Текст книги "Сага о Греттире"
Автор книги: Автор Неизвестен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
LXXVII
В то лето родичи Греттира много говорили на альтинге о его осуждении, и некоторые считали, что срок наказания истечет в начале двадцатого года. Но истцы возражали, говоря, что он успел за это время сделать много такого, за что полагается объявление вне закона, и, значит, ему следует продлить наказание. Законоговоритель тогда был назначен новый, Стейн, сын Торгеста[88]88
Стейн, сын Торгеста, был законоговорителем с 1031 по 1033 г.
[Закрыть], сына Стейна Морехода, сына Торира Осенняя Мгла. Матерью Стейна законоговорителя была Арнора, дочь Торда Ревуна. Стейн был человек мудрый, и его попросили рассудить дело. А он сказал, пусть выяснят, точно ли пошло двадцатое лето с тех пор, как Греттира объявили вне закона. Вышло, что так и есть. Тут вмешался Торир из Двора, он выискивал всевозможные препятствия и дознался, что Греттир провел в Исландии одну зиму, не будучи объявленным вне закона. И тогда выходило, что он прожил объявленным вне закона девятнадцать зим. Законоговоритель сказал, что никого нельзя осуждать больше, чем на двадцать зим, даже если за это время и были совершены новые преступления[89]89
Согласно древнеисландским законам, объявление вне закона было пожизненным. Нигде в них не говорится, что оно действовало только 20 лет. Поэтому то, что здесь говорится о Греттире, либо вымысел, либо какое-то исключение из закона.
[Закрыть]:
– Но раньше этого срока я ни с кого не сниму наказания.
Поэтому с помилованием на сей раз ничего не вышло. Но все считали, что уж на следующее лето его непременно помилуют. Людям с Мысового Фьорда совсем не нравилось, что Греттир окажется помилованным. Они сказали Торбьёрну Крючку, пусть он либо отдает им обратно остров, либо убьет Греттира. Положение Торбьёрна было трудное: он не мог придумать, как справиться с Греттиром, но в то же время хотел удержать остров. Стал он ломать себе голову, как одолеть Греттира силой, или хитростью, или еще как-нибудь.
LXXVIII
У Торбьёрна Крючка была воспитательница по имени Турид. Она была очень стара и мало на что годна, как казалось людям. В молодые годы, когда люди были язычниками, она была искусной колдуньей и ведуньей. Считалось, что теперь она, верно, все перезабыла. Но хоть в стране и было христианство, тлела еще языческая вера. В Исландии был закон, по которому не запрещалось тайно приносить жертвоприношения или совершать другие языческие обряды[90]90
Христианство было принято в Исландии в 1000 г., и тогда же был принят закон, о котором здесь говорится.
[Закрыть]. Но если это делалось открыто, полагалось трехгодичное изгнание. И со многими выходило по поговорке: рука сама за свое берется, а то и есть самое привычное, что воспринято в юности.
И Торбьёрн Крючок, который совсем отчаялся что-нибудь придумать, обратился теперь к той, от кого меньше всего ждали помощи, – к своей воспитательнице, и спросил, что она ему посоветует. Она отвечает:
– Вот и выходит по поговорке: пошел у коз шерсти просить. Да и что может быть хуже: считал себя первым человеком в округе, а как дошло до дела, оказался ни на что не годен. Не видно, чтобы мне приходилось хуже, чем тебе, хоть я и с постели-то еле встаю. Если хочешь получить мой совет, делай все, как я скажу.
Он согласился, говоря, что она всегда была ему доброй советчицей. Вот пришел конец лета, и в один погожий день старуха сказала Крючку:
– Погода стоит тихая и ясная. Хочу я, чтобы ты отправился на Скалу Остров и затеял ссору с Греттиром. Я поеду с вами и погляжу, осторожен ли он в своих речах. Тогда я буду знать наверняка, насколько они удачливы, и тогда уж я найду для них слова, какие пожелаю.
Крючок отвечает:
– Опостылело мне ездить на Скалу Остров: у меня всегда хуже на душе, когда я оттуда возвращаюсь, чем когда туда еду.
Тогда старуха сказала:
– Я не стану помогать тебе, если ты не делаешь, как говорю.
– Нет, нет, матушка! – говорит он. – Я только сказал, что хотел бы так приехать туда в третий раз, чтобы вышел из этого толк.
– Попытка – не пытка, – говорит старуха. – Много труда тебе придется затратить прежде, чем Греттир будет повержен. И часто будет неверной твоя судьба, и доведется тебе хлебнуть лиха, прежде чем все кончится. Но тебе никуда не уйти от этого, и надо искать какой-нибудь выход.
После этого Торбьёрн Крючок спустил на воду десятивесельную лодку и взошел на борт с одиннадцатью людьми. Старуха тоже была с ними. Они пошли на веслах к Скале Острову. Братья, увидев их, вышли к лестницам, и снова повели они разговор о своем деле, и Торбьёрн сказал, что он явился, дабы осведомиться, не надумал ли Греттир отсюда уехать, и сказал, что не будет подымать шума из-за скота и их житья на острове, если они расстанутся по-хорошему. Греттир сказал, что не пойдет ни на какие уступки и отсюда не двинется.
– Я уже не раз это говорил, и нечего снова заводить разговор об этом, – говорит он. – Делайте, что хотите, а я буду ждать здесь того, что случится.
Торбьёрн увидел, что и на этот раз ничего у него не вышло, и сказал:
– Так я и знал, что вы черти, а не люди! И, вернее всего, пройдет еще не один день, прежде чем я снова явлюсь сюда.
– Не приходи хоть совсем, я не сочту это большой потерей, – говорит Греттир.
Старуха лежала на дне лодки, и на нее была навалена одежда. Тут она зашевелилась и сказала:
– Храбры эти люди, но нет им удачи. Во всем вы не схожи: ты предлагаешь им столько хорошего, а они от всего отказываются. А это вернейший знак несчастья, если кто отказывается от своей выгоды. И я предрекаю тебе, Греттир, что ты лишился счастья, всякого успеха и удачи, заступы и разума, и чем дольше ты живешь, тем будет хуже. Думаю, что осталось тебе меньше счастливых дней в будущем, чем прожил ты в прошлом.
Греттир был поражен тем, что услышал, и сказал:
– Что там за дьявол у них в лодке?
Иллуги отвечает:
– По-моему, это старуха, Торбьёрнова воспитательница.
– Проклятие этой ведьме, – сказал Греттир. – Ничего хуже я не мог и помыслить. И никакие слова не поражали меня больше, чем эти, что она сказала. И знаю: она и ее колдовство навлекут на меня беду. Пусть же и она получит что-нибудь на память, что здесь у нас побывала.
И он схватил огромный камень и кинул его сверху в лодку, и попал в кучу одежды. Торбьёрн и не подумал бы, что кто-нибудь способен так далеко бросить. Послышался громкий крик: камень угодил в старухино бедро и сломал его.
Иллуги сказал:
– Хотел бы я, чтобы ты не делал этого.
– Не ругай меня за это, – сказал Греттир. – Но боюсь, что слишком мало ей досталось, потому что жизнь одной этой старухи – не чрезмерная плата за жизнь нас обоих.
– Как можно равнять tе жизнь с нашей? – сказал Иллуги. – Малого мы тогда стоим!
Торбьёрн поехал домой, и расставались они отнюдь не приветливо. Торбьёрн сказал старухе:
– Все так и вышло, как я опасался. Поездка на остров принесет тебе мало славы. Ты навсегда останешься калекой. И мы ничуть не прибавили себе славы и должны сносить от них одно унижение за другим.
Она отвечает:
– Это положит начало их несчастьям. И, думаю, что отныне все пойдет у них под гору. На что мне и жизнь, если я не сумею отомстить за подарок.
– Тебе не занимать твердости духа, матушка, – сказал Торбьёрн.
Они вернулись домой. Старуха слегла в постель и пролежала чуть ли не месяц. Кость у нее срослась, и она снова стала на ноги. Люди подняли на смех Торбьёрна и старуху. Уже не раз сыграл Греттир злую шутку со своими врагами: сначала на весеннем тинге, когда объявляли ему мир, и второй раз, когда погиб Хэринг, и теперь третий раз, когда он сломал старухе бедро. И все это сходило ему с рук. Такие слова выводили из себя Торбьёрна.
LXXIX
Так идет осень, и остаются три недели до начала зимы. Тогда старуха попросила отвезти ее к морю. Торбьёрн спросил, что ей там нужно.
– Дело-то маленькое, но, может статься, предвещает большие события, – говорит она.
Сделали, как она просила. И, выйдя к морю, она заковыляла вдоль берега, как будто ей кто показывал дорогу. На пути у нее лежала большая коряга – ноша как раз по плечу одному человеку. Она взглянула на нее и попросила перевернуть. Снизу коряга была как бы обуглена и обтерта. Она велела отколоть щепочку с гладкого места. Потом взяла нож, вырезала на корне руны, окрасила их своею кровью и сказала над ними заклинания. Она обошла корягу, пятясь задом, и нашептала над ней много колдовских слов[91]91
Движение задом наперед и против солнца, так же как вырезание рун на дереве и их окрашивание своей кровью, играли важную роль в магии.
[Закрыть]. После этого она велела столкнуть корягу в море и заговорила ее, чтобы плыла она к Скале Острову, Греттиру на погибель. Оттуда она направилась домой, в Лесной Залив. Торбьёрн сказал, что не возьмет в толк, к чему все это. Старуха сказала, что скоро, мол, узнает. Ветер дул с моря, но старухина коряга поплыла против ветра и быстрее, чем можно было ждать.
А Греттир, как рассказывалось, жил на Скале Острове со своими сотоварищами и ни о чем не тужил. На другой день после того, как старуха заколдовала корягу, Греттир и Иллуги спустились со скалы за дровами для костра. И, подойдя к западной стороне острова, они увидели, что прибило к берегу корягу. Тогда Иллуги сказал:
– Вот сколько сразу дров, родич. Отнесем-ка корягу домой.
Но Греттир толкнул ее ногой и сказал:
– Злая коряга и послана злым. Поищем лучше других дров. – И, отпихнув корягу в море, сказал, чтобы Иллуги остерегался брать ее домой, «ибо она послана нам на беду».
Потом они пошли к хижине и ничего не сказали об этом рабу. На другой день они снова наткнулись на эту корягу, и она была уже ближе к лестницам, чем накануне. Греттир отпихнул ее в море подальше, говоря, что никак нельзя брать ее домой. Прошла ночь. Тут поднялся сильный ветер, да еще с дождем. Им не захотелось выходить, и они велели Шумиле пойти за дровами. Тот был очень недоволен, говоря, что это сущее мученье – мерзнуть в такую непогоду. Он спустился с лестницы и нашел старухину корягу, и решил, что ему здорово повезло. Поднял он корягу, доволок ее еле-еле до дому и бросил с грохотом наземь. Греттир услышал:
– Шумила раздобыл что-то. Надо сходить посмотреть, что это такое. – Берет топор и выходит. А Шумила сказал:
– Ну-ка, разруби так же ловко, как я дотащил ее сюда. Греттир рассердился на раба и со всего маху ударил топором по коряге, не разглядев, что это такое. И топор, ударившись, в тот же миг повернулся плашмя, отскочил от дерева и прямо по правой ноге Греттиру, и разрубил ее до кости. Тут Греттир взглянул на корягу и сказал:
– Вот и пересилил тот, кто хотел зла. И на этом дело не кончится. Ведь это та самая коряга, которую я два дня подряд отпихивал в море. Два несчастья произошли из-за тебя, Шумила: первое, что у тебя потух наш огонь, и второе, что ты принес в дом эту злосчастную корягу. Смотри.
Иллуги подошел и перевязал рану Греттиру. Крови было мало, и Греттир хорошо спал ночью. Так миновали три ночи, и рана не болела. Когда они развязали ее, она уже затянулась и почти совсем зажила. Тогда Иллуги сказал:
– Надеюсь, эта рана недолго будет тебя беспокоить.
– Хорошо бы! – говорит Греттир. – Но странно все это, что бы дальше ни было. И у меня дурные предчувствия.
LXXX
Вот ложатся они вечером спать. Когда подошло к полуночи, Греттир стал очень метаться. Иллуги спросил, что его так беспокоит, и Греттир говорит, что у него заболела нога:
– И похоже, что она стала другого цвета.
Они зажгли свет и, развязав рану, увидели, что нога вся опухла и почернела, а рана открылась и стала хуже, чем сначала. Она очень болела, так что Греттир не мог найти себе места и во всю ночь не сомкнул глаз. Тогда он сказал:
– Мы должны быть готовы к тому, что этот мой недуг так просто не пройдет. Это колдовство, и, верно, старуха задумала отплатить за тот удар камнем.
Тогда Иллуги сказал:
– Говорил я тебе, что нечего ждать добра от этой старухи.
– Один конец! – говорит Греттир. И он сказал пять вис:
Как-то дракона моря
К Дверным Островам, о Гримнир
Вьюги рыб ограды
Струга, направил Греттир.
Против меня храбрый
Торви повел воинов,
Вздумал наследник Вебранда
На бой Моина вызвать[93]93
Дракон моря – корабль; Гримнир вьюги рыб ограды струга – воин (ограда струга – щит, рыба щита – меч, вьюга мечей – битва, Гримнир – Один). Моин – Греттир (и Моин, и Греттир – имена змей).
[Закрыть].
Все твердили, что Торфинн
В ратном бесстрашен деле.
Арнора сын грозился
Скоро со мной покончить.
Да не достало духу
Стойкому витязю выйти
Против Греттира. Впрочем,
И скальд не искал встречи.
– Теперь нам надо быть начеку, – сказал Греттир, – уж Торбьёрн Крючок позаботится со своими, чтобы на этом дело не кончилось. И хочу я, Шумила, чтобы ты сторожил с сего дня лестницу, а по вечерам подымал ее. Смотри, не подведи: многое от этого зависит. А предашь нас, не миновать тебе беды.
Шумила обещал не подвести. А погода становилась все хуже: подул сильный северо-восточный ветер и принес холод. Греттир каждый вечер спрашивал, поднята ли лестница. Шумила сказал:
– Какие сейчас могут быть люди! Или кому-нибудь так неймется лишить тебя жизни, что он захочет ради этого убивать и себя? Ведь в такую погоду сюда не доберешься. И ничего не осталось, по-моему, от твоего великого геройства, раз тебе кажется, будто нам всё угрожает смертью.
– Ты будешь вести себя хуже, чем любой из нас, когда настанет нужда, – сказал Греттир. – И уж придется тебе сторожить лестницу, хочешь ли ты этого или нет.
Они выгоняли Шумилу каждое утро, и тот держался очень строптиво. А рана у Греттира болела все сильнее, так что вся нога вспухла, и бедро стало гноиться и сверху и снизу, и рана захватила всю ногу, так что Греттир был уже близок к смерти. Иллуги день и ночь сидел у его постели, забыв и думать обо всем остальном. Пошла вторая неделя, как Греттир поранился.
LXXXI
Торбьёрн Крючок сидел у себя в Лесном Заливе, досадуя, что ему все никак не одолеть Греттира. И когда прошла уже добрая неделя с тех пор, как старуха заколдовала корягу, она пришла к Торбьёрну и спросила, не думает ли он наведаться к Греттиру.
Торбьёрн сказал:
– Ни за что на свете. Или ты хочешь повидать его, матушка?
– Я не собираюсь к нему, – говорит старуха. – Но я послала ему подарочек и надеюсь, что он уже дошел до Греттира. И мой тебе совет: поезжай к нему, не тратя времени попусту, другого случая победить его у тебя уже не будет.
Торбьёрн отвечает:
– Столько раз я ездил на свою голову, что больше уж не поеду. Довольно и того, что в подобную непогоду туда не доберешься, какая бы ни была в том нужда.
Она отвечает:
– Совсем ты голову потерял, если ничего не можешь придумать. И снова я дам тебе совет. Ступай сперва – набери себе людей. Выезжай потом в Капищу, к зятю своему Халльдору, и спроси у него совета. И уж если мне подвластно здоровье Греттира, так трудно ли поверить, что подчинится мне и ветерок, что тут на днях разыгрался.
Торбьёрн подумал, что, может статься, старуха-то видит дальше, чем он предполагал. И он тотчас послал за соседями. Ответ не заставил себя долго ждать: никто из отдавших свою долю не желал хоть чем-нибудь помочь ему. Они говорили, что раз Торбьёрн взял себе их долю, пусть берет на себя и Греттира. Стейн с Междуречья дал ему двоих своих людей, брат его Хьяльти послал троих, а Эйрик из Боговых Долин – одного. Сам он взял из дому шестерых. Поехали они, числом двенадцать, с Лесного Залива к Капищу. Халльдор позвал их к себе домой и спросил, какие новости. Торбьёрн сказал все без обиняков. Халльдор спросил, чей это совет. Тот сказал, что его очень подбивает на это воспитательница.
– Это до добра не доведет, – сказал Халльдор, – потому что она колдунья, а колдовство теперь в запрете.
– Всего не предусмотришь, – говорит Торбьёрн. – Но теперь все так или иначе кончится, если это от меня будет зависеть. Только вот как мне добраться до этого острова?
– Вижу, – говорит Халльдор, – что ты на что-то очень полагаешься, да не знаю, хорошо ли это. Но если ты твердо стоишь на своем, ступай на Пастбищный Мыс, к Протокам, к моему другу Бьёрну. У него добрый корабль. Передай ему мою просьбу, чтобы он одолжил его тебе. Оттуда и плывите к Скале Острову. Но, по-моему, ваш поход ничего хорошего не обещает, если только Греттир жив-здоров. И знайте: победи вы его не в честном бою, у него найдется много родичей, готовых начать тяжбу. Не убивайте, если будет возможно, Иллуги. Но вижу я, что не христианское дело вы затеваете.
Халльдор дал им в поход шестерых мужей. Одного звали Кар, другого Торлейв, третьего Бранд. Остальные не были названы. Оттуда они поехали, числом восемнадцать, к Протокам и явились на хутор Пастбищный Мыс, и передали Бьёрну Халльдоровы слова. Тот сказал, что ради Халльдора он это сделает, а Торбьёрну, мол, он ничего не должен. Но и ему казалось, что это безумная затея, и он всячески их отговаривал. Они сказали, что теперь уже не повернут назад, пошли к морю и спустили корабль на воду. Были в корабельном сарае и все снасти. Снарядились они в плавание. Все стоявшие на берегу считали, что им не доплыть. Поднимают они паруса, и корабль стрелой полетел по фьорду. А только они вышли на глубину, как ветер затих и казался им ничуть не сильнее, чем нужно. Вечером, когда уже смеркалось, подошли они к Скале Острову.
LXXXII
Теперь надо рассказать о том, что Греттир был так болен, что и на ногах не стоял. Иллуги сидел у его постели, а Шумила должен был сторожить лестницу. Он придумывал всякие отговорки: все им, мол, кажется, будто что-то угрожает их жизни, и совершенно зря. Он вышел из дому и очень неохотно. А дойдя до лестницы, он сказал сам себе, что ни за что не станет ее втаскивать. Тут его стало клонить ко сну, он лег и проспал целый день до тех самых пор, как явился на остров Торбьёрн. Те увидели, что лестница на месте, и тогда Торбьёрн сказал:
– Это что-то новое против прежнего: никого из людей не видно, а лестница спущена. Может быть, и поход наш будет иметь большие последствия, чем мы рассчитывали. Двинемся теперь к хижине, да не оплошаем. Можно не сомневаться, что если они здоровы, каждому понадобится вся его сила.
Потом они поднялись на остров, осмотрелись и увидели, что неподалеку от лестницы лежит человек и громко храпит. Торбьёрн узнал Шумилу и, подойдя к нему, ударил его рукоятью меча по уху:
– Эй, вставай, сволочь! Правду сказать, неважно устроился тот, кто доверил тебе свою жизнь.
Шумила сел и сказал:
– Ну, снова взялись за старое. Вы что, думаете, мне очень весело лежать здесь на холоде?
Крючок сказал:
– Ты что же, дурак, не понимаешь, что сюда пришли ваши враги и собираются всех вас убить?
Шумила ничего не сказал, только завопил во всю глотку, узнав подошедших.
– Перестань вопить сейчас же и рассказывай, где ваше убежище, а не то я тебя убью.
Шумила замолчал, как в рот воды набрал. Торбьёрн сказал:
– Братья в хижине? Почему это они не на ногах?
– Им не так-то просто быть на ногах, – говорит Шумила, – потому что Греттир болен и при смерти, а Иллуги сидит с ним.
Крючок спросил, что с Греттиром и отчего он заболел. Тогда Шумила и рассказал, как это вышло, что Греттир поранился. Тут Крючок засмеялся и сказал:
– Правду говорит старая поговорка: давние друзья изменяют последними. Или еще: дружба раба не доведет до добра. Вот ты каков, Шумила! Ты бесчестно предал своего хозяина, пусть он и не был хорош.
Многие стали поносить его за неверность и, избив чуть не до беспамятства, там и оставили, а сами пошли к хижине и стали что есть силы колотить в дверь.
Тогда Иллуги сказал:
– Серобрюхий стучится в дверь, родич.
– И сильно стучится, – сказал Греттир, – прямо немилосердно.
И тут дверь распахнулась. Иллуги схватился за оружие и стал оборонять дверь, так что те не могли войти. Они долго сражались, и те не могли воспользоваться другим оружием, кроме копий, а у всех копий Иллуги срубал наконечники. И увидев, что ничего не выходит, они вскочили на дом и пробили крышу. Тогда Греттир поднялся на ноги и, схватив копье, метнул его между балками. Там как раз стоял Кар, человек Халльдора с Капища, и копье проткнуло его насквозь. Крючок велел им быть осторожней и осмотрительней:
– Ведь мы можем их победить, если примемся за дело осмотрительно.
Тогда они пробили крышу с концов продольной балки и стали расшатывать балку, пока она не сломалась. А Греттир и с колен не мог подняться. Он схватил свой меч, из кургана Кара, и в этот миг они стали прыгать в пролом крыши, и началась у них жестокая битва. Греттир ударил мечом Викара, одного из людей Хьяльти, сына Торда, в тот миг, как он прыгал с крыши, и попал ему в левое плечо. Меч прорубил ему наискось всю спину и вышел под правой рукой, рассекши Викара пополам, и обе половины рухнули на Греттира. Тому не удалось занести меч так быстро, как он хотел, тут Крючок и ударил ему между лопаток и нанес большую рану. Тогда Греттир сказал:
– У всякого гола спина, если брат не прикроет
Тогда Иллуги прикрыл его щитом и стал оборонять его так мужественно, что все дивились на такую защиту. Тогда Греттир сказал Крючку:
– Кто указал вам дорогу на остров?
Крючок сказал:
– Христос указал нам дорогу.
– А мне сдается, – сказал Греттир, – что это несчастная старушонка, твоя воспитательница, показала тебе дорогу, ее-то советов ты и слушался.
– Теперь все едино, – сказал Крючок, – чьих советов я слушался.
Они упорно нападали, но Иллуги с великим мужеством защищал и себя и брата. А Греттир совсем не мог сражаться как из-за ран, так и из-за болезни. Тогда Крючок сказал, что надо прижать Иллуги щитами:
– Я не встречал ему подобных даже среди старших.
Они так и сделали: оттеснили его щитами и оружием, так что он больше не мог защищаться. Тогда они схватили его и стали держать. Он ранил чуть не всех, кто на него нападал, а троих из людей Крючка убил. Потом они накинулись на Греттира. Тот лежал ничком и совсем не мог защищаться, потому что он еще раньше был при смерти от раны в ноге. Бедро у него все загноилось до самого живота. Они нанесли ему много ран, но они почти не кровоточили. И когда они решили, что он умер, Крючок схватил меч Греттира и сказал, что тот довольно носил его. Но Греттир стиснул пальцы на рукояти и не выпускал меча. Многие к нему подходили и не могли вырвать меча. В конце концов взялись за меч восьмеро, но все равно ничего не могли поделать. Тогда Крючок сказал:
– Почему это мы должны щадить преступника? Кладите ему руку на плаху.
Они так и сделали и отрубили ему руку в запястье. Тогда пальцы разжались и выпустили рукоять. Крючок взялся обеими руками за меч и ударил Греттира по голове, да так, что меч не выдержал и на лезвии получилась зазубрина. Увидев это, они спросили, зачем он испортил такое доброе оружие. Крючок сказал:
– Будет приметнее.
Те сказали, что это ни к чему, ведь Греттир уже был мертв.
– Все ж он получит еще, – говорит Крючок. И он ударил Греттира мечом по шее два или три раза и только тогда отсек ему голову.
– Вот теперь я уверен, что Греттир мертв, и великого богатыря мы уложили, – сказал Торбьёрн. – Голову мы возьмем с собою на землю, потому что я не хочу упустить деньги, что были за нее назначены. Тогда уж они не смогут отрицать, что это я убил Греттира.
Они сказали, что дело его. Но они не одобряли его поступка: всем казалось, что это низко. Тогда Крючок сказал Иллуги:
– Большая жалость, что такой стоящий муж, как ты, и поступал так безрассудно, участвуя в злодеяниях этого преступника и обрекая себя на смерть без виры.
Иллуги отвечает:
– Погоди, вот кончится летом альтинг, тогда узнаешь, кто будет объявлен вне закона. И ни тебе, ни старухе, твоей воспитательнице, не бывать судьями в этой тяжбе, ибо это заклинания ваши и колдовство убили Греттира, и ты еще поднял меч на умирающего, тем добавив подлейшее злодейство к колдовству.
Тогда Крючок сказал:
– Ты говоришь мужественно, но так не будет. Я докажу, что высоко тебя ставлю, и дарую тебе жизнь, если ты поклянешься не мстить никому из тех, кто был в этом походе.
Иллуги сказал:
– Можно было бы об этом толковать, если б Греттир был в состоянии защищаться и вы одолели бы его в честном бою. Но нечего и думать, что я спасения жизни ради уподоблюсь тебе и пойду на такую же низость. А короче говоря, покуда я жив, не будет у вас большего недруга, чем я, потому что не скоро изгладится у меты из памяти, как вы одолели Греттира. Куда уж лучше умереть!
Тогда Торбьёрн стал обсуждать со своими людьми, оставить ли Иллуги жизнь или убить его. Они сказали, что это его дело, раз он возглавил этот поход. Крючок сказал, что он не может оставлять на свою голову человека, который ничего не хочет им клятвенно обещать.
И когда Иллуги узнал, что они решили убить его, он засмеялся и сказал:
– Вы выбрали то, что мне больше по душе.
На рассвете они вывели его на восточный берег острова и обезглавили[96]96
Они ждали рассвета, чтобы умертвить Иллуги, так как умерщвление ночью считалось позорным.
[Закрыть], и все хвалили его за мужество и находили, что он выделяется среди всех своих сверстников. Они зарыли обоих братьев под грудой камней там на острове, а голову Греттира взяли с собой. Взяли и все, что там было ценного из оружия и одежды. Добрый тот меч Крючок не дал делить с другими вещами и долго носил его после этого. Они забрали с собою Шумилу, и он вел себя хуже некуда. Ночью ветер стих, и утром они пошли на веслах к земле. Крючок сошел там, где ему показалось удобнее, и отослал корабль Бьёрну. И когда они подошли к Устью, Шумила стал вести себя так несносно, что они не захотели плыть с ним дальше и обезглавили его там, и он плакал во весь голос, прежде чем они его зарубили. Крючок отправился к себе в Лесной Залив, и считал, что он очень преуспел в этом походе. Голову Греттира они положили в соль в том чулане, что был назван Греттировым Чуланом. Она пролежала там, в Лесном Заливе, всю зиму.
Все порицали Крючка за то, что он сделал, когда стало известно, что Греттир был побежден с помощью колдовства. До конца праздника середины зимы Крючок сидел тихо. Потом он поехал к Ториру из Двора и рассказал ему про убийство и прибавил, что рассчитывает получить деньги, назначенные за голову Греттира.
Торир сказал, что он не станет отрицать – это он настоял на осуждении Греттира:
– Мне часто приходилось терпеть из-за него. Но ради того, чтобы убить его, я бы не стал делать бесчестные поступки или прибегать к колдовству. Я не стану тебе платить, потому что ты, на мой взгляд, заслуживаешь смерти за колдовство и заклинания.
Крючок отвечает:
– Я думаю, это больше жадность твоя и скупость говорят в тебе, а не то, что тебе так важно, каким путем я победил Греттира.
Торир сказал, что самое простое – это дождаться альтинга, и пусть будет так, как рассудит законоговоритель. Расстались Торир и Торбьёрн, но затаили с тех пор друг на друга злобу.
