Текст книги "Потемкин"

Автор книги: Наталья Болотина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Уже в годы фавора Потемкина жена фельдмаршала графа П.А. Румянцева, получившего после заключения мира с Турцией к своей фамилии приставку «Задунайский», обер-гофмейстерина при малом дворе наследника престола Павла Петровича Екатерина Михайловна Румянцева писала к мужу о благодарности и привязанности его бывшего подчиненного. Сообщив о смене фаворитов весной 1774 г., она пишет мужу, находящемуся в военном лагере на юге: «Итак, батюшка, теперь мой совет тебе адресоваться, можешь писать к Григорию Александрычу, об своих делех изъясняться, он, как быв в армии, все знает, переговорить наедине все может…» Через несколько дней Румянцев получает новое подтверждение признательности Потемкина. Румянцева сообщает, пользуясь «верной оказией», «что Григорий Александрыч столько много тебе служит во всяком случае и, пожалуй, поблагодари его, даже и мне великия атенции делает, и смотрит во всяком случае доказать; вчерась он мне говорил, чтобы я к тебе писала, чтобы ты к нему обо всем писал прямо, что я советую, во-первых, что и он во все входит, да и письма все кажет…».

Не все участники той первой русско-турецкой войны сходились в оценке личности Потемкина, его действий в боях и способностей. Один из них, Юрий Владимирович Долгоруков – участник Семилетней войны и двух русско-турецких, уже после смерти бывшего сотоварища по военным кампаниям первой русско-турецкой войны, в своих записках очень едко писал о том, что «у Потемкина никогда ни в чем порядку не было» и он был причиной задержки переправы через Дунай весной 1773 г. Долгоруков вспоминал, что именно он оказал помощь Григорию Александровичу, когда турки, имеющие большой гарнизон в Силистирии, «сделали против Потемкина вылазку; тут случилось, как обыкновенно в робких людях, просить сикурсу (поддержки, помощи. – Н.Б.)». Во время летней атаки Силистирии, как вспоминает Долгоруков, без его участия опять не мог обойтись Потемкин. Ему предстояло атаковать закрывающие крепость ретраншементы, «но как должно правду сказать, что Потемкин был редко большого разума, но ни малейшей способности из военной службы не имел и корпус его был до крайности разстроен, так что сей корпус в армии прозван был мертвым капиталом». Автору записок, по его словам, пришлось ехать в корпус к Потемкину и самому разрабатывать план его действий. Атака была неудачной, но Григорий Александрович, корпусу которого было поручено «делать арьергард… где-то достал несколько судов и прежде всех перебрался».

То, что суровый Долгоруков считал промахами и хитростью Потемкина, Румянцев в своем отзыве именовал небывалой смекалкой и храбростью, характеризуя его действия в 1773 г.: «В продолжение той кампании, когда армия приближалась к переправе чрез реку Дунай и когда на Гуробальских высотах сопротивного берега, в немалом количестве людей и артиллерии стоявший неприятельский корпус, приуготовлен был воспрещать наш переход, он, граф Потемкин, 7 июня первый от левого берега учинил движение чрез реку на судах и высадил войска на неприятеля, которого с другой стороны обходил генерал-майор барон Вейсман фон Вейсенштейн, способствовал ему, и сам тут же, разбив онаго, овладел лагерем и всею артиллериею. А 12-го того же месяца, не доходя Силистирии, решил также победу, подоспев с кавалериею и легкими войсками ударить на неприятеля, который превосходным числом окружил и бой уже вел с частью войск, посланною от корпуса правого крыла, а опрокинувши и гоня бегущих, отнял весь лагерь и артиллерию всего турецкого корпуса, выведенного от города сераскиром Осман-пашею; да и в продолжение тогдашних действий под Силистириею он, командуя передовым корпусом, снес все наибольшия трудности и опасности, выбил неприятеля 18 июня из укреплений пред городом, и потом, когда главная часть обратную переправу чрез Дунай чинила, он, граф Потемкин, последний оставался прикрывать оную на неприятельском берегу».

Во второй половине декабря 1773 г. Потемкин, продолжавший осаду Силистирии, получил странное письмо из столицы. Писала сама императрица:

«Господин генерал-поручик и кавалер. Вы, я чаю, столь упражнены глазеньем на Силистрию, что Вам некогда письмы читать. И хотя я по ею пору не знаю, предуспела ли Ваша бомбардирада, но тем не меньше я уверена, что все то, чего Вы сами предприемлете, ничему иному приписать не должно, как горячему Вашему усердию ко мне персонально и вообще к любезному Отечеству, которого службу Вы любите.

Но как с моей стороны я весьма желаю ревностных, храбрых, умных и искусных людей сохранить, то Вас прошу по-пустому не даваться в опасности. Вы, читав сие письмо, может статься зделаете вопрос: к чему оно писано? На сие Вам имею ответствовать: к тому, чтоб Вы имели подтверждение моего образа мысли об Вас, ибо я всегда к Вам весьма доброжелательна».

О чем подумал Потемкин, получивший столь любопытное послание от самой Екатерины И? Понял ли он сразу, что настал его звездный час и надо спешить в столицу? Знал ли он, боевой генерал, принявший участие во всех кампаниях этой тяжелой для России войны с Оттоманской империей, о событиях придворной жизни? Или просто сердце подсказало Григорию, что императрица – женщина, она одинока, ей трудно, не на кого опереться, и она зовет его встать рядом и подставить свое мужественное плечо?

Екатерина в это время находилась в весьма сложном положении. С одной стороны, русско-турецкая война, которую не удавалось закончить, а далеко от Дуная беглый донской казак Емельян Пугачев поднял мятеж, охватывающий все большие территории. Императрица писала Новгородскому губернатору Я.Е. Сиверсу об опасности, исходившей от Пугачева, объявившего себя чудом спасенным императором Петром III: «Два года назад у меня в сердце империи была чума, теперь на границах Казанского царства политическая чума, с которою справиться нелегко… Генерал Бибиков отправляется туда с войсками… чтобы побороть этот ужас XVIII столетия, который не принесет России ни славы, ни чести, ни прибыли. Все же с Божиею помощию надеюсь, что мы возьмем верх, ибо на стороне этих каналий нет ни порядка, ни искусства. Это сброд голытьбы, имеющий во главе обманщика, столь же бесстыдного, как и невежественного. По всей вероятности, это кончится виселицами. Какая перспектива, господин губернатор, для меня, не любящей виселиц. Европа подумает, что мы вернулись к временам Ивана Васильевича». При всем оптимизме Екатерины II этот сброд голытьбы во главе с Емельяном Пугачевым своими масштабами и быстрым продвижением по просторам страны угрожал не только спокойствию империи, но и самой самодержавной власти, основам государства.

Екатерина II, которой шел сорок пятый год, за более чем десять лет своего правления сумела не только значительно упрочить свои позиции, но и показала себя умной и расчетливой государыней. Ее искусство пользоваться обстоятельствами и людьми, ее смелость и способность к риску, проявившиеся в дни дворцового переворота 1762 г., позволили успешно лавировать между двумя самыми влиятельными придворными группировками – Орловыми и Паниными, отстаивая свои интересы. Однако затянувшаяся война обострила отношения между Н.И. Паниным и Г.Г. Орловым. Панин стремился к разумным уступкам и завершению тяжелой для России войны, Орлов был против. Возглавляя в 1772 г. русскую делегацию на мирном конгрессе, он фактически сорвал переговоры.

Тяготили Екатерину проблемы военные и внутриполитические, но на сердце у нее тоже было неспокойно. «Гатчинский помещик хандрит», – пишет о Григории Орлове императрица. Он был постоянно при Екатерине, ежедневно соучаствовал в ее великих делах и своим живым сочувствием поддерживал в ней стремление к улучшению жизни государства и общества. Но шли годы, они были вместе уже более десяти лет, и чувства, некогда сжигавшие их, наверно, постепенно сменились привычкой, остыли. Екатерина смогла пристально взглянуть на своего любезного и поняла, что он не во всем разделяет ее взгляды, кроме того, ее тяготила постоянная зависимость от Орловых, ведь она была обязана им престолом. Вполне возможно, что укрепление политических позиций Екатерины и охлаждение чувств к Григорию Орлову привело к разрыву между ними. Отношение императрицы к Орлову резко изменилось во время его отъезда на переговоры в Фокшаны. Еще испытывая нежные чувства к нему, императрица писала к одному из своих заграничных корреспондентов: «Мои ангелы мира, думаю, находятся теперь лицом к лицу с этими дрянными турецкими бородачами. Гр. Орлов, который, без преувеличения, самый красивый человек своего времени, должен казаться действительно ангелом перед этим мужичьем; у него свита блестящая и отборная; и мой посол не презирает великолепия и блеска… Это удивительный человек; природа была к нему необыкновенно щедра относительно наружности, ума, сердца, души». Трудно предполагать, что творится на сердце у другого человека, невозможно проникнуть в чувства Екатерины II. Одно мы знаем несомненно – Орлов очутился в немилости у императрицы.

За несколько верст от столицы возвращающийся из Ясс Григорий Орлов был встречен курьером, вручившим ему письмо Екатерины: «Вам нужно выдержать карантин, и я предлагаю Вам избрать для временного пребывания Ваш замок Гатчину». В этом случае «карантин» означал отставку, особенно если вспомнить, что после чумы в Москве Орлов был принят при дворе с разрешением не находиться в карантине. Тогда любящая женщина, ожидающая своего победителя, была готова рискнуть здоровьем, лишь бы увидеть дорогого человека. Опала была смягчена пожалованием Орлову ежегодной пенсии в 150 тысяч руб., единовременным пособием на обзаведение дома в 100 тысяч руб., десяти тысяч крестьян по выбору самого графа, великолепного сервиза и т.д.

Орлов продолжал жить поблизости от столицы, и даже присутствовал во дворце на Рождество 1772 г. Держался он со всеми просто и непринужденно – трудно было уловить, что между ним и императрицей произошла размолвка. В марте 1773 г., опасаясь заговора в пользу Павла Петровича, Екатерина вернула Григорию Орлову все прежние должности. Казалось, звезда его, скрывшись на время за тучами, вновь ярко засияла на небосводе придворной жизни. 26 ноября прусский посланник граф Сольмс докладывал своему правительству о праздновании тезоименитства Екатерины II. Именно в этот день Григорий Орлов поднес своей императрице как букет знаменитый большой бриллиант, доставленный из Персии в Европу и купленный графом за 400 тысяч руб. у армянского купца Лазарева. Этот необыкновенный по величине алмаз, считающийся одним из чудес минерального царства, стал украшением российского скипетра и навсегда останется напоминанием Екатерине о ее верном друге Григории Орлове. Но прежним отношениям не суждено было вернуться. В 1777 г. бывший фаворит женился на одной из красивейших женщин – Е.Н. Зиновьевой, которая трагически скончалась во время их путешествия по Европе в 1780 г. Сам Григорий Орлов умер 13 апреля 1783 г. в Москве. Горько сожалея о потере верного и некогда горячо любимого человека, отца ее сына Алексея Бобринского, исполина, столько сделавшего для нее и России, Екатерина писала своему постоянному корреспонденту барону Мельхиору Гримму, искренне признаваясь в тяжести утраты: «В нем я теряю друга и общественного человека, которому я бесконечно обязана и который мне оказал существенные услуги. Меня утешают, и я сама говорю себе все, что можно сказать в подобных случаях, но ответом на эти доводы служат мои рыдания, и я страдаю жестоко с той минуты, как пришло это роковое известие…»

Место фаворита после Григория Орлова занял на время А.С. Васильчиков, но для Екатерины это было лишь минутное увлечение, он не тот человек, который нужен государыне. Императрица остро ощущала потребность в соратнике, способном по своим качествам стать опорой в деле государственного управления. В пользу Потемкина говорили похвалы А.Г. Орлова, рекомендации П.А. Румянцева, против него ничего не имел и Н.И. Панин. Кроме этого, Екатерина обладала особым умением угадывать таланты, выбирать сподвижников, оставивших заметный след в истории России: государственные деятели и дипломаты А.А. Безбородко, И.И. Бецкой, А.И. Бибиков, А.А. Вяземский, братья Г.Г. и А.Г. Орловы, Н.И. Панин и многие другие.

Так или иначе, Потемкин понял призыв Екатерины II, в нем проснулись прежние надежды на благоволение императрицы. Это расположение могло осчастливить его, принести немалые почести и высокие должности. Григорий Потемкин поспешил в Петербург.

По дороге из действующей армии в столицу, в доме генерала Еропкина в Москве, он впервые увидел и познакомился с ближайшей подругой своей обожаемой императрицы – Екатериной Романовной Дашковой. «Знакомство наше было весьма поверхностным», – записала Екатерина Романовна. И далее: «от присутствовавшего на обеде Левашова, который был мне очень обязан, я узнала под секретом, что Потемкин скоро возвращается в Петербург, ибо спешит занять место фаворита. Я дала Левашову один совет, и последуй он ему, не было бы сцен, которые позже великий князь Павел, к большому возмущению публики, не преминул устроить, чтобы повредить Потемкину и огорчить свою мать». Недолюбливая Орловых, ревнуя их к Екатерине II, Дашкова благосклонно отнеслась к новому претенденту. Приятельские отношения они поддерживали и в дальнейшем. Дашкова обратилась к Потемкину уже как к президенту Военной коллегии с просьбой о продвижении ее сына по службе. Князь оказывал молодому Павлу Дашкову постоянное покровительство, о чем писала сама Екатерина Романовна: «Князь любил моего сына и постоянно проявлял внимание к нему». Видимо, внимание Потемкина к Дашковой, забота о ее сыне, а в некоторых случаях и о ее финансовых делах благотворно повлияли на отношение ее к князю. Да и он, как замечала сама Дашкова, в отличие от другого фаворита, А.Д. Ланского, относился к ней с большим уважением и пытался снискать ее дружбу.

Любопытную роль сыграл Потемкин в истории назначения Дашковой на должность директора Академии наук, о чем она поведала в своих «Записках». После объяснения с императрицей, в котором Екатерина Романовна пыталась отказаться от этого назначения, она написала письмо Екатерине II, чтобы более твердо мотивировать свой отказ. Письмо было готово уже около полуночи, – слишком поздно, чтобы отправить его императрице. И Дашкова, страстно желая скорее добиться отказа государыни от абсурдной, с ее точки зрения, идеи, поехала к Потемкину. До этого она ни разу не посещала дом князя, но велела доложить о себе и сказать, что, даже если князь в постели, она хочет видеть его по очень важному делу. Потемкин действительно уже лег, но все-таки вышел к ней и внимательно выслушал. Прочитав письмо, он разорвал его на четыре части. В ответ на гневное восклицание Дашковой он сказал: «Я говорю с вами как человек вам преданный и хочу прибавить, что ее величество видит в этом назначении вполне естественное средство приблизить вас к себе и удержать в Петербурге: ей наскучили дураки, которые ее окружают».

Несмотря на столь скоротечное знакомство, Потемкин почувствовал симпатию к себе одной из главных участниц переворота 1762 г., родственницы Паниных и приятельницы Екатерины II. Он счел эту встречу знаком, предвещавшим исполнение всех желаний.

Глава 7.
ФАВОРИТ ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВА

Кто может сказать, что такое любовь? Отчего при виде любимого так неистово бьется сердце и замирает дыхание, ведь в самые решительные и опасные минуты ты могла сохранять хладнокровие? Каждый из нас хочет заглянуть в эту бездну страсти и боится потеряться в ней навечно. Философы и поэты, монархи и простолюдины, мечтатели и практики – все хоть раз в жизни да задавали себе вопрос: что такое любовь? Нет ответа, и ответов миллион.

Зрелая сорокапятилетняя женщина, обаянием и красотой поражавшая всех окружающих, самодержица Всероссийская, владычица огромной Российской империи, перед которой склонялись в почтении не только ее подданные, но и европейские философы, Екатерина Великая с замиранием сердца, подобно всем женщинам мира в любые времена и эпохи, ждала появления своего избранника – Григория Потемкина. Императрица без устали бродила по великолепным покоям Царского Села и размышляла о своем выборе. Не ошиблась ли она, вызвав боевого генерала в столицу? Каковы его искренние чувства' А она сама? Хочет ли его любви, любит ли его? Как они встретятся? Вдруг он не тот человек и окажется неспособен любить в ней не самодержицу и блага, даруемые связью с монархами, а женщину, ищущую теплоты и поддержки в многотрудных государственных делах? Да, конечно, как политическая фигура Потемкин, несомненно, удобен. Все его хвалят, говорят о талантах и заслугах, он не примыкает ни к одной из придворных группировок, да и подруга графиня П.А. Брюс, родная племянница фельдмаршала П.А. Румянцева, намекала Екатерине II, что Григорий Александрович давно и страстно любит одну женщину, и это она – императрица. Но все же, готов ли он принять двусмысленность положения фаворита и перешептывания за спиной, вечное брюзжание недовольных вельмож, заговоры и всю сложность придворной жизни ради своей избранницы? «Наша встреча все решит. Если любит, если люблю я, то пойму, только увидев его», – загадывает про себя императрица.

Екатерина с волнением смотрит на каминные часы. Скоро, скоро приведут Потемкина, и судьба ее решится, она узнает, выиграла ли она и на этот раз, рискнув пригласить ко двору новое лицо.

«Это была величественная монархиня и любезная дама», – писали об императрице современники. Возвышенное чело, несколько откинутая назад голова, гордый взгляд и благородство осанки, казалось, возвышали ее невысокий стан. У нее был орлиный нос, прелестный рот, голубые глаза и черные брови, чрезвычайно приятный взгляд и привлекательная улыбка. Чтобы скрыть свою полноту, она носила широкие платья с пышными рукавами, напоминавшими старинный русский наряд. Белизна и блеск кожи служили ей украшением, которое она долго сохраняла.

Одна из самых красивых женщин XVIII столетия с трепетом вслушивается в приближающиеся шаги.

4 февраля, во вторник, в шестом часу вечера из Первой армии прибыл генерал-поручик и кавалер Григорий Александрович Потемкин. Дежурный генерал-адъютант Григорий Орлов сопроводил его во внутренние покои императрицы и представил ей. Идя по залам великолепного дворца в Царском Селе, не достигший еще 35-летнего возраста генерал Потемкин, так же как и ожидавшая его Екатерина, был погружен в размышления. О чем думал этот красавец-мужчина, облик которого не портил даже ослепший глаз? Он уже не тот трепетный юноша, с замиранием сердца следивший за великой княжной Екатериной Алексеевной на придворном балу, где был представлен вместе с другими учениками Московского университета императрице Елизавете Петровне. Он успел многое повидать, есть его, хоть и небольшая, заслуга в возведении Екатерины на престол, смело сражался Григорий с турками на бастионах. Но сердце его сейчас билось куда быстрее, чем в самые опасные моменты жизни. Что его ждет? Кратковременный роман императрицы, ее прихоть или глубочайшая привязанность на годы? Перед ним шел Григорий Орлов, разве это не насмешка судьбы? Вот он – живой пример любви Екатерины, человек, более десяти лет бывший рядом с ней, отец ее ребенка. И даже он потерял место в сердце этой великой женщины. «Смогу ли я удержать милость государыни, или мне суждено стать тем случайным человеком, который через несколько месяцев или лет покинет покои Екатерины и пропадет в забвении?» – думал Потемкин. Нет, он не сожалел о своем приезде, да и мог ли – ведь это воля императрицы. Потемкин был уверен, что правильно понял призыв своей государыни, и чувствовал в себе силы завоевать не только сердце этой прекрасной монархини, но и доказать, что создан для великих государственных дел. Он готов был служить ей и Отечеству.

Шаги остановились перед дверью, Екатерина замерла. Вот, вот сейчас все будет кончено, победа или поражение – все решится. Створки распахнулись, Григорий Орлов представил: «Ваше императорское величество. Генерал-поручик и кавалер Григорий Александрович Потемкин».

Она увидела его. Не императрица, а женщина смотрела в глаза своему избраннику.

«Григорий Потемкин был росту великого, – вспоминал о нем племянник Александр Самойлов. – В кругу особ при дворе, да и потом в собрании генералитета он по возносящейся выше прочих главе своей мог быть замечен и узнаваем издали. При сем имел все совершенства телесной стройности и благообразнейшие черты лица и почитался в цветущих летах молодости красивейшим мужчиной своего времени. Лицо его было продолговатое, полное, чело возвышенное, округлое, нос соразмерно протяженный, орлиный, брови приятно выгнутые, глаза голубые, полные, не впалые, взгляд острый, вдаль зрящий, рот небольшой, приятно улыбающийся, голос ясный и звонкий, зубы ровные, чистые и здоровые, подбородок острый, несколько посередине раздвоенный и приподнимающийся вверх, шею, соразмерную сложению тела; цвет лица белый, оттененный свежим румянцем… волосы имел светло-русые, несколько завивающиеся, мягкие; грудь возвышенную при довольно широких плечах… все части тела его исполнены были статности и стройности. Поступь Потемкина была мужественная, а осанка – величественная».

После представления Григория Орлова Потемкин склонился в поклоне, затем сделал шаг вперед, взгляды генерала и Екатерины встретились, и они поняли, что суждено им броситься в бездну любви и страсти. Их волнения улеглись, и императрица победоносно улыбнулась: снова рискнула и не ошиблась. Да, он любит ее. Да, она испытывает к нему не простой интерес, а глубокое чувство. Екатерина отпустила Григория Орлова и осталась с Потемкиным наедине. Около часа продолжалась их встреча. О чем говорили эти двое? Они вряд ли нарушили этикет и беседовали о переполнявших их чувствах. Скорее всего, Екатерина выразила свое удовольствие боевыми заслугами генерала, заметила, что рада видеть его при дворе. Потемкин отвечал соответственно, а затем мог рассказать о своих впечатлениях от турецкой армии и идеях, касающихся необходимых реформ в обмундировании русских войск, о прекрасных землях на юге, которым пора войти в состав великой Российской империи, об отношении к «иноверцам-мусульманам, живущим в стране. А быть может, они просто перекинулись парой ничего не значащих фраз, вглядываясь в глаза друг другу с надеждой увидеть желаемое.

Как иногда хочется проникнуть в глубь веков и очутиться за темными и глухими портьерами, услышать шепот в алькове государыни, увидеть то, что никогда не будет известно ни современникам, ни историкам. Мы никогда не узнаем, что происходило во внутренних покоях императрицы, когда она оставалась наедине со своим возлюбленным. Но сила чувств Екатерины была настолько велика, что, расставаясь даже на несколько часов с Потемкиным, она писала ему короткие записочки. Сколько их было каждый день – одна, две, три, пять? – на них нет дат. Послания императрицы – это целый любовный роман в письмах, шедевр любовной переписки XVIII в. Автор многочисленных литературных и исторических сочинений, начитанная женщина, Екатерина прекрасно владела пером и изысканным стилем. Она выписывала в своих посланиях тонкую вязь чувственности, соединенную с самоиронией. Они дышат неподдельной страстью, в них нет ни капли фальши, пошлости или притворства. Написанные в основном по-русски, послания Екатерины сочетают в себе простонародный язык, богатый на пословицы, поговорки, элементы сказок и притч, идиоматические обороты, и в то же время стиль придворных «петимеров» – щеголей и кокеток, ставший составной частью светских манер. Для этого любовного языка были обычными частые «анималистические» сравнения друг друга с разными экзотическими животными и птицами, а также цветами, фарфоровыми куклами и мраморными статуями богов и героев, модным считалась и гиперболичность высказываний, создаваемая подбором слов «ужасно», «страшно», «смертельно». Нередко использовалось сопоставление любви с военными действиями – поскольку любовь, по мнению «идеологов» петимерства, есть состояние войны, – или с болезнью, тяжким недугом. Особенностью жаргона придворных дам стало постоянное подчеркивание нежной чувствительности, сентиментальности, это сочеталось с некоей напускной грубостью, использованием слов-ругательств, показывающих непринужденность и развязанность говорящего. Благодаря своим талантам императрица превращает послания в литературные произведения, представляя Потемкину образ любящей нежной женщины, верной и безропотно сносящей его капризы и сумасбродства. Но не стоит лишать ее права на искренность чувств, которые она высказывала, говорить о том, что она писала только от страсти к сочинительству. Прежде всего, Екатерина всеми имеющимися у нее способами стремилась выразить переполнявшие ее ощущения. «Я отроду так счастлива не была… Хочется часто скрыть от тебя внутреннее чувство, но сердце мое обыкновенно прибалтывает страсть. Знатно, что полно налито и от того проливается», – призналась императрица однажды Потемкину. Только он мог оценить ее литературные таланты в эпистолярном жанре, никто, кроме милого друга, не читал посланий Екатерины, а некоторые из них только недавно стали достоянием широкой публики.

Таких коротеньких, нежных «цыдулок» сохранилось около 200 за недолгие два года их близости. Никогда – ни до, ни после Потемкина – она не посвящала никому из фаворитов стольких интимных записочек. Послания Екатерины к Потемкину открывают нам спустя столетия внутренний мир императрицы, бурю чувств, овладевших ею, оживляют образ великой государыни и заставляют с искренним уважением относиться и к ее чувствам, и к ее слабостям. Записок Потемкина времен фавора сохранилось немного, и они значительно более сдержанные, чем послания императрицы. Может быть, осторожная и опытная Екатерина сжигала любовные послания своего избранника, а может быть, он как мужчина был более сдержан в высказывании своих чувств к монархине.

После первого свидания с Потемкиным Екатерина, окрыленная, вошла в начале седьмого часа в картинную залу дворца в Царском Селе и до девяти часов изволила забавляться с кавалерами в карты, затем было вечернее кушанье, за столом присутствовало 13 фрейлин и кавалеров, но, наверно, никто не заметил перемены в настроении государыни: она была умелым дипломатом.

9 февраля, в воскресенье, боевой генерал уже удостоен чести обедать за императорским столом на 42 куверта (столовых прибора) по количеству присутствующих персон. Испепеляющая страсть тайного любовного романа захлестнула российскую императрицу и ее избранника. Их встречи становятся все более частыми и интимными, они упиваются чувствами, открывают друг в друге новые и все более привлекательные свойства сердца и души, обмениваются шутливыми прозвищами. «Мой дорогой друг, я только что вышла из бани, – пишет по-французски Потемкину в одной из записочек Екатерина, – Дух (так иногда она именовала предмет своей страсти. – Н.Б.) желал пойти туда третьяго дня, но сегодня это будет трудно. Во-первых, потому что уже девять часов. Во-вторых, потому что все мои женщины налицо и, вероятно, уйдут не ранее чем через час. И кроме того, пришлось бы опять ставить воду и пр. Это взяло бы остаток утра. Прощайте, мой дорогой друг», – с сожалением о несостоявшемся свидании заканчивает влюбленная императрица. Она не стремится афишировать свои чувства и выставлять их на обсуждение двора, иногда Екатерина даже сама удивляется и опасается силе своей страсти, в одном из посланий она пишет: «Мой дорогой друг, несмотря на удовольствие, которое нам доставили “духи Калиостро”, я встревожена мыслью, что злоупотребила вашим терпением и причинила вам неудобство долговременностью визита. Мои часы остановились, а время пролетело так быстро, что в час (ночи) казалось, что еще нет полуночи… Мы полны благодарности и разного рода чувствами признательности и уважения к вам».

14 февраля 1774 г. императорский двор переехал из Царского Села в Петербург. В этот день за обеденным столом еще присутствовал бывший предмет интереса императрицы – Александр Семенович Васильчиков, а уже на следующий день его место занял Григорий Александрович Потемкин. «Камер-фурьерский журнал», беспристрастно фиксировавший всю внешнюю жизнь двора императрицы, все чаще и чаще отмечает присутствие нового фаворита то за столом Екатерины, то среди придворных на балах и маскарадах, то называет его партнером государыни за карточными играми. Екатерина счастлива, она обрела друга и любовника, может полной грудью вдыхать аромат страсти и наслаждаться близостью любимого человека. Это ли не счастье для женщины – государыни или простолюдинки, для женщины, вечно ищущей любви, поддержки и понимания. Одно омрачало ее думы. Екатерина знала, насколько жестоко придворное общество, сколько сплетен в нем бродит, судачат не только друг о друге, но даже и о ней, самодержице и монархине. Она чувствовала, что кто-нибудь обязательно наговорами и слухами о ее якобы многочисленных любовных приключениях наполнит мысли Потемкина злым дурманом ревности и недоверия. А быть может, он уже ревнует и ждет признания императрицы во всех ее прошлых сердечных увлечениях. И Екатерина решилась, она сама расскажет ему правду, ведь любящее сердце должно простить прежние страсти.

Никто не знает, с каким трудом ей далось сочинение этого самого откровенного послания к Григорию Потемкину, в котором она с беспощадной искренностью пишет о прошлом своей личной жизни. Подлинника «Чистосердечной исповеди» императрицы не сохранилось, только копия, – она спустя столетия была представлена на суд публики. Сколько раз Екатерина возвращалась к письму, перечеркивала фразы, замарывала слова: в ее памяти всплывали прекрасные и трагические моменты прошлого, лица любимых мужчин, прежние чувства вспыхивали на мгновение и гасли. Наконец посвященный в тайну придворный камердинер направлен к Потемкину с посланием, и ей остается только ждать.

Екатерина писала Потемкину о своем сближении в 1752 г., спустя девять лет не очень счастливого брака, с камергером Сергеем Васильевичем Салтыковым. Два года он находился при дворе, а затем был отослан за границу. Екатерина вспоминает свое одиночество, слезы и «великую скорбь» в течение года, а затем расцвет нового чувства – в столицу приезжает в свите английского посланника сэра Чарльза Уильямса граф Станислав Август Понятовский, в 1774 г. благодаря стараниям российской императрицы уже король Польский. Умный, красивый, европейски образованный поляк, обладающий природным шармом, произвел сильное впечатление на великую княгиню и сам попал под ее чары. «Сей был любезен и любим от 1755 до 1761 г.», – писала Екатерина. Она боролась за участь своего избранника, отозванного из Петербурга, и возвращение его. «Но тригоднейшая отлучка, то есть с 1758-го, и старательства князя Григория Григориевича (Орлова. – Н.Б.), которого паки добрыя люди заставили приметить, переменили образ мыслей», – вспоминает Екатерина верного друга и отца своего сына Алексея. Роман с ним был сильный, бурный, длительный, связанный с самыми трудными временами дворцового переворота и первых лет правления. Навсегда в ее сердце сохранится признательность к Григорию Орлову и щемящее чувство прежней любви. Не лукавя, Екатерина честно признается: «Сей бы век остался, есть ли б сам не скучал. Я сие узнала в самый день его отъезда на конгресс из Села Царского и просто сделала заключение, что о том узнав, уже доверки иметь не могу, мысль, которая жестоко меня мучила и заставила сделать из дешперации выбор кое-какой…» – это уже об Александре Васильчикове. От отчаянья Екатерина сблизилась с молодым гвардейским офицером и вспоминает о своих страданиях, слезах, грусти на протяжении полуторалетней связи с ним. Она пишет о том, что надеялась привыкнуть к этому человеку, наладить жизнь с ним, ведь прежние ее связи были длительными, но постепенно становились только хуже: «с другой стороны месяцы по три дуться стали, и признаться надобно, что никогда довольна не была, как когда осердится и в покое оставит, а ласка его меня плакать принуждала».