Текст книги "В поисках христиан и пряностей"

Автор книги: Найджел Клифф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Под пение труб объединенный флот бросил якорь в нескольких милях от атлантического побережья. Для Энрике это был миг упоения, поскольку вскоре все мысли о праздновании вылетели у него из головы. Один из иностранных кораблей привез в Португалию чуму, и паж прибежал с известием, что его мать умирает. Жуан велел перевезти жену в монастырь на холме к северу от Лиссабона, и Энрике погнал коня галопом, чтобы воссоединиться с семьей.

Незадолго до болезни Филиппа приказала выковать три прекрасных клинка, а специально изготовленные для них ножны и навершия рукоятей были позолочены и инкрустированы жемчугом и драгоценными камнями. Она надеялась увидеть, как ее сыновей посвятят ими в рыцари перед самым отплытием. Теперь она знала, что уже не станет свидетельницей этого великого события, и призвала к себе детей. Говорили, что предсмертные муки не помешали ей на смертном одре подарить мечи, а также снабдить четкими инструкциями, как ее убитые горем сыновья должны держаться после ее смерти.

Филиппа скончалась 19 июля 1415 года в возрасте пятидесяти пяти лет. Еще одним недобрым предзнаменованием сочли то, что ее смерть совпала с продолжительным солнечным затмением. Растревоженные советники Жуана настаивали, чтобы отложить отплытие на месяц, пока не завершатся траурные церемонии и не утихнет чума. Вместо этого королеву похоронили с почти неприличной поспешностью среди ночи (как объяснялось, из-за летнего зноя), и краткая похоронная церемония состоялась на следующий день, под стенания огромной толпы за стенами церкви. Памятником Филиппе станет крестовый поход, за который она так рьяно ратовала; еще будет время ее оплакать.

Как всегда, приняв на себя руководство, Энрике пригласил братьев отобедать на борту его флагмана. Он поднял флаги, приказал свернуть навесы, а трубачам – залезть на мачты и оттуда играть что-то бравурное. Было воскресенье, что смутило капитанов. Все они прибыли на флагман и, узнав, что отплытие вот-вот состоится, поспешили назад, чтобы сбросить траур.

Три дня спустя, в пятницу 26 июля – в день Святого Иакова, – флот поднял якоря и медленно двинулся прочь от притихшего Лиссабона. Пока толпы зрителей смотрели с холмов на удаляющиеся корабли, пошли шепотки. Как король мог допустить такие проявления ликования, когда тело его супруги еще не остыло? Не повлиял ли на него молодой Энрике, который в глазах короля всегда был более мужчиной, чем все его братья разом? Охотиться на диких кабанов в королевских лесах – это одно, но схватиться с вооруженными воинами – совсем другое. Неужто юные принцы считают, что надвигающаяся битва лишь еще один турнир, где никто не смеет выбить их из седла? Может, и впрямь все закончится скверно.

Опасения сомневающихся как будто вскоре подтвердились, потому что великий поход быстро превратился в кошмарное фиаско.

Через два дня после выхода из порта король Жуан приказал бросить якорь и наконец просветил войска о цели их похода. Духовник короля произнес трогательную проповедь [108]108
  Как отмечает Питер Рассел, духовник особо упирал на вину Жуана I, дескать, тот пролил много христианской крови в войнах с Кастилией; дабы облегчить свою совесть, объяснял он, король твердо решил пролить равное количество крови неверных. «Надо думать, – замечает Рассел, – никому в королевской свите не показалось странным, что муки совести Жуана следует облегчить ценой огромных затрат для его народа и еще большего пролития его крови», там же, 46.


[Закрыть]и зачитал новую папскую буллу [109]109
  Папой, у которого Жуан I заручился буллой, был Иоанн XXIII, второй из череды пизанских понтификов, избранный в противовес папам профранцузским или отпрыскам римских родов. После ритуальных обвинений в пиратстве, убийстве, изнасиловании, симонии и инцесте Иоанн XXIII был смещен Констанцским собором в мае 1415 года и объявлен антипапой – за два месяца до того, как отплыл крестовый поход, который он благословил.


[Закрыть], дающую Португалии право на крестовый поход против неверных и дарующую отпущение грехов всем, кто падет в битве. Многие солдаты были настолько сбиты с толку, что сочли это очередной уловкой.

Едва удалось сподвигнуть армию на славное варварство, как ветра стихли. Около недели флот дрейфовал возле южного побережья Португалии. Наконец 10 августа он вошел в Гибралтарский пролив – к ужасу мусульман, которые все еще контролировали Геркулесов столб напротив Сеуты. В сторону галеры короля отправились суда и лодки со всевозможными драгоценными дарами. Дары король принял, но обещать мир наотрез отказался.

В равной мере огромная армада потрясла кастильцев, живших на островке Тарифа у самого побережья. Согласно одной хронике, они легли спать, полагая корабли фантомами, и проснулись туманным утром, когда на море вообще ничего было не видно, и последний сон с них стряхнуло, когда солнце вдруг ярко осветило флот, проплывающий под их стенами. Когда португальцы бросили якорь возле расположенного поблизости кастильского порта Алгесирас, губернатор спустился на берег с внушительным стадом коров и овец и послал своего сына предложить их португальскому королю. Жуан объявил, что очень этим доволен, но объяснил, что на его кораблях достаточно провизии. Полагая, что тоже должен проявить добрую волю, сын губернатора вскочил на коня и поскакал по берегу, на скаку закалывая скот. Жуан вежливо похвалил его старания и поблагодарил за такой поступок.

После этой драматичной интерлюдии король собрал совет, на котором было решено атаковать Сеуту в следующий понедельник. Паруса подняли, как раз когда с Атлантики накатил густой туман. Худшее было еще впереди. Cильные течения и крепкий ветер обеспечили проливу дурную славу труднопроходимого места, но нехватка опыта у португальских моряков делала проход практически невозможным. Корабли с пехотинцами под командованием принца Педру унесло в сторону Малаги, главного порта мусульманской Гранады, а королевские галеры бросило прямо на Сеуту, но там внезапная смена ветра заставила их поднять якорь и пробираться к противоположной стороне полуострова. Флаги города развевались с цитадели на холме, два ключа на них символизировали контроль Сеуты над входом в Средиземное море и над выходом в Море-Океан. Cо стен летели пушечные ядра, но кораблям удалось остаться вне досягаемости канониров.

Когда остальная армада так и не объявилась, король отправил Энрике на поиски. Половину экипажей на кораблях братьев Энрике одолевала чума, другую – морская болезь. Учитывая, что к этому прибавились туман и коварные течения, они практически готовы были сдаться. Энрике разослал приказы отца на корабли, и со временем транспортные суда добрались до Сеуты.

Тут же налетел шторм и загнал весь флот назад к Испании. Король и его командиры сели в лодки и сошли на кастильский берег держать совет прямо на песке. Одни советники Жуана уговаривали его внять знамениям и вернуться домой, другие предлагали – для спасения лица – совершить рейд на близлежащий Гибралтар. Но король несгибаемо ответил, что лучше предпочесть верную смерть, чем отказаться от своего христианского долга. На самом деле у него просто не было выбора: он поднял слишком большой шум, чтобы в последнюю минуту все бросить, в противном случае он рисковал выставить себя на посмешище всей Европе.

Наконец флот вернулся к побережью Африки.

Со своих наблюдательных постов защитники Сеуты недоуменно смотрели, как первые португальские корабли сперва приблизились, потом быстро исчезли. Престарелый губернатор [110]110
  Губернатор Сеуты Салах бен Салах был также верховным правителем цепочки близлежащих городов и происходил из видной семьи африканских мореплавателей.


[Закрыть]решил, что назревает по меньшей мере что-то недоброе, и ради предосторожности послал на материк за подкреплением. Подкрепление пришло, но Марокко одолевали чума и голод, и в городах и крепостях серьезно не хватало людей. А поскольку христиане как будто не в состоянии были повести свои корабли в нужном направлении и явно отступили за пролив, он большую часть своих новых войск отправил назад. Непогода обернулась для португальцев замаскированным благом.

Той ночью жители Сеуты зажгли лампы в каждом окне, чтобы создать видимость, будто город защищает огромное число людей. Тем временем на море свет факелов и фонарей ложился на воду, пока португальцы готовились к наступлению. На заре португальцы принялись натачивать мечи, облачаться в тяжелые доспехи, размахивать для разминки боевыми топорами, а также исповедоваться в грехах священникам и вскрывать бочки, чтобы полакомиться самой вкусной провизией. Пришел день первой европейской колониальной войны со времен крестовых походов на Восток.

Неумелые действия флота выявили, насколько мало король Жуан смыслил в навигации, но в том, что касалось войны на суше, у него за спиной был опыт всей жизни. Ненамеренная задержка перед Сеутой дала ему время выработать план. В общих чертах он был прост. Главная цель – захватить цитадель. Пока она стоит, ее защитники могут атаковать португальцев, но как только португальцы ее возьмут, город будет у их ног [111]111
  В этот момент, согласно повествованию Зурары, к губернатору Сеуты явилась группа молодых марокканцев с планом, как захватить вражеский флот, одержать великую победу и взять богатую добычу. Они якобы объяснили, что христианам будут мешать их тяжелые доспехи; нужно только будет встретить их у кромки воды и сбить с ног, а сами они подняться уже не смогут. Неизвестно, действительно ли губернатору дали такой мудрый совет (и трудно себе представить, как о нем мог прослышать Зурара), но, памятуя о своих сократившихся войсках, он решил, что лучше всего будет попытаться помешать португальцам войти в город. Многие его отряды оставили оборонительные позиции и собрались у воды, что привело к катастрофическим последствиям.


[Закрыть].

Большую часть своего боевого флота король подвел к городским стенам. Это был обманный маневр: наступление должно было начаться с атаки на Монте-Ачо. Меньшая группа кораблей обошла гору и стала на якоре у ее подножия. В числе этих кораблей была галера Энрике. Задолго до того, как армада отплыла, он умолял отца позволить ему возглавить первое наступление, и король, как обычно, не смог ему отказать.

Пока высадившиеся потели под жарким солнцем, а враги насмехались над ними, размахивая оружием с берега, несколько горячих голов спустились в лодки, не дожидаясь приказа атаковать. С огромным раздражением Энрике пришлось смотреть с борта своей галеры, как те высадились на берег и завязался бой. Прыгнув в лодку, он приказал трубить сигнал атаки и сам бросился в схватку.

Португальцы быстро оттеснили защитников к стене, окружающей подножие холма, и хлынули вслед за ними в ворота. Среди всеобщего хаоса Энрике вдруг увидел, как впереди него сражается и его брат Дуарте. Когда он его нагнал, братья, согласно хроникам, нашли время обменяться любезностями. Энрике, скрывая свое разочарование, благодарил Бога, что дал ему такого доброго товарища и брата. «И тебя, Господь мне свидетель, – ответил Дуарте, сыпя соль на рану позднего прибытия брата, – я тысячу раз благодарю за твою добрую волю, что ты пришел к нам на помощь» [112]112
  Zurara. Conquests and Discoveries, 99.


[Закрыть].

Один воин-мусульманин на голову выше всех остальных безжалостно расправлялся с христианами: под рукой у него были только камни, но бросал он их с силой катапульты. Португальский хронист живописно отметил, что он был наг и «черен как ворона, и у него были очень длинные и белые зубы, а губы, весьма мясистые, были вывернутые» [113]113
  Там же, 99.


[Закрыть]. В целом он представлял собой пугающее зрелище, но пал, пронзенный копьем, а его теснимые товарищи отошли через вторые ворота, которые вели в сам город.

Следом за ними на узкие улочки протиснулись пять сотен португальцев. Вскоре они безнадежно заблудились, и, чтобы оглядеться, Энрике с братом вскарабкались на насыпь, похожую на холм, но оказавшийся городской свалкой нечистот. Когда на них надвинулись защитники города, они стояли на своей горе отбросов, отражая наскоки в ожидании, что кто-нибудь придет их спасти. Никто не пришел. Значительная часть отряда Энрике решила покрыть себя славой, презрев открытые ворота и атаковав надежно запертые. Пока они рубили их топорами и пытались поджечь доски, защитники бросали со стен им на головы камни, и многие были убиты.

Принцы разделили свои отряды на более мелкие группы и наконец пробились со своей свалки. Дуарте направился к лестнице, ведущей к городским стенам, развязав и сбросив доспехи, чтобы легче было карабкаться на все поднимающейся жаре. И снова Энрике остался позади, но потом сбросил кольчугу и побежал догонять брата.

Король Жуан все еще находился на своей галере по другую сторону города, не зная, что битва уже началась, и нетерпеливо ожидая, когда на берегу покажутся какие-нибудь враги. Наконец он послал ко второму флоту Педру, приказывая сыновьям атаковать. Когда принц вернулся и объяснил, что на кораблях никого не осталось, король дал сигнал трубить всеобщее наступление. Жуан, как дипломатично писали хронисты, «никак не выдал своей радости», но тем яснее проявили свои чувства его рыцари. Они бросились на стены, завидуя, что вся слава достанется их товарищам, и паникуя, что лучшая добыча уже захвачена. Едва оказавшись внутри, они рассеялись, чтобы с жаром грабить. А задержать их было чему: вдоль улиц Сеуты выстроились роскошные дома и дворцы. «Наши жалкие дома все равно что свинарники в сравнении с ними» [114]114
  Цитируется по: C.R. Boxer. The Portuguese Seaborne Empire 1415–1825 (London: Hutchinson, 1969), 13.


[Закрыть], – откровенно высказался один очевидец. Все новые солдаты проламывали низкие, узкие дверные проемы домов поменьше и сталкивались лицом к лицу с десятками перепуганных семей. Одни были вооружены, другие просто кидались на захватчиков. Третьи бросали узлы с пожитками в колодцы или закапывали где-нибудь, надеясь вернуть имущество, когда город будет отвоеван. Понемногу атакующие одолели их, и многие были убиты.

Король не сумел бы навести порядок, даже если бы и захотел. Едва он сошел на берег, как был ранен в ногу, а потому остался сидеть у городских ворот. Ради сохранения его достоинства позднее писали, что он решил приберечь свою королевскую особу до атаки на саму цитадель, а не присоединяться к мелким схваткам, когда город уже практически взят.

Пока Дуарте и его отряд пробивались на верх городских стен, Энрике решил вернуть себе инициативу, собственноручно штурмовав крепость. Продвигаясь по ведущей к цитадели главной улице, он наткнулся на несколько сотен португальцев, бегущих от толпы разгневанных марокканцев. Энрике опустил забрало и закрепил на руке щит. Выждав, когда его минуют соотечественники, он атаковал их преследователей. Узнав своего принца, португальцы развернулись и бросились следом за ним, и теперь уже мусульмане бежали, а христиане их преследовали. Когда защитники достигли задов купеческих факторий вдоль берега, они развернулись и атаковали снова. Энрике в ярости бросился на врага, и защитники отступили через ближайшие ворота, ведущие к цитадели.

Ворота были прорезаны в толстой зубчатой стене, позади них располагалась башня с амбразурами, которая защищала вторые ворота, а уже от них проход тянулся к третьим и последним воротам, ведущим в саму цитадель. Когда со стен начали лить подожженную смолу, Энрике пробился за первые ворота всего с семнадцатью людьми – так, во всяком случае, писали хронисты. Многие из его отряда рассеялись в поисках добычи или воды, другие попросту устали. Некоторые были убиты, в том числе управляющий двора самого Энрике, который погиб, спасая своего опрометчивого молодого господина. Энрике попытался оттащить раненого и ввязался в отвратительную схватку за труп.

Два с половиной часа, как утверждалось позднее, молодой принц пробивался вперед в рукопашном бою. Из семнадцати его спутников осталось четверо, но каким-то образом (возможно, потому, что защитники не стреляли, опасаясь попасть в своих же) они сумели пробиться за вторые ворота. Они рванулись вперед, прошли третьи ворота и захватили цитадель. Когда на место прибыл наконец король Жуан, то застал цитадель уже покинутой. Так, во всяком случае, утверждается в официальной хронике, – гораздо вероятнее, что немногие уцелевшие защитники поняли, откуда ветер дует, и решили, что будет и другой день для схватки. К тому времени, когда гарнизону был отдан приказ отойти, большая часть гражданских уже бежала, остальные, если смогли, последовали их примеру.

На следующий день по городу эхом отдавались крики раненых и ругательства солдат, пытавшихся выкопать все новые сокровища. В своей одержимой жажде золота они умудрились уничтожить гобелены, шелка, масла и пряности огромной ценности. «Это разорение породило большой вой среди людей низкого происхождения», – сообщал хронист, должным образом, но неубедительно добавляя, что «особы респектабельные и благородные не утруждали себя подобным» [115]115
  Там же.


[Закрыть]. Несколько генуэзских купцов, оказавшихся под перекрестным огнем, запоздало предложили помощь завоевателям, но одурманенные победой португальцы обвинили их в вымышленном преступлении, дескать, они ведут торговлю с неверными, и по меньшей мере одного подвергли пыткам, чтобы заставить рассказать, где он прячет свои ценности. Ватага солдат ворвалась в огромную подземную цистерну и, восхищенно рассматривая стены, покрытые расписными изразцами, и своды, поддерживаемые тремя сотнями колонн, увидела вдруг прячущихся в ее недрах марокканцев. Они обрушили цистерну, не выпустив из нее горожан [116]116
  Valdim Fernandes. Description de la Cote d’Afrique de Ceuta au Senegal, ed. and transl. P. de Cenival and T. Monod (Paris: Larose, 1938), 18-Огромная цистерна заполнялась водой из городских источников; корабли, желавшие пополнить из нее свои запасы, выкладывали за такую привилегию немалые суммы.


[Закрыть].

В воскресенье король Жуан приказал служить мессу под высоченным куполом главной мечети Сеуты. Но сначала ее следовало отскрести дочиста. Мавры, как объяснял хронист, имели обыкновение укладывать новые циновки поверх изношенных старых, и их приходилось поднимать лопатами и выносить в корзинах. После ритуальной уборки король, принцы и знать собрались посмотреть, как священники солью и святой водой изгоняют призраков ислама. Потом под рев труб и «Te Deum» [117]117
  Начало молитвы «Тебя, Бога, славим…» ( лат.). – Примеч. пер.


[Закрыть]они посвятили здание Христу.

После мессы трое принцев надели доспехи и опоясались подаренными матерью мечами. Они прошли в новую церковь мимо рядов трубачей и барабанщиков, преклонили колени перед отцом и были посвящены в рыцари. Вскоре после этого они отплыли домой, оставив три тысячи солдат защищать город от марокканцев, которые уже стреляли по ним из укрытий.

Завоевание знаменитого города-крепости всего за один день поразило всю Европу, пусть даже эта победа несколько отошла в тень перед известием, что другой внук Джона Гонта, английский король Генрих V вторгся во Францию [118]118
  Мейлин Ньюитт отмечает это совпадение в: A History of Portuguese Oversea Expansion, 1400–1668 (London: Rountege, 2005), 19.


[Закрыть], чего, впрочем, давно ждали. Три молодых принца красивым жестом заявили о вступлении своей страны на арену крестовых походов, и по меньшей мере один из трех не собирался на этом останавливаться. Португальцы преследовали своих бывших хозяев через тот самый бурный пролив, через который они прибыли, и – спотыкаясь поначалу, но набирая уверенность и силу – они будут преследовать ислам по всей земле.

Только много лет спустя нападение на Сеуту будут рассматривать как краткую характеристику всей заморской одиссеи Португалии. Она родилась из ожесточенной борьбы христиан и мусульман на Пиренейском полуострове. Она вылупилась из юношеского пыла. Ее вскормили общие усилия всей страны, желала она того или нет. Она едва не встретила мучительный преждевременный конец. Благодаря отчасти упорной отваге, отчасти сущей удаче она оставила по себе след в истории мира. А еще она оставила наследие, которое будет тяготить амбициозную молодую нацию в последующие века.

Глава 4
Море-Океан

Э нрике, принц Португалии, стоял на продуваемом ветрами скалистом мысу на юго-западной оконечности Европы. Одинокая фигура в монашеском облачении, он смотрит на Африку, планирует новый поход, чтобы разведать доселе неизвестные пределы мира. За спиной у него – огромная основанная им школа, где самые выдающиеся светила космологии, картографы и навигаторы того времени собираются, чтобы развивать искусство навигации. Когда его экипажи возвращаются из рискованных экспедиций, он подробно расспрашивает их и прибавляет новейшие сведения к своему непревзойденному собранию карт моря и звездного неба и отчетов путешественников. Он более не Энрике Крестоносец, он – Энрике Мореплаватель, открыватель новых миров.

Так рассказывает тщательно лелеемая легенда [119]119
  Образ Энрике как одинокого первопроходца науки, основавшего новаторскую школу навигации, уходит корнями в португальские хроники XVI века. Написанные на пике расцвета империи, они неизбежно наделяют отца-основателя романтическим ореолом. Легенда была увековечена в биографии XIX века (R.H. Major. Prince Henry, Surnamed the Navigator) и развеять ее оказалось непросто. См.: Russell. Prince Henry, 6–7.


[Закрыть]. Правда выглядит несколько иначе. Нога Энрике никогда не ступала на борт океанского корабля. Его школа никогда не существовала как официальное учреждение, хотя он интересовался астрономией и давал работу многим ведущим картографам. Он носил власяницу и, как поговаривали, всю жизнь хранил целибат, рьяно изучал теологию, но в равной мере любил закатывать экстравагантные застолья. Он был первым, кто осуществил согласованную кампанию по исследованию Моря-Океана (как тогда назывался Мировой океан), однако его исследования начались всего лишь с примитивного пиратства как дополнительного источника дохода.

Карьера Энрике Корсара началась вскоре после того, как он заслужил рыцарские шпоры в Сеуте. Его суда отправились обчищать побережья Марокко и перехватывать мусульманские грузы в Средиземноморье, хотя временами он не считал низким нападать и на христианских купцов, что в одном случае даже вызвало горькие жалобы короля Кастилии. Первое его открытие неведомых земель проистекло непосредственно из пиратства. В 1419 году шторм забросил двух его капитанов на необитаемый архипелаг посреди Атлантического океана, и в следующем году была отправлена уже настоящая экспедиция, чтобы объявить острова собственностью короны. Мадейра, восхищался один матрос, была «одним большим садом, и каждый тут пожинает золотые плоды» [120]120
  G.R.Crone, tranl. and ed. The Voyages of Cadamosto and Other Documents on Western Africa in the Second Half of the Fifteenth Century (London: Hakluyt Society, 1937), 10.


[Закрыть], хотя больше всех этих плодов пожал сам Энрике, владевший ею до конца своей жизни. Мадейра была быстро заселена, и первых мальчика и девочку, родившихся у колонистов, назвали Адам и Ева.

У Энрике быстро развилась тяга к открытию новых земель, но доходов от пиратства не хватало для финансирования дальних плаваний. Его финансовое положение изменилось, когда в 1420 году король Жуан подал прошение папе римскому назначить его любимого сына главой португальского отделения печально известного ордена монахов-воинов.

Повсюду в Европе рыцари-тамплиеры переживали падение столь же стремительное, каким был их головокружительный взлет. Когда тамплиеров выставили из Святой Земли, их аура безгрешной неприкосновенности быстро потускнела. Однако они сохранили огромную сеть принадлежавших им крепостей, поместий и даже целых городов, проникнув глубоко в сердце европейского общества. Темпл, их отделение в Лондоне, был хранилищем значительной части богатства и казны Англии, включая ценности королей, многих аристократов, епископов и купцов и даже какое-то время драгоценности короны [121]121
  Отделения, или командорства, ордена тамплиеров не всегда соответствовали своей репутации самых надежных хранилищ. В 1263 году будущий Эдуард I Английский, который был на мели – наряду со своим отцом Генрихом III и большей частью членов королевской семьи, – получил доступ в лондонский Темпл под предлогом того, что желает посмотреть на драгоценности короны, но вместо того чтобы любоваться ими, порубил топором несколько сундуков и отбыл с большой добычей – чужих денег. См.: Helen Nicholson. The Knights Templar: A New History (Stroud, UK: Sutton, 2004), 163.


[Закрыть]. Тампль в Париже представлял собой мощную крепость, окруженную рвом и стеной, за которой укрылся комплекс построек размером с небольшую деревню, – отсюда орден ведал казной и финансами Франции. Могущество ордена поражало, и видные коронованные особы Европы начали наконец негодовать на присутствие среди них столь многих облаченных в кольчуги магнатов с их монашеской дисциплиной и постоянной армией, c их пугающей казной и подчинением непосредственно папе римскому. В начале XIV века французский король Филипп Красивый, который – так уж вышло – чересчур много задолжал тамплиерам, приказал арестовать рыцарей по часто расхожему тогда обвинению в ереси, святотатстве и содомии и принудил папу распустить орден [122]122
  Ордера на арест были выданы в пятницу 13 октября 1307 года; папская булла, датированная ноябрем того же года, предписывала каждому правителю Европы последовать примеру Франции. После папа передумал и собрал суд, который оправдал тамплиеров по всем пунктам обвинения, но после нового давления французов и на основании того, что орден уже запятнан скандалом, сфабрикованным единолично Филиппом Красивым, орден был распущен буллой от 1312 года.


[Закрыть]. Десятки тамплиеров были сожжены в Париже, включая великого магистра, престарелого человека, сознавшегося во всем на дыбе, а после отказавшегося от признаний и настаивавшего на своей невиновности, пока его пожирало пламя, а руки были связаны как для молитвы.

Только на Пиренейском полуострове положение монахов-воинов осталось прочным. Хотя их слава зиждилась на защите Святой Земли, тамплиеры с самых первых дней основания ордена вели активную деятельность на дальнем западе Европы. Они шли в авангарде Реконкисты, стояли гарнизонами в замках на границах с исламским миром и заселяли огромные участки недавно захваченных земель [123]123
  В 1311 году король Арагона Альфонсо I попытался завещать все свое королевство тамплиерам, госпитальерам и монахам Гроба Господня. Его брат Рамиро поспешно ушел из монастыря, родил дочь и женил ее на графе Барселонском, который стал следующим правителем Арагона. Рамиро вернулся в монашескую келью, а тамплиеры в качестве компенсации получили большие земельные владения и доходы.


[Закрыть], и для молодых христианских стран их пыл и глубокие карманы были незаменимы. В Португалии никто и не думал распускать орден. В качестве уступки веяниям времени они просто сменили свое название на орден Христа. Все остальное, включая их солидное богатство, осталось в целости [124]124
  В эпоху Энрике переименованное отделение ордена тамплиеров контролировало 21 город и обширные земельные владения в Центральной Португалии. Но к тому времени у них давно уже вышли мусульмане, на которых можно было бы нападать, и рыцари прогневали короля, отказавшись принять участие в крестовом походе против Сеуты на том основании, что обязаны сражаться только на родной земле. Назначение Энрике главой ордена было фактически королевским захватом.


[Закрыть].

Когда папа римский согласился на просьбу короля, в распоряжении Энрике оказались ресурсы под стать его амбициям, в то время как тамплиеры в своей новой ипостаси обрели новую жизнь в роли спонсоров эпохи Великих географических открытий. И все же открытие новых земель стояло далеко не на первом месте среди забот Энрике. Он растратил огромные денежные и людские ресурсы на ожесточенную борьбу за Канарские острова с Кастилией, которая на них претендовала, и с жителями островов, чья культура находилась на уровне каменного века и которые нанесли большой урон воинской доблести Энрике, отбив его армии три раза кряду. С еще большим пылом он устраивал кампанию за кампанией, чтобы повторить свой героизм в Сеуте в ходе нового крестового похода за завоевание Марокко.

Сеута обернулась для Португалии «золотом дураков». Мусульманские купцы быстро перенесли торговые операции в соседний Танжер, и прибрежные склады Сеуты упорно пустовали. Колония находилась в постоянной осаде; очень скоро все дома за пределами стен пришлось снести, поскольку местное население использовало их для вылазок. Гарнизон плохо кормили, к тому же он должен был сносить насмешки с проходящих испанских кораблей, и этот пост стал настолько непопулярен, что гарнизон пришлось укомплектовывать осужденными, отбывающими срок своего наказания. Постоянное содержание изолированного форпоста, снабжаемого из-за моря, легло тяжким бременем на скудные ресурсы Португалии, и многие португальцы жаловались, что цепляться за нее сущая глупость.

Но не Энрике. Для жадного до славы принца фиаско Сеуты было поводом делать не меньше, а больше. Исламский мир уже не контролировал Геркулесовы столбы, эти каменные стражи великого неведомого. Впервые за семь столетий христианство зацепилось за африканский континент. Победа, как настаивали он сам и его сторонники, доказывает, что благословение Господа сияет их народу, а вера и честь требуют двигаться дальше. В конце-то концов Северная Африка некогда была христианской территорией; уж конечно, завоевание ее – всего лишь продолжение Реконкисты [125]125
  Энрике был не единственным, кто отказывался видеть в Гибралтарском проливе препятствие на пути Реконкисты. Еще в 1291 году Кастилия и Арагон договорились о границе между их будущими фьефами в Марокко; в 1400 году кастильские войска разрушили марокканский город Тетоуан, расположенный приблизительно в 25 милях к югу от Сеуты и являвшийся известной базой пиратов. Во времена Римской империи Северный Марокко был частью диоцеза Испании, хотя притязания Кастилии основывались скорее на ее спорном утверждении, будто бы она является наследницей старого готского королевства, которое, по ее мнению, владело не только самой Испанией, но и Марокко.


[Закрыть].

Годами Энрике тщетно уговаривал отца выступить против Танжера. Когда Жуан умер, повсеместно оплакиваемый, в 1433 году и на престол взошел склонный к книгочейству Дуарте, всю свою силу убеждения Энрике обратил на своего старшего брата. Дуарте поддался, и Энрике лично взял на себя командование новым крестовым походом. Он ринулся в него очертя голову, как всегда чрезмерно самоуверенный, но без хитростей и уловок, которые принесли столь богатые плоды в Сеуте. Когда не объявились зафрахтованные транспортные корабли, он отказался задержать отплытие, пусть даже половину армии пришлось оставить в Португалии. Семь тысяч человек набились на имеющиеся суда и отплыли в Африку, а Энрике разжигал их гнев все более фанатичными диатрибами в адрес ислама. Однако когда, размахивая знаменем, на котором был изображен Христос в доспехах, и присланным папой куском Креста Господня, португальцы подошли к воротам Танжера, даже Энрике начал понимать, что одной только верой ему не победить. Танжер был гораздо больше и гораздо лучше укреплен, нежели соседняя Сеута. Португальская артиллерия была слишком легкой, чтобы пробить мощные стены, имеющиеся лестницы – слишком короткими, чтобы их преодолеть, и осаждающие вскоре сами подверглись осаде в собственном лагере на берегу. По мере того как в город входили все новые свежие силы, а обычные видения крестов в небе не произвели желаемого чуда, cотни рыцарей Энрике, включая нескольких человек из его собственной свиты, cели на корабли и бросили крестоносца. Единственной разменной монетой у него оставалась Сеута, и его переговорщики пообещали сдать ее в обмен на безопасный проход для оставшихся войск. Энрике отдал своего младшего брата Фернанду в качестве заложника и ушел в Сеуту, а там слег в постель, отказываясь отвечать на многократные вызовы домой, где пришлось бы держать ответ за катастрофу.

Он вовсе не намеревался выполнять условия соглашения [126]126
  Репутация Энрике зиждилась на его героических подвигах в Сеуте, и отец поставил его командовать обороной города; отдать ее назад так скоро означало бы испытать страшное личное унижение, равно как и выставить на посмешище новехонький мандат Португалии на крестовые походы.


[Закрыть]. Фернанду прозябал в марокканской тюрьме, Сеута приходила в упадок в руках португальцев. В следующем году в возрасте сорока шести лет умер король Дуарте, скорее всего от чумы, а не от разбитого сердца, как полагали повсеместно. После пяти лет, на протяжении которых с ним обращались все хуже и хуже и на протяжении которых он в душераздирающих письмах умолял братьев договориться о его освобождении, судьба смилостивилась над принцем Фернанду, и он скончался от смертельной болезни. Сколь бы ни мучился Энрике в одиночестве, на людях он всегда утверждал, что его младший брат – которого посмертно окрестили Верным принцем – всем сердцем готов был стать мучеником за их дело.

Энрике, младший сын, который мог бы стать королем, запросил ужасную цену за свои необузданные амбиции. Однако в эпоху религиозного фанатизма его непреклонная жажда славы в войне с неверными, в какие бы темные и адские глубины она его ни завела, многим казалась признаком истинного рыцарственного героя, достойного одних лишь похвал.

* * *

Энрике снова обратится к морю. Каждый год его рейдерские экспедиции заходили чуть дальше вдоль африканского побережья Марокко, и понемногу у него созрел новый грандиозный план.

Как и многие образованные европейцы, он знал про настойчивые слухи о баснословно богатых золотых копях, расположенных в недрах Африки южнее пустыни Сахара, огромном регионе, который португальцы вслед за берберами называли Гвинея. Одна весьма авторитетная карта, «Каталонский атлас» 1375 года [127]127
  Атлас был составлен на Майорке ведущим иудейским картографом Абраамом Крескесом для короля Франции Карла V.


[Закрыть], изображала мусульманского купца верхом на верблюде, приезжающего к легендарному императору Мансе Мусе в его столицу Тимбукту. На карте Манса Муса, на голове у которого покоится огромная тяжелая корона и который сидит на своем троне в самом сердце континента, протягивает купцу огромный самородок. «Столь изобильно золото, находимое в этой стране, – гласит подпись на карте, – что он самый богатый и самый благородный король в тех краях» [128]128
  Цитируется по: Jerry Brotton. The Renaissance Bazaar: From the Silk Road to Michelangelo (Oxford: Oxford University Press, 2002), Ради разнообразия легенды содержали крупицу правды: добываемый на западе Судана золотой песок действительно перевозили в торговые города на границе пустыни Сахара, такие как, например, Тимбукту, где золото переплавляли в слитки и караванами отправляли в Северную Африку. Манса Муса, король могущественного государства Мали, приобрел свою славу за счет поразительной роскоши: в частности, во время хаджа в Мекку в 1324 году его сопровождали 100 нагруженных золотом верблюдов и 500 рабов с тяжелыми золотыми жезлами.


[Закрыть].

Притягательность легенды вполне объяснима. К тому времени Европа практически истощила собственные золотые копи и отчаянно нуждалась в золоте, чтобы поддерживать ликвидность экономики. Две трети импортируемого ею золота привозили в сумах, переброшенных между горбами верблюдов, бороздивших пустыню Сахара, однако сами христиане практически не имели доступа в глубь Африки. Надежный доступ к источнику золота принес бы двойную выгоду: это обогатило бы страну Энрике и привело бы к обнищанию мусульманских купцов, получавших наибольшую выгоду от этой торговли.

Но местонахождение копей оставалось тщательно охраняемым секретом, и все растущее разочарование – вполне предсказуемо – сменилось хороводом домыслов и бредовых выдумок.

Начиная с IV века картографы Европы стали прочерчивать на картах невероятно длинную реку, которая практически разделяла Африку надвое с востока на запад. Река называлась Рио-дель-Оро, или Золотая река, и в середине континента на карте она расходилась на два рукава, которые, сливаясь вновь, образовывали большой остров, весьма похожий на пупок на теле Африки. Энрике был убежден, что именно там найдется искомое золото, и по мере того как его корабли заходили все дальше на юг, он начал мечтать, как поплывет по Золотой реке и сам зачерпнет от источника.

Но имелось одно вопиющее препятствие. Почти на каждой мировой карте Атлантика представляла собой небольшую лужицу голубизны слева, а под ней за край карты уходил африканский континент. Последним известным ориентиром был скромный выступ приблизительно в пятистах милях южнее Танжера под названием мыс Божадор [129]129
  Божадор – название португальское; более распространено испанское название – мыс Бохадор. – Примеч. пер.


[Закрыть].

Само это название внушало страх поколениям моряков, и его окружали жутковатые легенды. Бескрайнее мелководье не позволяло подойти к побережью, не попав на мель. Бурные прибрежные течения уносили корабли в неведомое. В море изливались огненные потоки, от которых закипала вода. Морские змеи только и ждали, чтобы сожрать тех, кто вторгся в их владения. Из океана вставали великаны и поднимали корабли на ладонях. От палящего зноя белые люди обращались в черных. Повсеместно считалось, что ни один, отправившийся туда, не вернулся, чтобы поведать о своем приключении.