Текст книги "Книга чудес"

Автор книги: Натаниель Готорн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Натаниель Готорн
Книга чудес

Предисловие

Автор давно и неколебимо убежден, что классические мифы – если не все, то многие из них – вполне доступны пониманию детей и, обработанные соответствующим образом, могут послужить для них в качестве поучительного чтения. С этим намерением он переработал десяток античных легенд и ныне предлагает плод своих трудов вниманию публики. Бесспорно, что для достижения поставленной цели ему потребовалась изрядная свобода обращения с материалом, как бесспорно и то, что, несмотря на все ухищрения, никакие временные наслоения и обстоятельства совершенно не отразятся на самих мифах, в чем удостоверится каждый, кто рискнет отлить их в новой форме, переплавив в горниле собственной интеллектуальности. Такой человек вскоре убедится, что те изменения, которые неизбежно меняют облик почти всего сущего, никак их не затронут и они в своей сути останутся прежними.

Поэтому автор не признает себя виновным за то якобы святотатство, какому он, идя порой на поводу своего воображения, подверг форму, в которую были отлиты эти легенды во времена глубокой античности, два или три тысячелетия назад. Ни одна эпоха не может заявить свое бесспорное авторское право на эти бессмертные творения. Да и вообще, такое впечатление, что их никто никогда не творил, а потому автор нисколько не сомневается, что, пока существует человечество, они не потеряют своей значимости, хотя; именно в силу их несокрушимости, каждая эпоха законным образом будет наделять их особыми, свойственными лишь этой эпохе, манерами и сантиментами, и насыщать своей моралью. Возможно, в нынешнем виде они несколько утратили свой классический стиль (или автор в силу своей невнимательности не сумел сохранить его) и приобрели кое-какие готические или романтические черты.

Занимаясь этим приятным трудом – а это и в самом деле был приятный, хотя, с учетом жаркой погоды, нелегкий литературный труд, – автор не всегда находил уместным переделывать либо упрощать текст, дабы приспособить его к детскому восприятию. Нет, автор в общем и целом никак не влиял на развитие темы, позволяя ей свободно воспарять к высотам духа, если к тому намечалась тенденция и если он сам был достаточно увлечен, чтобы следовать ей, не прилагая к тому особых усилий. Дети обладают бесценной восприимчивостью ко всему глубокому и высокому, что бы то ни было – воображение или чувство, и не утрачивают этой восприимчивости, пока высокое облечено в простую форму. Если что и сбивает их с толку, то только искусственная сложность.

Ленокс, 15 июля 1851 г.

Голова Горгоны

Терраса Тэнглвуда. Предисловие к «Голове Горгоны»

В одно прекрасное осеннее утро на террасе помещичьего дома Тэнглвуд собралась веселая компания детей с высоким юношей во главе. Малыши решили отправиться в лес за орехами, а потому с нетерпением ожидали минуты, когда туман над верхушками холмов наконец рассеется, чтобы дать солнцу излить зной бабьего лета на поля, леса и пастбища. Все обещало чудесный, радующий взоры день, хотя густая мгла полностью заволакивала долину, над которой на пологом холме стоял дом.

Белая завеса тумана, начинавшаяся менее чем в ста ярдах [1]1
  Ярд– британская и американская единица измерения расстояния, равная 0,91 метра.


[Закрыть]от дома, совершенно скрывала все предметы, за исключением возвышавшихся кое-где красновато-желтых верхушек деревьев, которые, как и кромка туманной завесы, уже были озарены лучами солнца. В четырех или пяти милях к югу высилась окутанная облаками вершина Моньюмент Маунтин [2]2
  Моньюмент Маунтин и Таконик– горы на востоке штата Нью-Йорк.


[Закрыть], а далее, милях в пятнадцати в том же направлении неясно вырисовывался еще более грандиозный голубой купол Таконика [2]2
  Моньюмент Маунтин и Таконик– горы на востоке штата Нью-Йорк.


[Закрыть]почти такой же призрачный, как и то море мглы, которое его окружало. Ближайшие холмы, окаймлявшие долину, тонули в клубах тумана и, казалось, были испещрены клочьями облаков. Мглистые волны, почти скрывавшие поверхность земли, делали окружающий мир призрачным и фантастическим.

Вскоре как всегда веселая и жизнерадостная детвора покинула террасу: одни принялись бегать по усыпанной мелким гравием аллее, другие резвились на влажной от росы лужайке. Я затруднился бы точно определить, сколько их всего было: во всяком случае, не менее девяти-десяти и не более двенадцати мальчиков и девочек самой разнообразной наружности, роста и возраста. Большинство из них приходились друг другу родными или двоюродными братьями и сестрами, а несколько были приглашены семейством Прингл навестить детвору Тэнглвуда и насладиться прекрасной погодой. Я не решаюсь сказать вам, как их звали, и даже вообще дать им какие-либо имена, как это обыкновенно делается, так как слишком хорошо знаю, что иногда авторы терпят большие неприятности, случайно давая имена живых людей героям своих произведений. Поэтому я назову их так: Мальва, Барвинок, Черника, Маргаритка, Резеда, Астра, Подорожник и Лютик, хотя, несомненно, такие имена более подходят собранию фей, чем обыкновенным детям.

Не следует думать, что родители или родственники этих детей позволяли им бродить по лесам и полям без всякого присмотра. О нет! Еще в самом начале своей книги, как вы, вероятно, помните, я упомянул о некоем высоком юноше. Его имя (я, пожалуй, сообщу вам его настоящее имя, так как он очень гордится историями, которые вам предстоит прочитать) было Юстес Брайт. Он учился в Уильям-колледже и, так как к этому времени ему было уже около восемнадцати лет, пользовался большим уважением Барвинка, Одуванчика, Черники, Резеды, Астры и остальных детей, достигших только половины или даже трети этого возраста. Слабость зрения, которую некоторые учащиеся считают наилучшим доказательством их усердия в науках, задержала молодого человека в Тэнглвуде на одну или две недели после начала занятий, хотя, говоря откровенно, я редко у кого встречал глаза лучше, чем у Юстеса Брайта.

Этот стройный и бледный, как и все школьники Америки, юноша отличался здоровым и таким добродушным видом, что могло показаться, будто он приделал крылышки к своим непромокаемым сапогам из толстой кожи, незаменимым при ходьбе через ручьи и болота, которые он очень любил. На молодом человеке была полотняная блуза и мягкая суконная шляпа, наряд дополняли синие очки, которые Брайт носил, по-видимому, не столько из-за слабости зрения, сколько для придания себе важности. Во всяком случае, он мог отлично обходиться без них, что и доказала маленькая проказница Черника. Улучив минуту, когда Юстес сидел на ступеньках террасы, она подкралась к нему сзади и, сорвав очки с его носа, нацепила на свой собственный. Вскоре после этого очки очутились на траве и, так как Брайт совершенно забыл про них, преспокойно пролежали там до следующей весны.

Нужно вам сказать, что Юстес Брайт славился среди детей, как рассказчик чудесных сказок. Правда, временами, когда дети особенно настойчиво приставали к нему, требуя все новых историй, он делал вид, что недоволен этим, хотя вряд ли существовало занятие, которое нравилось бы ему более. Во всяком случае, глаза его сразу заблестели, когда Клевер, Папоротник, Маргаритка, Лютик и другие стали просить, чтобы он рассказал им какую-нибудь сказочку, пока туман еще не рассеялся.

– Да, кузен Юстес, – сказала Мальва, бойкая белокурая девочка лет двенадцати с веселыми глазками и чуть вздернутым носиком, – утро, конечно, наилучшее время для рассказов, которыми вы нам так часто надоедаете. Во всяком случае, вряд ли все заснут на самом интересном месте, как мы с Маргариткой вчера вечером!

– Противная Мальва, – воскликнула Маргаритка, девочка лет шести, – я вовсе не думала спать: я только закрыла глаза, чтобы яснее видеть то, о чем рассказывал кузен Юстес. Его истории одинаково хорошо слушать и днем, и на ночь. На ночь, потому что тогда легко увидеть услышанное во сне, а утром, потому что потом мы весь день можем думать о них. Я надеюсь, что он и сейчас расскажет нам что-нибудь.

– Спасибо, моя маленькая Маргаритка, – сказал Юстес. – Конечно, я расскажу вам самую интересную историю, какую только смогу придумать, хотя бы для того, чтобы защитить себя от этой противной Мальвы. Но, дети, я уже рассказал вам столько волшебных сказок, что сомневаюсь, осталась ли хоть одна, которой вы бы не слышали по меньшей мере дважды. Я боюсь, что вы действительно заснете, если я вздумаю повторить что-нибудь из прежнего.

– Нет, нет, нет! – воскликнули Василек, Барвинок, Подорожник и остальные. – Сказка нравится нам гораздо больше, если мы слышим ее во второй или третий раз.

И действительно, не раз замечалось, что от многократных повторений занимательность сказки для детей только усиливается. Но Юстес Брайт, гордый своим запасом историй, не захотел воспользоваться возможностью, за которую с радостью ухватился бы более опытный рассказчик.

– Было бы очень жаль, – произнес он, – если бы человек с моими познаниями, не говоря уже о природной фантазии, не сумел каждый день из года в год находить новые сказки для таких детей, как вы. Сегодня я расскажу вам одну из сказок, написанных для нашей прабабушки Земли, когда она была еще ребенком и ходила в детском платьице и передничке. Таких сказок – сотня, и меня удивляет, что их давным-давно не напечатали в книгах с картинками для маленьких девочек и мальчиков. Вместо этого старики изучают их по заплесневелым греческим книгам, ломая себе голову над тем, когда, как и для чего они были сочинены.

– Отлично, отлично, дорогой кузен Юстес! – хором закричали дети. – Хватит об этом! Начинайте же рассказывать.

– Ну так садитесь рядом, – скомандовал Юстес Брайт, – и будьте смирны, как мыши. При малейшем шуме, кто бы его не произвел, противная Мальва, маленький Одуванчик или кто-то другой, я перекусываю нить сказки и проглатываю остальную часть. Итак, прежде всего, знает ли кто-нибудь из вас, что такое Горгона?

– Я знаю! – отозвалась Мальва.

– Придержите пока ваш язычок! – заметил Юстес, который предпочитал, чтобы никто ничего не знал. – Ну, а теперь внимание: я расскажу вам очень интересную сказку о голове Горгоны.

И Юстес начал рассказ, который вы можете прочесть на следующих страницах. Юноша пустил в ход всю свою ученость и находчивость, однако особо не церемонился с классическими авторитетами, всякий раз, как того требовала его смелая фантазия.

Голова Горгоны

Персей был сыном царской дочери Данаи. Когда он был еще младенцем, злые люди посадили его вместе с матерью в ящик и пустили ящик по морю. Дул свежий ветер, и бурные волны, яростно подбрасывая ящик, отнесли его далеко от берега. Крепко прижав мальчика к своей груди, Даная с ужасом ожидала, что вот-вот какой-нибудь из бешено катившихся валов навсегда скроет их под своим пенистым гребнем. Однако ящик понемногу плыл вперед, сильно покачиваясь, но не опрокидываясь. С наступлением ночи он очутился так близко от берега, что запутался в рыбачьих сетях и был благополучно вытащен на землю, оказавшуюся островом Серифом. Этот остров находился под властью царя Полидекта, который был братом рыбака, вытащившего ящик.

К счастью, спаситель Данаи отличался необычайной добротой и сердечностью. Он оказал Данае и ее маленькому сыну тысячи услуг и всячески помогал им, пока Персей не стал красивым, сильным и ловким юношей и не научился искусно владеть оружием.

Так как царь острова Полидект отнюдь не обладал добротою и благородством своего брата, а, напротив, отличался злобным характером, немудрено, что он решил поручить Персею дело, в котором бы тот неминуемо лишился жизни. А освободившись от Персея, Полидект мог безнаказанно обижать Данаю. Долго придумывал жестокосердный царь, что бы такое поручить отважному юноше, и, наконец, найдя то, что искал, немедленно послал за Персеем.

Юноша явился в царские чертоги и предстал перед царем Полидектом.

– Персей, – сказал царь с лукавой усмешкой, – вот ты и стал взрослым мужчиной. Ты, конечно, помнишь, сколько участия мы с братом проявили к тебе и твоей достойной матери, а потому я надеюсь, что ты не откажешься хоть чем-то отплатить мне за это.

– Приказывай, царь! – воскликнул Персей. – Ради этого я охотно пожертвую жизнью!

– Хорошо, – продолжал Полидект все с той же хитрой улыбкой, – я хочу предложить тебе взяться за одно довольно опасное дело: такой храбрый юноша, как ты, должен считать большим счастьем, если ему представляется удобный случай отличиться. Дело в том, Персей, что я намерен жениться на прекрасной царевне Гипподамии, а потому должен сделать ей изысканный свадебный подарок. Откровенно признаюсь, я долго думал, где мне достать такой свадебный дар, который бы угодил прихотливому вкусу царевны, но сегодня утром я понял, что мне надо.

– И я могу помочь тебе добыть это? – пылко воскликнул Персей.

– Можешь, если только ты такой храбрый юноша, как я думаю, – доброжелательно проговорил Полидект. – Я хочу, чтобы свадебным даром прекрасной Гипподамии стала голова Медузы Горгоны со змеями вместо волос, и надеюсь, что ты добудешь ее мне. Время не терпит, и чем скорее ты отправишься на поиски Горгоны, тем лучше.

– Я пойду завтра утром, – ответил Персей.

– Я буду очень рад этому, храбрый юноша, – сказал царь. – Но помни, Персей, что тебе придется нанести очень ловкий удар, чтобы не повредить голову Горгоны. Ты должен принести мне ее такой, чтобы она удовлетворила изысканный вкус царевны Гипподамии.

Едва Персей покинул дворец, Полидект разразился громким смехом: злой царь был доволен, что юноша так легко попался в западню.

Вскоре всем стало известно, что Персей хочет добыть голову Медузы со змеями вместо волос, и так как большинство жителей острова были такими же злыми людьми, как и сам царь, всех очень обрадовала мысль о неминуемой гибели Данаи и ее сына. Опечалился лишь спасший их рыбак, который был чуть ли не единственным добрым человеком на всем Серифе. Когда Персей тронулся в путь, все, смеясь и подмигивая друг другу, стали указывать на него пальцами. Некоторые громко кричали ему вслед:

– Смотрите, вот человек, которого растерзает Медуза!

Нужно вам сказать, что в то время в Греции жили три Горгоны, которые, без сомнения, были самыми странными и опасными из всех чудовищ, когда-либо существовавших на земле. Я затруднился бы определить, к какому роду существ следует отнести этих странных сестер, которые имели некоторое, правда весьма отдаленное, сходство с женщинами и в то же время были сродни свирепым и кровожадным драконам. Во всяком случае, трудно представить себе что-нибудь более злое и ужасное, нежели Горгоны. На головах у них вместо волос вились целые сотни отвратительных змей, высовывавших ядовитые языки с раздвоенными на конце жалами. Длинные и острые клыки торчали из пастей Горгон; руки у них были медные, а туловище сплошь покрыто такой твердой и непроницаемой чешуей, словно она была сделана из железа. А вот крылья у Горгон были чрезвычайно красивы: каждое перышко горело и сверкало чистым золотом, особенно когда на него падали лучи солнца.

Но тот, кому доводилось случайно увидеть Горгон, никогда не останавливался, чтобы полюбоваться сиянием их крыльев, а бежал без оглядки и старался спрятаться понадежней.

Может быть, вы думаете, что люди боялись ядовитых змей, заменявших Горгонам волосы, их острых клыков и медных когтей? Всё это, несомненно, могло внушать страх, но не в этом заключалась главная опасность встречи с ними. Ужасные Горгоны могли мгновенно превратить в холодный, безжизненный камень всякого смертного, осмелившегося взглянуть им в лицо!

Теперь вы сами видите, сколь опасным было поручение, придуманное для простодушного юноши царем Полидектом. Сам Персей, основательно все обдумав, понял, что у него весьма мало надежды на благополучный исход предприятия и гораздо больше возможностей превратиться в камень, нежели принести царю голову Медузы. Осознание этого могло привести в отчаяние и более опытного человека, нежели Персей. В самом деле, ему предстояло не только убить златокрылое, чешуйчатое, меднолапое чудовище, но еще и сделать это с закрытыми глазами или ни разу не взглянув на врага, с которым придется сражаться. Стоило Персею поднять руку для удара, глядя на противника, как он тотчас был бы превращен в каменное изваяние, которое сотни лет простояло бы с поднятой рукой и, в конце концов, рассыпалось от ветра и непогоды. Такой исход был, разумеется, очень не по вкусу храброму юноше, намеревавшемуся совершить в будущем великое множество разных подвигов и насладиться всем счастьем, которое может даровать этот мир.

Персей так упал духом от этих размышлений, что не решился сообщить матери о своем предприятии. Украдкой взяв щит и опоясавшись мечом, он переправился на противоположный пустынный берег. При одной мысли о том, что его ожидало, Персей едва сдерживался от рыданий.

– Почему ты так печален, Персей? – внезапно раздался рядом с юношей чей-то голос.

Подняв голову и отняв руки от лица, Персей увидел, что перед ним стоит молодой человек, веселый и бойкий на вид, с необычайно проницательным взглядом. На плечах незнакомца был плащ, на голове – какая-то странная шапочка, в руках он держал причудливо изогнутый жезл. Висевший на боку короткий и кривой меч дополнял наряд. Фигура юноши дышала необычайной ловкостью и гибкостью, свойственной человеку, который привык к гимнастическим упражнениям и любил бегать и прыгать. Незнакомец казался таким смелым, решительным и в то же время ласковым (хоть и с некоторым оттенком лукавства), что Персей при первом же взгляде на него совершенно приободрился. Отважному юноше, каким он был на самом деле, стало стыдно, что его, словно боязливого ребенка, застали со слезами на глазах, хотя в сущности еще рано было отчаиваться. Персей торопливо смахнул слезы и, как только мог, бойко и весело отвечал незнакомцу:

– Я совсем не печален. Просто я все время думаю о поручении, которое взялся выполнить.

– Вот как. Хорошо, расскажи мне обо всем подробнее, – произнес юноша – Возможно, я смогу помочь тебе. Ведь я помогал многим людям в делах, казавшихся сначала необычайно трудными. Ты, наверное, не раз слышал обо мне. Правда, у меня много имен, но имя Ртуть нравится мне больше других. Рассказывай же, чем ты так озабочен, а потом мы обсудим все сообща и будет видно, что следует предпринять.

Слова незнакомца вселили в Персея надежду, и он решил откровенно рассказать обо всем, чтобы новый друг мог дать ему совет, который приведет дело к благополучному исходу. Юноша рассказал, что царь Полидект решил преподнести голову Медузы Горгоны в дар прекрасной царевне Гипподамии и что он, Персей, взялся достать ее, хотя и боялся оказаться превращенным в камень.

– Да, это было бы очень печально, – произнес Ртуть с лукавой усмешкой. – Положим, из тебя вышла бы превосходная мраморная статуя, которая простояла бы много веков, прежде чем рассыпаться на мелкие куски, но лучше хоть несколько лет побыть юношей, чем целые века – каменным изваянием.

– Еще бы! – воскликнул Персей, на глазах которого опять показались слезы. – Что стала бы делать моя мать, узнав, что ее единственный сын превращен в камень?

– Ну, довольно, довольно. Будем надеяться на лучшее, – подбодрил юношу Ртуть. – Я именно тот человек, который может тебя выручить. Мы с сестрой приложим все усилия, чтобы ты вышел целым и невредимым из этого, откровенно говоря, очень опасного предприятия.

– С сестрой? – переспросил Персей.

– Ну да, у меня есть сестра, – сказал незнакомец. – Она очень мудрая женщина, уверяю тебя. Если ты будешь смелым и благоразумным и прислушаешься к нашим советам, тебе нечего опасаться быть превращенным в камень… Но к делу: прежде всего ты должен отполировать свой щит так, чтобы твое лицо отражалось в нем, как в зеркале.

Эти слова показались Персею очень странными, так как он полагал, что в первую очередь щит должен быть достаточно крепким, чтобы защищать от медных когтей Горгоны, а не идеально гладким, чтобы смотреться в него, будто в зеркало. Решив, однако, что Ртуть дал такой совет недаром, юноша немедленно принялся за дело и вскоре так старательно отполировал щит, что тот стал блестеть не хуже луны во время полнолуния.

С улыбкой осмотрев работу Персея и одобрительно кивнув, Ртуть снял с пояса изогнутый меч и вручил его юноше.

– Ни один меч, кроме этого, не годится для поединка с Горгонами, – заметил он. – Его превосходный клинок разрезает железо и медь, словно тоненький прутик. Ну, а теперь мы тронемся в путь. Прежде всего, необходимо разыскать трех грай, которые скажут нам, где найти нимф.

– Трех грай! – воскликнул Персей, услышав об очередном препятствии к достижению цели. – А это кто такие? Я о них никогда не слышал.

– Это просто три удивительные старухи, – рассмеялся Ртуть. – У них один глаз и один зуб на всех. Увидеть их можно только в сумерки или вечером при блеске звезд, так как они никогда не показываются при солнечном или лунном свете.

– Но зачем же нам тратить время на этих старух? – возразил Персей. – Не лучше ли сразу пуститься на поиски Горгоны?

– Нет, нет! – отвечал его новый друг. – Нам предстоит много дел, прежде чем мы доберемся до Горгон. А найти старух крайне необходимо. Когда мы встретимся с ними, до Горгон будет рукой подать.

К этому времени Персей уже настолько уверовал в проницательность и ум своего товарища, что перестал возражать и заявил, что готов идти. Они немедленно тронулись в путь, причем Ртуть шел так быстро, что вскоре Персею стало очень трудно поспевать за ним. Юноше не раз казалось, что его спутнику помогают двигаться крылатые башмаки, а когда Персей искоса поглядывал на Ртуть, ему чудилось, что крылья есть и на голове товарища. Однако стоило Персею присмотреться внимательнее, как крылья оказались причудливой шапочкой. А вот витой жезл без всяких сомнений очень помогал Ртути… Обыкновенно такой проворный и неутомимый, вскоре Персей выбился из сил.

– Возьми-ка мой жезл! Похоже, ты нуждаешься в нем гораздо больше меня! – воскликнул Ртуть (этот плут уже давно заметил, как трудно Персею следовать за ним). – Да, не осталось на острове Сериф скороходов…

– Я бы ходил не хуже, чем ты, если бы у меня были крылатые башмаки, – сказал Персей, бросая лукавый взгляд на ноги товарища.

– Что ж, нужно будет позаботиться о паре для тебя, – ответил Ртуть.

Жезл очень пригодился Персею, он сразу перестал чувствовать усталость. Казалось, причудливо изогнутый жезл не только наделен какой-то странной силой, но и отдает часть этой силы юноше. Теперь Персей и Ртуть, мирно беседуя, быстро продвигались вперед, причем Ртуть рассказывал столько занимательных историй о приключениях, в которых ему приходилось пускать в ход всю свою хитрость и изворотливость, что Персей стал считать его удивительным человеком. Ртуть хорошо знал жизнь, а существует ли что-либо более важное для юноши, чем друг, обладающий подобным знанием. Персей внимательно слушал своего спутника, в надежде набраться у него ума-разума.

Вдруг Персей вспомнил, что Ртуть упоминал сестру, которая могла им помочь.

– Где же твоя сестра? – спросил он. – Скоро ли мы ее встретим?

– Всему свое время, – отвечал Ртуть. – Кстати, надо тебе сказать, что моя сестра совершенно не похожа на меня: она очень серьезна и благоразумна, улыбается редко, никогда не смеется и предпочитает не говорить ни слова, если не готова сказать нечто дельное. Да и пустые разговоры она слушать не будет.

– Неужели! – воскликнул Персей. – Я буду бояться слово при ней сказать.

– Она хорошо воспитана, уверяю тебя, – продолжил Ртуть, – и знает всевозможные искусства и науки как свои пять пальцев. Она так умна, что многие люди называют ее воплощенной мудростью. Но, говоря откровенно, по-моему, ей недостает живости, и я думаю, что она не показалась бы тебе таким приятным спутником, как я. Впрочем, некоторые ее достоинства несомненно пригодятся нам, когда мы встретимся с Горгонами.

Между тем стало смеркаться, и наши путники вышли на поляну, поросшую колючим кустарником. Место было таким безмолвным и мрачным, что невольно казалось, будто никто никогда здесь не проходил и не жил. Впечатление это усиливал серый сумрак, сгущавшийся с каждой минутой. Персей недоуменно огляделся и спросил Ртуть, долго ли им осталось идти.

– Тс!.. Тише, – отвечал его товарищ. – Именно здесь и сейчас мы можем встретить грай. Будь осторожен, главное, чтобы они не увидели тебя, прежде чем ты их увидишь: хотя у них только один глаз на троих, но он может заменить с полдюжины обыкновенных.

– Что же я должен делать, когда мы их встретим? – спросил Персей.

В ответ на это Ртуть стал объяснять Персею, почему этим женщинам хватает одного глаза на троих. Они попросту передают его на время друг другу, словно очки или лорнет. Лишь только у одной из них истекает время пользоваться глазом, как она вынимает его из глазницы и передает той, чья очередь наступила, причем последняя немедленно пристраивает глаз на место, спеша бросить взгляд на мир.

Теперь, надеюсь, всякому станет понятно, что только одна из грай была зрячей, между тем как остальные две были погружены в глубокий мрак. А в минуту перехода глаза из рук в руки все трое не видели ничего.

Есть много странностей на свете, и я тому свидетель, но, по-моему, ничто не может сравниться с историей о грайях, у которых был один глаз на троих.

Вероятно, так думал и Персей. Юноша был чрезвычайно удивлен рассказом товарища и подумал было, что Ртуть решил подшутить над ним, так как, по его мнению, на свете не могло быть ничего подобного.

– Скоро ты сам поймешь, правду я говорю или нет, – заметил Ртуть. – Слушай же, тс-с-с, тише! Они идут сюда!

И действительно, вглядываясь в сгущавшийся ночной мрак, Персей увидел неподалеку от себя трех грай. Хорошенько рассмотреть их фигуры ему не удалось, он только заметил, что у них длинные седые волосы. Лишь когда женщины подошли ближе, Персей увидел, что у двух из них вместо глаз зияли пустые глазницы, зато во лбу у третьей, подобно алмазу в оправе, сверкал огромный, блестящий глаз. Он так ярко сиял в темноте, что Персей невольно подумал, будто этот глаз дарует своему обладателю способность видеть ночью так же, как днем. В нем одном была заключена сила зрения трех человек.

А три старухи уверенно шли вперед, как будто все были зрячими. Та, у которой в данную минуту был глаз, вела за руки остальных, поминутно оглядываясь по сторонам. Персей испугался, как бы она не заметила его в густых зарослях кустарника, куда он спрятался вместе с Ртутью.

Однако прежде чем они достигли кустарника, одна из старух громко сказала:

– Сестра, сестра Пугало! Ты держала у себя глаз очень долго. Теперь моя очередь!

– Оставь его мне еще на минутку, сестра Кошмар, – отвечала Пугало. – Мне кажется, я что-то заметила в тех кустах.

– Ну и что из этого? – буркнула Кошмар. – Я тоже могу осмотреть кустарник. Глаз у нас общий, и он служит мне не хуже, а возможно, и лучше, чем тебе. Во всяком случае, я требую, чтобы ты немедленно отдала его мне.

Но тут подала голос третья сестра, которую звали Дрожь. Она стала утверждать, что сейчас глаз должен быть у нее, и что Пугало и Кошмар несправедливо присваивают его себе. Чтобы прекратить спор, Пугало вынула глаз и, держа его в руке, воскликнула:

– Хватит спорить! Пусть одна из вас возьмет глаз себе. Что касается меня, то я буду даже рада немного побыть в темноте. Берите скорее, а то я оставлю его у себя!

Кошмар и Дрожь разом протянули руки, спеша поскорее схватить вожделенный глаз, но так как обе они были слепы, им никак не удавалось нащупать руку сестры. Ну а сестра, в свою очередь, не могла найти их рук, ведь теперь она тоже стала незрячей. Старухи попали в весьма затруднительное положение: несмотря на то что глаз сиял и сверкал, подобно звезде, женщины не могли уловить ни малейшего его отблеска и, при всем желании прозреть, оставались во власти слепоты.

Глядя на Дрожь и Кошмар, наперебой старавшихся вырвать глаз у Пугала, Ртуть так развеселился, что с трудом удерживался, чтоб не расхохотаться.

– Теперь пора! – шепнул он Персею. – Ну, живо, живо! Прежде чем кто-нибудь из старух завладеет глазом, вырви его из рук Пугала!

Пользуясь тем, что старухи все еще продолжали ссориться, Персей выпрыгнул из-за кустов и выхватил глаз у Пугала. Чудесное око сияло в его руке и, казалось, лукаво смотрело на него и словно подмигивало, хотя у него и не было век. Что касается грай, то они, ничего не зная о случившемся и предполагая, что глаз находится у одной из них, продолжали спорить до тех пор, пока Персей не решился сказать им правду.

– Добрые женщины, – произнес он, обращаясь к старухам, – прошу вас, не сердитесь понапрасну. Если кто и виноват во всем случившемся, так только я. Сейчас ваш чудесный глаз находится у меня.

– Наш глаз у тебя? Но кто ты такой? – разом воскликнули грайи, ужасно напуганные как звуками незнакомого голоса, так и известием о том, что их глаз попал в чужие руки.

– Что же нам теперь делать, сестры? Что нам делать? Ведь мы ничего не видим. Отдай нам глаз, наш единственный драгоценный глаз: ведь у тебя и без того их целых два! Отдай нам глаз!

– Скажи им, – прошептал Персею Ртуть, – что они получат его немедленно, как только скажут, где найти нимф, у которых есть крылатые сандалии, волшебная сумка и шлем-невидимка.

– Добрые женщины, – начал Персей, обращаясь к старухам, – вам незачем бояться меня, я не сделаю вам ничего дурного. Вы получите ваш глаз целым и невредимым, если скажете мне, где найти нимф.

– Нимф! О горе нам, сестры! О каких нимфах ты говоришь? – воскликнула Пугало. – Ведь нимф очень много: одни занимаются охотой в лесах, другие живут в дуплах деревьев, третьи – в ручьях и источниках. Мы не можем быть знакомы со всеми. Мы всего лишь три несчастные старухи. У нас был один глаз на троих, но ты и его похитил. Отдай его нам, добрый человек, кто бы ты ни был, отдай его нам!

Во время этого разговора старухи тянули к Персею руки, пытаясь схватить его, но юноша благоразумно держался на некотором отдалении.

– Добрые женщины, – начал он (Даная учила сына всегда быть вежливым), – ваш глаз у меня, но я верну его вам, если вы скажете, где найти нимф, у которых есть волшебная сумка, крылатые сандалии и… Что еще? Ах, да – шлем-невидимка.

– Горе нам, сестры! Что говорит этот юноша? – одновременно воскликнули Пугало, Кошмар и Дрожь, очень искусно притворяясь изумленными. – О каких крылатых сандалиях он говорит? Да ведь у всякого, кто вздумал бы их надеть, ноги тотчас поднялись бы выше головы! И что это за шлем-невидимка? Разве какая-нибудь шапка, если только она не настолько велика, чтобы под ней можно было спрятаться, способна сделать кого-то невидимым? А что это за небылица о волшебной сумке? Нет, нет, добрый человек, мы никогда не слыхали о таких чудесных вещицах. Впрочем, у тебя ведь два глаза, а не один на троих, как у нас, поэтому ты скорее разыщешь эти чудеса, нежели мы.