Текст книги "Путешествие капитана Самуила Брунта в Каклогалинию, или землю петухов, а оттуда в Луну"
Автор книги: Автор Неизвестен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
Со всем тем, есть и бедные духовные, ибо они не все богаты, потому что большие притесняют малых, которые ведут жизнь скромную; и между ими еще и ныне находится особливая секта, которая золотой шар до сих пор хранит, продолжает приношение жертв и гнушается клятвопреступлением. Однако они отправляют свое служение тайно, и почитаются людьми упрямыми и несмысленными.
Большие господа не имеют у себя в домах идолов. Они признают, в самом деле, одно Божество, по крайней мере, некоторые из них, однако они ни мало не думают, чтобы поклоняться сему Божеству была какая нужда. Жители средственного состояния начали еще прежде моего отъезда из Каклогалинии жить весьма по-светски, подражая придворным, и также весьма мало почитать закон. Сей их порок в рассуждении закона ничему другому приписать не могу, как только презрению духовенства, кое некоторые Дворяне, особливо господа придворные, всегда ищут привесть у народа в ненависть и посмеяние, расславя их везде, как птиц злых и бесполезных, и кои не лучше слепней. Из них выбирают иногда в высокие чины, однако таких, которые известны распутною и нечестивою своею жизнью, и показывают себя присяжными врагами древнего своего закона, чем все их общество приходит тем в большее омерзение у народа. А сверх того те, кои побогатее, бывают всегда преданы великой роскоши.
О просвещении и правлении Каклогалян
Каклогаляне весьма много тем хвастают, что они во всем свете только один народ, наслаждающийся вольностью, и потому они всех прочих почитают невольниками. Они объявляют, что их государство, будучи избирательное, Государи их действительно их слуги; что они не более власти имеют, как сколько они им дают оной, и что оная не далее простираться может, как только до исполнения законов и до сохранения надлежащего порядка в правлении; понеже они, сколь скоро Правитель предписанные преступит пределы, без всякой церемонии тотчас его низвергают, и в то же время выбирают другого на его место. Но сколько я сам мог приметить, то сие было единое тщеславие (ибо, в самом деле, Каклогаляне весьма великие охотники хвастать, когда о себе говорят), потому что во время моего у них пребывания первый Министр, мой защитник, столь самовластно над ними господствовал, и ни на кого не глядел, выключая Шквабав, как самодержавный Государь, который, кроме своего хотения, никаких не имеет законов.
Хотя и есть Великий Совет, состоящий из многих особ, коих именем всякие важные касающиеся до правления дела отправляются, и коих называют Бабле-Циферианами, однако всякому известно, что первый Министр сажает в сей Совет и удаляет из оного, кого захочет. Я сам не один пример видел, что те, о коих он думал, что они ему недоброхоты, недовольны были его правлением, тотчас были отрешены из Совета; а на их места определены были другие. Нередко случалось мне видать, что многие достоинств не имеющие птицы ходили на поклон к Министру и просили его о принятии их в Великий Совет, как будто в службу. Со всем тем, когда станешь говорит с Каклогалянином, то каждого хочет уверить, что ни одну птицу, какого бы она состояния и чина ни была, не иначе выбирают, как по большинству голосов. Однако, как я уже выше сказал, они столь горды, что ежели о себе рассказывают, то ни мало не рассуждают, что они говорят.
Всего примечания достойнее, что как курицы, так и петухи весьма часто ожидают убыль ото места в сем Совете, а особливо те, кои у Шквабав в милости. А хотя расположение любовных их дел столько у них отнимает времени, что они к общенародным делам не весьма прилежат, однако во всем, что до оных касается, имеют великое участие, а особливо придворные Шквабавы, кои часто берут великие подарки с тех, которые хотят, чтоб о делах их в Совете предложено было им в пользу. Итак, они он всегда присылали к моему господину с просьбою, сколь много они того желают; при которых случаях они всегда в Совет не ходили, чтоб, когда дело покажется сомнительно, не возымели на них подозрения; но оное вершилось всегда по желанию их, как будто бы сами они при том были; ибо, как мой господин ни был горд, однако в рассуждении сих Шквабав был невольником.
Что касается до их законов, кои они за самые лучшие во всем свете почитают, то они в самом деле суть источником беспрестанного мучения подданных, которое происходит от многих причин, а особливо от следующей: если надобно ввести какой-нибудь новый закон, то Великий Совет поручает сочинить оный некоторым из своих приказных или адвокатов, которые делают оный в пользу своего ремесла и весьма темными и двоезначащими словами наполняют. Сие подает повод к бесконечным ссорам и дракам между соперниками и дает такую власть Каю (так называется судья), что он в состоянии растолковать закон по своему произволению. Я часто при том бывал, как Кая торжественно выслушивал обоих соперников для решения их дела, и при том примечал, что как скоро адвокаты предложат свои дела, и один из них станет говорить, что в прежние времена тот или какой другой судья изъяснял закон таким-то образом, то Кая, как главный, давал совсем другое решение, говоря: «То мнение было, может быть, его, а это наше».
Таким образом, имение простых птиц, которое по их объявлению нигде так не безопасно, как у них, имеет весьма слабое основание, потому что зависит от законов; и так ниже самый разумный и ученый не может сказать мне точно, что такое закон. Искусство самое весьма часто доказывает, что служащее сей день законом на другой день не бывает оным. И потому думаю, что когда две противные стороны ссорятся между собою о каком имении, самое лучшее средство к разделке состоит в том, чтобы они кинули косточками, кому из них должно оное достаться.
Сие двузначение законов бывает причиною, что подкупленный с которой-нибудь стороны в сем случае судья служит бичом бедных подданных. Они весьма часто претерпевали от того великие бедствия, как то усмотрел я из их летописей. Ибо во время правительства подлых Министров выбирались в судьи не по достоинству их и заслугам, но единственно по преданности, которую они к своему покровителю имели. Они господина моего обвиняли, что он старался всячески их подкупать и по возможности делать их худыми. И так чрез них и чрез шпионов, коих имел он во всех знатных домах, довел Вельмож до того, что они против его и его фамилии ничего предпринять не смели; а хотя некоторые из них и хотели было стараться о введении лучшего образа правления, однако имение их было отписано, и они сосланы в ссылку; иначе же воспоследовала бы его погибель.
О сем рассказывали мне другие; я же не могу привести ни одного примера о подкуплении сих Каев так, чтобы оный испытал собою; и такое имел отвращение к их законам, что ни с одним хранителем оных не хотел иметь обхождения. Сколь часто помышлял я о благополучии моего любезного отечества! где царствует благородная вольность, и никто не притесняем властью; где никто не продает свою вольность за подарок, и каждый Министр должен дать отчет в своих поступках также перед выбранным по воле Парламентом, который состоит из людей добродетельных, разумных и честь любящих, коих благополучные обстоятельства избавляют их от всякой низкости, и которые ни о чем более не пекутся, как только о общем благе, и от Министров, у коих на руках государственные сокровища, вернейших отчетов требуют. Когда я увидел, что вернейшие и честные птицы должны были уступать свои места самым злым и лукавым и что к сводникам и легкомысленным курицам на поклон хаживали; что, наконец, чины раздавались по намерениям к роскоши, то сколь часто прославлял я твое блаженство, о, благополучная Британия! где добродетель награждается, а пороки наказываются; где достойные люди не терпят ни в чем недостатка и не принуждены ходить на поклон к наложнице знатного господина; где невежды, подлые души и порочные люди, сколь бы ни знатной породы и богаты ни были, остаются в презрении и ни малейшего публичного чина не получают.
Когда у Каклогалян установляются какие поборы, то деньги вносятся в государственную казну, от которой ключи имеет Министр. Из сей суммы отдает он под заклад, и берет великие проценты. Если же кто из нижних чиновных подает свои счеты, то должен наворованное разделить с Министром и с некоторыми знатнейшими особами Великого Совета. Я знаю одного, который заплатил ему триста тысяч рахфантасинов, что составляет сто тысяч фунтов стерлингов, и сие была почти третья часть полученной им незаконной прибыли. Весьма часто случается, что ни к чему годные птицы в весьма важные и знатные чины определяются и, подобно грецкой губке, все к себе притягают, но столь же легко и бывают выжимаемы.
Что касается до их купечества, то Карморанцы в последние годы привлекли к себе большую часть оного, потому что некоторые из сего народа вмешались в Каклогалянские государственные дела, и чрез то легко нашли способ достигнуть до своего намерения.
Они также всячески стараются в молодых знатных Каклогалянах возбудить презрение к закону, а на место того вкоренить в них любовь к распутной жизни, и чрез то сделать их невеждами и хилыми, дабы, воспитая их таковым образом, тем удобнее для них было привесть их землю в рабство.
Военная строгость наблюдается у них с великою точностью. Как скоро солдат их хотя мало должность свою упустит, то немедленно выщипают ему из спины перья, и на то место прикладывают весьма едкий пластырь, который в самое короткое время до самых костей разъедает. Если же учинит он какое преступление, за которое положена смертная казнь, то привязывают его к столбу, и целый полк его рубит. Я видел, что у одного осужденного на таковую смерть от нескольких ударов вышла вся внутренняя.
Если кто говорит против Министров, тому дают слабительное или такое сильное рвотное, что он от того умирает. Если же кто не окажет довольной чести Министерскому служителю, то почитается сие за поношение самому его господину, и за то сажают обыкновенно на год в тюрьму. Но обида, учиненная Шквабаве, столь великою почитается, что за оную положено таковое наказание, как за величайшее преступление. Нередко случалось, что те, кои за свой обман и плутовство и за другие преступления попадались под суд, хотя и были в том уличены, однако чрез несколько времени до великих достоинств достигали весьма счастливо, и столь почитаемы были, как будто они пред другими особливое почтение заслужили.
Я знал одного славного из обманщиков обманщика, который не умел ни писать, ни читать, однако определен был в Баттаны, или судьи. Сей чин получил он за свое искусство в бабачной игре.
Хотя они всегда содержат несколько войска, однако же все Каклогаляне воины и должны в случае неприятельского на землю их нашествия служить без жалованья.
У них, кроме дворца, нет укрепленных мест, опасаясь, что оные бунтовщикам жилищем служит могут. Читатель, может быть, удивится, каким образом какое-нибудь место против тех укреплено быть может, кои чрез ямы, валы и стены перелетают. И потому должен я объявить, что в их крепостях все отверстые места от одной стороны к другой обтянуты холстом, который усыпан ядовитою травою, от коей, если полежит на солнце только 6 часов, происходит такой ядовитый запах, что ни один петух не может долететь туда за несколько сажен.
Но сей запах всходит вверх; следовательно, и не вредит тех, кои внизу находятся. От сего происходит, что их осады более блокадами назвать должно, и что крепкие их города сдаются от одного голода. Ибо, хотя я и сказал, что Каклогаляне крепостей не имеют, однако у соседей их по городам находится сей холст и множество таких трав, кои могут почти на целые сутки привесть оные в оборонительное состояние.
Если кто умрет, то имение его достается старшему его сыну или дочери. Другие же сыновья записываются в военную службу или купечеством промышляют. Дочери выходят замуж за ближних родственников, которые должны их взять или содержать по их состоянию. Многоженство у них запрещается, хотя знатные и мало уважают сим запрещением. У них заведены публичные школы для воспитания и призрения бедных; но как весьма много таких, которые думают, что для них предосудительно туда быть принятыми, то оные должны наконец совсем прийти в упадок.
Обычаи, нравы, одежда и увеселения Каклогалян
Каклогаляне почитают себя просвещенным народом; и в самом деле, те, кои по другим землям ездили, весьма учтивы, услужливы и ласковы, хотя обыкновенно рассматривают, кому должны они предлагать свою дружбу и услуги. Если же кто сии предложения почтет за нечто большее, нежели за комплимент, и придворному господину напомнит о его обещании, то таковой почитается за деревенщину и за великого невежду в обхождении. Они не весьма обходительны, хотя и часто посещают друг друга, что между знатными всегда с великими церемониями происходит; ибо тот, который хочет посетить, посылает всегда своего слугу наперед с объявлением, что господин его хочет сделать себе честь поцеловать у него шпоры. Ежели сей дома или дома сказаться захочет, то говорит в ответ, что весьма благодарен за оказываемую ему честь и что он того с наибольшею нетерпеливостью дожидается. Как скоро придет сей гость, то один из его слуг дает о том знать во всем доме, стуча в медный таз, который у всех знатных на дверях висит, столь долго и столь сильно, что ежели бы сие кто-нибудь в Англии сделал, то, конечно бы, почли его за нарушителя общего покоя. По таковом стуке отворяются двери, и пришедший бывает встречен, смотря по своему состоянию, или на крыльце, или в зале, или во внутренних покоях, куда вошед, сажают его на ковер, и он осведомляется о благосостоянии всей фамилии, разговаривает о погоде, а потом с великою же церемониею прощается, и бывает так же провожаем, как и был принят.
Никто не посещает государственного Министра. При посещении нет у них ничего сходного с обыкновенным Аглинским гостеприимством; ибо никому не подают никаких закусок, ниже свежей воды, кроме только на обыкновенных пирах или на свадьбах. При последних бывают они обыкновенно весьма расточительны. Молодые целую неделю могут быть вместе; по прошествии же того времени почитается у них за непристойность появляться в собраниях с женою; и кажется, что замужние хотят отмстить друг другу за учиненные прежде обиды. Ибо жены стараются доказать презрение к своим мужьям; напротив того, и мужья также доказывают, что они жен своих ни во что вменяют. Они великие охотники к кукольным и другим играм. Есть между ими много бедных Каклогалян, кои на площадях за деньги сражаются и зрители бывают чрезмерно довольны, ежели они друг друга разобьют до крови; а если искусством своим удержатся они от пролития крови, то награждаются весьма худо, и все называют их трусами.
Некогда одна коза сделала великий вред на полях Данофалиевых, некоего знатного святого, который за 1200 лет жил; для сего во всех домах празднуют обыкновенно один день в году, в который приводят козу, ломают ей кости и ребра и с живой кожу сдирают.
Похороны у них столь великолепны, что часто все свое наследство на то истощевают. Когда мертвое тело несут из дома, то идет наперед Герольд, который титулы умершего громко возглашает; а если никаких не имел, то дают ему три дни сроку, чтоб он мог сочинить его родословную. Я был на похоронах одного портного, который, однако же, по рассказам Герольдовым с первым Министром в близком родстве находился; и я упомнил несколько слов из говоренной в честь умершего речи, которые теперь читателю и сообщаю: «Взирайте, любезные сограждане! – кричал Герольд, – на суету всех земных вещей! Оплакивайте несчастную вашу судьбину, которая лишила вас сего знатного и славного Эваносмадора. Ежели бы добродетель, искусство и благородство могли поколебать смерть, сего ненасытного тирана, то был бы он бессмертен. Кто видел когда-нибудь толь великого духа? Кто превосходил его в художествах? В чьих жилах текла благороднейшая кровь?»
По сем возглашал он его родословную, по коей происходил он от величайших Князей, Вельмож и Каен.
Когда тело принесут на площадь, где все умершие сжигаются, то жрец говорит надгробную речь; после чего нанятая толпа провожатых начинает выть, и сие до тех пор продолжается, пока труп не превратится совсем в пепел. Огонь возжигается из нескольких костров, складенных из дров, на коих герб умершего или резным, или живописным художеством изображен и из которых всякое полено на наши Аглинские деньги по крайней мере одной кроны стоит.
Каждому из провожатых даются два таких полена, из коих он одно кладет на костер, а другое берет с собою домой и там вешает. По сожжении тела вывешивается портрет умершего на воротах, откуда его не снимают целый год. Что касается до их церемонии в рассуждении распоряжения похорон, то оная весьма скучна, и потому почитаю за ненужное описывать оную пространно. Но здесь остается упомянуть еще, что дроги, на которых возят мертвое тело, бывают заложены шестью или осьмю штраусами, покрытыми золотыми попонами.
Если кто занеможет, то посылают за врачом; сей рассматривает наперед состояние больного, притом приказывает призвать к себе Вененугаллпоцыора, а по-нашему Аптекаря, и рассказывает ему, что надобно дать больному. После сего, взяв за такой труд деньги, садится в свои носилки; ибо врач, хотя бы он столь же, как Гермес и Гален был искусен, не достанет никогда хлеба, ежели знатного господина не представляет. Он не преминет посещать больного всякий день ввечеру и поутру, если только больной платит ему всегда порядочно. А ежели приметит, что и кошелек его также недомогает, то записывает у себя сей дом, и уже его туда никакими просьбами не заманишь.
Когда друзья больного увидят, что не остается уже ни мало надежды к его выздоровлению, то разграбляют его дом, оставляют совсем его, и часто доходит у них до драки, напоследок и до челобитья, а чрез то самое обыкновенно как челобитчики, так и ответчики приходят в несчастье; ибо стряпчие их редко доводят дела к окончанию, прежде нежели судящихся не приведут в бедность. А хотя им и небезызвестно, что из процесса их всегда такие следства выходят, однако со всем тем никакой народ не склонен так к тяжбе, как Каклогаляне.
Ежели кто придет в убожество, то почитают его зараженным язвою, все знакомые его бегают, и даже до того, что и родные его дети его презирают, если сии благополучнее, и не хотят его знать. Агличанину, почитающему достоинства и под рубищами и презирающему, напротив того, порок во всем великолепии и пышности, должно сие показаться весьма странным. Как скоро разбогатеет какой Каклогалянин, то оказывают ему величайшую честь, хотя бы он впрочем происходил из самого низкого рода. И те самые, кои от него не могут ничего ожидать, оказывают ему глубочайшее почтение. Если спросят, кто это такой, то не говорят они, что это такой-то честный или весьма превосходных свойств петух, но ответствуют: «У него на столько-то тысяч имения». Богатство приводит в толь великую знатность, что один купец, сын мясников, столь много гордился своим богатством, что осмелился сказать самому их Государю, что если не запретит он привозить из чужих земель хлеб, которого у него много, то он из государственного сокровища возьмет свой капитал, и тогда Его Величество увидит, откуда может получить деньги. Многие советовали Государю за такую его дерзость отрубить ему голову; однако сей добрый Государь того не сделал.
Одежда их состоит из весьма узкого казакина и длинной епанчи, которая бывает и весьма богата и худа, тонка или толста не по состоянию, но по богатству каждого. Весьма трудно различить по платью знатных от купцов, а Шквабав от их комнатных девушек, ибо низкого состояния все свое имение употребляют на платье. Они вешают на шею себе ленты, колокольчики и сим подобные, и перья их на хвостах смешаны бывают или с павлиньими, или с какими-нибудь другими пестрыми фигурами, на что они, как уже упомянуто выше, должны испрашивать позволения у Государя.
Экзерциции их весьма тягостны; особливо любят они одну игру, которой я никак не могу на нашем языке изобразить. Один бьет другого изо всей силы крылом, а сей последний, напротив того, ответствует или клеваньем, или толчком, или колет шпорою. Подумать можно, что они сердятся в самом деле, ибо бьют без разбора и без разума куда ни попало. Таким препровождением времени забавляются они до тех пор, пока на ногах стоять не могут или пока не будет у кого из них переломлено крыло, нога и шея, за что они, однако же, ни мало не сердятся.
Они столько любят кукушечий крик, что целые два часа слушают сию музыку, за которую сим птицам весьма дорого платят, почитая оную за весьма прекрасную. Я знал знатную госпожу, которая сей птице за то только, чтоб она по вечерам пред постелею ее несколько продевала, давала в год жалованья 5000 шпасм, а на наши деньги 5000 фунтов стерлингов. А как воздух сей земли для кукушек холоден, понеже они прилетают туда из теплого климата, то они пробывают там не более трех лет, по прошествии которых опять возвращаются домой, нажив там столько денег, что строят себе великолепные палаты. Приехавшие же оттуда домой посылают на свои места других; и так Каклогаляне никогда не лишаются удовольствия, кое получают от сих птиц.
Другую их веселость составляет бегание взапуски Штраусов. Содержание сих животных и заклады о них приводят многие знатные фамилии в бедность. Они столь страстны к игре в кости, что проигрывают детей и жен и видят их поедаемых теми, коим они их проигрывают, если они знатного состояния.
Сие краткое изображение Каглогалянского народа почел я за нужное представить читателю, дабы он мог иметь хотя малое о нем понятие. Я был заброшен на берег их в самое то время, как они заключили мир с Сороками, народом весьма сильным, с коим они весьма долговременную и кровопролитную войну имели, которая обоих народов силу и богатство весьма истощила. Повод подали к тому сами Каклогаляне; они присвоили себе право дать наследника после Императора Хултиния, который был уже весьма стар и бездетен. Но Сороки утверждали, что восприятие Бубогибонианского престола принадлежит их Королю, как сроднику Императора.
Все соседственные Владельцы приступили к Каклогалянам и старались ослабить весьма возраставшую силу Сорок, потому что тем нарушалось равновесие. Ибо владетель их, будучи Государь весьма сильный и честолюбивый, приводил всех в опасность, чтобы не покусился на всеобщую Монархию. Между тем, не соглашались многие из союзников Каклогалян, имеют ли они более права, нежели другие, определять наследника; и если бы сия Монархия досталась сильному Государю, то столь же бы сие было вредно общему благу, как когда бы она была и у Сорок; чего ради хотели разделить ее на части.
Павлин, желая быть Первосвященником всех народов, чего ради и требовал от них дани, называя себя при том раздавателем государств, должен был сносить, что Сороки не платили ему дани. Он жаловался на сию несправедливость и просил Биготеазия, чтобы он Грипеаллиомиту, Королю Сорок, объявил войну, который ему, однако же, в том отказал в рассуждении заключенной с ним пред тем дружбы. Сие так досадно было Первосвященнику, что он возбудил против него бунт, в котором он, будучи свержен с престола, засажен своими подданными в тюрьму, где он и умер. Государство же его отдал Первосвященник с согласия народа одному Принцу, которому в благоразумии и мужестве и в истории мало подобных находится.
Сии войны продолжались 6–7 лет, в которое время Каклогаляне более всех убытка претерпели; и от того пришли они в такие долги, что каждый принужден был стараться выдумывать проекты для сыскания денег, коими бы можно было платить хотя одни проценты.
Сих проектов, кои ежедневно подаваемы были Министру, столько было, что ежели бы он захотел их всех рассматривать, то бы недостало ему времени на другие важнейшие дела, хотя я и должен признаться, что защитник мой, первый Министр, весьма мало в оных трудился. Все его проекты и мысли касались до собственной своей пользы. Ибо я, приходя к нему весьма рано и объявляя всем знатным птицам, приходящим к нему на поклон, что Министр упражняется в весьма важных делах, и для того теперь никого к себе допустить не может, находил всегда, что он вместо того писал о своих Штраусах или об охоте, или о своих строениях, или упражнялся в рассматривании домашних счетов. А хотя я о своем роде и не всегда хорошие имел мысли, однако поступки сего великого Министра подавали мне повод думать, что петухи гораздо корыстолюбивее и маловажнее человека; и они мне так омерзели, что я с тех пор стал почитать их за тварь, которая ни к чему больше не годится, как только на вертел.
Намерения, кои он производил в действо, были чужие изобретения, хотя оными как собственными хвастовался; и могу сказать, что он прежде меня из подаваемых ему проектов всегда выбирал самое худшее.
И так я, будучи уже два года при дворе, получил приказ иметь о сих делах попечение, причем придан мне был титул Кастлеаериана, или рассмотрителя проектов, и за то определено мне жалованья 30000 шпасмов. Первый поданный мне проект состоял в том, чтобы на платье и на штоф наложить пошлину. Однако я его опровергнул для того, что штофная фабрика находится в Каклогалинии, и потому от возвышения цен последует вреде купечеству сего государства; да и Корморанцы, кои делают также штофы, хотя не так хорошие, как Каклогалянские, будут иметь случай чрез дешевую продажу своих товаров привлечь к себе все купечество. Но читатель чувствовал бы величайшую скуку, ежели бы захотел я описать здесь все проекты, и какие на оные делал примечания, о чем всякую неделю объявлял Министру, который всякий раз соглашался на мое мнение.
Многие предлагали, чтоб наложить подать с сажи, с хлеба и с лент; у знатных господ обобрать серебряную посуду и отдать на монетный двор, также запретить носит на платье серебро и золото. Иные хотели наложит подати с карет; иные предлагали, чтоб те, которые носят серебряные или золотые шпоры, также известную подать в казну платили. Но как все сие особливо касалось до богатых, то Министр и не хотел вводить оного; напротив того, нравились ему всего более подати с солнечного света по часам, ибо, установи оную, бедный крестьянин должен был платить за двенадцать часов дневного света, а богатые и знатные, которые обыкновенно спят до полудня, платили бы только за шесть часов. Сверх сего, те, которые пили чистую колодезную воду, должны были за то платить также некоторую пошлину. Сие касалось также только до бедных, ибо богатые и знатнейшие пьют сок из одного дерева, привозимого к ним в землю Бубогибонианцами.
Кто по крайней мере не менее как на сто шпасмов имел недвижимого имения, тот должен был платить всякий год десять шпасмов.
Один подал проект, как из месяца возить золото; сей был весьма хорошо принят, и предложения его снискали великую похвалу. А хотя я сей проект, сочтя вздорным, и помарал крестом, однако сочинитель оного получил награждение, и к сему путешествию сделаны были нужные распоряжения; после чего и ко мне прислали указ в исполнение сего проекта ехать в месяц. Он уверил Министра, что лунные жители на меня походят и что я, конечно, упал из их мира; по крайней мере, сие мнение казалось ему вероятнее того, что им рассказывал я о путешествии моем по морю; и что я сие повествование от себя выдумал из любви в отечеству, дабы в Его Величестве не возбудить охоты привесть оное под свою державу.
Он так уговорил Министра, что все мои противоречия ни мало не помогли. Он мне сказал некогда, что все Философы утверждают, что звери, растения и минералы рождаются и питаются жизненным духом, яко таким изящным существом, которое из всех стихий происходит и может воздухом или огнем назваться, однако в самом деле ни то, ни другое; что сей дух получает действие свое от планет; что все металлы рождаются от сего духа, и разность оных происходит от чистоты и нечистоты матрис, или маток. А понеже действие планет неоспоримо, то месяц, который лежит ближе всех к земле, должен иметь сильнейшее действие, и сколько понять можно, гораздо чище земли, также окружен тончайшим воздухом, в котором жизненный дух всего более обитает; что, наконец, месяц и ко всем планетам всех ближе, а потому, конечно, множество золотых жил имеет. Он ссылался особливо на видимые им там бугры; и что каменные горы почитаются лучшею маткою для жизненного духа; и потому в сем свете необходимо должны быть самые чистые металлы; что сии металлы в рассуждении своей пользы предпочитаются золоту, и что я моим соотчичам, коих сохранить стараюсь, делаю великую обиду, от них отпираясь; понеже от купечества обоих народов обеим землям великая польза должна последовать.
Я ответствовал Его Превосходительству, что ничего столь много не желаю, как чтобы все его предприятия к его и общей пользе совершились; но что могу его уверить точно, что все ему мною о себе сказанное настоящая правда; что я сам не думал, чтобы в месяце были жители, о чем господину выдумщику докажу ясными доводами, в присутствии Его Превосходительства, если он согласится как оные, так и возражения на то выслушать; и что когда Его Превосходительство о успехе сего путешествия точно уверен, то я с удовольствием готов к услугам его жертвовать моею жизнью. «Изрядно, – сказал Министр, – я велю поутру завтра прийти выдумщику, и ты также приди ко мне к обеду; кроме же вас, никого к себе не пущу, и надеюсь, что основательные его доказательства выведут тебя из сомнения. Хотя я верю, что сказываешь мне о себе правду, однако в рассуждении другого недостает тебе довольно обширного разума».
На другой день пришел я к Его Превосходительству и, нашед там помянутого выдумщика, который по оказании мне обыкновенных учтивостей начал говорить мне следующее: «Мне весьма досадно, что в предложениях моих имею соперником того, от особливой прозорливости которого ожидаю важных возражений, коих я, невзирая на все мое прилежное размышление, никак найти не мог. Хотя мне не очень приятно, что мои предложения не приняты, однако буду иметь ту пользу, что научусь чему-нибудь такому, чего я до сих поре не знал. Его Превосходительство изволил мне приказать открыть вам те причины, кои побуждают меня думать, что месяц обитаемый свет. Сей приказ хочу я исполнить, но в свидетельство моего мнения не хочу прежде всего приводить древних Философов как сей, так и соседней земли, кои одного со мною мнения были, потому что о них упомянул я и в моем проекте; но сошлюсь на некоторые ясные доказательства, на коих справедливость моего мнения основывается.
Во-первых, говорю я, что месяц есть непрозрачное, тенистое и земле нашей подобное тело, следовательно, к содержанию своих обитателей таким же определено образом; что же он тело непрозрачное, то можно доказать отражением света, заимствуемого им от солнца».
