Текст книги "Путешествие в страну летописей"

Автор книги: Натан Натанов

Губерния Олонецкая, волость Кондопожская, деревня Верхне-Задняя…

Шахматов сидит у стола в покосившейся, трухлявой избушке. За окном мокрые лесные дали. Хозяйка Степанида Юплиновна Тараева попросила приезжего, человека грамотного, записать письмо к ее сыну:

«А роботать я уж не могу. Стара да недужна. Да роботы худыи, дожди. Так не бёрут люди…»

Кругом было серо, беспросветно: и воздух, и небо, и поле, и эта изба. И вдруг старуха улыбается:

– Полно, добрый человек, слезами моими кормиться. Послушай-ка про дело веселое:

 
Жил-был Ставер Годинович,
Ён охотник был по городу погуливать,
Ён охотник был шухочек пошучивать,
Его шухочки были да нелехкие,
И не лехкими шутил он шутки грозный,
Кого щелкнул в голову, тот без души лежит,
Кого хлеснул по ноге, так и нога долой,
Кого хватил за руки, так и руки прочь.
 

За такие дела Владимир князь стольнокиевский посадил Ставра Годиновича в глубокий погреб. Тогда молодая Ставрова жена Василиса Микуловна оделась в мужское платье да собрала дружину.

 
Свиснула ёна по-змииному,
Крыкнула ёна по-звериному.
 

Благодаря храбрости и хитрости жены непутевый муж выручен…

А дождик все льет не торопясь, как сто и тысячу лет назад.

Андрей Кумоха тоже ведет запев про Владимира, князя стольнокиевского. Шахматов размышляет: в конце XIX столетия почти у Полярного круга неграмотный старик поет о Киеве да князе Владимире. Тысяча верст да почти тысяча лет!

А Кумоха продолжает:

– Дюка Степановича, богатейшего молодого боярина из Волынь-земли, князь Владимир тоже засадил в земляну тюрьму.

 
Посылает Микиту Казимирова
Описывать Дюковых животов[11]11
  Животы – имущество.


[Закрыть]
Он писал три года,
Он писал три воза
И поехал ко городу ко Киеву.
Окольной дорожкой ехал три года,
Времени стало десять лет.
Приезжает ко князю Владимиру.
– Князь Владимир стольнокиевский,
Продай Киев-город со Черниговом,
Купи бумаги со чернилами,
Тогда ты поезжай
Дюковых животов описывать.
 

Кумоха слышал это от отца, отец – от дедов. «Сколько же поколений? – прикидывает студент. – Былина о Дюке Степановиче была сложена в первый раз где-нибудь в веке XIII – лет 700, то есть поколений 30 назад…»

Любопытно, что в былинах князю Владимиру достается: Ставер Годинович спасается из заточенья, Дюковы животы князю никак не переписать. А что вот такому Кумохе? Он и десять веков назад посмеивался над князем стольнокиевским. Неграмотного труднее поймать на слове. А если б писал, как Нестор, как другие?.. Что написано пером – не вырубишь топором… А того, кто писал, – не вырубить?..

Почему-то из головы не шло:

 
Продай Киев-город со Черниговом,
Купи ты бумаги со чернилами…
 

За окном все хлещет и хлещет дождь. Изба вздрагивает от наскоков черного ветра. Шахматов лежит на полатях в безмолвной горнице. В каких-то странных сочетаниях смутно прорываются видения: пергаменные листы с красными заставками, старый Никифор Шарыпка, черный монах, пишущий летопись, изящные томики Карамзина, черные онежские избы. Во всем этом какая-то связь, тонкая, неуловимая…

Черный монах совсем низко склоняется над листом и выводит:

 
Продай Киев-город со Черниговом,
Купи ты бумаги со чернилами…
 

Затем монах поднимает голову, и, конечно, Шахматов узнает Нестора сразу. Собственно говоря, он никогда не видел Несторова портрета, потому что портрета не существовало. И тем не менее это был Нестор…

Студент взволнован: у него так много вопросов; и он волнуется еще сильнее, боясь, что вопросы уйдут и Нестор уйдет– и для науки будет неслыханная потеря…

Волнение пробуждает спящего. Нестор исчез.

Шахматов лежит минуту неподвижно, потом, вздохнув и улыбнувшись, засыпает сном крепким и спокойным.

«Совет вопросов не имеет»

– Господин Шахматов! Как вам известно, совет Московского университета, принимая во внимание ваши значительные академические успехи, считает возможным оставить вас при университете. У нас, собственно, один вопрос: для двух испытательных лекций вы избрали две темы – не слишком ли, как бы это сказать, далекие одна от другой? Нет ли тут некоторого верхоглядства, искусственного стремления вширь? В самом деле: «Об окончании именительного падежа множественного числа имен существительных в русском языке» и рядом: «О составе Повести временных лет»?

– Господин ректор, я вижу глубокую связь этих тем. Язык – живая история. Историю сохраняет язык.

Совет более вопросов не имел.

* * *

– Господин Шахматов, после ваших блестящих вступительных лекций и отличных магистерских экзаменов, мы видим в вас будущее нашей науки. Вам всего 27 лет, но, судя по отзывам профессоров Фортунатова, Ключевского, вы… Впрочем, не буду продолжать. Нам кажется странным и неуместным ваше решение покинуть университет.

– Господин ректор, я ценю ваше внимание. Однако мне было бы тяжело заниматься чистой наукой, в то время как существует и иное поле деятельности. Я принял предложение занять должность земского начальника на родине, в Саратовской губернии.

– А наука?

– Я дал обещание профессору Фортунатову через два года привезти готовую диссертацию. Ближайшие два года я хотел бы провести в деревне… Может, я буду там полезен людям.

* * *

Должность земского начальника император Александр III учредил в полицейских целях. Власть начальника велика.

1891 год. Голод, невиданный даже для вечно голодной страны. Шахматов пытается что-то сделать, чем-то помочь голодающим, он спасает от полицейской расправы нескольких бунтовщиков, ищет, как наилучшим образом распределить скудные средства среди десятков тысяч несчастных. По мере сил он не дает плохому сделаться еще худшим…

И не в состоянии дня прожить без науки. По медвежьим углам, волостным конторам, избам возит стопку бумаг, томик летописей и несколько других книг. «Влечение – род недуга», – пишет он об этом в одном из писем. Кое-кто из сослуживцев удивляется, даже восхищается: как он может по двадцать часов на ногах, а только присядет – книга уж на столе…

Услыхав такие речи, Шахматов хмурится. «Мне было бы гораздо труднее наукой не заниматься, – думает он. – Мне совестно, после того что вижу днем, ночью открывать древние книги, столь далекие от всего этого. Но это уж сильнее меня…»

* * *

Снова Москва. Университетский коридор. Идут двое – старый профессор и рыжеусый молодой человек.

– Да вы хоть сами-то понимаете, Алексей Александрович, что вы сделали? Это же крупное событие в науке об языке. Неужели саратовские голодные деревни столь благоприятствуют научным занятиям?

Магистерскую диссертацию он защищал весной 1893 года. В автобиографии он посвятил этому событию несколько строк. «По великому снисхождению факультета был удостоен сразу степени доктора. Отправившись затем в деревню, продолжал более года свои служебные обязанности по должности земского начальника».

* * *

Ему 33 года. Он академик, доктор, профессор. Для 33 лет совсем неплохо. Так, во всяком случае, считают друзья.

– Возраст Иисуса Христа и Ильи Муромца – пора дело делать, – возражает академик.

– Как, Алеша, ты недоволен, тебе мало лавров?

– Кому будет интересно лет через пятьдесят, был я недоучкой-студентом или академиком? Вот если дело сделать…

– Непонятно: ведь у тебя уже добрая сотня статей?

Иногда совсем простые вещи нелегко объяснять.

* * *

Академик Шахматов читает только что напечатанный «Курс русской истории», последнее, только что сказанное слово науки… Автор – знаменитый ученый Василий Осипович Ключевский – считает, что Нестор написал только часть «Повести временных лет» («Печерскую летопись»). Главную же работу проделал Сильвестр. «Он сцепил весь свод одной хронологической основой, все собрал, переработал все составные части…»

Все тот же старый спор: Нестор или Сильвестр…

Спор достался по наследству новому, XX столетию от недавно ушедшего XIX… А ведь отгадка где-то рядом, в летописи, примерно между 1093 и 1113 годами, среди каких-нибудь полутора тысяч летописных строк.

Собственно говоря, он, Шахматов, уже знает, что там произошло. Однажды он понял. Этот момент был радостным и в то же время очень опасным. Случается, человек, переживший такое озарение, ловит одного, другого, третьего, чтобы восторженной скороговоркой рассказать о своем открытии, не слушая робких возражений, стремительно сотворяя статью, пять статей, книгу…

Но Шахматов помнит правило, древнее и мудрое: чем больше доводов «за», тем больше ищи «против».

«Я превращаюсь то в князя, то в монаха, – шутит он с коллегами. – Прежде бывал я и Ярославом, и Изяславом, и младым Нестором. А теперь придется, пожалуй, обернуться Нестором-летописцем, Сильвестром да еще и внуками Ярослава».

Внуки Ярослава

Кончается XI век. Нестору скоро сорок. Из них двадцать прошли в Лавре над пещерами. Молодость уступила место зрелости. Уже нет первых печерских старцев – Антония, Феодосия, Никона. Все чаще проносятся по Руси половецкие всадники: «Теперь все полно слез, плач стоит по всем улицам по убитым. В пятницу пришли половцы к монастырю Печерскому, когда мы по кельям почивали после заутрени, и кликнули клич около монастыря и поставили стяга два перед вратами монастырскими, а мы – кто бежал задами монастыря, кто взбежал на полати церковные. Безбожные же сыны Измаиловы[12]12
  Сыны Измаиловы – половцы.


[Закрыть] высадили ворота монастыря и пошли по кельям, вырубая двери, и выносили, если что находили в келье. И пришли к церкви, и подпалили двери. Убили ведь несколько человек из братии своим оружием безбожные сыны Измаиловы, посланные в наказание христианам».

Годы тяжелые. Государство все больше раздробляется на отдельные земли. Княжеские усобицы становятся делом обычным.

Политические страсти наполняют летописные страницы.

Шахматов, конечно, «участник событий».

Год 1093. Время внуков Ярослава Мудрого. Старший, Святополк, сын неудачливого Изяслава, люто ненавидит своего двоюродного брата и главного соперника – Владимира Всеволодовича Мономаха. В 1093 году Владимир уступает киевский стол Святополку «как старшему» и переходит в Чернигов. Между тем подходят половцы. Святополк скрепя сердце обращается к Мономаху за помощью.

«Когда Владимир пришел в Киев, они со Святополком встретились в монастыре Святого Михаила, затеяли между собой распри и ссоры, а так как половцы продолжали разорять землю, то сказали князьям мужи разумные: «Чего вы ссоритесь между собой? После договоритесь, а теперь отправляйтесь навстречу поганым – либо заключать мир, либо воевать», Владимир хотел мира, а Святополк хотел войны…»

Сходятся оба войска. Владимир дает совет встать под прикрытием реки Стугны. Святополк хочет показать себя и намекает, что Владимир боится перейти реку. Начали переправу, но, как только вышли на другой берег, были опрокинуты налетевшей половецкой конницей; пришлось спасаться вплавь, и многие утонули, В события вмешивается еще один внук Ярослава Мудрого – Олег Святославич. Олег, подобно Всеславу полоцкому, – неугомонный искатель своих и чужих земель, ненасытный войнолюбец. В «Слове о полку Игореве» сказано о нем:

 
Тот ведь Олег мечом крамолу ковал
И стрелы по земле сеял…
 

После яростных сращений он водворяется в Чернигове, а Мономах вынужден уйти в свою вотчину – Переяславль.

Законы войны просты и отвратительны. Летят головы воинов, купцов, смердов, монахов. Однажды дружинники князя Ростислава, брата Мономаха, начали глумиться над неким печерским монахом, а тот вздумал им отвечать. Князь Ростислав удивлен дерзости черноризца, которого тут же топят в Днепре… После кровопусканий князья мирятся – друг с другом, с монастырями, с городами. Закатывают многодневные пиры, и после хмеля застольного снова алчут хмеля кровавого…

Нестор все это видит своими глазами. Ему невесело… Как раз в это время печерцы снова, в последний раз, выступают против сильных мира сего, доказывая, что монастырь еще не окончательно приручен. Игумен Иван обрушивается на князей с яростными словами, обвиняя в неправде, переполняющей землю. «А бог, видя нас в неправде пребывающими, навел на нас эту войну и скорбь».

Это было в те дни, когда к Святополку Изяславичу приходят половецкие послы с мирными предложениями. Святополк, не посоветовавшись ни со старшей дружиной своей, ни с братьями, приказывает послов схватить и запереть. Узнав об атом, половецкие полчища снова бросаются на Киев. Игумен Иван то ли в проповеди, то ли в разговоре с самим князем осуждает его поступок. Святополк приходит в ярость и приказывает дружинникам схватить Ивана.

На такой опасный шаг не решался еще ни один из прежних князей. Ивана заковывают и отправляют в ссылку в город Туров.

«Впрочем, об этом в летописи ни слова, – замечает Шахматов. – Только – в патерике…»

Вскоре Святополк был замешан еще в одном черном деле – ослеплении своего родича, князя Василька.

Но растет недовольство народа, разгорается пожар войны, усиливаются смуты. И снова, как и в прежние времена, «князь осерчал, да смягчился».

Начало нового века

К началу XII века наступило некоторое успокоение. На короткое время стихли усобицы (угомонился даже Олег Святославич), и сразу нашлись силы против половцев.

На киевском престоле по-прежнему – Святополк Изяславич.

Шахматов соединяет все известное о Святополке из летописных и других старых книг. Ведь этот князь живет в одно время с великим летописцем и в одном городе… Однако сведения о Святополке весьма скудны, иногда и подслащены. То немногое, что известно, открывает человека двуличного, мстительного, завистливого.

Всю жизнь он ненавидит и боится двоюродного брата Владимира Мономаха, настоящего воина, сурового и дальновидного, знатока языков и смелого охотника, богатого феодала и хитрого дипломата. На военных советах Святополк всегда с ним спорит, но прочие князья и дружинники прислушиваются к умным речам Мономаха. В совместных походах против половцев командуют оба князя, но как-то всегда получается, что решающее слово за Владимиром. Он не пытается пока отнять Киев у Святополка, а Чернигов у Олега. Зато в народе идет слава о князе без корысти…

А при Святополке в Киеве налоги все тяжелее. Бедняки все больше должают ростовщикам.

«Не разгневай мужа в нищете его», – поучает богачей «Изборник Святослава» – одна из популярнейших в то время книг. «Алчущего – накорми, жаждущего – напои, странника введи, больного – посети, к темнице дойди, увидь беду их и вздохни». Не так уж много требуется – нищий останется нищим, но «вздохни», «не разгневай»… Приблизительно таких правил придерживается Мономах.

А в Киеве нарастает «гнев нищеты».

Святополк, как его отец и дяди, вовсе не хочет серьезно ссориться с церковью. Князья и церковь не враги. Церковь – надежная опора против «озлобленной черни» и соседей-соперников. Особенно такие монахи, у которых слава народных заступников.

И вот правитель, учинивший такую расправу с Печерским монастырем, как никто до него, вдруг меняется на глазах и превосходит всех сородичей щедротами и милостями.

Около 1100 года Иван возвращен из Турова и обласкан. Как отнесся к этому опальный игумен – неизвестно: после своего возвращения прожил недолго, но его преемник Феоктист вскоре полностью примиряется с князем.

Отныне Святополк – частый гость, друг монастыря. Шахматов внимательно следит по летописи и патерику за этой дружбой. Феоктист вскоре начинает внушать князю, что хорошо бы вписать Феодосия в синодик, то есть причислить к святым. Князь дает согласие. Авторитет монастыря сильно возрастает – ведь теперь он имеет собственного святого!

Князь щедро одаряет обитель селами, деньгами и всяким иным добром. В благодарность за милости печерцы перед тысячами странников, нищих и убогих все горячее возносят хвалу «Святополку Изяславичу, великому князю Киевскому…»

С тех пор пи в летописи, ни в патерике уж не встречаются смелые речи печерцев против властителей.

Шахматов все замечает. Нестор пишет летопись именно в эти годы – в конце XI – начале XII века. Святополк знает, конечно, о его труде и следит за ним. Нестор не сельский певец или сказитель. Он записывает свои мысли на пергамене…

В «Житии Феодосия» Нестор куда откровеннее, чем в летописи: князья не раз ссорятся с Печерской обителью, совершают ряд неблаговидных поступков.

В летописи же властители ничего подобного не делают. Летопись – документ государственный, политический; патерик же – для себя, для «внутреннего пользования». Князь, понятно, предпочитает встретиться в летописи не с собственной реальной персоной, а с приукрашенной – доброй и щедрой.

Чтобы завершить свой труд, Нестор должен считаться со Святополком. Еще Татищев думал, что Нестор и Сильвестр «может быть, настоящих времен и писать опасались, ибо из того писателям многократно беды приключаются».

Шахматов замечает: на тех страницах «Повести временных лет», где изображаются события начала XII века, то тут, то там восхваляется Святополк. И князь не остается в долгу. Он даже помогает летописцу. В самом деле, откуда, например, печерский монах достал и ввел в летопись длинные тексты договоров Олега и Игоря с Византией?

Договоры хранились, конечно, в архиве князя. Но если монах-летописец князя устраивает, то его могут допустить и к фамильным бумагам повелителя…

Нестор пишет летопись

Академик размышляет о судьбе летописца…

Надо думать, Нестор рано начал записывать рассказы очевидцев, народные предания. Но, пока летописец собирает крупицы прошлого, время идет своим чередом, подоспевают события новые, не менее важные и значительные. Надо их отметить.

Трудно сказать, когда именно монах начинает делать «текущие записи», но после 1100 года текст становится особенно подробным.

1102 год: 1 октября бежал Ярослав Ярополчич из Киева, около 29 января три дня подряд «было точно зарево пожара в небе», дочь Святополка выдана 16 ноября в Польшу. В 1103 году «1 августа появилась саранча, 4 марта князь Ярослав был побежден мордвой». В 1106 году «24 июня тело Яна Вышатича было положено в Печерском монастыре». В 1107 году «11 августа Святополк, Владимир, Олег и другие князья пошли на половцев и в шестом часу дня перешли вброд реку Сулу» и т. д. и т. п…

Наконец, столь хорошо нам знакомый текст 1110 года о ночном «огненном столпе» 11 февраля в 1 час ночи…

Как же работал летописец? Либо он вел нечто вроде дневника, одновременно работая над историей давно прошедших лет. Либо он уже закончил свой труд около 1100 года и к готовой книге приписывал «последние известия».

Но если бы приписки делались к законченному труду, то они были бы, скорее всего, расположены в хронологическом порядке. А вот, например, запись 1102 года: сначала говорится о событии, случившемся 1 октября, затем 20 декабря, 29 января, 11 августа, 16 ноября. Под 1107 годом последовательность такая: 7 мая, 12 августа, 4 января, 12 января, 5 февраля.

Очевидно, записи обработаны и введены в летопись позже. Прошлое и настоящее вносится в летопись приблизительно в одно время.

О том, что «Повесть временных лет» была завершена не раньше 1113 года, Шахматов знал уже давно. 1113–1116 годы, – вот где ключ ко всей проблеме.

Если события 1113–1116 годов будут правильно объяснены, тогда и Нестор и Сильвестр…

Впрочем, он не торопится, академик Алексей Александрович Шахматов.

1113–1116

16 апреля 1113 года на двадцатом году правления умирает Святополк. Смерть деспота снимает с подданных какую-то часть страха, оцепенения, «гипноза». Восстание редко начинается в самое худшее время, а чаще при некоторой перемене к лучшему.

На другой день Киев поднимается: бьют бояр, ростовщиков. Восстание гремит как проклятие тому, кто уже не может услышать.

Если бы не восстание, на киевский престол нашлось бы много претендентов. Дети Святополка, постаревший, но еще лихой Олег Святославич, наконец, Владимир Мономах – все ждали своего часа.

Но пылающий город – не подарок. Испуганная знать шлет за Владимиром: «Пойди, князь, в Киев. Если же не пойдешь, то знай, что много зла произойдет».

Шестидесятилетний Владимир въезжает в Киев, садится на престол, усмиряет и примиряет силой и уступками. Кое-какие ненавистные установления покойного братца отменяются. Отныне велено считать: во всех недостатках, непорядках, не-устройствах виноват Святополк и его люди…

Что обо всем этом думает Нестор и его печерские собратья, угадать трудно. Во всяком случае, старого их покровителя нет, а нового приобрести не так просто…

Снова идут спокойные годы.

Владимир Мономах силен, Владимир Мономах славен. Он воин, дипломат. Для одних – избавитель от черни, для других – заступник за вдов и сирот.

Его именем уже давно в половецких степях пугают детей…

Но Владимир Мономах неспокоен. Об этом, конечно, знают немногие.

Знает один из ближайших приближенных князя – игумен Сильвестр.

* * *

Задолго до Шахматова ученые заметили, что Сильвестр был близок к новому князю, был игуменом его фамильного монастыря, Выдубицкого, а затем епископом его родового Переяславского княжества.

Шахматов же хочет увидеть Сильвестра в сложной и неспокойной обстановке после 1113 года.

Писал ли Сильвестр летопись сам или поставил свое имя в конце чужого труда? Несомненно то, что летопись была у него в руках. Следовательно, ее доставили или изъяли из Печерского монастыря.

Но Печерский монастырь не подчиняется Выдубицкому – с какой же стати печерцы отдают рукопись Нестора? Очевидно, по княжескому приказу…

«Да, такой приказ мог быть, – думает Шахматов. – Владимир Мономах неспокоен. Владимир Мономах должен обосновать свои права на престол: ведь у Святополка остались дети, а у самого Владимира – братья; да еще какие – чего стоит один Олег Черниговский!»

Новому князю нужно выставить себя в самом выгодном свете, чтобы никто не мог сказать, что он не заслужил престола. Появившись в Киеве, умный и дальновидный Мономах, наверное, сразу вспоминает о летописи. Печерский монастырь и его дела широко известны в стране. Во дворце мог найтись список «Повести временных лет».

Но Печерский монастырь до 1113 года был в большой дружбе со Святополком. В Несторовой «Повести» умерший соперник Мономаха прославлен и выделен. Сам же Мономах – в тени…

Теперь же другие времена. Новый хозяин – новые требования. Мономаху нужно, чтобы читатель летописи еще задолго до строк, посвященных 1113 году, знал, что только Мономах был «судьбою Киева»…

Конечно, новый князь не станет заковывать или высылать сторонников и хвалителей старого. Мономах осторожен, семь веков спустя сказали бы – либерален… Он только считает, что летопись надо изменить.

И Шахматов строит вполне правдоподобную гипотезу.

Летопись у Киево-Печерского монастыря и Нестора отняли и передали в Выдубицкий монастырь, игумену Сильвестру – для «переработки».

Но Шахматову мало. Одно-два доказательства можно опровергнуть. Но если их много и все они дают один результат, истина неоспорима. Ученый спрашивает: почему «Сильвестровых следов» в летописи не заметно (если не считать самой записи, где игумен называет себя)? Почему не видно правки, переделки? Почему все содержание летописи говорит о Несторе, напоминает о Печерском монастыре?

Игумен оказался достаточно образован и умен, чтобы оценить такое могучее творение, как летопись Нестора…

Мономах хочет единства земли под властью Киева, прекращения усобиц, защиты от половцев. Но ведь все это уже вписано в «Повесть временных лет» рукою Нестора.

Князь требует такой истории, где прославлена княжеская власть и христианская вера. И это есть у Нестора.

Михайловский игумен не стал «перелицовывать», портить громадный труд. За это мы ему благодарны.

Но все же хоть некоторые следы Сильвестровой работы в летописи должны быть, хотя бы в той части, которая касается последних злободневных событий.

И Шахматов нашел эти следы.

Для начала Сильвестр подправил заглавие летописи. Когда-то рукопись, очевидно, начиналась так: «Се повести временных лет, откуду есть пошла Русская земля… Нестора черноризца Федосьева монастыря Печерского…» Такое начало сохранилось почти во всех летописях. Но без имени автора.

В Лаврентьевском списке упоминание о Несторе и Печерском монастыре из заглавия выкинуто. И монастырь и автор, видимо, были в опале. Имя Нестора сохранилось лишь в одной из дошедших до нас летописей, Хлебниковской (из юго-западной Руси), да в тех летописях из Галицкой Руси, которые видел Татищев. К этому Шахматов еще вернется…

Значит, Сильвестр приказал переписать Несторову летопись, выбросив имя Нестора, подлинник же уничтожил.

Итак, первая поправка Сильвестра – это «небольшое» изменение заголовка.

А вот и другая поправка: под 1103 годом «Повесть временных лет» рассказывает о съезде князей на Долобском озере. Как будто и сомнений быть не может, что автор рассказа – Нестор: записи 1101-го, 1102-го, 1104-го, 1105-го, безусловно, Несторовы.

Но странные строки под 1103 годом:

«И начала рассуждать и говорить дружина Святополкова, что «не годится теперь весною идти в поход, погубим смердов и пашню их». И сказал Владимир (Мономах): «Дивлюсь я, дружина, что лошадей жалеете, на которых пашут, а почему не подумаете о том, что вот начнет пахать смерд, и, приехав, половчин застрелит его из лука, а лошадь его возьмет, а в село приехав, возьмет жену его и детей его и все его имущество? Так лошади вам жаль, а самого смерда разве не жаль?» И не могла ответить ничего дружина Святополкова. И сказал Святополк: «Вот я готов уже».

В этом рассказе Святополк и его дружина принижены. Они безропотно принимают совет Владимира. Совсем не чувствуется, что Святополк – старший князь. Зато очень заметна рука сторонника Владимира, то есть, очевидно, Сильвестра.

В летописи об этом походе прежде была запись Нестора, но, конечно, другая. Нестор не решился бы так обидеть Свято-полка, от которого зависел.

Текст заменен. Заменен рукою Сильвестра.

Еще следы. В Лаврентьевском списке события 1111–1116 годов, как известно, «исчезли». Некоторые историки, правда, считают, что соответствующие листы могли просто выпасть и затеряться. Но как же тогда сохранилась одинокая запись 1116 года об авторстве Сильвестра? Упомянутые историки предполагают: последнюю запись, как водилось иногда в старину, сделали на внутренней стороне переплета и она уцелела, несмотря на то что выпали заключительные листы книги…

Может быть, так, а может быть, и не так. Шахматов снова подозревает Сильвестра. Игумен, вероятно, самолично изъял последние страницы. 1111-й, 1112-й, 1113-й – события этих лет еще слишком злободневны, слишком напоминают о недавнем прошлом. Ведь в эти именно годы доживал свой век и умер Святополк, произошло киевское восстание, начал править Владимир. Выдубицкий игумен хотел основательно переработать эти записи в духе, угодном покровителю. Но либо не успел, либо не смог выполнить должным образом.