Текст книги "«Антиполицай». Удушение (сборник)"

Автор книги: Найля Копейкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– А разве я что-то напутал?

– Не думаю, что Вы напутали. Скорее всего, Вы это сочинили, с тем, чтобы, как это у вас называется, «взять меня на понта».

– Ха, ха, ха, – развеселился следователь и даже откинулся на спинку стула. Он любил иметь дело с умными преступниками, тогда его работа превращалась в игру «кошки-мышки», а с глупыми – скукотень да и только. Лена ему показалась не глупой, да и вообще с ней приятно общаться: красивая, молодая, ухоженная, стильная, это не какая-нибудь нечёсаная макака. Лена терпеливо ждала, когда ж, наконец, следователь займётся делом. А он сидел, откинувшись на спинку стула, и нахально рассматривал Лену. Наконец он спросил:

– Были Вы с Вашим ухажёром Воротниковым Петром Степановичем одиннадцатого апреля на станции метро «Китай-город»?

– Я никогда не встречалась с Петром Степановичем в метро.

– А вот, ознакомьтесь, пожалуйста, с показаниями свидетелей: гражданки Стасовой Антонины Васильевны, – Крещенский протянул Лене листок с каракулями, – и старшего лейтенанта Пронина Дениса Фёдоровича, – он положил перед Леной второй листок, исписанный мелким каллиграфическим почерком. Оба свидетельства были фальшивыми. – Эти граждане утверждают, что видели Вас одиннадцатого апреля на станции метро «Китай-город» вместе с Воротниковым Петром Степановичем.

«Кавказца не назвали. Почему? Наверное, меня берут на понта или просто его не нашли… Нет, буду всё отрицать», – рассуждала Лена, читая каракули Стасовой.

– Странно, как эти люди могут утверждать о том, что где-то когда-то видели меня, если они меня не знают, в глаза никогда не видели? – спросила Лена следователя.

– Знают, уже знают. Мы показали им Ваше фото и даже Вас саму, когда Вы были в прошлые разы, – ответил Крещенский, едва заметно поморщив лицо.

– Я не помню, чтоб была очная ставка.

«Сука, права качает», – зло подумал следователь.

– Да, понимаю, Вам хочется всё как в кино, но в жизни всё по-другому. Итак, – Крещенский сделал нажим в голосе, как бы ставя точку на вопросе об очной ставке, – Вы отрицаете тот факт, что были с гражданином Воротниковым одиннадцатого апреля в метро?

– Отрицаю!

– Скажите, имел ли гражданин Воротников при встрече с Вами что-нибудь в руках: портфель, сумку или какой-нибудь пакет?

– Не припомню. Кажется, да, он что-то имел, но точно не припомню, то ли портфель, то ли кейс.

– Знали ли Вы, что в портфеле Петра Степановича была большая сумма денег?

– Нет, о деньгах мы не говорили.

– С кем не говорили?

– С Петром Степановичем. Мне не известно, были ли при нашей встрече у него деньги.

– А с кем Вы говорили о деньгах, имеющихся у Петра Степановича?

– Ни с кем, Вы первый, кто этим интересуется.

– Куда Вы дели портфель гражданина Воротникова?

– Простите, почему я должна была его куда-то девать, разве он оставлял у меня свой портфель?

– А что, гражданин Воротников оставил у Вас свой портфель?

– Нет, гражданин Воротников ничего у меня не оставлял, – с нажимом в голосе ответила Лена, понимая, что следователь хочет взять её на измор. – Я уже говорила. Он зашёл, посидел с полчасика, потом позвонил кому-то и ушёл, всё свое, забрав с собой. Обещал…

– С кем он говорил?

– Я не знаю.

– С мужчиной или женщиной?

– Не знаю.

– Он никак не называл собеседника?

– Я не слышала. Я была на кухне, готовила кофе.

– Скажите, а ушёл гражданин Воротников от Вас один?

– Нет, из дома мы вышли вместе. Я пошла на овощной рынок, а он поймал такси и уехал.

– Больше он к Вам не заходил?

– Больше не заходил. Но если Вам верить, он и не мог зайти, Вы же утверждаете, что в этот день он умер.

– Да, но я не сказал, во сколько часов он умер, а, во сколько он к Вам обещал зайти?

– Не зайти, – поправила Лена, – позвонить. Часиков в шесть.

– и не позвонил?

– Я уже говорила, нет, больше он не звонил, не приходил, и сразу на случай сообщу, что и не писал.

– Да уж, с юмором у Вас, Елена Владимировна, всё в порядке. Скажите…

Дальше опять Крещенский спрашивал Лену о подробностях её знакомства с Петром Степановичем, потом перешёл к подробностям её знакомства с Денисом Семёновичем. Спросил, не случалось ли, чтоб ещё кто-то из её случайных ухажёров был отравлен. Не допускает ли она мысль о том, что это действует кто-то из её ревнивых поклонников.

Руслан Владимирович вёл «рваный допрос», так он называл допросы, которыми пытался вымотать человека. Через два часа такого допроса он подал Лене на подпись его короткий протокол.

Подписав протокол, Лена вздохнула с облегчением и уже собиралась встать и уйти, как Крещенский остановил её.

– Гражданка Травкина, Вы задерживаетесь по подозрению в убийстве.

– Кого? – испуганно спросила Лена.

– В убийстве двух человек, – медным безапелляционным тоном ответил следователь, – Воротникова Петра Степановича и Пукальчика Дениса Семёновича.

– Да Вы что, с ума сошли? – почти закричала Лена, поспешно поднимаясь со стула, как если бы хотела скорее бежать отсюда.

– Уведите! – всё тем же тоном, но, уже не обращая больше на Лену внимания, отдал приказание следователь кому-то за её спиной. Лена испуганно оглянулась и увидела высокого конвоира с непроницаемым, как и у следователя, лицом.

– Пойдёмте! – скомандовал конвоир, встав к ней вплотную.

Не веря происходящему, Лена, как за спасательный круг, вцепилась за спинку стула, с которого несколько секунд назад соскочила как ужаленная, и вцепилась своим испуганным, негодующим, молящим взглядом в следователя, но тот оставался всё так же непроницаем. Он с нарочитой аккуратностью складывал в папку какие-то бумаги и делал вид, что Лена и всё, что вокруг неё, его больше не интересуют.

* * *

На следующем допросе, на который Лену привели из камеры, Лена выглядела значительно постаревшей. Без макияжа, с опустившимися волосами, с потухшим взглядом Лена показалась Крещенскому некрасивой, что раздосадовало его. Прежний едва уловимый запах духов девушки больше не касался его обоняния, голос её от простуды в холодной камере стал грубее и показался ему вульгарным. «Будем топить!» – мысленно повторил Крещенский себе установку.

Сегодня он заготовил психологическую игру с Еленой.

– Вам знаком этот человек? – Руслан Владимирович подал Лене фотографию Бориса.

– Да.

– Кто он?

– Его зовут Гвоздиков Борис Аркадьевич.

– А кто он Вам?

– Старый знакомый.

– Насколько старый?

– Мы знакомы с ним лет восемь-десять.

– А точнее, восемь или десять?

И далее Крещенский стал подробно расспрашивать Лену о Борисе. Он знал, что к делу этот допрос не будет иметь отношение, но ему хотелось для себя получить более подробный портрет этого мерзавца и по возможности очернить его в глазах Лены. Лена не особо распространялась о Борисе. Отвечала кратко, однозначно, в основном отрицанием.

– Часто ли Вы встречались с Гвоздиковым?

– Нет.

– Виделись ли Вы на прошлой неделе?

– Нет.

– Когда в последний раз Вы встречались с Гвоздиковым?

– Точно не припомню. Кажется, в прошлом месяце.

– Вы знаете, где работает Борис Аркадьевич?

– Точно не знаю, но кажется, где-то в банке.

– В каком банке?

– Я этого не знаю, он не говорил мне.

– С кем из своих сослуживцев Вас знакомил Борис Аркадьевич?

– Ни с кем.

– Знали ли Вы, что Пукальчик Денис Семёнович был президентом «Диалог-банка», где работает Ваш старый знакомый Гвоздиков?

– Нет.

Крещенский задал Лене ещё несколько «топчущихся» вопросов, получив на них «пустые» ответы, наконец, это ему надоело, и он спросил Лену:

– Скажите, гражданка Травкина, как Вы можете объяснить то, что Ваш приятель Гвоздиков Борис Аркадьевич, – Крещенский говорил чётко, с расстановкой и при этом сверлил Лену недобрым обличающим взглядом, – считает, что убийцей своих поклонников Воротникова Петра Степановича и Пукальчика Дениса Семёновича являетесь Вы?

– Я? – удивлённо и в то же время подавленно спросила Лена.

– У Вас есть тому объяснение? Может, он хочет Вас оклеветать, может, у него есть на то причина, ну, знаете, как бывает…

Лена не дала досказать Крещенскому.

– Я не думаю, что Борис Аркадьевич считает меня убийцей. Скорее всего, Вы это выдумали.

Крещенский разозлился. Он привык видеть перед собой людей подавленных, приниженных, а эта ещё «чего-то думает». Злоба обозначилась в его сузившихся белёсых глазах. Нагнувшись к Лене через стол, он прошипел девушке почти в самое лицо:

– Думать, милая, будешь в камере, там у тебя будет много времени. Годочков пятнадцать-двадцать отсидишь за своего козла.

В глазах Лены мелькнули испуг и ужас.

– Я?

Увидев испуг в глазах Лены, Крещенский немного успокоился: «Так-то».

– Гражданка Травкина, свидетель Гвоздиков Борис Аркадьевич утверждает, что видел у Вас в квартире коричневый портфель точно такой же, какой видел у покойного Воротникова. Что Вы скажете на это?

Крещенский специально называя Лену гражданкой, Гвоздикова называл по имени-отчеству.

– Свидетель Гвоздиков врёт! – гневно выпалила Лена.

Крещенский повеселел: «Ну вот, а то думает она».

– Значит, Вы никак не можете объяснить, как портфель гражданина Воротникова оказался у Вас.

– Портфель гражданина Воротникова не оказывался у меня.

– Значит, показания свидетелей Стасовой и Пронина Вы тоже отрицаете.

– Это каких свидетелей? Тех, которые, якобы, видели меня в метро? Конечно, отрицаю! Я никогда не была с Воротниковым в метро.

– Хорошо, но Вы же не будете отрицать тот факт, что с гражданином Пукальчиком Денисом Семёновичем Вас познакомил Гвоздиков?

– Буду! – твёрдо ответила Лена. – Меня никто не знакомил с Денисом Семёновичем. Я уже говорила, мы познакомились с ним в кафе.

– А вот Борис Аркадьевич утверждает, что именно он Вас познакомил.

– Это ложь. Хотя я не понимаю, что это меняет.

Крещенскому опять не понравился её ответ. «Она всё ещё не понимает, что её дружок – последний козёл», – подумал он и решил бросить последний козырь.

– По свидетельству Гвоздикова Бориса Аркадьевича Вы, гражданка Травкина, знали от него, что Воротников Пётр Степанович получил одиннадцатого апреля в «Диалог-банке» большой кредит. До этого Вы просили у своего приятеля Гвоздикова деньги, он даже дал Вам немного, но потом Вы, не имея определённого рода занятий, работы, перестали просить своего дружка о помощи и даже собирались ехать отдыхать на Канарские острова. Так ли это?

– Нет, это ложь! Ни о каких деньгах Гвоздиков мне не говорил. Никуда ехать я не собиралась.

– Я вижу, – неожиданно мягким тоном заговорил Крещенский, – Вы, Елена Владимировна, не расположены сегодня к разговору. Что ж, посидите, подумайте, Вы девушка умная, надеюсь, сумеете правильно оценить своё положение.

* * *

Сегодняшний гнусный допрос вдруг возымел для Лены новый характер. Сегодня то, что вчера Лене казалось нелепостью, узаконивалось. Задержанная вчера по подозрению в убийстве, сегодня она не была выпущена, а наоборот, была ещё более унижена: следователь называл её на «ты», грозил сроком, и теперь из Елены Владимировны она превратилась в гражданку Травкину. Это больно хлестало по самолюбию Лены. Ей не хотелось верить, что всё это происходит с ней. Она хотела думать, что это нелепая ошибка, сейчас всё уладится, и её отпустят. Но, как и вчера за её спиной появился-рослый розовощёкий детина, одетый то ли в выцветшую, то ли в запылённую форму, и как вчера скомандовал «идёмте!» Как и вчера следователь, стоя у шкафа, делал что-то и не обращал на неё внимания. Как и вчера Лена неосознанно встала и пошла на негнущихся ногах, ведомая конвоиром, вооружённым настоящим пистолетом, в тёмную грязную камеру, состоящую на все сто процентов из тоски. В камеру, где не могли существовать ни надежда, ни вера, всё тут, начиная с желания погрузиться в пенистую тёплую ванную, тут же поглощалось тоской и изничтожалось ею.

* * *

Следующий допрос состоялся на следующий день и был схож с предыдущим. Лена не меняла своих показаний. Обозлённый Крещенский объявил ей:

– Итак, гражданка Травкина, следствием установлена Ваша вина. Вы обвиняетесь в убийстве Воротникова Петра Степановича и Пукальчика Дениса Семёновича. Ваше дело передаётся в суд.

Лена оцепенела. Ей всё ещё не верилось, что всё, что здесь происходит, правда. Она не верила своим ушам. Как виновной, в чём виновной? Голос следователя вывел её из оцепенения.

– Гражданка Травкина, распишитесь здесь.

– Но я не убивала! – отчаянно воскликнула она.

– Следствием установлено обратное, – нарочито ровным голосом, прямо глядя в глаза Лене, ответил Крещенский.

– Как, когда установлено?!

Дрожащей рукой Лена приняла у Крещенского листок и, всё ещё не веря в происходящее, прочла обвинение в убийстве Воротникова Петра Степановича и Пукальчика Дениса Семёновича. Доселе все эти допросы, вызывая в ней раздражение и досаду, казались ей какой-то глупой нелепостью, которую, в сущности, скоро можно будет исправить, но она не могла и предположить, что вот так, совершенно бездоказательно, её обвинят в убийстве. Ну, даже если б показания лжесвидетелей были правдой, и её, действительно, кто-то видел бы в метро с этим Воротниковым, ну была она в номере с Пукальчиком, и что? Что из того? Где доказательства её причастности к убийствам? А Пукальчика она же даже пальцем не касалась. Лена отбросила лист.

– Да не буду я нигде расписываться!

– Вы думаете, это спасёт Вас от тюрьмы? Я же вчера сказал Вам, пятнадцать лет! – и, нагнувшись к Лене, как и вчера, Крещенский зашипел так, что даже две брызги его слюны упали Лене на щеку, – Дорогуша, твой дружок подставил тебя, продал! Всё обвинение в основном базируется на его показаниях.

– Вы думаете, меня посадят? – не обращая внимание на злорадство Крещенского, испуганно спросила Лена.

– Я это знаю, – всё так же ехидно ответил следователь.

– А адвокат?

– Нанимайте, – пожал плечами Крещенский. – Но Вам уже никто не поможет, если Вы сами себе не захотели помочь.

– Скажите, – каким-то подавленным голосом заговорила Лена, – я могу увидеться с Гвоздиковым Борисом Аркадьевичем?

– Нет, не можете. Он со своей подругой Шмыковой Беллой Владленовной уехал на отдых… во Францию.

Крещенский ждал этого вопроса, он сам посоветовал Борису на время поехать куда-нибудь отдохнуть. Он не желал встречи этих людей, так как все показания Бориса были его выдумкой. За те деньги, которые он получил, можно выдумать и не такое. Сейчас, видя, как Лена изменилась в лице, Крещенский ожидал, что она начнёт поливать Бориса грязью, но Лена лишь процедила сквозь зубы «Сволочь!»

– Вот выйдите через пятнадцать, а то и двадцать лет, найдёте своего дружка и скажите ему это. К этому времени…

Следователь что-то говорил, веселя себя, но Лена его уже не слышала. Вдруг она осознала, что всё это происходит, происходит наяву, происходит с ней, что сейчас снова войдёт детина, и её снова поведут в камеру, и тоска, мучавшая её своей тяжестью уже целых два дня, поглотит навсегда не только её желания, но и её саму, её молодость, её красоту, её обаяние, её шарм, её нежный голос, её… «Нет!» – победоносно и звонко прозвучал протест в сознании Лены. «Я не дамся!» Неожиданно возникшая решимость, которая и раньше не раз спасала Лену, уничтожила тоску, уже начавшую глодать её душу. В голове её шумело, в глазах всё расплывалось, но тоски уже не было, и тонкие пальцы правой руки шарили под глубокой манжетой левого рукава жакета. Наконец, пальцы ухватили жёсткую таблетку, Лена достала её и на глазах у следователя сунула в рот.

– Стоять! – крикнул Крещенский, поняв, что произошло, но было поздно, уже не только стоять, но и сидеть Лена не могла и повалилась со стула на пол.

* * *

Дело об убийстве Пукальчика Дениса Семёновича было закрыто. В Воркуте закрыли дело об убийстве Воротникова Петра Степановича. Убийцей обоих считалась Травкина Елена Владимировна, покончившая жизнь самоубийством в камере следственного изолятора, отравившись так же, как отравила своих состоятельных ухажёров.

По возвращении из Франции, куда он ездил, действительно, с Беллой, Борис был приятно удивлён тем, что всё благополучно закончено и даже лучше, чем он предполагал. Во всём обвинили Лену, и она, дура, кончила жизнь самоубийством, а значит, сама собой отпала проблема, как кончить её. И снова Борис убедился в силе своей истины – тот, кто с деньгами – всегда прав. «Надо же, Ленку обвинили в убийстве Пукальчика! К воркутинцу её ещё можно было как-то привязать, но к Пукальчику… Вот дают ребята!»

Удушение

Мадина терпеливо выжидала. Пока никого подходящего не было. Пристальный взгляд её скользил по прибывшим пассажирам, несколько раз цеплялся за барышень, но тут же отпускал их, и снова пускался в кружение. «Вчера впустую протопталась тут, – думала она, – неужели и сегодня не повезёт. И Фархата жалко, испёкся, наверное, в машине. Зияд будет мрачным, снова будет пихаться, ругаться, всё ему будет не нравиться. – Эта картина очень явственно пронеслась у неё в сознании, и она даже как будто почувствовала боль на груди от очередного пихания мужа костяшками жёстких пальцев. – Да и мальчики, того и гляди, в город уедут. Младшенький Гафур часто сетует на то, что в ауле ему скучно, что даже девушки неприличной тут не встретишь».

Мадина мысленно взмолилась, прося Бога: «Пришли ты мне её скорее. Не гоже мне в моём возрасте толкаться по вокзалам. Да ещё жара нестерпимая, а дома дел полно».

Бог, наверное, услышал молитву Мадины. В поле её зрения попала расстающаяся пара. Мужчина, слащаво поулыбавшись, простился с женщиной и заспешил к вокзалу, оставив её на перроне одну. Оставленная одна была симпатична, лет на пять-десять моложе Мадины, крашеная блондинка и, главное, её никто не встречал. Сердце Мадины радостно колыхнулось, но внешне она осталась спокойной, ничто не выдало её радости. Блондинка же, проводив секунды две взглядом уходящего от неё мужчину, осмотрела свой тяжёлый чемодан, выставленный им на перрон, поправила сумку на плече, и уже намеревалась двинуться, как и все в направлении вокзала. Два таксиста с разных сторон устремились к ней. Тут мешкать было нельзя, Мадина очень юрко скользнула сквозь людской поток и опередила таксистов. Это моя гостья, – объявила она им на своём языке, и, обернувшись к несколько опешившей женщине, с улыбкой но тихо, так, чтоб расслышать её могла только блондинка, сказала ей русским языком с лёгким кавказским акцентом:

– Они сдерут с тебя. Тебе куда надо? Поехали ко мне, у меня и сад, и море близко, и дом большой. Я тебя как королеву на веранде устрою. Отдохнёшь, загоришь. Санаторий рядом. Скучно не будет. Знаешь, какие у нас мужчины – скучать не дадут.

Блондинка заметно повеселела, но озабоченность на её лице ещё оставалась.

– Я ведь не могу много платить, мне бы что-нибудь попроще.

– идём, идём, – хватаясь за чемодан, сказала Мадина. – Договоримся.

Приезжая почти побежала за Мадиной, уносившей её чемодан. Мысли её не успевали укладываться в ряды.

«Море близко – здорово, а то вон Катька рассказывала, ездили на море на маршрутках, битком. Да очередь… Санаторий. Значит, отдыхающие. Может, прикадрю кого. Чего-то и о мужчинах она говорила, это о санаторских что ли? Да нет, наверное, о местных. Это здорово».

Что-то сладкой волной прокатилось по телу блондинки.

«Интересно, а сколько залупит? Может, скажет, 250 рублей в день. Да пошла она, вот чешет с моим чемоданом, а, может, я и не хочу к ней вовсе, может, я найду себе другое жильё. Вообще, далеко ль бежать – то, уж мимо вокзала пробежали, а мне Катька говорила, надо сразу билет на обратный путь брать. Нет, Катька сказала, надо брать сразу из Зуйска туда и обратно, но ведь не было. Кассирша сказала, что как приеду, надо сразу купить, будут. Куда эта стервоза волочёт мой чемодан? Невеличка, а сильная. Как мне её остановить? Чего это она, на этой красной машине меня повезёт? А это кто? Симпатичный. А глаза-то, глаза. Обжигает прямо».

Бежала недолго, мысли так и не уложились в ряд, как она любила. С толку сбил красный цвет машины и молодой красавец-мужчина рядом с ней. Нина – так звали блондинку – любила стройных кареглазых брюнетов. А у этого вообще был маслянисто-бархатный взгляд. Ласкающий взгляд.

– Какая красивая женщина! – воскликнул мужчина, сделав при этом руками красивый театральный жест.

Нина поняла, что речь идёт о ней, зарделась и, не найдя, что ответить, спросила Мадину, укладывающую её чемодан в багажник.

– А далеко нам ехать?

Мужчина открыл перед Ниной переднюю дверцу авто и протянул ей руку.

– Садитесь. Дальше моря я Вас не увезу моя машина – не корабль.

«Красиво говорит», – с гордостью подумала о сыне Мадина.

«Он с юмором» – обрадовалась Нина.

Перед тем, как усадить Нину в машину, Фархат приложился к её руке губами. Нина чувствовала на руке чуть дрогнувшую упругость губ мужчины, видела прямо перед своим лицом его склонившуюся голову с жёсткой чёрной шевелюрой и чувствовала, что очень хотела бы оказаться в его объятьях.

– Фархат, – назвался мужчина. А вас как зовут?

– Нина, Нина Павловна. Но можно просто Нина.

* * *

Дом, к которому подъехала машина, выделялся в ряду других своей новизной, величиной и высоким новым забором вокруг него. Машина въехала в автоматически открывшиеся ворота и встала у крыльца. Мадина юрко и незаметно выскользнула из машины.

– Где это мы? – немного оторопело спросила Нина, оглядываясь назад, чтоб адресовать вопрос Мадине, но той в машине уже не было, и потому она отнесла вопрос Фархату. Его доброе милое лицо, белозубая улыбка и мягкий голос тут же успокоили её.

– Ниночка, мы приехали. Тут вы хорошо отдохнёте. Не бойтесь, вас тут никто не обидит. Я не позволю.

– А море? – как-то нелепо оглядываясь по сторонам, спросила Нина.

– Море рядом, разве вы не слышите, как оно своим прибоем приветствует вас? Часика через два я сам провожу вас к морю, а пока, идёмте, мама приготовила вам комнату.

Фархат выскочил из машины, кинулся подавать Нине руку, но не успел, его окликнули с крыльца. На крыльце дома стоял мужчина-кавказец, обелённый сединой, крепкого телосложения, среднего роста. Белая футболка и лёгкие светлые брюки плотно облегали мужчину. Нина почему-то ассоциировала его с эстрадным артистом. Встретившись с Ниной взглядом, мужчина расцвёл в улыбке и расширил руки в жесте, означающем приветствие и радушие.

– Я думал к нам едет какая-нибудь заморённая старушка погреться на солнышке, а тут… цветущая роза, красавица, – сказал мужчина с лёгким акцентом, и правая рука его театрально взметнулась вверх.

Не спуская с Нины умилённо-радушного взгляда, он стал медленно спускаться по лестнице крыльца, на четвёртой ступеньке приостановился, через плечо что-то гаркнул кому-то не на русском языке и продолжил спуск. Мимо него по лестнице к машине легко сбежал худощавый юноша и, бросив на Нину заинтересованный игривый взгляд, устремился к багажнику. Тем временем, откуда то из сада к машине вышел ещё один молодой мужчина с голым торсом. Он внимательно рассматривал Нину, и было видно по его лицу, что она ему симпатична. Его Нина заметила не сразу, а только тогда, когда спустившийся с крыльца мужчина повелительно что-то сказав, обвёл всех строгим взглядом: юношу с чемоданом Нины к руке, Фархата и вышедшего из сада. Легко кивнув Нине, мужчина ушёл обратно в сад, Фархат влез в машину и куда-то уехал на ней, наверное, в гараж, а юноша с чемоданом всё так же легко и весело, невзирая на тяжесть чемодана, взлетел по лестнице вверх и скрылся в доме. Нина осталась стоять у крыльца со спустившимся ей навстречу радушным мужчиной артистичной наружности. На вид мужчине было лет 50–60.

– Я – хозяин, – сказал мужчина, обводя взглядом и рукой какой-то неопределённый круг. Меня зовут Зият. А тебя как?

– Нина, – ответила Нина, проникаясь уважением к стоящему перед ней мужчине. Ей нравилось, как он ловко командует молодыми красавцами, нравилось понятие «хозяин», нравилось его радушие, и, конечно же, большой усладой для неё были его слова «цветущая роза, красавица», сказанные в её адрес.

* * *

Нине понравилась комната, в которую хозяин провёл её по узкому длинному коридору: красиво убранная, чистая, с двумя большими окнами, с широкой кроватью, с большим зеркалом в массивной резной раме из дерева, платяным шкафом и с мягким ковром на полу. Ковёр особенно порадовал Нину. Она любила ковры на полу, любила с тех пор, как однажды в десятом классе попала домой к одной своей однокласснице и ощутила стопами мягкость ковра, устилавшего пол в комнате, куда была приглашена. В тот день, как-то пришлось к слову, одноклассница проронила, что ковры на стенах – это мещанство, сейчас модно стелить ковры на пол. Но у Нины с матерью был всего один ковёр, который висел уже лет двадцать на стене над кроватью матери, и та ну никак не соглашалась снять его и постелить на пол.

– Тут, – Зияд широким взмахом руки как радиусом очертил комнату, – вы, Ниночка, будете жить. Живите, сколько вам захочется. Отдыхайте. У нас солнце, море, фрукты… Напротив, – указал на дверь рукой, – душ, всегда помыться можно. Там, – махнул рукой налево, – веранда, сад. Располагайтесь.

Говоря всё это, Зияд наблюдал за Ниной, и понимал, что ей всё нравится тут.

Минут через пять-семь Нину пригласила Мадина. Пригласила без особого расположения, как показалось Нине. Она буркнула с непонятной интонацией «пойдём, красавица», махнула приглашающе рукой, и, не дождавшись вопроса Нины, развернулась к ней спиной и пошла. Нина поспешила за Мадиной. Пришли на веранду. Мадина усадили Нину на диванчик за невысокий круглый стол, накрытый яркой скатертью, уставленный фруктами и восточными яствами и куда-то, ничего не сказав, поспешно удалилась. Посредине стола стояла бутылка с домашним вином, рядом – два фужера из красного стекла. Нина, почти ничего не евшая в дороге, при виде печёностей и фруктов почувствовала голод, но Мадина ей ничего не предложила, и, учитывая, что фужеров на столе было два, Нина ждала, что кто-то сейчас подойдёт ещё. Прошло минуты три, за которые Нина сумела осмотреть убранство веранды, ей показалось, всё тут было устроено очень мило, чуть ли не сказочно: пестрота ковров, устилавших пол, цветов, засаженных в длинных коробах вдоль всего периметра внешней стены веранды, необычно яркая белизна стен, большущий экран телевизора на стене, какой Нина видела только в стоматологической поликлинике, где работает её подружка Зинаида, этажерка на витых ножках с какими-то красивыми безделушками на полочках, коврик на стене с двумя подвешенными поверх его перекрещивающимися саблями, под потолком веранды – мощные балки, которые придавали всему какой-то романтический вид.

– Ниночка, как Вам тут, нравится? – неожиданно услышала Нина вопрос хозяина, выплывающего на веранду из боковой двери, за которой скрылась Мадина.

Нина хотела ответить, но хозяин не дал, он, и не ждущий ответа на свой вопрос, продолжал говорить:

– У нас тут рай! Здесь тепло, солнечно, голубое небо, цветы, фрукты. А ты почему не кушаешь? Кушай, Нина, кушай. Ты не должна терять свои… – Зияд нахмурился, припоминая нужное слово, вспомнил, и, немного улыбнувшись только глазами, произнёс, – формы. У тебя, Нина, красивые формы.

При этом он уже расположился на другом диванчике напротив Нины и разливал вино. Наполнив фужеры, Зияд театральным жестом поднял свой и произнёс тост:

– За красавицу Нину, божественную красавицу! За ту, перед чарами которой не сумеет устоять ни один мужчина. Ни один! Даже я!

Нина немного засмущалась, замычала, подбирая слова для ответа, но Зияд подтолкнул её руку с фужером к её рту со словами:

– Тост, это – святое. Пьём до дна.

Нина, уже испытывающая и голод, и жажду, с удовольствием выпила весь фужер. Зияд, не отрывая ласкающего взгляда от Нины, что-то гаркнул в сторону, тут же появилась Мадина с тарелкой, полной хинкали, усыпанными нарезанной зеленью.

* * *

Наутро Нина отчётливо помнила, что вчера она с хозяином была в любовной связи.

– Не надо, прошу Вас, ведь увидят, неловко как-то.

– Никто не посмеет. Я не позволю, я хозяин. Чего ты боишься, Нина. Прикажу, и все уберутся из этого дома. Такая Богиня, ну дай. Дай поцелую. Какая шикарная грудь! Ты Богиня! Ниночка, дай скорее поцелую. Потрогай, не бойся, потрогай! Он хочет тебя. Ну, что, что ты?

– Увидят, Зияд, не хорошо же.

– Закрой окна, есть же шторы!

Закрыла. Обнял сзади, прикусил ухо, даже немного больно. Властно обхватил груди, так раньше никто не обхватывал. Полез в широкую горловину платья. Платье затрещало.

– Не надо…

– Я новое тебе куплю. Я много нарядов тебе куплю. Такая женщина как ты, Нина, должна одеваться как королева. Какие…! – Зажал между пальцев соски. – Богиня! Иди сюда.

Повалил податливое тело на кровать. Торопливо стал стаскивать с себя штаны. Ей хотелось секса, было интересно, было завораживающе интересно, всё как-то неожиданно и непривычно. Скинув с себя всё, с большим, почему-то показалось, серого цвета членом, выпирающим вперёд, полез к ней. Она ждала, что дальше. Всё прошло как-то быстро, ей хотелось большего. Но, выпустив струю, Зияд с каким-то рыком отпрял от неё, полежал секунд тридцать рядом, вскочил, быстро оделся и, почти не глядя на неё, сказал:

– Что будет надо, крикни. Душ напротив. Пойду, дела без хозяина стоят.

Ушёл.

* * *

Утро было чарующее, за окном щебетали птицы, дважды прокукарекал петух, изредка откуда-то доносился редкий лай собаки. В доме стояла тишина. Когда мылась в душе, слышала, кто-то заглядывал в душевую. Как только вышла из душевой, увидела Мадину. Та, всё в том же длинном платье из вискозы с рукавом длиной чуть ниже локтя, в котором была и вчера, по-видимому, стояла в ожидании Нины. Её лицо ничего не выражало, Нина не сумела понять, как к ней расположена Мадина, в каком она духе, в каком настроении. «Мымра какая-то» – успело пронестись в сознании Нины, и она услышала вопрос:

– Как спала, красавица?

Голос Мадины тоже не был оттенён какими-либо красками.

– Хорошо. Я сразу заснула и спала как мёртвая.

– Приходи кушать на веранду, – всё так же ровно сказала Мадина, и, так же как вчера, повернулась к Нине спиной и пошла.

Завтракала Нина одна. Мадина была рядом – за маленькой боковой дверкой, откуда она дважды выходила, подавая Нине кушанья. В первый из этих разов Нина успела её спросить:

– А где все?

– Работают. У нас все мужчины работают. – При этих словах в голосе Мадины прозвучала гордость.

– А море далеко тут? Я хочу пойти на море.

– Туда одной нельзя. Фархад отведёт. Кушай, кушай. Нравится?

– Вкусно. Вы сами готовили?

Мадина не ответила, лишь скривила губы в недоброй, как показалось Нине, ухмылке и ушла за дверь.

* * *

После завтрака Нина вышла во двор, одновременно являющийся и садом. Она ходила между деревьями, любовалась цветами, но, главное, что она делала, искала кого-нибудь кроме Мадины. Долго искать не пришлось. Откуда-то из-за кустов стремительно навстречу ей выскочил Фархат и протянул красивый цветок со словами: