сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)
Но Эбенезер, чувствовавший себя лучше, прочитав газеты, сейчас же примкнул к выраженному ими мнению. Идея Раймунда казалась не только правильной, но и легко исполнимой даже без специального разрешения Конгресса. Нефтяной король знал это из верного источника, в качестве кредитора отводного канала, устроенного на американском берегу Ниагары и приводившего уже в действие до двадцати мельниц и заводов. Чтобы получить позволение на устройство нового рукава, достаточно было обратиться к губернатору штата Нью-Йорк. Ниагара, как известно, представляет собой поток в тридцать пять километров длины, соединяющий озера Эри и Онтарио, — он составляет границу между Канадой и Северной Америкой. Так как разница в уровне озер равняется ста пяти метрам, то вода течет очень быстро и образует два самых величественных в мире водопада. Один из них находится на западном рукаве на американской территории; ширина его равна тремстам пятидесяти метрам, высота же в центре — пятидесяти одному; другой — на восточном рукаве, называется «Подковой», ширина его шестьсот тридцать три метра, высота сорок восемь. Пограничная линия, установленная Англо-Американской комиссией, проходит через его центр. В глазах Эбенезера весь вопрос заключался в том, думал ли Раймунд утилизировать силу падения только западного рукава, — в таком случае это можно было очень легко привести в исполнение. Чтобы узнать об этом достоверно, Эбенезер поспешил известить молодого человека, что теперь он может принять его. Раймунд не заставил ждать себя и скоро доставил Эбенезеру все желаемые сведения.
— Прежде всего позвольте извиниться перед вами за то, что я не сообщил вам заранее своих догадок, — сказал он. — Возникли они у меня лишь во время работы, и мысль, что такой сифон, как наш, не может действовать как обыкновенный, не пришла мне в голову. Когда же она появилась, тогда не имело уже смысла сообщать вам ее, так как громадные затраты были сделаны. С другой стороны, я не терял надежды, что дело обойдется, и именно потому, что также обстояло дело и с подземными трубами, но, впрочем, длина их — значительно меньше, так что, придя к заключению, что только опыт может решить вопрос, я ждал, чем это кончится, и занялся розыском способа помочь делу, если бы сифон не стал действовать один. Таким образом я решил применить какую-нибудь силу, толкавшую бы нефть вперед. Так как мне необходима была громадная, непрерывная, регулярная и по возможности дешевая сила, то я и остановился на Ниагаре.
— С этих пор нужно было как можно больше экономить на всех затратах, чтобы хватило денег на дополнительные работы. Вот к чему направлены все мои усилия и вот почему я могу заявить вам: ничто не потеряно, если вы согласитесь довести дело до конца и пожертвуете всем предполагаемым капиталом.
— Я не могу поступить иначе! — возразил озабоченный Эбенезер, — и вопрос теперь не в этом. Расскажите, как вы думаете воспользоваться услугами Ниагары?
— Самым простым образом, заставив ее вращать нечто вроде мельничного колеса — колесо машины Matchwy. Слышали ли вы о гидравлической машине, устроенной вблизи Парижа на Сене. Swalm-Renkin из Льежа, по прозванию Rennequin Sualem, — она поднимала одиннадцать тысяч пятьсот гектолитров воды в сутки на высоту в 154 метра для короля Людовика XIV. Этот аппарат в 1825 году был заменен паровой машиной, с тех пор несколько измененной, но это не меняет сути дела. То же, что машина Matchwy делала два века тому назад с водой Сены, мы заставим проделать Ниагару с Пенсильванской нефтью. Вместо того, чтобы поднимать воду вверх почти по вертикальной трубе, ей придется гнать нефть по наклонной плоскости, и притом в направлении силы тяжести. Как видите, в этом нет ничего необычного. Ничтожная часть силы, развиваемой водопадом, без сомнения, легко выполнит эту работу. Теперь дело в том, чтобы выхлопотать нам право отвести достаточное количество воды для движения наших поршней, которые погонят нефть в трубу. Раз выход для нефти возможен только во Франции, то она неизбежно и потечет туда!
Раймунд изложил свой план с такой уверенностью, что Эбенезер перестал беспокоиться за предприятие.
— Мой милый! — сказал он, вздохнув с облегчением. — Это первая счастливая минута за три последних дня! Я считая свои деньги окончательно потерянными! Изложите мне подробности своего плана.
Молодой человек объяснил сейчас же, что им предстоит работа разного рода. Во-первых, надо отвести воду из западного рукава ниже водопада. Затем построить машины, которые превратили бы скорость воды в двигательную силу. С этой целью необходимо устроить целую серию колес с лопастями, приводящих в движение ряд поршней, которые сразу несколькими нагнетательными насосами будут накачивать нефть в главную подземную трубу, соединенную с трансатлантической.
Поэтому на берегу Ниагары надо выстроить новый бассейн, в который вливалась бы нефть из Дрилль-Пита. К счастью, расстояние между ними всего лишь двадцать километров. Что касается нью-йоркской нефти, то двигательной силы Ниагары, по расчету Раймунда, было вполне достаточно, чтобы захватить за собой и второй поток нефти, который из Far-Rockaway пойдет прямо в подводный сифон. Если бы его расчеты оправдались, то можно было сохранить и утилизировать этот бассейн. Но и в данном случае решающее значение имел опыт.
В подтверждение своих объяснений Раймунд принес целый портфель чертежей и смет, которые неопровержимо доказывали это. В течение нескольких месяцев он работал над этим вопросом и всячески старался побороть неудачу.
Эбенезер остался всем настолько доволен, что выздоровел как бы по волшебству. Он объявил, что не желает больше слушать докторов, и завтра же хотел ехать с Раймундом, чтобы на месте изучить вопрос о Ниагаре. Но прежде он попросил обедать и в довершение всего спросил себе даже бобов в масле, как в Дрилль-Пите. Его дочь, повар-француз и ливрейные лакеи должны были примириться с этим.
Все обрадовались, увидев его здоровым, поэтому мистрис Куртисс почти и не противилась его желанию. Ей, впрочем, не пришлось сожалеть об этом, так как на следующий день Эбенезер чувствовал себя превосходно, встал свежим и бодрым, готовым пуститься в путь. Раймунд отправился с ним по железной дороге, и через несколько часов они очутились уже у подножия знаменитых водопадов. Оба знали их прекрасно, так как несколько раз посещали их, но никогда они не чувствовали еще такого волнения. Им обоим казалось, что только теперь поняли они подавляющую красоту Ниагары. Мысль, что они собирались поработить «этот вечный поток», казалась им святотатственной.
Чудовищная масса воды со страшным грохотом низвергалась в пропасть, — бешеный поток образовал миллиарды водоворотов; земля колебалась на две мили кругом, бриллиантовая водяная пыль переливалась всеми цветами радуги и дополняла волшебную сверхъестественную картину.
У наших путешественников невольно складывалось убеждение, что в союзе с этой мощной силой они наверно победят, и чем более они поддавались грандиозности зрелища, тем сильнее становилась в них эта уверенность. Чувствуя себя совсем ничтожными перед этим гремящим божеством, они проникались верой в его могущественную помощь. Полюбовавшись вдоволь водопадом, они остановились в отеле, где вдова капитана Вебба, погибшего при попытке переплыть водопад, продает посетителям портреты отважного и несчастного пловца.
Потом они снова отправились с целью выбрать место для отводного канала, что вскоре и сделали. Канал должен был идти из маленького залива всего на расстоянии одного километра от водопада; этот канал, длиной в три тысячи метров, шел полукругом и снова впадал в Ниагару; он должен был вращать двадцать железных колес с лопастями, которые приводили в движение двадцать колоссальных поршней.
Большой бассейн, расположенный под этими поршнями и сообщавшийся с главным Дрилль-Питским складом, должен был доставлять массу нефти, которая при помощи насосов проводилась в общую подземную трубу, диаметр которой равнялся трансатлантическому сифону. Раймунд набросал этот план в главных чертах на карте этой местности, которую не забыл захватить с собой. Теперь оставалось лишь составить окончательный план и выхлопотать разрешение губернатора. Эбенезер Куртисс ручался, что он получит его в три дня, — настолько энергично общественное мнение высказалось в пользу проекта.
Его молодой компаньон боялся теперь одного: выдержит ли подводная труба страшное давление жидкости, стремящейся с очень большой скоростью, которую он сейчас не мог еще вычислить? Весь вопрос сводился к этому. И снова лишь опыт мог решить это. Приходилось ждать и стараться по возможности ускорить его.
ГЛАВА XIII. Последнее усилие
Раймунд не жалел себя, и через две недели работы шли полным ходом. Как надеялся Эбенезер, он легко получил разрешение отвести воду из Ниагары за ежегодный налог в пользу штата Нью-Йорк. Тщательная проверка смет доказала ему, что все постройки обойдутся ему менее чем в миллион, но зато для прорытия канала понадобится еще два миллиона долларов, и это заставило его заложить свои колодцы, так как все в мире имеет предел, даже касса нефтяного короля.
С потерями на бирже, с расходами по дому и на сооружение трансатлантической трубы у него в год вышло около шестидесяти миллионов франков.
— К счастью, все мои затраты скоро окупятся! — говорил он Раймунду, констатируя этот факт. — Риск — благородное дело, и я никогда не имел обычая хранить деньги в старом чулке. Говорят, они плоски и сделаны так для того, чтобы их складывать. А я думаю, что они круглые и сделаны для того, чтобы катиться.
И они катились — деньги Эбенезера, тратились на Магду, на лакеев «персикового цвета», на Ниагару, на подводную трубу, так что испугался даже кассир Иаков Фрейман. Бравый кассир, оставшийся в Дрилль-Пите для ведения конторы, ежедневно сталкивался с такими итогами, что становились дыбом остатки волос, покрывавшие его череп.
— В конце концов, хоть остаются еще колодцы! — утешал он себя.
Однако как раз в то время, когда Эбенезер взял в Нью-йоркском банке два миллиона долларов в обеспечение Strawberg-Grove и Вилльямса, эти два колодца без всякой видимой причины уменьшили количество даваемой нефти. Прибегли к нитроглицерину и получили целые потоки нефти; но вскоре суточное количество стало снова уменьшаться, и для Эбенезера сделалось очевидным, что два главных источника дохода готовы иссякнуть.
Он не очень встревожился этим, идя по обыкновению вперед и рассчитывая на свою звезду. Однако на всякий случай он приказал бурить тридцать новых колодцев. Для кассы это было новое кровопускание, заставившее Фреймана поднять руки к небу.
— Есть ли здравый смысл связывать себя еще бурением новых колодцев! — говорил он, подводя итоги. — Я по крайней мере рассчитывал покончить с этой проклятой трубой!
Но Эбенезер упорствовал, как бы желая замаскировать опасное положение, в котором он незаметно очутился, стал вести еще более роскошный образ жизни. Его экипажи никогда не были так великолепны; у Магды никогда еще не было столько бриллиантов и парижских платьев, как в эту зиму.
Его отношения с Раймундом приняли новый характер с тех пор, как «пленение Ниагары», как называли это американские газеты, заняло собой внимание всего мира. В течение нескольких недель ни о чем кроме этого и не говорили, даже в самых высших кругах. Магда, относившаяся сначала к проекту презрительно и иронически, переменила свое мнение, услыхав, как страстно и горячо все окружающие обсуждают его. Как можно не говорить о том, о чем говорит весь свет, раз принадлежишь к обществу? С предметами разговора, как с новыми модами: и тех, и других нельзя избежать.
Раймунд был бы немало поражен, услыхав, как Магда рассуждает о предприятии с Ниагарой, даже хвастается, что она первая узнала эту новость, и выражает мнения, от которых она была далека вначале.
В сущности, это даже и не было притворством. В глазах молодой американки успех — прежде всего.
С самого детства она видела жертвоприношения этому божеству, и если иногда великодушные порывы сердца ставили ее в противоречие с этой религией, то влияние среды скоро возвращало ее к ногам этого идола, которого боготворили все окружающие.
В ее глазах богатство служило верным признаком успеха, в этом у нее никогда не являлось ни тени сомнения.
Она могла до некоторой степени понять всю заслугу Раймунда, но никогда не была бы способна оценить ее до признания толпой.
Или, по крайней мере, чтобы дошла она до этого, нужно было ей в корне измениться, — нужно было, чтобы несчастья, неприятности и истинное страдание заставили ее думать самостоятельно, стряхнуть с себя гнет вульгарных предрассудков, искажавших ее хорошие качества. А в данный момент она была далека от такого превращения.
Поэтому Магда начала чувствовать к Раймунду нечто вроде уважения, но это не относилось ни к его личности, ни к уму, ни к прямоте его характера.
Нет! Она видела в нем лишь то, что свет соблаговолил обратить на него внимание, что имя его было у всех на устах, что в двадцать лет он имел долю в грандиозном промышленном предприятии.
— Менее чем через шесть месяцев этот мальчик будет стоить два миллиона долларов! — слышала она вокруг себя.
Понимая эти слова буквально, она наивно думала, что теперь Раймунд еще не стоит двух миллионов, но в скором времени будет их стоить, — и с этой точки зрения он заслуживал некоторого уважения.
Она так мало скрывала причины, руководившие ее поведением, что молодой француз не мог не знать их; временами он недоумевал, смеяться ли или плакать ему над этим. Сам он всегда смотрел на богатство как на средство, а не как на конечную цель, поэтому он едва сдерживал отвращение при виде молодых девушек, которые с бойкостью истого Шейлока и с неопровержимым апломбом говорили о деньгах, о биржевом повышении и понижении курса.
Однако что касается Магды, то Раймунд был слишком справедлив, чтобы приписывать всецело ей одной все ее недостатки. Чем больше он наблюдал, тем сильнее укоренялось в нем убеждение, что в действительности с духовной стороны она одарена так же блестяще, как и с физической, и что она была бы совершенством, если бы выросла в другой атмосфере.
Разве не была она великодушна, откровенна, способна сознавать свои ошибки?
Однажды утром он поднимался с Эбенезером к нему наверх, чтобы произвести один маленький опыт, и вдруг увидел, как Магда заботливо хлопочет около маленькой старушки, которую она подняла на улице почти совсем раздавленную конкой.
Это искупало многое в Магде.
Кроме того, сам он, отлично понимая вульгарные причины оказываемого ему внимания, не мог не испытывать втайне чувства торжества при виде того, как дочь Эбенезера, еще недавно столь равнодушная к подводной трубе, являлась теперь любезной и любознательной, не страшась самых сухих объяснений. Она, Алиса Купер и многие другие засыпали Раймунда своими вопросами. Каким образом Ниагара при всем ее могуществе могла влиять на то, что произойдет в Бресте?
— Это походит на колдовство… Ниагара будет действовать на одном конце трубы, и ее толчок передастся до Бреста! — объяснял, улыбаясь, Раймунд. — Вот насос, который приводится в движение этим толчком; он гонит нефть в мою трубу. Эта нефть находит там безвоздушное пространство и стремится к единственному доступному ей выходу. Таким же образом прибывают еще новые волны жидкости, они постоянно соединяются вместе, толкают и жмут одна другую. Что же еще могут делать они, как не стремиться все дальше и дальше, пока не достигнут Val-Tregonnec'a? Одно только могло бы помешать этому результату: если бы давлением разорвало трубу и нефтяные волны нашли бы себе другой выход. Прошу тысячи извинений за то, что употребляю слова, применяемые лишь в лаборатории.
— Вот это мне нравится, — воскликнула Магда с живостью. — Неужели вы думаете, что мы не слыхали о безвоздушном пространстве? Знаете, сударь, что Алиса и я всегда были первыми по физике. Итак, берегитесь!
Раймунд, в восторге от своей аудитории, давал все желаемые объяснения. Его всегда понимали. Магда вовсе не преувеличила, говоря, что их научный багаж позволял им понимать все его объяснения.
Это обстоятельство придавало даже оригинальность обычной пустоте их жизни. Они все получили хорошее образование, часто даже лучшее, чем их братья и остальная молодежь их круга. Но затем — странное дело, закончив свое образование, они закрывали навсегда книги и прощались с алгеброй, чтобы телом и душой отдаться тряпкам. К счастью, при случае все-таки вспоминались основные понятия физики.
— Браво! — сказала Магда, аплодируя. — Это восхитительно! Это — грандиозно, ваше порабощение Ниагары! Изобретите еще что-нибудь лучшее, если сможете! А подобного уже вы не совершите! Америка одна имеет Ниагару! — добавила она с патриотической гордостью.
— Не забудьте, что победитель чудовища — француз! — смеясь сказала Алиса Купер.
— Я не забываю этого и умею отдавать должное заслугам других наций. Но признаюсь, все они мне кажутся ничтожными в сравнении с моей! Особенно мелочным и невзрачным кажется мне Старый Свет. Когда я думаю, что там считают крупным помещиком владельца двух-трех сотен акров, богачом того, кто имеет годовой доход двадцать-тридцать долларов, то я проникаюсь гордостью при виде наших поместий величиной с английское графство, наших колоссальных богатств, наших непобедимых спекулянтов, вообще всего, кончая нашими реками, лесами, соответствующими нашему промышленному могуществу.
— Вы впадаете в лиризм, моя милая! — вскричала Алиса.
