Текст книги "Из-под глыб (Сборник статей, Часть 1)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Кстати и здесь: эту элиту для мирового правительства Сахаров мыслит, называет интеллектуальной, а предчувствует – нравственной, в духе этой своей работы, в своём мироощущении.

Упрекнут, что, критикуя полезную статью академика Сахарова, мы сами как будто не предложили ничего конструктивного.

Если так – будем считать эти строки не легкомысленным концом, а лишь удобным началом разговора.

1969; октябрь 1973

4

(Добавление 1973 года)

Четыре года спустя, решая включить эту прежнюю статью в нынешний сборник, я должен развить ту мысль, на которой статья была прервана.

Среди советских людей, имеющих неказённый образ мнений, почти всеобщим является представление, что нужно нашему обществу, чего следует добиваться, к чему стремиться: СВОБОДА и парламентская многопартийная система. Сторонники этого взгляда объемлют и всех сторонников социализма и шире того. Это представление столь единодушно, что возразить ему даже выглядит неприлично (в кругах неофициальных, разумеется).

В этом почти полном единодушии сказывается наша традиционная пассивная подражательность Западу: пути для России могут быть только повторительные, напряженье большое искать иных. Как метко сказал Сергей Булгаков: "Западничество есть духовная капитуляция перед культурно сильнейшим." (*)

(* Булгаков С. Два града. М., 1911. (От автора, с. 20). *)

Традиция – давняя, традиция дореволюционной русской интеллигенции, которая не холоднокровно, но жертвенно, но иногда отдавая и жизнь, считала целью своей и народной: свободу (народа) и счастье (народа). Как это осуществилось – знает история. Но независимо от того: вдумаемся в самый лозунг.

Не входит в нашу тему, но: что понималось под народным счастьем? В основном: ненищета, материальное благосостояние (вполне совпадающее и с сегодняшним официальным: непрерывный рост материального уровня). Сегодня, я думаю, и без дискуссии можно признать, что для цели, да ещё нескольких поколений, да ещё с миллионными кровавыми жертвами, этого маловато. Духовный же сектор счастья хотя и подразумевался кадетской интеллигенцией (социалистической меньше), но очень смутно, это труднее было вообразить себе за малопонятный народ: главным образом, конечно, гражданское равенство, образование (западное), отчасти может быть хороводы, даже и обряды, но уж конечно не чтение Житий святых или религиозные диспуты. Всеобщее убеждение выразил Короленко: "Человек создан для счастья, как птица для полёта." И эту формулировку тоже переняла наша сегодняшняя пропаганда: и человек и общество имеют целью – "счастье"...

Хотя кадетская партия для бОльшей близости с народом и назвала себя "партией народной свободы", однако требование "свободы" и понятие о "свободе" весьма слабо были в нашем народе развиты. В своей крестьянской массе народ жаждал ЗЕМЛИ, а это лишь в некотором смысле свобода, в некотором смысле богатство, а в некотором (главном) – обязанность, а в некотором (высшем) – мистическая связь с миром и ощущение самоценности.

Внешняя свобода сама по себе – может ли быть целью сознательно живущих существ? Или она – только форма для осуществления других, высших задач? Мы рождаемся уже существами с внутреннею свободой, свободой воли, свободой выбора, главная часть свободы дана нам уже в рождении. Свобода же внешняя, общественная – очень желательна для нашего неискажённого развития, но не больше как условие, как среда, считать её целью нашего существования бессмыслица. Свою внутреннюю свободу мы можем твёрдо осуществлять даже и в среде внешне несвободной (насмешка Достоевского: "среда заела"). В несвободной среде мы не теряем возможности развиваться к целям нравственным (например: покинуть эту землю лучшими, чем определили наши наследственные задатки). Сопротивление среды награждает наши усилия и большим внешним результатом.

Поэтому в настойчивых поисках политической свободы как первого и главного есть промах: прежде хорошо бы представить, чтО с этой свободой делать. Такую свободу мы получили в 1917 году (и от месяца к месяцу все бОльшую) – и как же поняли мы её? Каждому ехать с винтовкой, куда считаешь правильным. И с телеграфных столбов срезать проволоку для своих хозяйственных надобностей.

Многопартийная парламентская система, которую у нас признают единственно правильным осуществлением свободы, в иных западноевропейских странах существует уже и веками. Но вот в последние десятилетия проступили её опасные, если не смертельные пороки: когда отсутствие этической основы для партийной борьбы сотрясает сверхдержавы; когда ничтожный перевес крохотной партии между двух больших определяет надолго судьбу народа и даже смежных с ним; когда безграничная свобода дискуссий приводит к разоружению страны перед нависающей опасностью и к капитуляции в непроигранных войнах; когда исторические демократии оказываются бессильны перед кучкою сопливых террористов. Сегодня западные демократии – в политическом кризисе и в духовной растерянности. И сегодня меньше, чем всё минувшее столетие, приличествует нам видеть в западной парламентской системе единственный выход для нашей страны. Тем более что готовность России к такой системе, весьма низкая в 1917 году, могла за эти полвека только снизиться.

Заметим, что в долгой человеческой истории было не так много демократических республик, а люди веками жили, и не всегда хуже. Даже испытывали то пресловутое счастье, иногда названное пасторальным, патриархальным, и не придуманное же литературой. И сохраняли физическое здоровье нации (очевидно так, раз нации не выродились). И сохраняли нравственное здоровье, запечатленное хотя бы в фольклоре, в пословицах, несравненно высшее здоровье, чем выражается сегодня обезьяньими радиомелодиями, песенками-шлягерами и издевательскою рекламой: может ли по ним космический радиослушатель вообразить, что на этой планете уже были – и оставлены позади – Бах, Рембрандт и Данте?

Среди тех государственных форм было много и авторитарных, то есть основанных на подчинении авторитету, с разным происхождением и качеством его (понимая термин наиболее широко: от власти, основанной на несомненном авторитете, до авторитета, основанного на несомненной власти). И Россия тоже много веков просуществовала под авторитарной властью нескольких форм и тоже сохраняла себя и своё здоровье, и не испытала таких самоуничтожений, как в XX веке, и миллионы наших крестьянских предков за десять веков, умирая, не считали, что прожили слишком невыносимую жизнь. Функционирование таких систем во многих государствах целыми веками допускает считать, что в каком-то диапазоне власти они тоже могут быть сносными для жизни людей, не только демократическая республика.

У авторитарных государственных систем при достоинствах устойчивости, преемственности, независимости от политической трясучки, само собой, есть свои большие опасности и пороки: опасность ложных авторитетов, насильственное поддержание их, опасность произвольных решений, трудность исправить такие решения, опасность сползания в тиранию. Страшны не авторитарные режимы, но режимы, не отвечающие ни перед кем, ни перед чем. Самодержцы прошлых, религиозных, веков при видимой неограниченности власти ощущали свою ответственность перед Богом и собственной совестью. Самодержцы нашего времени опасны тем, что трудно найти обязательные для них высшие ценности.

Верней сказать: по отношению к истинной земной цели людей (а она не может сводиться к целям животного мира, к одному лишь беспрепятственному существованию) – государственное устройство является условием второстепенным. На эту второстепенность указывает нам Христос: "отдайте кесарево кесарю" – не потому, что каждый кесарь достоин того, а потому что кесарь занимается не главным в нашей жизни.

И если Россия веками привычно жила в авторитарных системах, а в демократической за 8 месяцев 1917 года потерпела такое крушение, то, может быть, – я не утверждаю это, лишь спрашиваю, – может быть, следует признать, что эволюционное развитие нашей страны от одной авторитарной формы к другой будет для неё естественней, плавнее, безболезненней? Возразят: эти пути совсем не видны, и новые формы тем более. Но и реальных путей перехода от нашей сегодняшней формы к демократической республике западного типа тоже нам никто ещё не указал. А по меньшей затрате необходимой народной энергии первый переход представляется более вероятным.

Государственная система, существующая у нас, не тем страшна, что она недемократична, авторитарна на основе физического принуждения, – в таких условиях человек ещё может жить без вреда для своей духовной сущности.

Всемирно-историческая уникальность нашей нынешней системы в том, что сверх всех физических и экономических понуждений от нас требуют ещё и полную отдачу души: непрерывное активное участие в общей, для всех заведомой ЛЖИ. Вот на это растление души, на это духовное порабощение не могут согласиться люди, желающие быть людьми.

Когда кесарь, забрав от нас кесарево, тут же, ещё настойчивей, требует отдать и Божье – этого мы ему жертвовать не смеем!

Главная часть нашей свободы – внутренняя – всегда в нашей воле. Если мы сами отдаём её на разврат – нам нет людского звания.

Но заметим: коль скоро абсолютно необходимая задача сводится не к политическому освобождению, но к освобождению нашей души от участия в навязываемой лжи, она и не требует никаких физических, революционных, общественных, организационных действий, митингов, забастовок или союзов, о чём нам и подумать страшно и от чего отговориться условиями вполне естественно. Нет! Она есть всего лишь доступный нравственный шаг каждого отдельного человека. И ни перед живущими, ни перед потомками, ни перед друзьями, ни перед детьми не оправдается никто, добровольно бегавший гончею лжи или стоявший её подпоркою.

Винить нам – некого, кроме себя, и потому не стоят ни гроша все разоблачительные анонимные памфлеты, программы и объяснения. Каждый из нас – в грязи и навозе по СОБСТВЕННОЙ воле, и ничья грязь не осветляется грязью соседей.

А. Солженицын

СОЦИАЛИЗМ

Эта статья представляет собой резюме тех выводов, к которым автор пришел в более обширной работе, посвященной тому же вопросу. К ней мы отсылаем читателя, который захотел бы подробнее познакомиться с фактами и аргументами, обосновывающими наши заключения.

1. Социализм сегодня

Каждому поколению легко ошибиться, преувеличив значение своей эпохи, поверить, что ему выпало быть свидетелем одного из ключевых, переломных моментов истории: на самом же деле радикальные сдвиги, затрагивающие основные принципы жизни человечества, происходят реже, чем раз в полтысячелетие. Но все-таки они происходят! – было же и падение античности, и перелом, сменивший Средние века на Новое время. И каким-то поколениям достается в эти моменты жить.

Трудно сомневаться, что такова наша эпоха. В основных сферах своей деятельности человечество столкнулось с тем, что движение по прежним путям невозможно, заводит в тупик: в духовной области, в организации общества, в сфере производства (несостоятельность концепции непрерывно расширяющегося индустриального общества). Ближайшие поколения должны выбрать новые пути и тем определить характер истории на много веков вперед. В этих условиях с болезненной четкостью вырисовываются кажущиеся неразрешимыми проблемы, чернеют пропасти грозящих опасностей. Но возможные выходы видны лишь смутно, говорящие о них голоса звучат неуверенно и вразнобой.

Есть, однако, голос, в котором нет и оттенка неясности и сомнений, есть учение, которое уверенно указывает будущее человечества – это СОЦИАЛИЗМ. Сейчас он разбивается на легион течений, каждое из которых считает социалистическим только себя, а остальные – лжесоциалистическими. Но если, не придерживаясь такого узкопартийного взгляда, посмотреть, какие страны возглавляются правительствами, провозгласившими социализм своей целью, то мы увидим, что бОльшая часть человечества в Европе, Азии, Африке, Латинской Америке уже сдвинулась в сторону этого пути. А в остальном мире социалистические партии борются за власть, социалистические учения господствуют над умами молодежи. Социализм стал такой силой, что перед ним должны заискивать виднейшие политические деятели, расшаркиваться крупнейшие философы.

Все говорит за то, что человечеству отпущено очень мало времени, чтобы решить – станет ли социализм его будущим на ближайшие века, а такое решение может предопределить и всю дальнейшую судьбу. Этим в число важнейших для нашего времени выдвигается вопрос – ЧТО ТАКОЕ СОЦИАЛИЗМ?:

Каково его происхождение?

Какие силы он использует?

Каковы причины его успеха?

Куда он ведет?

Насколько понимание здесь еще далеко, можно судить хотя бы по многообразию противоречивых ответов, которые даются на любой из названных выше вопросов самими представителями социалистических течений. Чтобы не умножать примеры, мы приведем лишь несколько суждений по поводу происхождения социализма.

"Когда было свергнуто крепостничество и на свет божий явилось "свободное" капиталистическое общество, – сразу обнаружилось, что эта свобода означает новую систему угнетения и эксплуатации трудящихся. Различные социалистические течения немедленно стали возникать, как отражение этого гнета и протест против него" (В.И.Ленин. "Три источника и три составных части марксизма").

"...африканские общества всегда жили в рамках эмпирического, естественного социализма, который можно назвать инстинктивным" (идеолог "африканского социализма" Дуду Тиам).

"Социализм является частью религии ислама и тесно связан с характером своего народа с того времени, когда он еще представляет собой кочующих язычников" (идеолог "арабского социализма" эль-Афгани).

Что же это за странное явление, о котором можно высказать столь разные суждения? Есть ли это совокупность течений, ничем друг с другом не связанных, но по какой-то непонятной причине стремящихся называть себя одним именем? Или же под их внешней пестротой скрывается нечто общее?

По-видимому, далеко еще не найдены ответы на самые основные и бросающиеся в глаза вопросы о социализме, а некоторые вопросы, как мы увидим позже в этой работе, даже и не поставлены. Подобная способность отталкивать от себя рациональное обсуждение сама является еще одним из загадочных свойств этого загадочного явления.

В настоящей работе мы попытаемся рассмотреть эти вопросы и предложить некоторые выводы, к которым можно прийти, пользуясь наиболее известными источниками: произведениями классиков социализма и сводными историческими работами.

В качестве первого приближения попробуем чисто феноменологически описать общие черты современных нам социалистических государств и учений. Наиболее ярко провозглашен и широко известен, конечно, экономический принцип: обобществление средств производства, национализация, различные формы государственного контроля над экономикой. Эта первичность экономических требований среди основных принципов социализма подчеркнута и в "Коммунистическом манифесте" Маркса и Энгельса: "...коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности".

Если ограничиться лишь этим признаком, то естественно спросить: отличается ли принципиально социализм от капитализма, не является ли он всего-навсего монополистической формой капитализма или "государственным капитализмом"? Такое сомнение действительно может возникнуть, если фиксировать внимание лишь на одной экономике, хотя и здесь имеется много глубоких различий между капитализмом и социализмом. В других же аспектах мы наталкиваемся на принципиальную противоположность этих укладов. Так, основой всех современных социалистических государств является партия, представляющая собой совершенно новое образование, ничего общего, кроме названия, не имеющее с партиями капиталистических стран. Для социалистических государств характерно стремление распространить социализм своего толка на другие страны – тенденция, не имеющая экономической основы и с чисто государственной точки зрения вредная, приводящая обычно к возникновению молодых и более агрессивных соперников в своем же лагере.

В основе всех этих различий лежит то, что социализм не является лишь экономическим укладом, как капитализм, но также, а может быть и в первую очередь, – ИДЕОЛОГИЕЙ, только из идеологии вытекает не объяснимая ни экономическими, ни политическими причинами ненависть социалистических государств к религии. Как некоторый родовой признак она проявляется во всех них, хотя и не одинаково ярко: от почти символического конфликта итальянского фашистского государства с Ватиканом до полного запрета религии в Албании и провозглашения ее "первым в мире атеистическим государством".

Обратившись от социалистических государств к социалистическим учениям, мы встретим уже знакомые нам положения: отмену частной собственности, враждебность к религии. Так, мы уже цитировали "Коммунистический манифест" по поводу уничтожения частной собственности. Борьба с религией была для марксизма отправной точкой и необходимым элементом социального преобразования мира. В статье "К критике философии права Гегеля" Маркс говорит:

"...критика религии есть предположение всякой другой критики".

"Очевидным доказательством радикализма для немецкой теории, стало быть, и для ее практической энергии, есть ее отправление от решительного устранения религии".

"Эмансипация немца есть эмансипация человека. Голова этой эмансипации есть философия (имеется в виду атеистический аспект системы Фейербаха), ее сердце-пролетариат".

Булгаков в работе "Карл Маркс как религиозный тип" показал, как из воинствующего атеизма, являющегося центральным мотивом деятельности Маркса, вытекали исторические и социальные концепции: игнорирование личности и индивидуальности в историческом процессе, "материалистическое понимание истории", социализм. Эта точка зрения полностью подтверждается посмертно опубликованными подготовительными работами Маркса к книге "Святое семейство". Там Маркс рассматривает социализм как высшую ступень атеизма: если атеизм "утверждает бытие человека через отрицание бога", то есть является "отрицательным утверждением человека", то социализм "есть его положительное утверждение".

Но в социалистических учениях мы обнаружим и такие принципы, которые, по крайней мере явно, не провозглашаются социалистическими государствами. Так, всякий, кто непредвзято перечитает "Коммунистический манифест", удивится: как много места там отведено уничтожению семьи, воспитанию детей в отрыве от родителей в государственных учебных заведениях, общности жен. Споря со своими противниками, авторы нигде от этих положений не отступаются, но доказывают, что они выше тех принципов, на которых строится современное им буржуазное общество. Неизвестно и об отказе от этих взглядов в последующем (*).

(* Отношение к этому деликатному вопросу можно проследить в различных переводах "Коммунистического манифеста". В собрании сочинений Маркса и Энгельса, изданном в 1929 г., мы читаем: "Коммунистов можно было бы упрекнуть разве лишь в том, что они хотят поставить официальную, открытую общность жен на место лицемерно скрываемой". В издании 1955 г. слова "что они" заменены на "будто они". *)

В современных левых течениях, социалистических, но большей частью уже не марксистских, лозунг "сексуальной революции", то есть уничтожения традиционных семейных отношений, также играет основную роль. Как яркий пример проявления тех же тенденций в самое последнее время можно привести "Красную Армию" – японскую троцкистскую организацию, ставшую известной благодаря серии убийств, совершенных ею в начале 1970-х годов. Жертвами были по большей части члены этой же организации. Bступающие в организацию должны были разорвать все семейные связи: нарушение этого было причиной ряда убийств. Обвинение "он вел себя как супруг" считалось основанием для смертного приговора. Уничтожение одного из супругов часто поручалось другому. Рождавшиеся дети отбирались у матери и отдавались другой женщине, которая кормила их сухим молоком...

Итак, среди принципов, которые присущи многим не связанным друг с другом социалистическим государствам или течениям современности и поэтому могут быть отнесены к числу основных положений социализма, мы встретили упразднение частной собственности, уничтожение религии, разрушение семьи. Социализм выступает перед нами не как чисто экономическая концепция, но как несравненно более широкая система взглядов, охватывающая почти все стороны существования человечества.

2. Прошлое социализма

Можно надеяться прийти к правильной оценке социализма, если удастся найти верный масштаб, которым следует его измерять. А для этого естественно отойти от, быть может, слишком для него узких рамок современности и рассмотреть его в более широкой и исторической перспективе. Это мы и сделаем в отношении как социалистических государств, так и учений.

Является ли возникновение социалистических государств исключительной особенностью нашего века, или же это событие имело прецеденты? Вряд ли здесь возможны два ответа: много веков и даже тысячелетий тому назад существовали общества, которые гораздо более полно и последовательно осуществили те социалистические тенденции, которые мы можем наблюдать в современных государствах. Приведем только два примера.

а) Месопотамия в XXII-XXI вв. до Р. X. Месопотамия была одним из тех очагов, где в IV тысячелетии до Р. X. зародились первые известные историкам государства. Они сложились на базе хозяйств отдельных храмов, вокруг которых собирались значительные массы крестьян и ремесленников, и где возникло основанное на ирригации интенсивное сельское хозяйство. К середине III тысячелетия Двуречье разбивается на небольшие царства, в которых основными хозяйственными единицами остаются отдельные храмы. С аккадского царя Саргона начинается эпоха государств, объединяющих все Двуречье. Здесь мы резюмируем некоторые факты, касающиеся государства, которое в XXII-XXI вв. объединяло Двуречье, Ассирию и Элам. Его столицей был город Ур, и весь этот период называется эпохой III династии Ура.

Археологами обнаружено громадное количество клинописных табличек, отражающих экономическую жизнь того времени. Из них мы знаем, что основой экономики остаются храмовые хозяйства, однако они полностью теряют свою независимость и превращаются в ячейки единого государственного хозяйства. Их управляющие назначаются царем, они представляют в столицу подробную отчетность, контролируются царскими ревизорами. Группы рабочих часто перебрасываются из одного хозяйства в другое.

Рабочие, занятые в сельском хозяйстве, мужчины, женщины и дети были разделены на партии, возглавляемые надзирателями. Они работали круглый год, переходя с одного поля на другое и получая посевной материал, орудия и рабочий скот из храмовых и государственных складов. Так же, партиями с начальниками во главе, они приходили за продовольствием на склады. Семья не рассматривалась как хозяйственная единица: продукты выдавались не главе семьи, а каждому рабочему, чаще даже начальнику партии. В одних документах говорится о мужчинах, в других – о женщинах, в третьих – о детях, в четвертых – о сиротах. По-видимому, для этой категории рабочих речь не только не может идти о владении, но даже и о пользовании определенными участками земли.

Другие группы жителей получали урожай с выделенных им участков. Так, существовали поля отдельных лиц, поля ремесленников, поля пастухов. Но обрабатывались эти поля теми же рабочими, что и государственные земли, и руководили работой государственные чиновники.

В городах существовали государственные ремесленные мастерские, особенно крупные – в столице Уре. Рабочие получали от государства орудия, сырье и полуфабрикаты. Продукция мастерских поступала на государственные склады. Ремесленники, как и сельскохозяйственные рабочие, были разделены на партии, возглавляемые надзирателями. Довольствие они получали по спискам с государственных складов.

Рабочие, занятые в сельском хозяйстве и ремесле, фигурируют в отчетах как работники полной силы, 2/3 силы, 1/6 силы. От этого зависели нормы их довольствия. Существовали нормы выработки, от выполнения которых также зависел размер получаемого рабочим пайка. Хозяйства представляли списки умерших, больных, отсутствовавших на работе (с указанием причин прогула). Рабочие могли перебрасываться с одного поля на другое, из мастерской в мастерскую, иногда – в другой город. Сельскохозяйственные рабочие направлялись на подсобные работы в ремесленные мастерские, ремесленники – в сельское хозяйство или на бурлаченье. Несвободное положение широких слоев населения подчеркивается большим количеством документов о побеге. Сообщается (с указанием имен родственников) о побегах – и не только цирюльника или сына пастуха, но и – сына жреца или жреца... Картина жизни рабочих приоткрывается регулярными сообщениями о смертности (для снятия умерших с довольствия). В одном документе сообщается, что в партии за год умерло 10% рабочих, в другом – 14%, в третьем – 28%. Особенно велика была смертность среди женщин и детей, которые были заняты на самых тяжелых работах, таких, как бурлаченье.

б) Империя инков. Эта грандиозная империя, насчитывавшая несколько миллионов жителей и охватывавшая территорию от современного Чили до Эквадора, была завоевана испанцами в XVI в. Завоеватели оставили подробные описания, дающие яркие картины жизни, которую они могли наблюдать или узнать по рассказам туземцев. Характер существовавшего там социального уклада вырисовывается при этом столь ясно, что даже в заголовках современных исторических книг об этом государстве эпитет "социалистическое" встречается очень часто.

В государстве инков полностью отсутствовала частная собственность на средства производства. Большинство жителей вообще не обладало почти никаким имуществом. Деньги были неизвестны. Торговля не играла сколько-нибудь заметной роли в хозяйстве.

Основа хозяйства – земля – теоретически принадлежала главе государства – Инке, то есть была государственной собственностью, и жителям передавалась лишь в пользование. Члены господствующего сословия – инки – владели некоторыми землями в том смысле, что получали доходы с них. Обрабатывались же эти земли крестьянами в порядке государственной повинности и под руководством государственных чиновников.

Крестьянин получал в пользование участок определенной величины и прирезки по мере увеличения семьи. В случае смерти пользователя вся земля возвращалась в государственный фонд. Существовали и еще две большие категории земель – принадлежавшие непосредственно государству и храмам. Все земли обрабатывались разделенными на отряды крестьянами по указаниям и под надзором чиновников. Даже момент начала работы определялся сигналом, который подавал чиновник, трубя в рог со специально для этого построенной башни.

Крестьяне же занимались и ремеслом. Они получали сырье от государственных чиновников и сдавали им продукцию. Крестьяне вели и строительные работы, для чего из них создавались громадные трудовые армии, доходившие до 20 000 человек. Наконец, крестьяне несли и воинскую повинность.

Вся жизнь населения регламентировалась государством. Для инков, составлявших правящее сословие страны, существовало единственное поле деятельности – участие в военной или гражданской бюрократии. Подготовку они проходили в закрытых государственных школах. Их личная жизнь била подчинена детальному контролю государства. Было предписано, например, сколько чиновник каждого ранга может иметь жен и наложниц, сколько золотой и серебрянной посуды и так далее.

Но, конечно, несравненно более сурово регламентировалась жизнь крестьянина. Ему предписывалось, что он должен делать в какой период своей жизни: от 9 до 16 лет быть пастухом, от 16 до 20 – слугой в доме инки и т. д. вплоть до старости. Крестьянки могли быть направлены чиновниками в дома инков в качестве служанок или наложниц, они же поставляли материал для массовых человеческих жертвоприношений. Браки крестьян заключались чиновником один раз в год на основании заранее заготовленных списков.

Было предписано – что крестьяне могли есть, какого размера иметь хижину, какую утварь. Специальные ревизоры разъезжали по стране, следя, чтобы крестьяне не npecтупали всех этих запретов и всегда трудились.

Свою одежду – плащ – крестьянин получал с государственных складов. В каждой провинции плащ был определенного цвета. Менять его цвет и покрой запрещалось. Эти меры, так же, как и предписанный в каждой провинции характер стрижки волос, служили для надзора за населением. Крестьянам запрещалось покидать свою деревню без разрешения властей. У мостов и застав стража проверяла прохожих.

Весь этот уклад поддерживался системой наказаний, поражающих своей тщательной разработанностью. Почти всегда они сводились к смертной казни, осуществлявшейся с необычайным разнообразием: осужденных сбрасывали в пропасть, побивали камнями, подвешивали за волосы или подвешивали за ноги, бросали в пещеру с ядовитыми змеями, а иногда сверх того – перед казнью пытали, а после казни тело запрещали погребать, из костей выделывали флейты, кожу пускали на барабаны...

Приведенные нами два примера не являются какими-то изолированными, парадоксальными явлениями, которыми можно было бы пренебречь. Можно привести много других. Так, через 150 лет после завоевания государства инков испанцами, иезуиты в изолированной от всего мира части Парагвая, построили общество на весьма близких принципах. В нем отсутствовала частная собственность на землю, не было торговли и денег и жизнь индейцев была подчинена столь же строгому контролю властей.

Близким как по своему укладу, так и по времени к государствам Двуречья является Египет Древнего Царства. Фараон считался собственником всей земли и отдавал ее лишь во временное пользование. Крестьяне рассматривались как один из продуктов земли и передавались вместе с нею. Они были обязаны отбывать повинность для государства: рыть каналы, строить пирамиды, бурлачить, добывать и транспортировать камень. Ремесленники и рабочие в государственных хозяйствах получали орудия и сырье из царских кладовых и сдавали туда свою продукцию. Бюрократию писцов, руководивших этими работами. Гордон Чайлд сравнивает с "комиссарами в Советской России". Он пишет: "Так, около 3000 лет до Р. X. экономическая революция не только обеспечила египетскому ремесленнику средства к существованию и сырье, но и создала условия для письменности и науки и породила Государство. Но социальная и экономическая организация, созданная в Египте Манесом и его преемниками как деятелями революции, была централизованной и тоталитарной... " ("What happened in history"). Можно указать и другие примеры обществ, жизнь которых была в значительной мере основана на социалистических принципах. Но уже и приведенные нами достаточно ясно показывают, что появление социалистических государств не является привилегией ни какой-либо одной эпохи, ни какого-либо континента. Именно в этой форме, по-видимому, и возникло государство: "Первыми в мире социалистическими государствами" были самые первые государства вообще.