Текст книги "Солдат удачи"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

Примитивная стратегия, решил Дарт, не подходящая для битв с таким противником, как тьяни. В этом мире они являлись самой воинственной расой, и, помня об участи Кордоо и его флотилии, Дарт не сомневался, что вставшие на их пути будут стерты в порошок. «Случалось такое во время прошлых балата? – мелькнула мысль. – И если случалось, какой урок отсюда извлекли?»

Вроде бы никакого. Весть о разгроме даннитов, полученная от деревьев туи, повергла старейших в краткий шок, однако план кампании почти не изменился. Ждали отряды из поселений рами, ждали известий от джолтов, а до того, как подсказала стратегическая мысль, решили выслать арьергард – двести-триста воинов из пограничной стражи. Им полагалось встать у дыры, обнести ее бревнами и камнями и дожидаться подхода главных сил. С этим отрядом и собирались отправить Дарта, но вот зачем и для чего, он все еще не понимал.

Возможно, командиром? От этого бы он не отказался, хотя затея, на его взгляд, была смертоубийственной – тьяни могли добраться до пограничников раньше, чем войско из Долин, и в этом случае их не спасли бы ни камни, ни бревна. Впрочем, сей тактический просчет Дарта не тревожил – встретиться бы с Големом, а там…

Там будет видно. Тысяча чертей! Был бы Голем под руками, и он не допустит побоища!

Аланна смолкла, и четверо старейших вопросительно уставились на Дарта.

– Ну? – прервал Оити затянувшееся молчание.

– Я согласен, – отозвался Дарт. – Но нам, похоже, предстоит тяжелая кампания – атаки и обходы, кровь и пот, стычки среди лесов и гор… Что еще, мон дьен? Распоротые животы и переломанные кости… Серьезные дела! А потому хочу спросить, искусны ли ваши воины? Что они умеют, кроме как стучать палками о наплечники? И на что способны воеводы? Сонное зелье они подсыпают ловко, это я уже заметил.

Оити и бровью не повел.

– Что тебе до воинов, Дважды Рожденный? Это заботы не твои, а доблестной Аланны… Тебя доставят к хранилищу Детей Элейхо, где и начнется твоя работа. Ее и исполняй!

– Значит, работа… – пробормотал Дарт. – Какая?

Старейшие в недоумении переглянулись, потом Аланна рявкнула:

– Жабье молоко! Ты что же, издеваешься над нами?

– И не думал, прекрасная госпожа. Я только интересуюсь: какая работа?

Шир-до поскреб темя, закатил единственный глаз и сообщил коллегам:

– Этот маргар – обстоятельный парень, не то что наши недоумки! Он намекает, что наниматели – то есть мы, старейшие Долин, – обязаны высказать вслух свои пожелания. Вслух, друзья мои! Дабы стало ясно, чего мы ждем и за что собираемся платить.

– Именно это я имел в виду, почтеннейший, – заметил Дарт. – Спасибо тебе! Ты выразил мою мысль с изяществом, недоступным бедному маргару.

– С охотой приму твою благодарность и выскажу надежду, что мы с тобой еще увидимся. – Взгляд Нараты скользил вдоль обегающего комнату фриза, будто ему не хотелось смотреть собеседнику в лицо. – Так вот, сынок: тебя приведут к дыре, и ты в нее полезешь. Понял? За зернами Детей Элейхо.

– Только и всего?

– Только и всего. Если не считать огненных бичей и сеток, что режут и кромсают тело, тумана, вдохнув который выплевываешь кишки, дождя, что прожигает кожу, сторожевых бхо и прочих радостей. Ну, как обходиться с ними, не мне тебя учить. На то ты и маргар! Cтремительный и смертоносный…

– Значит, бичи и сети, туман, дождь и прочие радости? – отозвался Дарт. Потом кивнул головой и буркнул: – Ну что ж, Париж стоит мессы!

Он не был ни удивлен, ни потрясен – так и так пришлось бы лезть в дыру, и хорошо, что интересы нанимателей – этих, и других, с Анхаба, – совпали столь удачно. В самом деле, это было везением, ибо ему не придется бродить в горах в поисках нужного места, а кроме того, его предупредили о ловушках – теперь он знает о них и, вероятно, сумеет разузнать побольше. Удача, несомненная удача!

И все же он испытывал такое чувство, словно его подставили. Словно женщина, с которой он делил постель и пищу, спасавшая его и им спасенная, – словно она вдруг обманула, предала, и повод к этому обману был постыдным – выгода. Или стремление к власти, славе и почету, что было столь же низким, поскольку достигалось ценой предательства.

Неприятное чувство, но – увы! – знакомое…

Дарт повернулся и посмотрел на Нерис.

Она опустила глаза.

Глава 13

Терраса рядом с комнатой, в которой совещались старейшие, была широка и пустынна. С одной стороны вздымался склон каменистого холма, в котором через равные промежутки зияли обрамленные арками отверстия; с другой, за двойным рядом деревьев, синело озеро. У входов, ведущих в подземный лабиринт, рос кустарник с большими голубоватыми цветами, а кое-где, звеня и журча, струился со склона водопад и, оборачиваясь ручьем, пересекал террасу. Над ручьями горбатились деревянные мостики, очень узкие и без перил, но стражи, сопровождавшие Дарта, под ноги не глядели – видимо, в силу привычки.

Процессия двигалась неторопливо: первой – Нерис, шагавшая в гордом одиночестве, за ней – Нарата с гостем, а в арьергарде – троица серых беретов, тащивших скафандр и небольшой, обтянутый кожей барабан. Эти стражи скорее всего не стерегли и не охраняли, а являлись почетным эскортом, придававшим шествию необходимую пышность. Но ради кого? Кому предназначался сей почет? Достойному Нарате, просветленной шире или Дважды Рожденному маргару?

Впрочем, соображения престижа Дарта не волновали, и размышлял он совсем о другом. Скажем, о Нерис; история с ней завершалась, что было, в сущности, неплохо – ведь всякое чувство, самая жаркая страсть, имеет конец, и вся проблема в том, когда и как эта страсть умирает, вместе ли с человеком через тридцать-сорок лет или в иные моменты, назначенные судьбой. Анхабы, почти бессмертные в понятиях землян, могли считаться иллюстрацией подобных мыслей: их долгая жизнь полнилась гибелью привязанности и любви, дружбы и сердечных обязательств. Отсюда следовал неоспоримый вывод, что и любовь Констанции – если уж она имела место – не будет вечной и не затянется до гробовой доски.

Или все обстояло не так? Возможно, тридцать или сорок лет были в глазах Констанции столь ничтожным сроком, что думать о перемене чувств не приходилось? Срок и в самом деле невелик, но существу земной природы его хватило бы. «Вполне хватило бы, – подумал Дарт. – Тридцать лет счастья! Что еще нужно человеку?»

Кроме этих пронизанных легкой грустью размышлений, ему хотелось бы остаться тет-а-тет с Наратой и поговорить о зернах бхо, о Детях Элейхо, о поджидавших в дыре опасностях и других практических моментах ремесла маргара. Ему казалось, что старик поделится с ним информацией и не будет слишком удивлен расспросам о вещах, которые полагается знать охотнику за древними сокровищами. Нарата был проницательным человеком и, вероятно, сделал собственные выводы из рассказов Нерис, а это значило, что в голове у него больше, чем на языке. Впрочем, какие б его ни терзали сомнения о принадлежности гостя к маргарам, вида он не показывал.

Замедлив шаги, чтобы отстать от Нерис, Дарт повернулся к старцу и спросил:

– Куда мы идем, почтенный?

– В мое скромное жилище. – Огладив плешь, Нарата заметил: – Очень скромное, сынок, но удобное и просторное. Ты проведешь там цикл-другой, пока наша доблестная Аланна готовит воинов к походу. Надеюсь, ты не против?

– Нет, сир. – Дарт поглядел на Нерис, которая с достоинством шествовала впереди. – Твое гостеприимство распространяется и на нее? – Само собой, раз я имею счастье быть ее отцом. И это, быть может, самая крупная из моих ошибок… – Нарата лукаво сощурился. – Зато в объятиях ее матери я приобрел полезный опыт и больше ни одной из женщин не даровал ни жизни, ни детей. И потому я жив, хотя и стар. Во всех Лиловых Долинах не сыщется десятка моих ровесников, ибо плоть мужская слаба, и то, что продляет в разумных пределах жизнь женщины, не слишком полезно для мужчины. Клянусь своим глазом, выжженным соком хрза!

По губам Дарта скользнула усмешка.

– Кажется, глаз тебе выбили в схватке с тьяни? Или я ослышался?

– Сказать по правде, и то и другое не соответствует истине, – заговорщицким шепотом сообщил шир-до. – А истина выглядит гораздо хуже: глаз мне выцарапала шира… нет, не дочь, а мать, – добавил он, заметив, что гость косится на Нерис. – Я стар, а мать ее до сих пор молода, красива и привлекает мужчин, хотя ей немного от них радости – она слишком часто продляла жизнь и приносила детей… Ну, прости ее Предвечный! Я рад, что она прислала дочь, а сама осталась в Трехградье. Никогда не рискну там показаться!

– Но почему же?

Старец приподнял полу длинной туники, перешагнул через корень, а затем, бросив на Дарта задумчивый взгляд, сообщил:

– Видишь ли, сын мой, у меня остался только один глаз. И я им очень дорожу!

Терраса свернула в долину между двумя крутыми холмами и раздвоилась на пологий спуск и столь же пологий подъем. Путь, видимо, был известен Нерис; без колебаний она направилась к нижней террасе, под которой журчала полноводная речка, сбегавшая к озеру. Проходы в лабиринт тут попадались чаще, и над ними были растянуты цветные тенты с подвешенными к столбикам сандалиями, туниками, накидками, всевозможной посудой, фляжками, украшениями из перьев и раковин, коврами из древесной коры и огромными погребальными орехами. «Торговая улица», – понял Дарт, взирая на толпившихся у лавок жителей. Их оказалось несколько сот; большей частью рами, но попадались данниты, карлики-тири и еще какие-то существа, вполне гуманоидного обличья, рослые, с мощной грудью и вытянутыми ниже плеч ушами. Ушные мочки были подвижны, и он заметил, что кое-кто из длинноухих таскает там всякое добро – джелфейры, связки раковин, трубки из полых костей и даже фляги, свисавшие на ремешках.

Страж с барабаном вышел вперед, грохнул палкой в туго натянутую кожу и закричал:

– Дорогу просветленной шире из Трехградья! Дорогу почтенному Нарате! Дорогу маргару, защитнику ширы!

«Вот и понятно, кто есть кто», – с ухмылкой подумал Дарт. Его помянули третьим – отличный показатель, если учесть, с какими важными персонами он свел знакомство.

Теперь процессия удалялась от озера и двигалась вдоль лавок, торговых складов и кабачков, сквозь расступавшуюся толпу, сопровождаемая блеском любопытных глаз, негромким шепотком, поклонами и приседаниями. Дарт впервые видел столько людей сразу – не даннитов и не тьяни, а существ, подобных ему самому, – и это, словно арбалетный спусковой крючок, швырнуло в цель стрелу воспоминаний. На миг ему почудилось, что он в земном городе в каких-то далеких и неведомых краях, в городе, где не возводят стен и башен, не носят камзолов и шляп, но все остальное знакомо: есть улицы, лавки, харчевни, есть речка с мостом, что переброшен над чистыми водами, есть девушки с цветами в волосах, шумные стайки детей и подростков, есть женщины и мужчины, ремесленники и торговцы и даже стражник с барабаном… Но тут навстречу попалась компания даннитов, и наваждение рассеялось.

Синеглазая девушка бросила ему цветок. Дарт коснулся губами лепестков, потом заложил за ухо упругий серебристый стебель.

– Кажется, в Лиловых Долинах любят маргаров…

– Женщинам нравятся те, кто рискует жизнью, – пояснил Нарата. – Говорят, что в старину, когда Дети Элейхо ушли, оставив множество хранилищ, маргаров развелось как песка на речных берегах. Даже у робких тири… Они искали хранилища, спускались вниз, сотнями гибли в балата, однако их становилось все больше и больше.

– Вот как?

– Именно. Женщины были к ним благосклонны, каждый оставлял потомство, а маргар – наследственное занятие. Так уж с древности повелось, сын мой. Ну а ты…

«Сейчас он спросит, не был ли маргаром мой отец», – мелькнуло в голове у Дарта, и он, сделав вид, что не расслышал, склонился к старику и с чувством произнес:

– Сердце мое трепещет, почтенный, когда говорят о древности. Но что в том странного? Что удивительного в том, что прошлое влечет меня, и я мечтаю встретить мудреца, в чьей памяти осталась хоть искра знаний о тех великих временах?.. О Детях Элейхо, которые сотворили мир и даровали его людям, о том, куда они ушли, о тайнах бхо, о минувших балата и о героях-маргарах…

– Ты слишком молод и не знаешь, что в древности, самой глубокой древности, их так не называли, – с важным видом заметил шир-до. – У рами и Морских Племен, у клеймсов, тири, керагитов и всех остальных для них были свои имена, и только потом маргаров стали звать маргарами.

– Разве? – Дарт навострил уши.

– Поверь мне, сынок, под этим черепом хранится всякое… много всякого! – Нарата приосанился, похлопал лысое темя и вдруг хихикнул. – Может, твоя мечта исполнилась, и ты наткнулся на мудреца с той самой искрой знаний? Так вот, о маргарах… о хищниках-маргарах, вроде того, которого ты прикончил… Когда они явились к нам из диких мест, возник обычай: тот, кто ищет зерна бхо, рискует жизнью и добывает их из-под земли, должен убить маргара. Убьет, и зверь переселится в него, сделает храбрецом-искусником – быстрым, удачливым, осторожным, недосягаемым для ловушек… думаю, ты понимаешь… – Взгляд старика сверкнул и впился Дарту в лицо. – Ведь ты повстречался с маргаром! И ты его убил! Может быть, не первого?

– Может быть.

Холодный ветер коснулся лопаток Дарта, заставив вздрогнуть. Он стиснул зубы, вскинул голову и сжал эфес, будто с неба на него падал зверь с оскаленной пастью и глазами, подобными расплавленному янтарю. Видение было таким реальным, что мышцы непроизвольно напряглись.

– Вижу, та встреча запомнилась тебе, – пробормотал Нарата.

Толпа осталась позади. Они еще раз свернули – в маленькую уютную долинку, заросшую дынными деревьями в меховой коре; их мощные, выступающие из почвы корни омывал ручей с тянувшейся рядом узкой тропинкой. Нерис обернулась, и Дарт, не желая встречаться с ней взглядом, отвел глаза. Потом произнес:

– Я слышал, что у вас есть три храбреца-искусника. Как их?.. Глинт, Птоз и Джеб?.. И что же? Каждый убил маргара?

Шир-до скривился.

– Только в сладких снах… Видишь ли, сынок, уже тысячи циклов никто не находит хранилища, и у маргаров не было случая поупражняться в своем ремесле. Они порядком измельчали… Как говорит наша доблестная Аланна, не храбрецы, а куча жабьего помета. Брюхо с пьяным пойлом да жирная задница!

Нерис снова оглянулась. Заметив, что на лицо Дарта набежала тень, старик сказал, понизив голос до шепота:

– Думаешь, что ты обманут? Злишься на нее? А зря! Деваться ей было некуда, сын мой. Сайан, ее спутник, погиб, а он был хорошим маргаром… Мог бы им стать – после нынешнего балата! Он справился со своим зверем… не в одиночку, как ты, но все же справился… Однако тьяни его убили – значит, пришлось заменить.

– Польщен, что выбор пал на меня, – буркнул Дарт. – Мне, разумеется, хлопоты, зато вашим искусникам-храбрецам не придется трудиться и рисковать собой.

Брови Нараты полезли вверх, из горла вырвались странные хриплые звуки – он смеялся. Потом в его ладони возникла ракушка джелфейра, и, поглядев на нее, старик сообщил:

– Зеленое время… Как раз сейчас они трудятся.

– Где?

– Мы прошли то место. Белый тент в синюю полоску, а под ним – синий кувшин… заведение Кази… Там они и собираются. Жрут, пьют, хвастают и вспоминают заслуги предков.

Дарт замер на половине шага. Заслуги предков! Это могло быть интересным!

– Ты сказал, синий кувшин? Пожалуй, я вернусь, взгляну… Мон дьен! Разве у меня нет предков? И разве мне нечем похвастать?

Глаз Нараты широко раскрылся. Несколько мгновений он удивленно смотрел на Дарта, потом махнул рукой и вымолвил:

– Верно говорят: половину жизни маргар свершает подвиги, а другую – хвалится ими… Иди, если хочешь! И пусть Элейхо спасет несчастного Кази! Четыре маргара многовато для его заведения.

– Клянусь твоим глазом, выбитым широй, что волос с него не упадет! Конечно, если он не обнаглеет и не потребует платы. – Дарт хлопнул по бедру и сообщил: – У благородного человека карман всегда пустой.

– О плате не беспокойся: наследственная привилегия Кази – кормить и поить маргаров. Очень почетный долг! И не безвыгодный, так как город за это снабжает его медом, рыбой и плодами. Это справедливо – маргары, знаешь ли, народ прожорливый…

Дарт кивнул, сделал шаг назад, затем обернулся:

– Как мне найти твое жилище, почтенный шир-до?

– И об этом не стоит беспокоиться. Тебя проводят… или приведут… может быть, даже принесут. Всем в Лиловых Долинах известно, где живет старейший Нарата и кто у него в гостях.

Он хитро прищурился и, подобрав полы туники, засеменил по тропинке вслед за стражами и Нерис.

* * *

Харчевня с синим кувшином оказалась довольно вместительной: пространство под тентом, ниша или неглубокая пещера с низкими сводами плюс треугольного сечения коридор, уходивший куда-то в глубь холма. Из коридора – видимо, с кухни – тянуло соблазнительными запахами, под тентом, на циновках, расположились семь или восемь длинноухих, в одном углу пещеры, у каменного возвышения, уставленного кувшинами, хлопотал хозяин, а в другом сидели, скрестив ноги, три храбреца-искусника. Первый был тучен, второй – ростом не больше тири, зато вертляв и подвижен, а третий, великан с мощными мышцами, бугрившимися на плечах и шее, так зарос волосами, что походил на Вау, вождя каннибалов-островитян. Правда, трапезовали маргары не мясом путников, а мясными плодами, запеченными в листьях, и запивали их из двух объемистых кувшинов.

Дарт подошел к компании и опустился между тучным и вертлявым. Ножны шпаги заскрежетали по каменному полу, заставив откликнуться хозяина: он что-то пробурчал, согнул колени и притащил большую миску со съестным. Его лицо могло принимать лишь два выражения – унылое и еще более унылое, что, однако, не сказалось на аппетите Дарта. Миска, глубокая и вытянутая наподобие ладьи, была завалена печеными плодами, и при взгляде на них в животе у него засосало; вспомнилось, что ничего не ел с красного времени.

– Тебя, что ль, шира приволокла? – пробасил волосатый гигант, глядя, как новый сотрапезник расправляется с плодами.

– Его! – тут же откликнулся юркий малыш, похожий на карлика-тири. – Его, Птоз, чтоб мне уснуть под деревом смерти! Болтали, фря, длинный и тощий, как корабельное весло… Такой и есть. Видать, фря, некормленый!

– Может, Джеб, он не от того тощ, что не кормлен, – медленно, с расстановкой, протянул тучный. – Может, брат, здесь другая причина. Может, он с широй лег. Может, она его замучила. Ширы, они такие… ляжешь, потом не встанешь.

Дарт прожевал кусок.

– Ты прав, приятель, шира замучила. На ногах стою, однако качает.

Все трое ухмыльнулись, потом тучный – видимо, Глинт – подвинулся, давая гостю больше места, вытянул руку, взял плод из своей миски и проглотил его целиком. Вертлявый Джеб потер ладоши, привстал на коленях, снова сел и, будто невзначай, осведомился:

– Выходит, брат, ты и полезешь в дыру? Один?

– Выходит, один, – подтвердил Дарт, и троица испустила дружный вздох облегчения. Глинт принялся методично пожирать плоды, огромный Птоз запрокинул кувшин над бездонной глоткой, а Джеб пробормотал:

– Один, спаси тебя Элейхо… Ну, ешь, пей и надейся на Предвечного – глядишь, фря, не перемелет в жабий корм…

Он протянул Дарту второй кувшин. Медовый напиток был покрепче, чем на барже у Ренхо, – должно быть, по особому маргарскому заказу.

Птоз грохнул кувшином об пол и рявкнул:

– Еще! Кази, чтоб тебя криб сожрал, тащи еще! И поживее!

Лицо хозяина сделалось совсем унылым, однако новая емкость возникла быстро, как по волшебству. Длинноухие, сидевшие под тентом, зашептались, корча гримасы и неодобрительно посматривая на компанию маргаров.

– Ты, говорят, с чешуйчатыми бился? – невнятно произнес Глинт, работая челюстями. – Говорят, кровища ручьем текла? Говорят, хвостатых пожгли и никакой подмоги от них не будет? Правда или вранье?

– Как говорят, так все и было. – Оторвавшись от кувшина, Дарт поставил его рядом, под правый бок. – Тьяни перекололи даннитов, пожгли плоты и двинулись вверх по реке. Немалое войско! И драка у дыры затеется немалая… В общем, все, как обычно.

– Ну не скажи, – возразил юркий Джеб. – Последнее балата… когда ж, фря, оно было?.. во времена наших прадедов или пораньше?.. Так вот, случилось оно в далеких краях, за океаном, у керагитов. И обошлось без драк.

– А что же тьяни?

– А ничего. Молнии, брат, не били, земля не тряслась, не то что в этот раз. Дед мой, Тага, говорил, что не случается молний и трясения земли, ежели вскрыть дыру осторожно. Молнии, фря, бывают от камнепада и затопления или там от пожарищ… Так в старину искали – жгли в подходящем месте лес, и где заблестят молнии, там, значит, и надо копать… А последнюю дырку нашли случайно, в Потоке Орбрасс… Слышал про него? Город это керагитский… Вот под самым нижним ярусом и нашли. Дырка небольшая, и керагиты ее очистили по-тихому – даже, фря, с Трехградьем не поделились. Однако маргаров сгинуло восемь рыл.

– Девять, – прогудел великан Птоз. – Девятый – Криба, предок мой. Ногу, братья, ему бичом откромсало, вот и истек кровью.

– Может, истек, а может, нет, – ухмыльнулся Глинт. – Может, его там вовсе не было.

– Был! – Сжав огромный кулак, Птоз рубанул им воздух. – Был, корень хрза тебе в глотку! А сын его, мой прадед, бросил керагитов и перебрался в Лиловые Долины! И каждому о том известно!

– Был там Криба, и с этим никто не спорит. – Одарив толстяка суровым взглядом, Дарт потянулся к миске. – А чешуйчатых, значит, не было? Не поспели?

Джеб кивнул.

– Зато теперь поспеют, брат! Еще как поспеют! Немалое войско, говоришь? Ну, фря!.. – Он присосался к кувшину, отхлебнул, вытер губы полой туники и добавил: – Представь, залез ты в дыру и – хвала Элейхо! – уцелел. Вылез, а у дыры – ни хвостатых, ни бесхвостых, ни ушастых! Все лежат топталками вверх, а кругом одни чешуйчатые да трехглазые… И что ты, брат, станешь делать?

Дарт счел последний вопрос риторическим, но поинтересовался:

– Ушастые – кто такие?

– Джолты, – пробасил великан. – Не попадались прежде? Вон, погляди! – Птоз швырнул печеный плод в длинноухих, но промахнулся. В ответ полетела рыбья кость, угодившая Дарту в затылок. Он сделал вид, что ничего не случилось, отодвинул опустевшую миску, погладил живот и сообщил:

– Много хак-капа – хорошо!

– Ты это, фря, о чем?

Дарт скосил глаза на миску, напоминавшую ладью.

– Хак-капа – плавающее мясо. Тебе, Джеб, приходилось слышать о криби? Здоровые такие, волосатые, живут за рекой и жрут зазевавшихся путников… Они для них – хак-капа!

Внезапно Птоз побагровел, жилы на его шее вздулись, и великан с подозрением уставился на Дарта.

– Что ты имеешь против крибов, брат?

– Ничего. Ровным счетом ничего. Они мне даже симпатичны. Был у меня приятель-криби, большой разумник, вождь… Ну, вылитый ты!

Птоз скрипнул зубами и начал приподниматься, но Глинт всей тушей навалился на него и загудел что-то успокоительное. Джеб зашептал Дарту в ухо:

– Ты, фря, полегче… ты крибов, брат, не поминай… про Птоза и так болтают, будто мамаша его под крибом полежала… а он, как выпьет – бешеный!.. ну а мы… мы что ж… мы брата не оставим… только своих не бьем… и ты своих не задевай, не трогай… охота, фря, кого поддеть и кулаками помахать – так вон, расселись под навесом!..

– Я – человек мирный, но за друзей стою горой, – заметил Дарт и поднял кувшин. – Выпьем и не будем ссориться. Мы ведь маргары! Один за всех, и все – за одного!

– Хорошо сказано, фря! Выпьем, только не мед, а кое-что покрепче! – Джеб пошарил под седалищем, извлек объемистую плоскую флягу и многозначительно округлил глаза: – Тьо, пойло хвостатых… Одолеем, братья?

– Одолеем! – рыкнул Птоз, позабывший при виде фляги обо всех обидах. – Одолеем! Или мы не маргары? – Он повернулся к хозяину. – Кази, чтоб тебя пожрал туман Элейхо! Тащи кружки! Самые большие!

Кружки оказались глиняными, приличного веса и объема. Дарт поднял свою и провозгласил:

– За наше славное братство!

– За дыры, в которых мы не сдохнем! – откликнулся Глинт.

– За зерна бхо, которых не найдем! – поддержал Джеб.

– И за отрезанную ногу Крибы, моего предка! – добавил Птоз.

– За ногу – непременно, но в другой раз, – пообещал толстяк.

Они выпили, и Дарт принялся расспрашивать Джеба, самого словоохотливого, о заповеданном предками – про ловушки и западни, ядовитый туман и струи жгучей жидкости, про бхо-охранников с длинными гибкими щупальцами, лучевые завесы и сети, про фантомы, маячившие у ложных проходов, что вели к тупикам, про смертоносные лазерные вертушки и колодцы, в которых бросало то вверх, то вниз, пока мозги не закипали в голове. Джеб ерзал, подпрыгивал, жмурился, отхлебывал из кружки и добросовестно вспоминал, а Глинт и Птоз то возражали, то подсказывали – видно, им льстило, что маргар из дальних краев не брезгует их наследственным опытом. Фляга была еще не допита, а Дарт уже выяснил, что Темные не собирались убивать ни умников, ни дураков, ни храбрецов, ни трусов – собственно, никого, за исключением упорных и настырных. Он с легкостью ранжировал все их ловушки по смертоносности, сообразив, что ближние ко входу играли роль превентивных защитных устройств, никак не угрожавших жизни. Над шахтой обычно курилось зловонное облако газа, очень тяжелого и простиравшегося вниз на сотню и более шагов; газ вызывал рвоту, но этот слой удавалось преодолеть, окутав лицо мокрым полотнищем. Затем шли миражи, направлявшие в колодцы-трясунчики и кольцевые замкнутые галереи, в щупальца бхо и под ливни жидкого субстрата, причинявшего страшную боль, но не оставляющего никаких следов на коже; справиться с этими сюрпризами было потрудней, однако путь назад всегда оставался открытым. Упрямцев же, не хотевших отступиться, ждали серьезные неприятности: огненный бич, резавший пальцы и конечности, а напоследок – коридор с сетями и вертушками. То, что оставалось после этих смельчаков, можно было сразу складывать в погребальные орехи.

– …туман не стоит жабьей мочи, – бормотал захмелевший Джеб. – Жрать, конечно, нельзя – вывернет! – а лучше пить. С питья похрипишь, покашляешь – и что? А ничего… Дождик, тот хуже… дождик, фря, к глазам не допускай – гляделки выльет… Ну, на этот случай маска есть со всякими затычками… чтоб в задницу, значит, не попало или там в ноздрю… А когда будешь по веревке спускаться, держи наготове топорик, хваталки обрубать… Тага, дед мой, говорил, хваталки бывают или когтистые, или липучие… вцепятся, фря, не отдерешь…

Эти советы Дарт уже слушал вполуха – туман и дождик его не страшили и лезть по веревке в шахту он не собирался. Добраться бы до Голема и активировать скафандр… Что для скафандра дожди и туманы? А ничего… Не больше, фря, чем всякие хваталки для дисперсоров ираза…

Он размышлял о том, что молнии, сразившие в полете Марианну, предназначались не маргарам, не обитателям Диска, а гостям из космоса. Не случается молний и трясения земли, ежели вскрыть дыру осторожно, сказал Джеб. Молнии – последствие камнепада, затопления или пожарища… То есть природных катаклизмов, какие бывают даже в этом стабильном мире, катастроф, вскрывающих хранилище. Сильный удар, высокая температура, лучевое воздействие… Причиной может стать естественный процесс – обвалы в горах, лесные пожары – или вторжение космических гостей. Бесцеремонных гостей с мощным оружием вроде дисперсора…

– …сожжет его, фря, – пробубнил Джеб, с пьяной жалостью посматривая на Дарта. – Ох, сожжет! Потому как будет один… Где ж это видано, чтоб одному идти? Только шира такое придумает… шира да наши старейшие, чтоб их червь водяной объел… Им-то что? Им ничего… Они в Долинах сидят, в безопасности…

– Может, и не сожжет, – отозвался Глинт, колыхнув брюхом. – Может, перемелет. А может, вылезет жив-здоров. Было такое с Вакой. Правда, в старые времена. Может, врут, а может, удачливый был…

– Врут! – рыкнул Птоз. – Много врут о старом времени – мол, и плоды были слаще, и реки текли в Срединный океан… Кто ж такому поверит? А никто! Истину Джеб сказал… плесни-ка мне, брат, еще… истину: где ж это видано, чтоб одному идти?

Лица их разом помрачнели, и Дарт заметил, что все, даже неугомонный Джеб, стараются не смотреть на него. Маргары ходят группой, мелькнула мысль. Идет команда – чтоб помощь оказать, обойти ловушку, в которую попал товарищ, вынести покалеченного… И группы, должно быть, немалые, если в последнем балата, в Потоке Орбрасс, недосчитались восьмерых… А может, девятерых – если Птоз не соврал про своего безногого предка.

Дарт улыбнулся, постаравшись, чтобы усмешка выглядела дружелюбной, а не презрительной.

– Значит, поодиночке не ходят? Ну так в чем вопрос? Пойдем вместе. Пусть нас всех и перемелет, тысяча чертей!

Три пары глаз уставились на миски и кувшины.

– Не-ет, – протянул Глинт, – такого, брат, не проси. Конечно, мы потомственные маргары… Конечно, не забыли славу предков… Конечно, поят нас и кормят в честь нее… Но сами мы… как бы сказать…

– Слегка отяжелели, – закончил Джеб, хлопнув Глинта по отвислому животу. – Мы, фря, по дырам не лазали, как наши отцы и деды. Мы без бхо проживем, а кто не проживет, того и бери в напарники. Старейшего Оити или сынка его Ренхо… Ты, брат, пойми и не держи обиды… У каждого, брат, должно быть в мире свое место, и наше место – здесь, а не в дыре.

– Я понимаю и не обижаюсь, – ответил Дарт, протягивая кружку. Джеб наполнил ее, разлил остальным и потряс пустой флягой.

Обиды в самом деле были неуместны. Он не нуждался в этих людях, сосавших, как пиявки, славу предков, и не испытывал к ним ни презрения, ни жалости. Если он и жалел о чем, так о словах, что вырвались и растеклись сотрясением воздуха среди объедков и пустых кувшинов. Один – за всех, и все – за одного! Ему не помнилось, когда и где впервые прозвучал такой девиз, но это не меняло сути: этот девиз был священным свидетельством дружбы, пережившей столетия, дарованной ему и внезапно приоткрывшейся частицей памяти. Здесь, среди пещерных стен и запахов пищи, витавших в воздухе, он был неуместен, и поминать святой девиз граничило со святотатством. Таким же, как сравнивать друзей, любивших его и давно смешавшихся с прахом земным, с троицей подвыпивших маргаров.

Чувство безмерного одиночества вдруг охватило Дарта, заставив усомниться, так ли уж щедр преподнесенный анхабами дар. Жизнь, конечно, великое благо, но время – великий враг! Время отделило его от живых и мертвых, похитило воспоминания и сделало чужим повсюду – и на Анхабе, и на этом планетоиде, и в других мирах, на Эйзо и Лугуте, Растезиане и Конхоруме. Возможно, и на Земле, если верить Джаннаху… А коли так, много ли счастья сулит ему вторая жизнь?

Но тут он улыбнулся, вспомнив о Констанции, и отогнал мрачные мысли.