Текст книги "Возможные миры и виртуальные реальности"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

3. К чему относится сон: к прагматике внешней или внутренней? Только ли коммуникативно-речевая конвенциональность окружает сферу сна как вторая оболочка? Наверно, это исходная задача – выявить такие коммуникативные конвенции. Тогда сон предстанет речевой, коммуникативной модальностью: по эту сторону.

3?. О том же. Только ли коммуникативный характер носит запрет, нарушенный во фрагменте 2? Или в нем есть нечто онтологическое? эпистемическое?

– А может, весь разговор велся во сне? Спящий и боится, что стук прервет его (говорящего) сновидение? – Тут мы ощущаем и такую, обычно не дискутируемую, конвенцию: если я вижу сон, то я не могу говорить, заявлять, что это сон. Во сне – не могу. – То есть если я понимаю, что это сон, то я просыпаюсь? – Будем осторожнее и это вот "просыпаюсь" – закавычим. Это еще более загадочный феномен – пробуждение. И надо разграничить эпистемическое "понимаю" и коммуникативное "говорю". Весь вопрос о возможности / невозможности совмещения двух функций. Понимания и "видения сна "? – Это первое совмещение. А я о втором: совмещении говорения и видения сна.

4. Я вижу тебя во сне ( т.е.: ты мне снишься ). Отойди, не закрывай мне мой любимый портрет на стене. Уйди из моего сна. Не отвлекай. Я вижу профессора в бархатном пиджаке, с казацкими усами, он рисует круги на доске.

5. Этот текст возможен как монолог. Как художественный фрагмент. А возможен ли он в коммуникативной реальности, как обращенный к тутошнему "ты"? По эту сторону сна. – По какую э т у ?

6. В качестве отвлечения. Сон некому, – кроме меня, спящего, засвидетельствовать. – Какие новости (я только что из Москвы)? Колбаса вздорожала? – Какие новости – как там у вас во сне? Колбаса подешевела? Сновости. – Новости сна.

7. – Вы вбили гвоздь в мою ногу! – Во-первых, я лишь два раза стукнул молотком. – Ничего себе два раза! Сапог пробили, да и ноге уже больно. У меня будет заражение! – А во-вторых, вы мне снитесь. – ?

8. Знак "?" может далее трансформироваться: а) В удар по лицевой части забивавшего гвоздь, если тот, в чью ногу забивали, не был виртуален. В привод в полицию, затем, возможно, в психическую экспертизу "ссылавшегося на сон" и т.д. б) Но разговор мог и в самом деле происходить по э т у ( т.е. ту) сторону сна! И сон продолжится. Или прервется.

9. Притяжательные местоимения. Это мой сон, личный, персональный. А вам нельзя. Не входите. Билета не брали, денег не платили. Господа, прошу вас выйти вон. И вас, и вас. А вас что, это не касается? Свернулся на кресле калачиком и спит. Словно и не слышит, что ему говорят!

10.

Им велено забить 48 гвоздей. 30 в пол, остальные – куда захочется, – по собственному желанию. Но они не умеют забивать гвозди. Они сидят и плачут. Приходит инспектор, дает инструкции, уходит. Бесполезно. И потом: у них нет собственного желания. Возможно, они придуманы. Возможно, они снятся. А может, они снятся самим себе? И это не исключено. Забить в пол они бы еще могли. Но как решить такую задачу: "забить гвозди куда захочется" – если не хочется? Их зовут Петров, Иванов и Сидоров. Это не значит, что Петров, Иванов и Сидоров зовут их – делают призывные жесты, подманивают, сулят награды, государственные премии, пристижные должности, высокие дивиденды. Нет, это у них такие имена, чтобы их можно было различать. Это их прозвания. Иванов (Сидорову): А ты заметил, что Петров англичанин? Сидоров: А что, это заметно? Иванов: Вчера за обедом он сказал Yes. Говорили о курице. В такие моменты люди выдают себя.

11. Изучение языков во сне. Значит ли это, что я совмещаю речевую и сновидную функцию, физически – локализуясь на кровати? Лежал спокойно – и вдруг закивал головой. В такие моменты люди выдают себя.

12. – Ты принес рахат-лукум ? – ? – Мы сидели у фонтана, она попросила немного рахат– лукума, я послал тебя в лавку. Ну ? – Но ты же спал. Это тебе приснилось. Сам подумай. – Что за отговорки! бездельник. ...А может, и впрямь отговорки? Мы ведь просим истолковать сон, обьяснить. Принимаем сновидение к сведению (Приказ N 231a: принять сон тов. Григорьева В. П. к сведению) и т.д.

Мы представляем возможность того, что оболочка сна оказывается прозрачной и некто вглядывается в происходящее там, как прохожий может увидеть интерьер освещенной комнаты. Занавески не в силах скрыть просачивающийся свет. Человек, встав ото сна, проходит в другую комнату – сидящие там еще успевают заметить отсветы нездешнего у него на лице. Он только минуту как прибыл.

...Наклонившись над спящим, они хотят услышать, что там, хотят приобщиться к тому, хотят увидеть, прочитать сноведение.

13. Ссылка на сон. "Как показывает сон товарища Иванова, Петров на самом деле является англичанином". Увы! Ни место, ни время нельзя фиксировать по сновидению. Нужен свидетель, видевший то же самое. Известный мотив в культуре: единое сновидение, общая мечта.

14. Он долго отмалчивался. Но нет ничего тайного, что не стало бы явным. Как сообщили хорошо информированные источники, господин Кюрье за сны, порочащие пятую республику, уволен в отставку с лишением его Ордена Почетного Легиона.

15. Сеанс гипноза. Тут и впрямь почти достигается эта местность. Оболочка становится почти прозрачной – но в одну сторону. Cлышит, даже отвечает,двигается, слушается. Но сомнамбула не может приказать нам сделать нечто, включить нас в свою цель. Это – если о н а и заговорит – будет совсем иное веление или просьба. И если сомнамбула движется на нас, то это страшно потому, что, глядя на нас, она не видит нас (еще страшнее: видит ненас) и идет не на нас, а сквозь. Наяву мы вот чему не удивляемся: то и дело обьект остается за кадром, предложение – без дополнения. Мальчик бежит. Девочка рисует. Старик играет. Но стоит слегка усилить нажим – и становится не по себе. Что-то притягивает идущего, влечет. Что? Дверь раскачивается сама по себе. Дерево сгибается под невидимой рукой. Кусты ходят ходуном. Страницы книги начинают перелистываться. Адресованность этих речевых актов теряется в иной реальности.

16. Мы обнаруживаем сновидение, вносим его в эту действительность. Тогда в ней возникает местность, называемая "явь", а правильнее "несон". Но это уже не та действительность, которая была до того . И сказать: ?Я нахожусь в несне? – это не то же, что сказать "Я нахожусь не в сне". Но это уже другой вопрос – почему мы не решаемся именовать вещи и существа с помощью отрицания, разве оно не имеет оттенка атрибутивности? "Ко мне подбежала не собака, а только тень". Но почему нельзя так: ?Ко мне подбежала несобака?. ?В степи дул неветер?. Это уже о другом: о снах языка.

Шемас МакАнны Скользкие камушки моего Майка

(Роман) Шемас МакАнны – ирландский (и, что более существенно, – ирландскоговорящий) писатель и музыкант (родился в 1958 году в Белфасте). В своей прозе МакАнны продолжает традицию Джойса, а в контексте более современного искусства Кортасара. МакАнны – яркий представитель современного постмодернизма: роман, начало которого публикуется ниже, – характерный для этого направления в литературе образец жанра культурологического детектива (классический текст – "Имя розы" Умберто Эко). Особенностями этого жанра является сочетание показа акцентуированной социальной среды (в романе МакАнны это жизнь университетского кампуса) с не имеющим, на первый взгляд, прямого отношения к сюжету авантюрно– виртуальным началом (в романе МакАнны это полулегендарная история жизни Паганини). Проза МакАнны известна в России благодаря переводам Т. Михайловой – см. его первый роман "Мой рыжий дрозд", вышедший в 1989 году в Москве в издательстве "Молодая гвардия". Конец Волны... Они лежали на краю поросшего бурым мхом утеса и смотрели в воду. Ветер доносил до них блеянье овец и горький запах водорослей, и вкус их дешевых сигарет тоже был грубым и горьким, они старались отбить его не менее грубыми шутками, но это как-то плохо получалось. Этот утес они облюбовали давно. Впрочем, он был знаком, наверное, почти каждому поколению учеников этой традиционной летней школы: здесь можно было покурить, позагорать, поболтать и просто отдохнуть от вечных понуканий и требований говорить поирландски даже между собой. Они замолчали. Тяжелое облако над морем было похоже на вражеский корвет, и обоим стало казаться, что остров осажден, сейчас начнется штурм, их хотят захватить в рабство, и отстоять свою свободу они смогут только в битве. Сегодня утром была история. Им рассказывали о том, что происходило на этом острове, и получалось, что он весь буквально кишит трупами. Выходило, что у этих берегов нашли себе могилу тысячи солдат, и это было почему-то очень приятно. На этом островке, на соседнем или еще где-нибудь неподалеку, их тут много, этих островков, но и людей тут гибло тоже много. Так что, получается, это не просто острова, а целое кладбище. Да если еще посчитать утонувших рыбаков... Да, эти острова много видели и много пережили. Но и сейчас тут было не скучно, особенно летом. В июле сюда обычно приезжали янки на белых яхтах. Они нарочно приплывали из своих далеких Соединенных Штатов, чтобы наполнить берега криками и громкой музыкой, и считали при этом, что обретают тут покой и уединение. А в августе становилось еще более людно. Но до августа еще далеко. Сейчас на островке была только их школа, и на их уединенный утес, они это твердо знали, сейчас не мог посягнуть никто чужой. Джемми лег на живот и, протянув руку, послал окурок ловким щелчком в бирюзовую прозрачную гладь. Окурок закачался на волнах, пронизанных солнцем, как поплавок или маленькая лодочка. Джемми лениво проводил его взглядом и вдруг заметил еще что-то. "Что-то" – именно так он мысленно назвал это сначала, но почему-то сразу понял, что это "что-то" здесь лишнее, постороннее и очень странное. Под водой что-то белело. Бутылка? Нет, это было крупнее. Панцирь какого-нибудь огромного краба? Они оба всмотрелись в прозрачную глубину и оба как по команде вдруг вскочили на ноги: из воды на них смотрело человеческое лицо. Они молчали. Потом, заметив невдалеке одного из преподавателей – не их ли он искал? – они замахали ему руками и закричали радостно и тревожно: – Эй, сюда! Идите сюда! Учитель быстро подошел к ним; еще полный гнева, он был несколько озадачен их тоном. Он приготовился открыть рот и задать какой-нибудь резкий вопрос, но Джемми опередил его. – Смотрите, что мы тут нашли, – сказал он. – Оно там в воде. Учитель повернул голову туда, куда указывала рука мальчика, и невольно замер. – Но это... это труп... – прошептал он. Мальчики радостно переглянулись. Найти труп! Первыми обнаружить тело убитого! Такое достается не каждому, как теперь все будут им завидовать! Полицейские, журналисты, экспертиза, допросы, интервью! Радио, телевидение, газеты, и всюду – их фотографии, их показания, да и вообще, жизнь тут будет гораздо интересней. Какая уж тут грамматика и история, если на берегу валяются трупы? А уж сами они, ясное дело, до самого конца курсов будут вообще свободны от занятий. Учитель положил Джемми руку на плечо и протяжно вздохнул. Интересно, о чем он думал? Может быть, о том же? Может, и взрослым в душе тоже до смерти хочется найти труп или стать свидетелем какого-нибудь другого преступления, чтобы жизнь вдруг стала хоть немного веселее? Просто они никогда не решатся признаться в этом никому, даже самим себе. Джемми осторожно пошевелил плечом, и учитель убрал руку. – Какой ужас! – тихо сказал он. – Не смотрите туда! Но что же теперь делать? В ответ на его слова другой мальчик сбежал с утеса вниз и бросился прямо через футбольное поле к стоящей у входа в школьное здание телефонной будке.

Учитель проводил его взглядом и опять повернулся и посмотрел в воду. Лежащий на дне человек теперь стал как-то ближе, или просто так казалось, потому что теперь он знал, куда надо смотреть. На какое-то мгновение они встретились глазами, но учитель сразу испуганно отвернулся. Интересно, сколько он тут пролежал? Аранская трагедия, как ее тогда назвали, случилась в ноябре 1935 года. Девятнадцать молодых людей, возвращавшихся на катере из Шотландии, пошли ко дну около скал, гряда которых тянется к западу от острова Иниш-Мор. Их тела тогда нашли не сразу. Некоторые разбились о скалы, другие – прибило потом к маленьким островкам, а какие и вовсе унесло в океан. Об этом тогда много писали. Интересно, что примерно тогда же в небе заметили комету, которая вот уже больше семидесяти лет не была видна. Считалось, что ее появление всегда предвещало беду, но стоит ли в это верить? Меня гораздо больше интересует другое совпадение: именно тогда, в ноябре 1935 года, знаменитый ирландский романист Джозеф Мак Грианна, писавший под псевдонимом "Мойра", публично заявил в одном интервью, что намерен прекратить заниматься литературной деятельностью, потому что понял, что исписался или, как выразился он сам, понял, что исчерпал свой источник вдохновения. Теперь бы мы сказали, что у него началась депрессия, но тогда у нас это было еще не принято. Это был человек блестящий, и книги его всегда пользовались бешеным успехом. Когда у нас началась эта неразбериха, он продолжал писать и написал так много, что его романы, как утверждали некоторые, сделали для нашей страны больше, чем вся армия республиканцев вместе взятая. И вот вдруг он заявляет, что прекращает писать, что язык, на котором он писал, это мертвый язык, а его книги – трупы, написанные для мертвецов... Мрачное сравнение, правда? Ну, вот, опять заговорили о трупах! Правильно, начал писать про труп на острове, так и нечего делать историко– литературные отступления. Но, извините, для начала я должен представиться: меня зовут О'Браен, хотя мне больше по душе – просто Браен, и в этой истории я должен буду выполнять функции детектива-любителя. Хотя, конечно, на самом деле никакой я не детектив, но просто так уж сложились обстоятельства. Итак, в субботу вечером я, как обычно, вышел пройтись и, как обычно, купил себе "Айриш таймс". Уже сидя у себя на кухне, я, опять же – как обычно, стал просматривать разделы, где пишут про разные спектакли, книги, художественные выставки, потому что я себя считаю человеком интеллигентным и люблю быть в курсе культурной жизни. Итак, я просматривал там разные объявления, про выставки, про новые фильмы, спектакли, и вдруг наткнулся на маленькую заметку, которая, признаюсь, меня просто поразила. Вообще-то я, наверное, не должен был ее читать, потому что она на эту страницу попала как будто случайно, ей бы надо было сидеть себе тихонько в разделе "Полицейская хроника", я бы ее там вообще не заметил. Но тут она сразу попалась мне на глаза: в ней говорилось, что на одном из западных островков два мальчика с летних ирландских курсов нашли в воде труп. Труп этот так и остался неопознанным, документов у него при себе, ясное дело, не было. На вид это был молодой человек лет двадцати– двадцати пяти, в джинсах, старых ботинках, в шерстяном свитере. В общем, уцепиться не за что. Вот раньше, я знаю, у каждой деревни был свой узор вязки, и если к берегу прибивало труп утонувшего рыбака, люди сразу знали, куда его надо везти. По свитеру определяли. А теперь эти свитера продаются всюду как сувениры, а если находят настоящий труп, он, конечно же, оказывается одет так, что его родная мать опознать не сможет. Но меня заинтересовало не только это. Они писали, так у них выходило, что вся проблема – в том, чтобы определить, кому этот труп принадлежит, а что это несчастный случай – это у них почему-то сомнений не вызывало. В этой заметке говорилось, что в затылочной части череп был поврежден, видимо, в результате удара о что-то твердое в момент падения. Но обо что он ударился?! И откуда он падал?! Им это все равно! Я прочел заметку несколько раз и меня просто затрясло от гнева: парня убили, это яcно, как Божий день, а до этого никому и дела нет. Несчастный случай! И еще мне почему-то показалось, что все это имеет отношение ко мне. То, что я случайно увидел эту заметку там, где ей не полагалось быть, что я прочел ее как раз в начале отпуска, когда я соображал, как бы поинтересней мне его провести, натолкнуло меня на мысль лично заняться всем этим и найти убийцу. Смешно, скажете вы? Пусть, может быть и смешно. Но не так уж глупо. Эти летние школы, по-моему, просто созданы для убийства: люди уезжают на уединенный остров, живут там, как осы в банке, конечно, возникают конфликты. А места там такие, что голову сломать – пара пустяков. Вот и решайте потом, случайно человек оступился или его кто-то специально толкнул. У нас, конечно, про это писать не любят, по причинам, вполне понятным. А я считаю, что случайного в жизни ничего не бывает, и если парню суждено было утонуть, на это есть своя причина. Да и мне эта заметка, наверное, подвернулась тоже не случайно. Если бы она была напечатана на другой странице, я бы вообще ее не заметил и спокойно продолжал бы свой законный отдых. Но что есть, то есть, и что случилось, то, значит, должно было случиться. Так что запомните мое имя, вы про меня еще услышите. И раз уж нам придется расследовать преступление, я считаю, лучше с самого начала указать: Место действия: Острова на западе Ирландии Какой-то университет в Ольстере Дублин (время от времени) и Италия и Европа, 1782-1840 гг. Действующие лица: Магон, Майк, студент Малахия Каттерн, преподаватель Пеппиат, Соварле, неизвестно кто О'Браен, Паскуале, детектив Пейдж, Мерль-Мебиус, известный писатель второстепенные персонажи, вымышленные и нет, а также Паганини, Никколо, итальянский скрипач. Вот. А пока: тсссс! Мы их всех еще выведем на чистую воду! Далее: протокол допроса, который назван почему-то планом-проспектом экзамена по ирландскому языку, рекомендуемым для выпускников традиционных летних курсов (так они хотят сбить нас со следа): "От испытуемых требуется ознакомиться со списком предложенных им вопросов. Испытуемый не должен отвечать на все вопросы, но имеет право избрать лишь пять из них. Испытуемые не имеют права писать свои ответы более чем на двух сторонах одного листа. Испытуемые имеют право в ходе подготовки к ответу консультироваться между собой, но обязаны при этом прекратить переговоры по первому требованию экзаменатора. Вопросы: 1. Кто его убил? 2. Кто был убит? 3. Не предпочтительнее ли ответить на вопрос N 2 прежде, чем на вопрос N 1?

4. Кому было выгодно это убийство? 5. Чем обязан истинный художник своему народу? 6. Докажите, что стиль должен соответствовать предмету описания. 7. Тождественно ли художественное творчество личности самого художника или это миф? 8. Существует ли ничто? 9. Т.С.Элиоту приписываются слова: "Исход наших переживаний находится в их начале, и это дает нам возможность каждый раз по-новому осмыслять нашу жизнь". Опровергните их. 10. Что вам известно об этом человеке? 11. Если вам самим захочется задать какой-нибудь вопрос, запишите его, а потом поместите рядом ваш предполагаемый ответ". Далее: необходимая информация содержится в нижеследующих пунктах А – Я. Итак: А. Мерль М.Пейдж едет на машине по улицам Дублина Все произошло в одно мгновение: что-то скрипнуло, взвизгнуло, ударилось о правое крыло, и уже после того, как отхрустели кости, Мерль понял, что задавил собаку. Как это получилось? Он ее даже не успел заметить. Он с омерзением поежился и вдруг почувствовал, что его грудь, руки, ноги, голова налились небывалой энергией. Он непроизвольно нажал на газ и на скорости восемьдесят миль в час полетел вперед по темным и пустынным улицам. Его старенькая машина превратилась в самолет, тоже, наверное, старенький такой самолет времен войны, этакий аккуратненький Фоккер, который старательно разбегается, прежде чем взлететь. И он разбегался, разбегался и ждал, что тоже сейчас взлетит, полный странным чувством горечи и радости, на нем был кожаный шлем и защитные очки, он торопился подняться в воздух, пока не кончилась взлетная полоса. Он почти летел, герой-камикадзе, на стареньком Фоккере, и огонь бушевал в его груди. Вдали мелькнула решетка Оленьего Парка. Что это было? Что произошло с ним? Или это чужая смерть дала ему вдруг эту странную энергию, эта уходящая жизнь поделилась с ним своей силой? Ему стало мерзко и противно, но он не мог ничего поделать с радостной бурей, бушевавшей у него в груди. Он понял, что лишь движение может спасти от смерти. Б. Фрагмент произведения, которое в тот момент лежало у Мерля М.Пейджа на заднем сиденье (набросок) "В самой старой и живописной части города был расположен знаменитый Институт поминальной музыки, или Похоронная Академия, как принято было его называть. Это уникальное в своем роде заведение готовило музыкантов, которые специализировались на исполнении траурной музыки и достигали в этом неслыханного совершенства. Поступить туда не просто. Мальчику, который разучивал гаммы под присмотром унылой старой девы, или даже стер себе пальцы, пощипывая струны скрипки, подражая Судзуки, там делать нечего. Туда принимают людей с опытом и, к тому же, одаренных особым типом сердечной тоски, который встречается не часто. Но поступить в Институт – это еще не все. Принятый должен немедленно забыть обо всем, что он знал до этого, и начать учиться воплощать в музыке всю мировую скорбь. Начинают обычно с одной какой-нибудь ноты. Учащийся старается прикоснуться к одной клавише или струне так, что при этом у окружающих начинает щемить сердце и слезы непроизвольно льются из глаз. Один звук – но он должен выразить горе родных и близких, страх перед отверзтой могилой и надежду на новую, вечную жизнь. Выпускники Института овладевают этим мастерством в совершенстве, и любое музыкальное произведение под их искусными пальцами начинает дышать скорбью. В этом им нет равных, и спрос на них всегда очень велик. Говорят, что эти скорбные трели были впервые открыты Никколо Паганини. Именно они создали ему такую инфернальную популярность и способствовали созданию целого мифа вокруг его имени. В Институте очень ценят Паганини и ежегодно устраивают в его честь нечто вроде фестиваля, на котором не только исполняются его произведения, но и выслушиваются легенды о его жизни и творчестве. Поощряется приглашение иностранных ученых и музыкантов. В этом году сообщить слушателям новые факты из биографии Паганини должен был известный американский музыковед Гектор Тирон Форд... (зачеркнуто). Смерть. Тюрьма. П. в тюрьме. П. – убил другого скрипача. (зачеркнуто). Сд. с д.? Можно ли действительно обрести славу и талант, продав душу? Неужели душа так дорого стоит? Имеет ли право художник совершить убийство?" (конец наброска). В. Размышления экзаменующего над листом чистой бумаги во время экзамена Пора написать что-нибудь. Но что? Автор романа, много ли от него зависит? Или сюжет уже существует сам по себе? Кто убит? Кто убийца? Но почему они не спрашивают: зачем? Или это и так ясно? Наша жизнь мертва. Все мы – трупы, мы привыкли к этому и уже этого не замечаем. Но, если так, что же тогда смерть? Г. Очередное вмешательство О'Браена, детектива-любителя Да, я любитель, детектив-любитель или любитель детективов, мне все равно. И не надо над этим смеяться. Я только не могу понять, зачем нам этот кусок из его портфеля про Институт поминальной музыки? Надеюсь, читатель быстро про это забудет. И не надо забивать голову биографией Паганини. Если, конечно, тут нет разгадки. Тссс... Пока об этом не будем! Для меня главное узнать: личность убитого, мотивы убийства, способ, которым убийство было совершено и, конечно, кто убийца. А пока в этом направлении мы что-то не продвинулись. Вот, еще какой-то фрагмент, надеюсь, это будет продолжение нашего детектива, а не очередной дрянной роман из университетской жизни, каких теперь много расплодилось. Д. После экзамена В тот вечер они договорились поиграть с ребятами из Политехнического института, и у Майка Магона по этому случаю уже с утра было весело на душе. Не дождавшись лифта, он слетел вниз по лестнице и быстро вышел на улицу. Майк Магон – студент выпускного курса так называемого Нового Британского университета, в котором нового было довольно мало, да и британское потихоньку вытеснялось унылым ирландским духом. Он огляделся, да, фасад уже здорово пообтрепался, и вряд ли кому-нибудь в ближайшие двадцать лет придет в голову делать тут ремонт. Пять лет он провел тут, но любви к своей "Альма матер" так и не успел ощутить. Он бы, пожалуй, никому не посоветовал поступать сюда, хотя, почему тут так скучно, сказать бы вряд ли сумел. Впрочем, не стоит решать за других... Сбегая с лестницы, он чуть было не сбил с ног преподавателя английского отделения, но вспомнил об этом только сейчас. Как его звали? Майк задумался. Нет, вспомнить не удалось. А, может быть, он его с кем-то спутал, и этого человека он вообще видел впервые? Ладно, ну его! Он опять быстро пошел вперед. Лето уже начинало свое триумфальное шествие, хотя настоящей жары еще не было. Через несколько дней должны были уже начаться выпускные экзамены, но Майк их совершенно не боялся, он чувствовал себя во всеоружии. Другое дело выпускной реферат, тут он почему-то волновался и все никак не мог заставить себя сесть и написать окончательный вариант. Тема была ему хорошо знакома, и речь шла всего о десяти тысячах слов, но что-то внутри него самого мешало кончить работу. На их факультете было принято писать выпускные рефераты, так сказать, о самих себе. Исполнители народной музыки писали о народной музыкальной традиции, любители хоккея на траве посвящали свои рефераты этой благородной игре, и даже игроки в баскетбол пытались, правда – тщетно, вскрыть его народные ирландские корни. Так что Майк тут не был исключением и выбор темы для его реферата ни у кого не вызвал удивления. Но сегодня ему было не до занятий. И он был этому скорее рад. Сегодня предстояла игра в баскетбол и он знал, что просто обязан сделать все, чтобы их команда выиграла. Он считал, что баскетбол – самая благородная игра, какую только можно было придумать. Некоторые думают, что тут важен высокий рост, но Майк хорошо понимал, что это не так. Самое важное в баскетболе техника. И еще ему нравилось красиво прыгать, зависая в воздухе, парить над мягкими досками пола, а потом мягко, как их учили, неслышно опускаться на полусогнутые напружиненные ноги, чтобы в любую секунду быть готовым опять взмыть вверх. Пол был отполирован сотнями ног и от него звучно отскакивало эхо. Это тоже ему нравилось. А еще ему нравилось после игры стоять в душе с закрытыми глазами и чувствовать, как пот и мягкая пыль стекают с него на кафельные плитки и его тело опять становится розовым и упругим, как у какого-нибудь цветущего юноши с американского плаката. Он закрывал глаза, чтобы не видеть голых тел своих товарищей. Их белесая беззащитность вызывала в нем странно неприязненное смущение. Ребята из Политехнического играли грубо. Было несколько удалений, крики, скандалы, но к концу игры им все-таки удалось собраться и обойти их. Потом в душе под струями горячей воды многие расцвели малиновыми следами ударов, которые они с гордостью показывали друг другу как знаки боевого отличия. У одного под ребрами была даже кровавая ссадина. Не проявив к ней особого интереса, Майк поспешил растереться полотенцем, собрать свои вещи и выйти на воздух. Ему почему-то совсем не хотелось продолжать обсуждать игру, хотя он, наверное, не меньше других был рад победе. Закинув сумку за плечо, он медленно побрел в сторону университетского парка. На одной из площадок какие-то незнакомые ребята играли в футбол, и Майк решил было присоединиться к ним. Он бросил сумку на землю и даже несколько раз ударил по мячу, но потом вдруг почему-то отошел в сторону и прислонился к дереву. Он чувствовал себя пустым и усталым, а сама игра показалась ему скучной и глупой. Взяв сумку, он побрел в библиотеку. Надо ведь готовиться к экзаменам. Сидящая у входа девушка с тупым шотландским лицом отказалась пропустить его внутрь из-за того, что у него не было с собой читательского билета. Напрасно он называл ей номер, который за эти годы, конечно, успел запомнить наизусть, напрасно уверял ее, что книги у него уже заказаны и ждут его на полке, она даже слушать его не стала. Мысленно пожелав ей принять этой ночью несколько лишних таблеток снотворного, он повернулся и мрачно пошел домой. Вроде бы – ерунда, все равно они скоро закрывают и он просидел бы от силы часа два, но на душе почему-то стало как-то тревожно. По дороге он зашел в столовую и купил себе пластмассовый стаканчик жидкости, которую тут обозначали словом "кофе", и сэндвич с салатом, который угрожающе высовывался из-под хлеба и так и норовил выпасть. Майк благополучно справился с ним и успел быстро поставить картонную тарелочку на шаткий столик, однако, потянувшись за сахаром, опрокинул пластмассовый стаканчик, и бурая жидкость тут же залила светлый пол. Он испуганно оглянулся: хорошо хоть никого знакомого рядом не было. Мысленно проклиная все на свете, он вылез из-за столика, взял себе еще один стакан и начал уныло пить его, смакуя свою тоску и одиночество. Желто-белый кусок яйца из его салата предательски выскочил из-под пальцев и отскочил к двери, разбившись вдребезги о ботинок входившего в зал Малахии Каттерна. Собственно говоря, это еще не было поводом для начала разговора, но Майк сразу понял, что теперь ему не отвертеться. К тому же, теперь он сразу понял: это именно его он сегодня чуть было не сбил с ног на лестнице. И как это он сразу не вспомнил, как его зовут: Малахия, такое не забывается. Это имя дала ему его мать, наверное, чтобы досадить своему мужу-полицейскому. Когда Малахия был маленьким, они жили в городке на границе, и место там было очень неспокойным. Он помнил, как отца часто поднимали среди ночи и он, чертыхаясь, собирался и уходил куда-то. Где-то далеко в темноте слышались выстрелы, и мать стояла у окна, кутаясь в клетчатую шаль, и беззвучно шевелила губами. Малахия тихо лежал под одеялом и мысленно молился вместе с ней, как он тогда думал, чтобы папа вернулся живым и его не ранили эти подонки. Потом, когда она все-таки решилась уйти от мужа, Малахия понял, что в те ночи она просила Бога совсем о другом. Теперь она жила в дорогом пансионе и ее взрослый и благополучный сын часто навещал ее, каждый раз не решаясь спросить о чем-то очень важном для них обоих, впрочем, он, наверное, сам уже забыл – о чем именно. Он всегда любил задавать вопросы. Наверное, именно поэтому он посвятил свою жизнь изучению истории английской литературы, так он мог безнаказанно задавать их себе и окружающим, не рискуя оказаться бестактным. Впрочем, это было лишь его мнение. Окружающие, и Майк в их числе, считали иначе. Сейчас он мучительно оглядывался по сторонам, пытаясь как-то избежать нудных расспросов этого липучки. Малахия придвинул стул и беспощадно сел за его столик. Он сдержанно кивнул Майку, на что тот жалко улыбнулся. Положив свой сэндвич с сыром на одно колено, Малахия раскрыл его и начал выковыривать его содержимое. Майк отвернулся. Расправившись с сыром, Малахия хлебнул кофе и обратился к своему соседу: – Ну, как у вас дела? – мрачно спросил он. – Как реферат? Небось, уже все написали, вам-то это было не слишком сложно, я имею в виду сбор материала? – он злобно усмехнулся и подумал, что такие вот бездельники, благодаря своим сомнительным связям, сразу получают хорошую работу, а ему приходилось в свое время начинать с нуля. Его бы воля, им бы выше лаборанта должности не видать, в первое время. Пусть посидят, поработают на других, а там видно будет, кто что собой представляет. – Нет, я еще не все написал, – ответил Майк. – Наверное, это по тому, что вы с ним давно не видались? Так ведь? – губы Каттерна растянулись в улыбке. Майк удивился. Он, конечно, знал, что отец этого Каттерна был полицейским, и слышал, что и сам он в юности тоже служил в полиции, но его способность знать все обо всех не могла не озадачить. Или он до сих пор работал на Скотленд Ярд? – Это вы с ним говорили? – спросил он наконец. – Я с ним почти не знаком. Все сведения о сем предмете я почерпнул из газет. Там пишут, что он лежит в какой-то клинике в Дублине. Как выразилась наша знаменитость: его посетила тоска и творческая усталость. – И вы, конечно, считаете, что этим он хочет завоевать себе популярность? не выдержал Майк. – Не знаю уж, чего, – сказал Малахия, – но вряд ли это у него получится. По крайней мере, газеты ему популярности не прибавят. Ты видел его фотографию?