Текст книги "Сага о Греттире"
Автор книги: Автор Неизвестен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)
XXXIII
Весною Торхалль нашел себе работников и заново отстроился на своей земле. На время самого высокого солнца привидение поутихло[47]47
На время самого высокого солнца привидение поутихло. – Привидение, видимо, боялось солнечных лучей. Тенистая Долина, где стоял Торхаллев Двор, была особенно благоприятна для него: в течение трех зимних месяцев солнце вообще не проникает в нее.
[Закрыть]. Так настала и середина лета. Тут к Медвежачьему Заливу пришел корабль. На корабле находился человек по имени Торгаут, родом чужеземец, большого роста, а силой – с двоих мужей. Он был вольная птица и жил сам по себе. Он искал работу, потому что был беден.
Торхалль поехал к кораблю и, повстречав там Торгаута, спросил, не хочет ли тот у него работать. Торгаут сказал, что это можно и ему, мол, все равно, что делать.
– Только учти, – говорит Торхалль, – что слабосильному там делать нечего, потому что с некоторых пор там неладно. Я не собираюсь заманивать тебя в ловушку.
Торгаут отвечает:
– Ну, уж я-то не растеряюсь при виде какого-нибудь привиденьица. Я не из пугливых, и не откажусь от места из-за такого пустяка.
Они быстро сговорились, и Торгаут обязался смотреть зимою за овцами. Прошло лето. С первыми зимними днями Торгаут принялся пасти овец, и он всем полюбился. Глам беспрестанно к ним наведывался и ездил верхом на крыше. Но это только потешало Торгаута, и он говорил, что пусть, мол, этот мерзавец попробует подойти поближе, тогда, может, и испугаюсь. Торхалль просил его придержать язык:
– Уж лучше вам не меряться силами.
Торгаут сказал:
– У вас и впрямь ушла душа в пятки. А вот меня так скоро не испугаешь всей этой болтовней.
Так и шла зима до самого Рождества. В канун Рождества пастух пошел к стаду, а хозяйка сказала:
– Одного хочу, чтобы не вышло нынче, как в прошлый раз.
Он отвечает:
– Не бойся, хозяйка: зато будет о чем рассказать, если я не вернусь.
И он пошел к своему стаду. Было очень холодно, и сильно вьюжило. Торгаут приходил обыкновенно домой еще засветло, а тут он не вернулся в обычное время. Пришли, как всегда, люди из церкви. Всем показалось, что это сильно похоже на то, что уже было однажды. Торхалль хотел послать людей на поиски пастуха, но те отказались, говоря, что не полезут ночью прямо в лапы нечисти. Торхалль сам идти не решился, так ничего у них из поисков и не вышло.
В первый день Рождества люди поели и вышли искать пастуха. Они направились прямо к могиле Глама, решив, что пропажа пастуха – это, верное, его рук дело. Подойдя к могиле, они увидели, что стряслось, и. нашли пастуха: у него была свернута шея и каждая косточка переломана. Они снесли Торгаута в церковь, и он с тех пор никому не делал вреда. А у Глама снова стала прибывать сила. Сделался он теперь так могуч, что все бежали прочь с Торхаллева Двора. Остались только сам хозяин и хозяйка.
У них долгое время смотрел за коровами один и тот же пастух. Торхалль не хотел его отпускать, ценя за добрый нрав и усердие в работе. Он был уже очень пожилой и сам ни в какую не хотел уходить. К тому же он видел, что без присмотра пойдет прахом все хозяйское добро.
И вот, как-то уже к концу зимы, хозяйка пошла утром в хлев подоить, как обычно, коров. Было уже совсем светло, потому что до свету никто, кроме пастуха, выходить не решался. Он же выходил едва светало. Хозяйка услыхала в хлеву шум и ужасающее мычанье. Она с воплями бросилась домой, говоря, что там творится что-то неслыханное. Тогда пошел к коровам хозяин, и он увидел, что они бодают друг друга. Он подумал, что это неспроста, и вошел в хлев. Он увидел пастуха. Тот лежал навзничь, головою в одно стойло, ногами – в другое. Торхалль подошел и пощупал его. Он скоро увидел, что пастух мертв и у него переломан хребет. Он был сломан о каменную перегородку между стойлами.
Тут стало Торхаллю уже совсем невмоготу, и он уехал прочь со двора, забрав с собою все, что было возможно. А всю оставленную им скотину перебил Глам. После этого он стал ходить по всей долине, опустошая все дворы кверху от Междуречья. Остаток зимы Торхалль провел у друзей. Никому нельзя было заходить в ту долину с конем ли, с собакой ли – их тут же убивал Глам. А весною, во время высокого солнца, снова пошла на убыль его сила. Торхалль захотел вернуться на свою землю. Ему нелегко было сыскать себе людей, но все же он снова обосновался на Торхаллевом Дворе. А только лишь наступила осень, снова началось все по-старому, и Глам стал досаждать сильнее, особенно мучил он хозяйскую дочку, и в конце концов довел ее до смерти. Много испробовали разных средств, но все без толку. Людям казалось, что все идет к тому, что опустеет и вся Озерная Долина, если только не придет откуда-нибудь спасение.
XXXIV
Теперь надо возвратиться к тому, что Греттир, сын Асмунда, расставшись с Барди у Утеса Торей, просидел всю осень дома. И лишь незадолго до окончания зимы он поехал из дому на север, за гряду, в Ивовую Долину, и провел ночь на Аудуновом Дворе. Они совсем помирились с Аудуном, Греттир подарил ему добрую секиру и заключил с ним дружбу. Аудун долго жил на Аудуновом Дворе, и у него было большое потомство. Его сыном был Эгиль, который женился на Ульвхейд, дочери Эйольва, сына Гудмунда, и их сыном был Эйольв, которого убили на альтинге. Он был отцом Орма – капеллана епископа Торлака.
Греттир поехал на север, в Озерную Долину, чтобы проведать родичей в Междуречье. Там тогда жил Ёкуль, сын Барда, дядя Греттира по матери. Ёкуль был человек высокий, сильный и очень заносчивый. Он был мореход, нраву тяжелого, но при всем том человек достойный. Он радушно принял Греттира, и тот прогостил у него три ночи. Тогда ходило много рассказов о Гламе, ни о чем другом столько не разговаривали. Греттир все расспрашивал, как было дело. Ёкуль сказал, что в этих рассказах ничего не придумано:
– Не любопытно ли тебе, родич, туда съездить?
Греттир сказал, что и впрямь любопытно. Ёкуль стал просить его не делать этого:
– Ведь это значило бы искушать судьбу, а родичи твои многим рискуют, коль скоро речь идет о тебе. Мы ведь считаем, что среди молодежи нет второго такого, как ты. А что касается Глама, так от худого жди худа. И куда как лучше меряться силами с людьми, чем с подобной нечистью.
Греттир сказал, что его разбирает желание отправиться в Торхаллев Двор и посмотреть, что там творится. Ёкуль сказал:
– Теперь я вижу, что бесполезно тебя удерживать. Но вправду говорят, что одно дело – доблесть, а другое – удача.
– Чужая беда может стать и твоей. Думай лучше о том, что будет в свой час и с тобою, – сказал Греттир. Ёкуль отвечает:
– Может быть, мы с тобою что-то и смыслим в будущем, но уйти от него нам не дано.
На этом они расстались и были недовольны предсказаниями друг друга.
XXXV
Греттир поехал на Торхаллев Двор, и хозяин радостно его встретил. Он спросил, куда Греттир держит путь, а тот говорит, что если Торхаллю будет угодно, он останется у него на ночь. Торхалль сказал, что он был бы только благодарен, если б Греттир у него остался:
– Но мало кто почтет за удачу жить здесь. Ты, верно, слышал, что здесь творится. И я бы совсем не хотел, чтобы ты угодил из-за меня в беду. Ведь если ты и уйдешь отсюда цел, то уж коня наверняка потеряешь, потому что никому из тех, кто сюда приходит, не удается уберечь коня.
Греттир сказал, что коней у него хватит, что бы там ни случилось с этим.
Торхалль был очень рад, что Греттир решил у него остаться, и принял его с распростертыми объятьями. Коня Греттира они надежно заперли в конюшие, а сами пошли спать. Прошла ночь, и Глам туда не наведывался. Торхалль сказал:
– Вот твой приезд помог: ведь не проходило и ночи, чтобы Глам не ездил верхом на крышах или не ломал двери. Ты и сам видишь его рук дело.
Греттир сказал:
– Теперь одно из двух: либо он унялся ненадолго, либо он оставит вас в покое не только на эту ночь. Я побуду здесь еще ночь и погляжу, что будет дальше.
Потом они пошли к коню Греттира и увидели, что никто его не трогал. Хозяину стало казаться, что все идет одно к одному. Греттир проводит там и вторую ночь, и Глам опять не приходил. Хозяин решил, что дело совсем пошло на лад. Идет он взглянуть на коня Греттира и видит: конюшня взломана, а конь вытащен на двор, и каждая косточка у него переломана.
Торхалль рассказал Греттиру, что случилось, и попросил его поберечься:
– Тебе верная смерть, если ты станешь дожидаться Глама.
Греттир сказал:
– За моего коня я должен, самое малое, увидеть этого негодяя.
Хозяин сказал, что мало радости его видеть:
– Ведь он и на человека не похож. Но для меня благо каждый час, что ты здесь пробудешь.
Вот проходит день, и когда настало время идти спать, Греттир лег, не раздеваясь, на лавку против спальной ниши хозяина. Он укрылся мохнатым плащом: одну полу подоткнул под ноги, а другую обернул вокруг головы и сам глядел в прореху. Прямо перед ним приходился очень крепкий столб, и он упирался в него ногами. Наличник у входной двери был весь сорван. И теперь на его место кое-как приколотили жерди. Перегородка, которая прежде отделяла покои от сеней, была разломана и выше поперечной балки и ниже. Все постели были стащены с мест. Совсем нежилой вид был у дома. Всю ночь в покоях горел свет. И когда прошла примерно треть ночи, Греттир услышал снаружи страшный грохот. Кто-то лез на дом и ездил над самыми покоями, и бил по крыше пятками, так что каждая досочка трещала. Долго так продолжалось. Потом с крыши слезли и подошли к двери. И когда дверь отворилась, Греттир увидел, что Глам просунул в дом голову, и она показалась ему чудовищно огромной и безобразной. Глам шел медленно и, войдя в двери, выпрямился. Головою он доставал до самой крыши. Поворачивает он к спальным покоям и, облокотившись о поперечную балку, заглядывает в покои. Хозяина и слышно не было, так как он слышал, что делалось рядом, и этого ему хватало. Греттир притаился и не двигался. Глам увидел на лавке какую-то кучу и пошел внутрь покоев и прекрепко схватил плащ. Греттир же уперся в столб, и плащ ни с места. Глам рванул плащ в другой раз, еще сильнее, но плащ опять не поддался. В третий раз потянул он плащ обеими руками и с такою силой, что поднял Греттира на воздух, а плащ между ними разорвался пополам. Глам смотрел на обрывок, что остался у него в руках, и никак не мог понять, кто это сопротивлялся ему с такою силой. Тут Греттир проскочил у него под руками и обхватил за пояс, и стал что есть силы ломать ему хребет, думая опрокинуть его. Но Глам так сдавил Греттиру руки, что он не выдержал и пошатнулся. Отступает Греттир назад, к скамьям. Столбы так и валятся, рушится все, что стоит у них на дороге.
Глам все лез к выходу, а Греттир упирался во что только мог ногами. Все же Гламу удалось вытащить его в сени. Пошла у них тут битва не на жизнь, а на смерть. Глам хотел вытащить его из дому, а как ни трудно было биться с Гламом в доме, видел Греттир, что на дворе ему придется еще хуже. Поэтому он сколько было силы сопротивлялся. Когда они были уже на крыльце, Глам поднатужился и прижал Греттира к себе. И когда Греттир видит, что ему не устоять, он навалился всею тяжестью на грудь Гламу, а ногами в то же время уперся в камень, вросший в землю у самых дверей. К этому Глам не приготовился. Он тянул в это время Греттира на себя, и вышло поэтому, что он опрокинулся назад и вылетел задом из дверей, так что плечи его сорвали притотолоку, и крыша – стропила и мерзлый дерн – все разлетелось. Свалился он так, навзничь и головой наружу, а Греттир – на него. Ярко светила луна, и густые облака то закрывали ее, то открывали. И вот, когда Глам упал, луна как раз вышла из-за облака, и Глам уставился на Греттира. Греттир сам говорил, что это был один-единственный раз, когда он содрогнулся. И тут на него нашла такая слабость, от всего вместе – от усталости и от пристального взгляда Глама, – что он был не в силах занести меч и лежал между жизнью и смертью. А Глам, превосходивший бесовской силой всех других мертвецов, сказал тогда вот что:
– Ты приложил много труда, Греттир, чтобы встретиться со мной. Но нет ничего удивительного, если наша встреча будет тебе на беду. И вот что я тебе скажу: теперь ты достиг только половины той силы и твердости духа, которые были бы тебе отпущены, если бы ты со мною не встретился. Я не могу отнять у тебя силу, которая уже при тебе. Но в моей власти сделать так, что ты никогда не станешь сильнее. Ты, правда, и теперь достаточно силен, как многим предстоит убедиться. Ты прославлен здесь своими подвигами, но отныне будут твоим уделом изгнание и тяжбы об убийствах, и едва ли не всякий твой поступок обернется тебе на беду и злосчастье. Тебя объявят вне закона, и уделом твоим станет одинокая жизнь на чужбине. Я насылаю на тебя проклятье, чтобы этот мой взгляд всегда стоял у тебя перед глазами. И тяжко тебе покажется оставаться одному, и это приведет тебя к смерти.
И только Глам сказал это, как сошла с Греттира напавшая на него слабость. Занес он теперь меч и срубил Гламу голову, и приложил ему к ляжкам26. Тут появился и хозяин: в то время, как Глам говорил, он оделся, но не посмел выйти, пока тот не был убит. Торхалль воздал хвалу Богу и очень благодарил Греттира за то, что он одолел этого нечистого духа. Потом они взялись за дело и сожгли Глама дотла. После этого они сложили золу в кожаный мешок и зарыли подальше от пастбищ и дорог. Потом они пошли домой, и было уже совсем светло. Греттир сразу лег, потому что он очень устал, а Торхалль послал за людьми с соседних хуторов. Он показывал и рассказывал, как все оно было, и те, кто слушал, сочли, что это великий подвиг. Все в один голос говорили, что по всей стране нет никого, кто бы сравнялся и силой, и мужеством, и всякою доблестью с Греттиром, сыном Асмунда.
Торхалль хорошо проводил Греттира со двора и дал ему доброго коня и подобающее платье, ибо все, что он носил прежде, изорвалось в клочья. Они расстались друзьями. Греттир поехал оттуда на хутор Гора, в Озерную Долину, и Торвальд радушно его принял и подробно расспрашивал о встрече с Гламом. Греттир рассказывает ему, что и как, говоря, что никогда еще его сила не подвергалась такому испытанию, как во время этой долгой битвы.
Торвальд просил его угомониться:
– Тогда все будет хорошо, а не то – быть беде. Греттир сказал, что он нисколько не исправился, и теперь еще менее благоразумен, чем раньше, и хуже сносит обиды. В одном переменился теперь Греттир: он стал так бояться темноты, что с наступлением ночи даже не решался один выходить. Мерещились ему тогда всякие страсти. С тех пор и стали говорить, что тому, кто все видит не так, как оно есть, Глам застилает глаза или над ним глумится[48]48
В имени Глам прощупывается значение «бледный, неверный свет». Оно встречается также как имя луны и великана, как прозвище и как редкое собственное имя.
[Закрыть].
Свершив это деяние, Греттир поехал к себе в Скалу и провел зиму дома.
XXXVI
Торбьёрн Бычья Сила давал большой осенний пир, и съехалось много народа. Это было в то самое время, как Греттир ездил на север, в Озерную Долину. Был на пиру и Торбьёрн Путешественник. О многом там было говорено. Люди с Хрутова Фьорда расспрашивали о той битве Греттира с Кормаком, что была на гряде летом. Торбьёрн Бычья Сила с похвалой отзывался о Греттире, говоря, что Кормаку пришлось бы плохо, если бы их не разняли. Тут заговорил Торбьёрн Путешественник:
– Во-первых, – сказал он, – я не видел, чтобы Греттир чем-нибудь отличился в битве. По-моему, у него и сердце-то ушло в пятки, когда мы подошли, он и не чаял, как покончить с битвой. И я что-то не видел, чтобы он пытался отомстить за работника Атли. Поэтому и нет в нем никакого мужества, если только не на его стороне сила.
Торбьёрн очень потешался, но многие ему возражали, говоря, что он зря зубоскалит и что если бы эти слова дошли до Греттира, тот бы дела так не оставил. Больше ничего на том пиру не произошло. Люди разъехались по домам. Вражда между Торбьёрном и Греттиром всю зиму не утихала, но до нападений не дошло. Ничего в ту зиму не случилось.
XXXVII
Ранней весной пришел из Норвегии корабль. Это было незадолго до тинга. У корабельщиков было что рассказать, и первое, что сменилась власть в Норвегии. К власти пришел теперь Олав конунг, сын Харальда, а Свейн ярл весною бежал из страны после битвы при Мысах. Много всего замечательного рассказывали они про Олава конунга, и среди прочего – что он благоволил к людям, которые чем-либо отличились, и приближал их к себе. Многие молодые мужи этому обрадовались и захотели ехать в Норвегию. И, узнав эти новости, Греттир тоже загорелся желанием отправиться в плаванье, надеясь снискать у конунга почет и славу не хуже прочих.
На берегу у Гусиной Бухты в Островном Фьорде стоял корабль. Греттир договорился с корабельщиком и стал собираться в дальний путь. Снаряжение его было невелико.
Асмунд стал теперь совсем дряхлым стариком и почти не оставлял постели. У них с Асдис был сын, еще мальчик, по имени Иллуги, очень многообещающий. Атли взялся теперь управлять всем их хозяйством и имуществом, и от этого была немалая польза, потому что он был человек дельный и предусмотрительный.
Греттир отправился на корабль. На этом самом корабле собрался ехать и Торбьёрн Путешественник, когда они еще не знали, что на нем поплывет Греттир. Многие отговаривали Торбьёрна плыть на одном корабле с Греттиром, но Торбьёрн говорил, что все равно поплывет. Он задержался со сборами и приехал на север, к Гусиной Косе, только тогда, когда корабль уже был готов к отплытию. Перед тем как Торбьёрну уехать, напала хворь на Асмунда Седоволосого, и он совсем перестал вставать с постели. Торбьёрн Путешественник приехал на берег к вечеру. Люди собрались уже ужинать и мыли руки возле своих землянок. И когда Торбьёрн ехал верхом по проходу между землянками, все здоровались с ним и спрашивали, что нового.
Он сказал, что ему, мол, нечего рассказывать, «кроме разве того, что воин Асмунд из Скалы теперь уже, верно, умер».
Многие на это ответили, что вот отошел в иной мир достойный человек, и спросили, как это случилось.
Торбьёрн отвечает:
– Незавидная выпала воину доля: он задохся, как собака, в печном дыму, но нечего о нем и жалеть: ведь он совсем выжил из ума.
Они отвечают:
– Чудно ты рассуждаешь о таком человеке. И если бы Греттир слышал, ему бы это не очень понравилось.
– Невелика беда, – сказал Торбьёрн, – и Греттиру надо выше поднимать меч, чем прошлым летом, на Гребне Хрутова Фьорда, чтобы я его боялся.
Греттир же слышал каждое слово Торбьёрна, но пока Торбьёрн болтал все это, не подавал виду, что слышит. И когда тот замолчал, Греттир сказал:
– Предсказываю тебе, Путешественник, что ты-то не умрешь в печном дыму. Может, впрочем, статься, что ты умрешь и не от старости. Слыханное ли дело, беспричинно, глумиться над человеком!
Торбьёрн сказал:
– Этим ты меня не напугаешь. И ты, сдается, был не такой задиристый, когда мы спасали тебя от людей с Каменников, бивших тебя, как скотину[49]49
Торбьёрн намекает на столкновение Греттира с Кормаком и его людьми (ср. гл. XXX).
[Закрыть].
Греттир сказал тогда вису:
Торбьёрн сказал:
– Я сейчас не ближе к смерти, чем раньше, что бы ты там ни болтал.
Греттир отвечает:
– Покуда то, что я предсказывал, не заставляло себя долго ждать, так будет и на этот раз. Защищайся, если хочешь, а то будет поздно.
Потом Греттир ударил мечом Торбьёрна. Тот выставил вперед руку, думая отвести от себя удар, но удар пришелся по руке, повыше запястья, потом меч соскочил на шею, и голова слетела с плеч. Торговые люди сказали, что он здорово рубит, совсем как конунговы люди, и они не видели большой потери в том, что убит Торбьёрн, потому что он был и вздорный, и злоязычный.
Немного погодя они вышли в море и пришли к концу лета в Норвегию, южнее Хёрдаланда. Там они узнали, что Олав конунг на севере, в Трандхейме. Греттир устроился на торговый корабль, шедший на север, потому что он хотел встретиться с конунгом.
XXXVIII
Ториром звали одного человека, жившего на хуторе Двор в Главной Долине. Он был сыном Скегги, сына Бёдольва, а Скегги занял Бочажную Округу до Бочажного Мыса. Он был женат на Хельге, дочери Торгейра с Рыбачьего Ручья. Торир, их сын, был мореход и человек именитый. У него было два сына: одного звали Торгейр, а другого Скегги. Оба подавали большие надежды и ко времени этих событий были уже совсем взрослыми. Торир был в Норвегии в то лето, когда приехал с запада, из Англии, Олав конунг. Он вошел в большую милость к конунгу, и к Сигурду епископу тоже. Это видно, например, из того, что, построив в лесу большой торговый корабль, Торир попросил Сигурда епископа его освятить, и тот выполнил просьбу. После этого Торир уехал в Исландию и, когда ему наскучило плаванье, велел разобрать корабль, а резные доски со штевней прибить над своею входной дверью. Они долго там были и предсказывали погоду: в одной гудело к южному ветру, а в другой – к северному.
Когда Торир узнал, что Олав стал единовластным конунгом всей Норвегии, он решил, что теперь пора напомнить ему о себе. Тогда Торир послал в Норвегию к конунгу своих сыновей, рассчитывая, что они будут служить ему. Поздней осенью они пристали на юге Норвегии и, взяв весельную лодку, пошли вдоль берега на север, думая дойти так до конунга. Они зашли в одну бухту южнее мыса Стад и несколько ночей простояли там. Еды и питья у них было вдоволь, и так как погода была плохая, они не выходили в море.
Теперь надо рассказать, что Греттир с торговыми людьми шли вдоль берега на север и часто попадали в бурю, потому что дело было к зиме. И когда они продвигались на север неподалеку от мыса Стад, их застигла сильная буря, с вьюгой и морозом, и вот однажды вечером они с трудом подошли к берегу, все измученные, и, бросив якорь у какого-то пригорка, укрыли свое добро и товары.
Торговые люди очень сокрушались, что им негде взять огня, а им казалось, что от этого зависит их здоровье и самая жизнь. Так и пробыли они там весь вечер, кое-как устроившись. И когда уже наступила ночь, они увидели, что засветился большой огонь по ту сторону пролива, в котором они пристали. Увидев этот огонь, спутники Греттира заговорили, что счастлив, мол, тот, кто его раздобудет, и прикидывали, не сойти ли им с якоря, но всем показалось, что это небезопасно. Тут они пустились рассуждать о том, есть ли на свете такой удалец, чтобы сумел добыть тот огонь. Греттир мало участвовал в их разговоре и сказал только, что бывали мужи, которые пошли бы на это. Торговые люди сказали, что, как бы там ни бывало, им от этого не легче.
– Если только ты сам пойдешь на это, Греттир, – сказали они, – ведь ты слывешь теперь самым что ни на есть удальцом среди всех исландцев, и ты хорошо понимаешь, как нам это было бы важно.
Греттир отвечает:
– Я не вижу большого геройства в том, чтобы достать огонь, но не знаю, не обманет ли ваша плата ожиданий того, кто это сделает.
Они ответили:
– Почему ты считаешь, что мы такие бессовестные, что не заплатим как следует?
– Ну что ж, попробую, если вам и в самом деле так это важно. Но предчувствую, что это ничем хорошим для меня не кончится.
Они сказали, что так не будет, и пожелали ему всяческой удачи.
После этого Греттир приготовился плыть. Он сбросил с себя одежду и надел на голое тело плащ с капюшоном и сермяжные штаны. Он подобрал полы плаща, обмотался вокруг пояса лыком и взял с собой бочонок. Затем он прыгнул за борт. Он переплыл пролив и вышел на берег. Он увидел дом, и оттуда слышались голоса и громкий смех. Греттир повернул к дому.
Теперь нужно сказать, что это были не кто иные, как сыновья Торира, о которых уже шла речь. Они оставались там ночь за ночью в ожидании благоприятного ветра, чтобы идти на север, к мысу Стад, а теперь сидели, числом двенадцать, и пили. Они пристали в глубине бухты: там был дом для укрытия плывущих вдоль берега, и в доме лежало много соломы. На полу был разожжен большой огонь. Вот Греттир заходит в дом, не зная, кто перед ним такие. Весь его плащ, едва он вышел на берег, обледенел, и он казался прямо великаном. Сидевшие там пришли в ужас и подумали, что это какая-нибудь нечисть. Они стали бить его, чем попало, и поднялся там большой шум и гам. А Греттир отпихивал их руками. Некоторые швыряли в него головнями, и огонь распространился по всему дому.
С тем Греттир и ушел, взяв с собой огонь, и вернулся к своим сотоварищам. Они очень расхваливали его за этот подвиг и говорили, что нет ему равных. Так прошла ночь, и, раздобывшись огнем, они считали себя в безопасности.
На следующее утро погода выдалась хорошая. Торговые люди рано проснулись и собрались в путь. Они говорили, что надо бы найти хозяев этого огня и узнать, кто они такие. Вот они отчалили и переплыли пролив. Не нашли они там никакого дома, а что увидели, так это большую кучу пепла и в ней – много человеческих костей. Отсюда они заключили, что все укрытие, верно, сгорело вместе с людьми, которые там находились. Они спросили Греттира, не он ли виновник этого бедствия, и сказали, что это величайшее злодейство. Греттир сказал, что вышло, как он и опасался: они плохо платят ему за добычу огня, и хуже нет, чем помогать недостойному.
Все это обернулось большой бедой для Греттира, ибо где ни появлялись торговые люди, они всюду рассказывали, что Греттир сжег этих людей в доме. Скоро стало известно, что в том доме погибли сыновья Торира из Двора и их люди. Торговые люди прогнали Греттира с корабля и не желали с ним знаться. Все относились к нему с таким презрением, что никто почти не желал ему помогать. Он понимал, что дела его плохи, и решил во что бы то ни стало встретиться с конунгом и направился на север, в Трандхейм. Конунг был там и узнал обо всем раньше, чем Греттир туда приехал. Греттира очень оговаривали перед конунгом, и он провел в городе несколько дней, прежде чем ему удалось предстать перед конунгом.
