Текст книги "Как написать повесть"

Автор книги: Найджел Воттс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Сохрани это для себя

От всей души советую на этой ранней фазе жизни повести, не разглашать никому своих мыслей и задумок. Не идет речь о том, чтобы держать все в секрете, просто сам творческий процесс имеет характер глубоко личный и натуры он весьма деликатной: преждевременное проявление может его убить. Поэтому на вопросы отвечай уклончиво. Не из страха, что кто–то украдет твою идею, но потому, что твой собственный энтузиазм иссякнет, если ты слишком много на эту тему будешь распространяться. Некий писатель сравнил разговоры о повести, над которой в этот момент работает, с поливанием сада из резинового шланга и одновременным наполнением ванны: в водопроводной сети падает давление. Какой–то контакт с окружением, конечно, нужен, но еще не в ту минуту, когда любая реакция может смертельно ранить твои чувства. Перебори соблазн рассказать о том, что делаешь – у тебя достаточно времени, чтобы окрепнуть, и тогда показать миру свою повесть.

Рабочее время и вдохновение

При доле удачи, повесть так тебя втянет, что ты не будешь спать, забудешь о еде, а твои мысли будут крутиться вокруг нее день и ночь. Надеюсь, что когда ты сидишь за столом, твое перо не успевает за возникающими в голове словами. Если это так, остаток абзаца не читай. Все же другие, если хотят закончить свое дело до конца, ну, допустим, ближайшего десятилетия, должны заставлять себя писать, когда на это нет ни малейшего желания. А это означает необходимость дисциплины и подчиненности определенным часам работы.

Большинство профессиональных писателей признается, что определяют более–менее точные временные рамки, даже если это связано с работой на ночной смене. Если говорить про меня – частично так, а частично нет. Естественно, писать – это моя профессия, а это означает, что я должен вставать с постели, когда хотел бы еще полежать. Хотя, честно говоря, одним из удовольствий, какие дает литературное творчество, есть осознание факта, что по большому счету это не профессия. Конечно, она требует дисциплины и усилий, но те черты, которые нужны в канцелярской работе – ответственность, пунктуальность, производительность, умение сотрудничать с другими, – мало полезны в фантастическом мире повести. Нет смысла таращиться в пустой лист, когда твои серые клетки устроили себе перерыв, и пошли домой.

«Писательство – это не работа. Писательство – это искусство.»

Катрин Энн Портер

Писатель не смотрит все время на часы. Иногда он пишет дольше, чем намечал, иногда меньше. Музой командовать нельзя, ее нельзя уволить или перевести на повышение. При определенной ловкости, можно немного смирить ее капризы: если назначишь себе написать определенное количество слов, либо определенное время для работы, в конце концов все устоится. Однако, муза всегда остается независимой. Иногда она танцует, только если ее вежливо об этом попросишь, угостив кофе и пирожными. Иногда начнет требовать к себе внимания тогда, когда ты совершенно не в настроении. Попробуй ее усмирить, но относись с уважением к ее капризам, потому что без нее слова превращаются в тростник прямо у тебя во рту. Если только можешь, иди туда, куда она тебя ведет. Колридж всю свою жизнь не мог себе простить, что позволил какому–то мужику из Порлок помешать себе, когда писалась известная поэма Кублай Хан.

Как понять, что это конец?

Не думай о конце книжки. Если твой манускрипт насчитывает уже 50 000 слов, то достаточно велик, чтобы назвать его повестью. Достичь этого ты можешь за три недели (как это было с «В дороге» Джека Керуака), либо за двенадцать лет (пример Кери Халм и ее «Костяных людей»). Завершить его может удар молнии, либо – Боже упаси! – ты можешь его не закончить никогда. Писатель, как ныряльщик, время от времени выныривает, чтобы набрать воздуха, но большую часть времени проводит в глубинах воображения, медленно продвигаясь вперед.

Тренировка, тренировка и еще раз тренировка

Писательство не только искусство – это еще и ремесло. Художественные способности могут быть нам даны от рождения, но мы не рождаемся с умениями ремесленными, этому надо НАУЧИТЬСЯ. Одним это идет быстрее, другим медленнее, но есть только один способ научиться ремеслу: тренировка. И чем больше времени посвящаешь на тренинг, тем быстрее становишься мастером формы, и открываешь, что слова выполняют твои приказы, как слуги. Чем дольше ты будешь сидеть за столом, тем реже прийдётся чесать голову и тупо таращиться в окно. Даже десять минут в день – это уже что–то.

Считается почему–то, если большинство из нас умеет читать и писать, то не нужно напрягаться, чтобы научиться ковать слова. Все мы разговариваем на родном языке, прочитали немало повестей, ну так в чем проблема? Надо только начать с самого начала, и продолжать до самой надписи КОНЕЦ. Я тоже так считал, пока не принялся за свою первую повесть. Вскоре до меня дошло, что повесть, как и мебель, имеет собственные требования: правила конструкции, которым надо научиться. То, что я прочитал много повестей, совсем не означает, что я умею написать повесть. То, что я сидел на множестве разных стульев, еще не гарантирует моего умения делать кресла.

Попробуй это сделать

Некоторые писатели, до того, как приступят к работе, создают старательный конспект. Другие ждут какого–то проблеска, и смотрят, куда он их заведет. Независимо от того, какой тип ты представляешь, проверь, не помогут ли тебе некоторые из предложенных указаний в планировании твоей повести.

1. Напиши на большом листе бумаги в столбик цифры от 1 до 20, и заполни столько пунктов, сколько сможешь. Если знаешь начало своей повести – это пункт 1. Конец, – это пункт 20. Скорее всего, ты не сможешь заполнить все двадцать пунктов списка, но таким способом получишь образ структуры и чувство равновесия.

2. При создании историй могут быть полезны разные трюки. Запиши на отдельных карточках столько событий фабулы, сколько сможешь придумать, а потом, по мере нужды, когда история начнет обретать плоть и кровь, меняй их в любой очередности. Так делал Чарли Чаплин – этот кажущийся гений импровизации и спонтанности был на самом деле строжайшим планировщиком.

3. Никогда не выходи из дома без пера и бумаги. Именно на этапе планировки замыслы приходят в голову без предупреждения, особенно, когда лежишь в ванне, проваливаешься в сон либо намереваешься запрыгнуть в автобус.

4. Напиши список причин, по которым ты хочешь рассказать именно ЭТУ историю.

5. Некоторые писатели могут работать одновременно над несколькими книгами, но это очень редкий случай. Если у тебя в голове крутится несколько идей, набросай себе каждую из них хотя бы в приближении. Послушай себя – какая из них притягивает тебя сильнее всего? А почему ты не хочешь начать хотя бы вон с той? Предпочитаешь слушать вначале голову или сердце?

6. Если ты только ищешь идею, просмотри журналы. Хотя они часто публикуют довольно невеселую информацию, в них, без сомнения, сокрыт огромный драматургический потенциал. Что бы, например, ты сделал из вот таких новостей (все они реальны):

Шестилетняя девочка бросилась под поезд и погибла на месте, потому что мечтала стать ангелом, и заботиться о больной матери.

Мужчина украл сына миллионера из–за тоски по собственным детям.

Два совершенно чужих человека случайно встречаются, и начинают разговаривать о своих домашних проблемах, после чего вместе решают покончить жизнь самоубийством.

Если какая–то из этих заметок затронула твое воображение, попробуй на ее основе выполнить упражнение 1, дополнив отсутствующие звенья в фабуле повести.

Глава 3. Фабула

Три функции повествования

Каким задачам служит рассказывание историй, если посмотреть на это глазами читателя? Без сомнения, разные люди ответят на этот вопрос по разному, но если попробовать обобщить их ответы, получится следующее:

– развлекает

– помогает забыть о проблемах и трудах повседневной жизни

– позволяет лучше понять окружающую нас реальность

Всем нам знакомо волнение, вызванное хорошей повестью, то наслаждение, когда с головой погружаешься в книгу, либо на какое–то время забываешь о повседневных проблемах. Жизнь нелегка, часом бывает просто жестока, а рассказ или повествование помогают нам либо про это забыть, либо с этим смириться.

Человеческая потребность фикции есть чем–то фундаментальным, чем–то, что наступает сразу по удовлетворении таких насущных потребностей, как еда, одежда, крыша над головой и чья–то компания. Рассказчики появились сразу, как только человек смог настолько набить пузо, чтобы на время перестать охотиться и предаться размышлениям. И неважно, идет ли рассказ у костра, или на страницах книжки, читатели жаждут удовлетворить те три потребности: развлечение, бегство и понимание.

Не каждая история в состоянии их удовлетворить. Некоторые развлекают, и ничего более, другие приводят к тому, что когда их дочитаешь до конца, в голове остается еще больший сумбур, чем перед началом, ну а еще одни просто невозможно понять, хотя во всем остальном они ничего из себя не представляют. Те из них, что выдержали испытание временем, что существуют века, и рассказываются снова и снова, исполняют все три задачи одновременно: прядут нить, по которой мы уносимся в другой мир, после чего возвращают нас домой –более мудрых и лучше понимающих нашу реальность

.

«Повествование – от «Золушки» до «Войны и мира» – является одним из основных инструментов, изобретенных человеческим разумом для углубления знания и понимания мира. Существовали огромные общества, не знающие колеса, но не было обществ, которые не рассказывали бы историй»

Урсула ЛеГуин

Как удержать интерес читателя

Три функции, описанные выше, будут исполнены только при условии, что тебе удастся захватить и удержать интерес читателя. Глубина твоей мудрости может быть неизмерима, замысел восхитителен, кульминационный момент захватывающ, но все это окажется впустую, если некому будет переворачивать страницы. Мы должны понять, что повесть только тогда кипит жизнью, когда находится в руках читателя. До этого момента она остается книжкой только в потенциале.

Как заставить читателя перевернуть страницу

Это очень просто, а одновременно, как многие простые вещи, очень трудно выполнимо. Автор приковывает внимание читателя с помощью интригующих вопросов и откладывания ответов «на потом». Если в начале четырехсотстраничной повести тебе удастся поставить достаточно интересный знак вопроса, читатель преодолеет почти любую преграду, чтобы найти ответ. (Но будь осторожен, – если по твоей вине это путешествие станет чересчур сложным или скучным, он, вероятнее всего, сразу заглянет на последнюю страницу). Один важный вопрос может стать достаточно серьезным мотивом для повести, но кроме него и другие существенные вопросы должны появляться в каждом разделе.

Однако, нет смысла задавать вопросы и сразу же на них отвечать, потому что большая часть читательского удовольствия берется именно из отсрочки

.

«Пусть смеются, пусть плачут, пусть ждут»

Чарлз Рид

Саспенс и тайна

Существуют два типа повествовательных знаков вопроса: напряжение (саспенс) и тайна.

Саспенс – вопрос, ответ на который находится в будущем

Тайна – вопрос, ответ на который находится в прошлом.

Саспенс, – это вопрос «что будет дальше?» Тайна, – это вопрос «как нас угораздило в это вляпаться?» Из них двоих, думается, тайна есть более изощренной, потому что представляет собой приглашение для читателя самому развязать сложную загадку. Саспенс более очевиден, потому что отражает принцип нашей повседневной жизни – происходит нечто неожиданное, и мы вынуждены на это реагировать.

Доведенный до крайности, саспенс создает литературный жанр, известный как триллер, – истории, в которых герой или героиня то и дело оказываются в новой опасной ситуации. На противоположном полюсе рассказ–тайна развился в «ху–дан–ит», то есть классическую детективную повесть, которая начинается от трупа и отступает во времени, пока не откроется причина смерти. Эти два вида концентрируются на характерных для себя видах вопросов, но вопросы эти – что и есть собственно саспенс и тайна – можно найти в любой прозе. Случается, что они бывают использованы в виде дешевых трюков, но так же хорошо могут послужить основой для великой литературы. Шекспир, Диккенс, Достоевский, Конрад, Томас Харди – все эти писатели мастерски овладели искусством задавать интригующие вопросы. Рассказчик, который убежден, что глубина темы или блестящий стиль письма освобождают его от обязанности ставить вопросы и откладывать ответы на них «на потом», легко может совершить самое страшное из литературных преступлений: замучать читателя скукой.

«Разрешение загадки есть для читателя последним утешением – подтверждает триумф разума над инстинктом или порядка над анархией.»

Дэвид Лодж

Что такое фабула

Проблема с созданием фабулы частично заключается в том, что мы не до конца знаем, чем она, собственно, является. Мы прочитали достаточно много книг и просмотрели достаточно фильмов, чтобы инстинктивно чувствовать, в чем дело, но инстинкт – не лучший советчик, если речь идет о создании фабулы. Повесть похожа на длинное путешествие – если не знаем точной трассы и цели путешествия, вероятнее всего заблудимся. (Естественно, такое блуждание может быть и привлекательной частью этого путешествия, но чаще оно бывает утомительным – когда я писал третью повесть, пришлось выбросить эффекты шести месяцев работы, потому что меня угораздило свернуть не в том месте)

Прежде всего надо отделить собственно фабулу (plot) от повествования (story). Это разделение поможет адепту писательского искусства не свернуть с главной дороги. Очень просто это определил Форстер, и огромное ему за это спасибо:

«Попробуем определить, что такое «фабула». Мы определили повествование, как рассказ о неких событиях, уложенных в хронологический ряд. Фабула – это тоже рассказ о событиях, но ударение здесь ставится на причинности. «Король умер, а потом умерла королева» – это рассказ. «Король умер, а потом королева умерла от тоски» – это фабула. Временная последовательность осталась сохранена, но ее затмило чувство причинно–следственной связи.»

Причина имеет место тогда, когда в следствие одного события наступает другое. Именно эти связи между событиями определяют разницу между набором анекдотов, т.е. «повествованием» в Форстеровском смысле, и повестью. Повествование тоже может быть интересным, но редко приносит такое удовольствие, как хорошо сконструированная фабула. Почему? Потому что без наличия «причины» обычно не получишь ответ на вопрос «что было дальше?» или «как нас угораздило в это вляпаться?»

У маленьких детей нет чувства фабулы. Послушайте только их рассказы: «Сначала произошло то, затем то, а потом вон то…» Согласен, это очаровательно, но их болтовня нам быстро надоедает, потому что нет в ней причинности, события не связаны между собой. А нас привлекают именно эти связи, больше даже, чем сами события: кто кому и что сделал, но прежде всего – почему.

Фабулу можно сравнить с вязаным на спицах свитером – одна петля цепляется за другую, и без этих соединений у нас остается только хаотический неинтересный клубок шерсти. Но петли – это еще не все, это только начало, важна еще и форма. Обычно не достаточно просто написать сборник историй, даже интересных, потому что глаз требует еще и форму. Поэтому фраза: «Король умер, а потом королева умерла от тоски» кроме того, что не ставит никакого явного вопроса, содержит в себе слишком мало содержания, как на фабулу.

Так что же такое фабула?

Классическая фабула – это повествование, учитывающее причинно–следственные связи, благодаря чему раскрывается некий замкнутый процесс, стремящийся к какому–то значительному изменению, что, в свою очередь, позволяет читателю испытать эмоциональное удовлетворение.

Это определение стоит разложить на простые составляющие, и исследовать его конструктивные элементы.

Во–первых, мы говорим о классической фабуле. Дело не в том, что герои обязаны говорить по–гречески, но в том, что структура такой фабулы основана на некоей распространенной традиции повествования, а не является результатом поиска новой, собственной формы. С этой точки зрения, классическими являются большинство рассказываемых историй.

Процесс – это событие, которое длится во времени, и по этой причине обладает тремя аспектами: началом, серединой и концом. Отсутствие одного их них – обычно середины – это одна из наиболее часто встречаемых причин фиаско той или иной повести. Третья версия примера, описанного Форстером, показывает, как можно исправить эту ошибку: «Королева умерла. Никто не знал, – почему, – пока, наконец, не открыли, что причиной этого была тоска, которую она чувствовала по смерти короля». Здесь у нас есть начало (королева умерла), середина (поиск причины), и конец (ее открытие). Таким образом, у нас получилась основа фабулы криминальной повести с неожиданным романтическим поворотом в конце. Может, не слишком блестящей, но без сомнения лучшей, чем «Король умер, а потом умерла королева». Этот процесс должен быть замкнут. Повествование заканчивается тогда, когда у рассказчика исчерпывается запас анекдотов. Оно имеет форму прямой линии, тянущейся в бесконечность. В то же время фабулу можно представить как запутанную линию со множеством петель, которая часто заканчивается там же, где началась.

Ее замыкание не означает, что надо обязательно позавязывать концы всех свободных ниток, однако читатель должен иметь возможность найти ответ на большинство вопросов, поставленных автором (в нашем случае, это вопрос «почему умерла королева?»). Эти ответы должны быть поданы либо в прямой форме, либо как предположение. Если читатель, даже располагая всей поданной информацией, не сможет ответить себе на какой–то из вопросов, он почувствует себя потерянным и неудовлетворенным. Между автором и читателем существует неписанный договор: автор задает вопросы, и обещает, что в конце книги даст на них ответ. Отсутствие развязки – это самый надежный способ разозлить читателя.

Законченный процесс должен содержать в себе изменение, причем значимое. Повествование как жизнь – события просто наступают один за другим. Иногда в них можно найти какой–то шаблон, но, как правило, его нет. (У меня есть знакомая, тоже пишет повести, жизнь которой складывается, как фабула: одно приключение вытекает из другого, а она использует это в своих книжках. Ах, как я ей завидую!). Фабула требует какого–то изменения в жизни героя или героини, изменения, которое не является чем–то случайным. Естественно, это изменение не должно происходить только во внешнем мире: во многих повестях герой и в начале, и в конце находится в той же самой ситуации. Если, однако, мы откажемся от изменения внешнего, должна произойти какая–то внутренняя перемена, потому что без этого обойтись нельзя. Главный герой в конце повести должен быть иным, чем в начале – даже если это будет заключаться только в том, что он станет более мудрым и грустным. Предположим, что повесть показывает путешествие героя от пункта А до пункта Б. Пункт Б может означать все – счастье, грусть, успех, проигрыш, – все, что угодно, только не А. Если оставить героев в исходном пункте, читатель скажет: «Славненько, ничего не могу сказать, только что из этого следует? Мы не пришли никуда».

Результат этого путешествия должен быть таким, чтобы мы могли почувствовать эмоциональное удовлетворение. Классическая проза, даже величайшего калибра, должна предоставлять эмоциональное переживание. Она не обязана сразу вызывать у нас катарсис (что дословно означает «очищение чувств через возбуждение сострадания и тревоги»), не должна разыгрываться на высочайшем чувственном уровне, но прежде всего обязана пробуждать сердце, а только потом разум. Писатель, обращающийся прежде всего к разуму, должен выбрать форму эссе. И даже если мы рыдали над какой–то повестью, или исходили бешенством – окончательно ее закрывая, мы испытываем прежде всего удовольствие. Читатель, спрошенный об источнике этого удовлетворения, без сомнения, даст разные ответы: подбор героев, стиль автора, среда, в которой происходит действие, но если копнуть глубже, окажется, что речь идет о радости от получения ответов на вопросы, которые были заданы в начале истории. Я думаю, что именно такой радости ищут практически все читатели прозы. Найти хороший ответ на вопрос, поставленный в повести, – это так же, как почесать себя в зудящее место.