. В атмосфере полной секретности, окружающей работу психиатрических больниц и учреждений, только своей энергичной работой с помощью других членов Рабочей комиссии и примыкающих к ней людей Подрабинек сумел за два года собрать, проверить и оформить огромный материал, выявить большое число фактов. Достаточно указать на то, что в книге "Карательная медицина", содержание которой вменено Подрабинеку, приведено около 300 конкретных фактов. Если только 13 из них фигурируют в обвинительном заключении как не соответствующие действительности, то процент ошибок отнюдь не велик.

Но, как видно из всего сказанного по поводу нарушений процессуальных норм при расследовании и рассмотрении дела, и в отношении 13 эпизодов несоответствие действительности изложенных в рукописи Подрабинека фактов не может быть признано установленным.

Можно сослаться на такие примеры:

В своей книге Подрабинек пишет о фактах избиения больных в Сычевской специальной психиатрической больнице санитаром Дворенковым Сашей. Этот эпизод признается клеветническим, так как к делу приобщена справка Сычевской больницы о том, что такого санитара не было. Но при этом и в обвинительном заключении и при допросе свидетелей говорится о санитаре Дворникове Саше. Очевидно, Дворникова среди санитаров в Сычевской больнице действительно не было, а вот был ли Дворенков и избивал ли он больных – не проверено.