сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)
На выходе из бассейна труба, поддерживаемая чугунными мостками и защищенная железным сводом, постепенно спускалась к морю и погружалась в воду в тысяча пятистах метрах отсюда, где груда камней, покрытых цементом, предохраняла ее от различных случайностей. Что касается кабеля, протянутого рядом с трубой, то он тянулся от центрального бюро Far— Rockaway, в Америке, до Бреста, во Франции. Для наполнения бассейна нефтью, притекавшей из Дрилль-Пита по подземной трубе, понадобилось не меньше двух недель.
С самого начала работ доступ к бассейну был строго запрещен для посторонней публики. В то же время замыкатель подводной трубы был привинчен на свое место, и в Val-Tre’gonnec отдано приказание пустить в ход пневматические машины.
Ежедневно французские инженеры, заведовавшие этими машинами, сообщали по кабелю о степени разрежения воздуха в трубе, за чем следили также и в Far— Rockaway по целой серии манометров.
Это разрежение, сначала очень слабое, становилось все значительнее и значительнее, и наконец дошло до нескольких сотых градуса. Этого результата Раймунд ожидал с большим нетерпением, так как он являлся доказательством того, что труба цела и нигде не повреждена.
Все теоретические догадки изобретателя, следовательно, вполне оправдались, — очевидно было, что на глубине сорока пяти метров трубе не грозили ни бури, ни плавучие льды, так как в конце лета и осенью пронеслось несколько сильнейших циклонов.
Оставалось назначить официальное открытие на двадцатое ноября. По мере приближения этого дня пресса Старого и Нового Света все с большим жаром обсуждала все планы предприятия. В общем, все соглашались, что главные трудности были уже преодолены. Самые авторитетные органы печати разделяли это мнение, и даже все недоброжелатели не находили более основательных возражений.
Особенно радовались сторонники Эбенезера. Сам он сиял от удовольствия с тех пор, как убедился, что вместо предполагаемых Раймундом шести миллионов долларов вышло всего лишь четыре тысячи восемьсот тридцать один доллар.
— Одна тысяча сто шестьдесят девять долларов остаются у нас в кассе! — говорил он, потирая руки. — Это — значительная экономия, и я прекрасно поступил, отказавшись от раздела барышей!
— Этот остаток пойдет на непредвиденные расходы, — дипломатично возразил Раймунд, — о них не нужно забывать в нашем деле. Помните, господин Куртисс, что я всегда говорил: шесть миллионов долларов, не меньше!
В его голосе при этом напоминании была какая-то особенно серьезная нотка, что поразило Эбенезера. Потом он вспомнил об этом, но теперь не обратил внимания. Более неотложные заботы занимали его. Нужно было все приготовить для празднества открытия, составить окончательную программу, разослать приглашения, сделать все, что удовлетворяло наивному тщеславию нефтяного короля.
Церемония сама по себе была пустячна: Магда должна была всего лишь повернуть ключ, приводивший в действие могучую паровую машину, которая открывала замыкатель трубы, преодолевая ужасный напор нефти в бассейне и атмосферное давление.
Все обошлось как нельзя лучше.
Магда, приехавшая в парадной карете со свитой молодых людей и девушек, получила от начальника работ в Far-Rockaway громадный букет и крошечный ключ. Вставив ключ, как ей показали, она повернула его, и подземное ворчание, перешедшее вскоре в ясное журчание, указало, что нефть устремилась в зияющее отверстие трубы.
Через две минуты Раймунд объявил, что манометры указывают на присутствие нефти во всем отделе трубы вплоть до места ее погружения в море. Очевидное понижение уровня нефти в бассейне указывало на правильный ход операции.
Тотчас же, по сигналу ракеты, все пароходы, вставшие линией перед Far-Rockaway, стали стрелять из пушек, а вечером весь берег должен был быть иллюминирован нефтяными плошками (эта мысль принадлежала Эбенезеру Куртиссу) и большим фейерверком.
В этот же день в обширной палатке устроен был ленч на шестьсот приборов, на котором собрались главные сановники Нефтяного Общества, иностранные делегаты, инженеры и морские капитаны, содействовавшие предприятию.
На этом банкете многие казались разочарованными тем, что депеша не сообщает о прибытии нефти на французский берег. Пришлось объяснить, что для этого нужно определенное время. По очень точным расчетам Раймунда, требовалось не менее недели.
Верный себе Куртисс пригласил всех на второй банкет на двадцать девятое ноября — для него необходимо было иметь свидетелей своего торжества. С неподдельной радостью прочитал он, вторично садясь за стол двадцать девятого ноября, депешу из Бреста, полученную по кабелю всего два часа тому назад, с такими словами:
«4 часа 39 минут. Утро. Нефть показалась и вливается в озеро Val-Tre’gonnec. Морской префект и французские власти шлют сердечные поздравления инициаторам предприятия».
«4 часа 50 минут. Утро. Труба доставляет, по-видимому, около шести кубометров в секунду».
Известие было встречено восторженными возгласами. Все спешили пожать руку Эбенезеру, поздравить его и перечислить последствия великого промышленного предприятия.
Среди всеобщего возбуждения никто не заметил странного настроения Раймунда. Один он оставался спокойным и даже несколько озабоченным; один он, по-видимому, сомневался в успехе, казавшемся обеспеченным.
— Шесть кубометров в секунду! — кричал Эбенезер, вытащив записную книжку, чтобы сделать быстрее вычисления. — Это значит, триста шестьдесят кубометров в минуту, двадцать одна тысяча шестьсот — в час, пятьсот восемнадцать тысяч четыреста — в день! Господа, меньше чем за неделю мы доставим по нашей трубе всю нефть, добываемую в Пенсильвании за год! Это вы, мой милый Фрезоль, подали такую чудную мысль! — добавил он в порыве благодарности, обращаясь к своему молодому компаньону.
На этот раз он, как и все, был поражен той холодностью, с которой относился Раймунд ко всем этим восторгам.
«Подождите, не все еще кончено!» — казалось, говорило все выражение его лица.
И как бы в подтверждение его сомнений, Кассулэ принес только что полученную депешу. Молодой француз прочел ее, встал и стукнул ножом по столу, по американскому обычаю, чтобы заявить о своем желании сказать несколько слов.
— Господа, мне жаль нарушить ваше веселье, но сейчас пришло неприятное известие, которого я ожидал с часу на час: нефть перестала течь в Val-Tre’gonnec… После двух или трех часов деятельности подводный сифон стал давать ничтожное количество нефти и наконец остановился. В настоящую минуту — полный застой!
Это важное сообщение вызвало всеобщее волнение. Гости смотрели друг на друга, не зная, как принять такое известие.
Эбенезер первый прервал молчание, ударив кулаком по столу.
— Но это невозможно! Тут, наверно, кроется преступление! Какая-нибудь гадость со стороны Тимоти Кампбелля или другого завистника! Иначе в этом нет здравого смысла. Раз пущенный сифон должен действовать, пока уровни не сравняются. Это есть закон физики, черт возьми!.. А мы не ребята!..
— Физические законы всегда неизменны, — возразил Раймунд, — вся суть в том, чтобы уметь их понимать. Если бы здесь дело шло о сифоне обыкновенных размеров, я согласился бы с вами, что по законам гидростатики раз устроенный сифон должен действовать непрерывно, к несчастью, здесь дело идет о сифоне длиной в шесть тысяч километров, который сначала действовал благодаря пустоте, образованной нашими пневматическими машинами. Но раз эта пустота заполнилась и сифон был предоставлен себе, он должен был перестать выполнять свои функции из-за трения, которое уравновесило силу давления атмосферы и столба жидкости, показывающего разность уровней.
— Так об этом надо было сказать шесть месяцев тому назад, а не сегодня! — прорычал взбешенный Эбенезер. — Эта маленькая ошибка стоит мне пять миллионов долларов!
— Тут не было ошибки… я ожидал этого результата.
— Тогда вы поступили непростительно! — пробормотал нефтяной король.
И вдруг, точно хватая руками воздух, он упал на стул, запрокинув голову назад, пораженный приливом крови к голове.
ГЛАВА XII. Ниагару на помощь!
Шум, последовавший за этим тяжелым приключением, помешал Раймунду дать объяснение, которое он разумеется, представил бы.
Все в волнении вскочили из-за стола. Эбенезера унесли в соседнюю комнату и положил там на софу. Два-три доктора, присутствовавшие на торжестве, суетились вокруг него, развязали галстук, смочили виски спиртом и назначили горячую ножную ванну с горчицей, — словом, испробовали все обыкновенные в таких случаях средства, чтобы призвать его к жизни.
Их старания увенчались успехом. Эбенезер испустил глубокий вздох, — открыв глаза, он обвел взглядом присутствующих и, казалось, пришел в себя.
Вскоре он был уже в состоянии отвечать на вопросы старшего доктора. С этого времени можно было надеяться, что его обморок, вызванный удивлением и гневом, не будет иметь важных последствий; теперь самое главное было отдалить от него новые волнения.
Его посадили в карету, чтобы отвезти домой и поручить заботам семьи. По окончании обеда гости разошлись. Известие о неудаче трансатлантической трубы распространилось по всему городу и скоро сделалось единственной темой разговоров: одни искренно сожалели о потерянных трудах, другие же едва скрывали свою радость при виде несчастья. Газеты не замедлили заняться этим событием и на следующий день всесторонне обсуждали его в своих передовых статьях. Это было злобой дня. Как бы сговорившись, они единодушно осуждали «химерическое и безумное предприятие», которое два дня тому назад они превозносили до небес.
«Во всем надо принимать во внимание конец, — авторитетно писали они. — Если бы инициаторы этого гигантского предприятия подумали десять минут, прежде чем кинуть туда свои капиталы, то они немедленно поняли бы, что сифон длиной в шесть тысяч километров — не обыкновенный сифон; они догадались бы, что трение жидкости о стенки трубы должно было явиться непреодолимым препятствием для их проекта. Они сказали бы себе, что безумно видеть все законы гидростатики лишь в разнице уровней на таком обширном поле действия, которое равняется дуге в 75° широты… семилетний ребенок принял бы в соображение эти неблагоприятные предсказания. Авторы трансатлантической трубы не сделали этого. Надо сожалеть об этом не только из-за потерпевших такую громадную неудачу, но и ради доброго имени национальной промышленности, которая много теряет от этого удара. Европа с полным правом скажет, что Новый Свет есть классическая страна шарлатанства. В этой неудавшейся попытке она увидит доказательство несостоятельности наших инженеров и ученых; она осмеет нас и будет права. Мы не поблагодарим господ Куртисса и Фрезоля за такой результат и должны высказать, что находим, что их безумное предприятие более достойно порицания, чем жалости!»
Таково было мнение прессы. Что касается сторонников Эбенезера, то они отнеслись еще строже к Раймунду. Его открыто обвиняли в том, что он имел в виду лишь личный интерес и заставил бросить в море пять миллионов долларов с единственной целью поживиться их крохами. Мистрис Куртисс без всяких обиняков выражала это «лестное» мнение. Магда лично более склонялась к мысли, что Раймунд был ослеплен тщеславием и наивно кинулся в безнадежное предприятие. Оба они не стеснялись в своих суждениях. Поэтому, когда Раймунд явился около девяти часов утра справиться о здоровье Эбенезера и попросил переговорить с ним, ему было отвечено через лакеев «персикового цвета», что доктора запретили утомлять больного и предписали полный покой. Молодой человек вынужден был удалиться, не дав своему компаньону принесенного им объяснения. Но он торопился представить его публике и с этой целью послал письмо в вечерние газеты.
Содержание его было следующее:
«М. Г. Господин Редактор!
Слишком поспешно распространилось мнение, что трансатлантическая труба является неудачным предприятием. Правда, в эту минуту нефть не течет по ней, но текла в течение нескольких часов. Она дошла до Бреста. Это — главное. Опыт достаточно доказал, что наше предприятие не было химеричным, «и при настоящих» условиях большего я не ожидал.
Никто не мог заранее утверждать, будет ли подводная труба действовать, как обыкновенный сифон, или нет, — никто этого и не утверждал. Помнили еще о теоретических возражениях, сделанных двадцать лет тому назад по поводу подземных труб Пенсильвании, и о том, как опыт так блестяще разбил их. Вот почему все молчали и почему я сам ничего не говорил о своих догадках.
Настоящее затруднение, оправдывающее мои догадки, не является еще окончательной неудачей.
Что же нужно, чтобы подводный сифон действовал непрерывно и регулярно?
Только то, чтобы к нефти, впущенной в трубу, была приложена достаточная двигательная сила.
Чтобы бороться с трением на таком значительном расстоянии, эта сила должна быть непрерывна, могуча, непреодолима. Она у нас под руками — это сила Ниагары!
Пусть общественные власти позволят мне применить для этого хоть час громадной силы, которую по-пустому тратит грандиозный водопад, и вся нефть Пенсильвании свободно потечет в Европу.
У нас есть нужный для работ капитал. Чтобы выполнить их, нам нужно лишь одобрение компетентных лиц и согласие Конгресса. Помогите получить нам то и другое. Это будет лучше, чем поспешно осуждать еще неоконченное дело, которое для человечества явится новым источником богатства и благополучия, я твердо убежден в этом.
Примите, и так далее
Раймунд Фрезоль».
Это воззвание, появившееся одновременно Почти во всех газетах, вызвало реакцию в пользу молодого француза. Все восторгались гибкостью и смелостью его изобретательного ума, презрительным спокойствием ко всем скороспелым критикам и особенно грандиозностью способа, которым он думал преодолеть трение подводного сифона.
Заставить Ниагару служить своей идее — такая мысль понравилась янки, любителям всего необычного. Это льстило их тщеславию.
С этих пор местная пресса, живо отражавшая общественное мнение, сделала внезапный поворот.
«Надо уметь признаваться в ошибках, — говорила одна из самых влиятельных нью-йоркских газет. — Сознаемся, что мы слишком поторопились провозгласить окончательную неудачу подводной трубы. Не падая духом от первой неприятности, инициатор этого оригинального предприятия напряг все свои силы и с обычной своей гениальностью задумал новое чудо.
Подчинить силу Ниагары и заставить ее гнать в подводный сифон нефть, которая отказывается течь сама, — вот что он предлагает.
Смелость и грандиозность этой идеи не могут не прельстить воображения. От души желаем, чтобы ее признали исполнимой. В течение тысячи лет эти сотни тысяч тонн воды, падающие в пропасть, служат лишь для большего ее углубления; в наше время, столь богатое различными чудесами промышленности, следовало бы употребить в дело эту мертвую силу!..
Наученные прошлым опытом, мы подождем предсказывать успех этой прекрасной мысли, которая так хороша на первый взгляд. Мы подождем, по крайней мере, дальнейших подробностей, чтобы высказаться, уже вполне ознакомившись с делом. Сегодня же ограничимся словами, что эта идея поражает своим благородством и грандиозностью, что по своей смелости и простоте она вполне американская и что все истинные янки, наверное, пожелают ей успеха».
В этот хор симпатии вносила диссонанс лишь одна нотка: именно, из «Curtiss-House». Письмо Раймунда взволновало его обитателей; сначала над этим издевались, как над смешной идеей. Особенно Магда изощрялась над тем, кто хотел «закупорить Ниагару в бутылку», то есть в сифон. Что касается мистрис Куртисс, то она находила просто чудовищным, что, растратив пять миллионов, компаньон ее мужа так дерзко говорил о шестом.
