Текст книги "Потемкин"

Автор книги: Наталья Болотина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Реакция Екатерины и противодействие Потемкина не остались незамеченными для Н.И. Панина. Вслед за письмом фаворита он посылает тревожное сообщение брату, где пишет, что необходимость прибегнуть к его помощи против Пугачева воспринимается «внутренно крайним и чувствительным себе уничтожением, и следовательно, разстроганное сим чувствие обратилось все против меня…». Никита Панин высказывает недоумение изменением отношения к нему Потемкина, совсем недавно искавшего дружбу, но опытный политик видит в этом желание фаворита стать самостоятельной политической фигурой: «…а тот, которому бы надобно было мне служить подпорою уже от некотораго времени, забыл все свои предо мною обеты, и хотя, как я думаю, не сделался мне еще врагом, но по последней мере по рвению своего высокомерия и надменности оставил меня так, как и многих других, в которых увидел он, что более ему нет собственной нужды». Никита Панин чувствует угрозу своему положению при дворе с усилением влияния Потемкина. Возлюбленный Екатерины постепенно осваивался при дворе, подбирал команду верных сторонников, создавал себе придворную партию, которая стала бы гарантом его самостоятельности и независимости как политического деятеля. «Я уверен, мой любезный друг, – заключает он в письме в Москву с описанием назначения Павла, – что ты собственным своим прорицанием уже довольно постигнешь, в каком критическом положении я теперь и как очевидно извлекают меня из участвования в твоем деле, как будто бы в возмездие тому, что крайность привела к употреблению тебя, а из сего выходит самое притеснение и всем моим делам…»

При общих распоряжениях по усмирению Пугачевского бунта не забыты были и косвенные средства: два агента были посланы по непосредственному распоряжению Потемкина в Оренбург со значительной суммой денег. После решительного сражения Михельсона с мятежниками казачьи атаманы арестовали самозванца и выдали его отряду правительственных войск. С поимкой Пугачева восстание быстро угасло. Екатерина смогла убедиться в правильности своего выбора: Потемкин не только оказал ей должную помощь в скорейшем подавлении восстания, но и сумел нейтрализовать братьев Паниных. Их последующая переписка свидетельствует о постепенном охлаждении между Паниными и Потемкиным, чье положение к этому времени значительно укрепилось.

Докладные записки Потемкина этого периода на имя Екатерины с ее собственноручными резолюциями свидетельствуют о его большой осведомленности и участии в мероприятиях по поводу волнений в крестьянском сословии, в раздаче наград лицам, отличившимся во время подавления Пугачевского восстания. Имея большой опыт работы с депутатами-«иноверцами», Потемкин и тут хлопотал о назначении наград и льгот некоторым «инородцам» по аттестациям покойного генерала Бибикова и генералитета, причем на все предложения Потемкина императрица дала положительные резолюции.

Потемкин как наиболее приближенное лицо к Екатерине II был посвящен в секретные дела, связанные со следствием по восстанию Пугачева: он знакомился с материалами Казанской тайной комиссии, и императрица требовала от него не только высказывания своего мнения, но и действий. Пленный пугачевец, назвавшийся Мамаевым, заявил на допросе поручику Г.Р. Державину, что яицкие казаки послали в Петербург доверенных людей с ядом, чтобы отравить Екатерину и наследника Павла Петровича с женой. Императрица писала своему фавориту и советнику по этому поводу: «Я думаю, что гора родила мышь. Однако есть ли где сих шалунов отыскать должно, то чаю здесь, в Царском Селе… А приметы при сем посылаю». К этому же мнению пришел и Потемкин, сообщавший генерал-прокурору Сената князю А.А. Вяземскому (первому министру правительства Екатерины II) о своих планах в отношении опасных слухов, связанных с серьезнейшим политическим преступлением – покушением на жизнь членов императорского дома: «Мне кажется, что это не новое и, хотя больше на вздор, нежели на дело походит, однако ж в столь важнейшем пункте, как драгоценному здоровью касающемуся, не худо сделать строгое изыскание, что я здесь произвесть не оставлю».

Еще 10 мая Гуннинг доносил в Лондон: «Потемкин действительно приобрел гораздо больше власти, чем кто-либо из его предшественников». К великому удивлению большинства членов Совета при высочайшем дворе, куда входили самые важные лица империи, имевшие чины 1-го и 2-го классов (согласно «Табели о рангах»): граф Н.И. Панин, оба князя A.M. Голицины, граф З.Г. Чернышев, граф К.Г. Разумовский, князь Г.Г. Орлов, князь А.А. Вяземский, Потемкин занял место среди них. Когда он первый раз появился в Совете, 5 мая, у него был еще чин 3-го класса, но уже 30 мая 1774 г. последовал указ о назначении его вице-президентом Военной коллегии с чином генерал-аншефа. Хорошо осведомленный Гуннинг спешит донести в Лондон 21 июня: «Генерал Потемкин присоединен к графу Захару Чернышеву в Военный департамент. Это такой большой удар, нанесенный последнему…», причем дипломат считал именно Чернышева главной пружиной всех придворных интриг.

Потемкин сам просит Екатерину доверить ему какую-нибудь работу в Совете, и она находит повод: «Миленький, как ты мне анамнесь говорил, чтоб я тебя с чем-нибудь послала в Совет сегодни, то я заготовила записку, которую надлежит вручить кн. Вяземскому. Итак, есть ли идти хочешь, то будь готов в двенадцать часов или около того».

Первоначально Совет при высочайшем дворе был учрежден в 1768 г. Екатериной II для решения всех дел, связанных с начавшейся русско-турецкой войной. Собрания Совета обычно проходили два раза в неделю и чаще, по мере надобности. Каждый член по вверенной ему части должен был предлагать к рассуждению нужное по обстоятельствам, а прочие члены должны были «оговаривать предложенное своими мнениями и суждениями, не перебивая один другому речь и начиная в подавании голосов обыкновенно с младших членов, а при разсуждении, как кому придет мысль». В Совете, особенно в первое время его существования, довольно часто присутствовала сама императрица, а также присылала собственноручные записки, выражавшие ее волю или обращавшие внимание членов Совета на определенный интересующий ее вопрос. Совет являлся только совещательным органом, не имевшим никакой исполнительной власти, но выполнение его постановлений возлагалось на разные правительственные места и лица, причем те были обязаны сообщать о результатах.

Поступавшие в Совет бумаги разделялись на два разряда: одни для сведения, другие непосредственно для обсуждения. Последние поступали в Совет от разных учреждений или чиновников и касались всех наиболее важных вопросов внутренней и внешней политики России. По ходу обсуждения и принятия решений составлялись протоколы, которые в отсутствие Екатерины в Совете подносились ей на высочайшее рассмотрение.

Совет не принимал участия в разработке важнейших законодательных актов, но тем не менее они ему предъявлялись и принимались благожелательно. Таким образом, Совет занимался в основном текущими административными делами, и целью совещаний являлось осведомление административной верхушки о важнейших событиях и соотношение действий учреждений и должностных лиц.

Как свидетельствуют протоколы Совета, Потемкин неоднократно участвовал в прениях и высказывал свои предложения по вопросам размещения войск в Крыму, финансового управления, дипломатических отношений России с Турцией после заключения Кючук-Кайнарджийского мира. О заслугах Потемкина в заключении мира с Турцией двенадцать лет спустя вспоминала Екатерина II в беседе со статс-секретарем А.В. Храповицким: «Кн[язь] Вяземский, гр[аф] За[хар] Чернышев и Н.И. Панин во все время войны разные делали препятствия и остановки; решиться было должно дать полную мочь г[рафу] Румянцеву, и тем кончилась война. Много умом и советом помог к[нязь] Г.А. Потемкин. Он до бесконечности верен, и тогда-то досталось Чернышеву, Вяземскому, Панину…»

Потемкин был хорошо осведомлен о ходе переговоров с Турцией благодаря письмам своего армейского приятеля генерал-поручика Николая Васильевича Репнина. Его послания настолько насыщены информацией, что, по его словам, «церемониально уже негде кончить, места не осталось, а люблю Вас искренно»; старинный приятель мог позволить именовать могущественного фаворита «мой друг сердечной». 15 сентября 1774 г. Репнин сообщал из Фокшан, что по прибытии застал фельдмаршала Румянцева и его помощников больными лихорадками и горячками, которыми славился южный климат в XVIII в., да так сильно, что «из всего города сделалась больница». Наряду с описанием состояния дел, связанных с заключением 10 июля Кючук-Кайнарджийского мира с Турцией и завершением посольства, Репнин сообщает, что проездом через Тулу «купил Вам, то есть шефу драгунскому, ефес палашной, а козаку запорожскому (Потемкин получил титул гетмана Запорожской Сечи, реорганизованной спустя несколько лет. – Н.Б.) Григорию Потемкину огниво, так нужную казаку вещь»; кроме этого приятель «из любопытства» посылал Потемкину из Севска чубуки из говяжьих костей, глиняные трубки, платок и мешок для табака – все это изготовляли жившие там пленные турки.

Преданный товарищ, храбрый военачальник, способный политик, талантливый государственный деятель – именно в Потемкине Екатерина нашла столь необходимое ей сочетание ума и верности. В письмах к нему и ко многим своим корреспондентам императрица не переставала восхищаться деловыми качествами своего любимца, его фантазии и инициативе, творческому подходу в решении тех или иных вопросов. «Генерал, у меня голова кружится от вашего проекта, – писала Екатерина однажды Потемкину. – Вы не будете иметь никакого покоя от меня после праздников, пока не изложите ваших идей на письме. Вы человек очаровательный и единственный; я вас люблю и ценю от всего моего сердца».

25 октября 1774 г. Совет при высочайшем дворе рассуждал по представлению Потемкина о местах, где необходимо расположить остающиеся в Крыму войска второй армии «для содержания татар в страхе», и счел нужным оставить 3 тысячи в Еникале и Керчи, а прочие расположить в Таганроге. Следующее заседание по этому вопросу состоялось 1 декабря, и в целях побуждения Турции к выполнению трактата «рассуждено» было, опять же по представлению Потемкина, расположить остающиеся около Крыма войска второй армии на зиму в новороссийских селениях. Участвовал Потемкин и в обсуждении реляций генерал-фельдмаршала графа П.А. Румянцева о полученных им сведениях, касающихся до военных приготовлений Порты Оттоманской против венского двора, а также министерских депеш. При рассмотрении 11 мая 1775 г. реляций Румянцева о неизбежной потери части денег, причитающихся России от Порты, в случае их перевода через Голландию, Потемкин представлял, «что лучше было бы оставить сии деньги для обращения в торговле, нежели отправлять теперь отсюда наши товары, и особливо железо, которое за всем облегчением дорого стоить будет, не зная еще точно, что из них там (в Порте. – Н.Б.) нужнее и потому выгоднее продано быть может, и, что отправляя в таком случае суда наши в Константинополь пустыми или с малым числом товаров, можно будет и на них отвезть несколько турецких пленных». Совет принял решение поручить А.А. Вяземскому рассмотреть этот вопрос более подробно, чтобы оставить хотя бы половину денег для торговли, а затем доложить императрице.

Участие Потемкина в реальном государственном управлении в 1774–1776 гг. контролировалось и регулировалось непосредственно самой Екатериной. Среди множества любовных записочек этого периода встречаются лаконичные замечания или указания императрицы, поручения, связанные не только с его прямыми обязанностями, но и дающие ему своеобразные уроки управления, поощряющие его инициативу. «Возись с полком, возись с офицерами сегодня целый день, – пишет ему Екатерина в марте 1774 г. и продолжает уже о личном, – а я знаю, что буду делать: я буду думать об чем? Для вирши скажешь: об нем». В другой записочке указание на неизвестное письмо Потемкина, в котором Екатерина «об Обрезкове все вычернила, а только оставила то, чтоб с канцелярией остался в фельдмаршалской диспозиции». (A.M. Обресков принимал деятельное участие в Фокшанском конгрессе. Когда Румянцев получил полномочия на ведение переговоров, он медлил с приездом и опоздал в деревушку Кючук-Кайнарджи, где был подписан мирный договор.) Коротенькое послание Екатерины: «Посылаю вам бумаги, которые вы желаете. Интерес, который вы к ним проявляете, может причинить мне лишь радость» – говорит о том, что она всячески поощряла желание Потемкина помогать ей и участвовать в решении насущных вопросов государственного управления. Однако фаворит все более и более времени уделял делам, что не раз служило помехой свиданиям. Об этом несколько записочек раздосадованной Екатерины: «Я искала к тебе проход, но столько гайдуков и лакей нашла на пути, что покинула таковое предприятие к вышнему моему сожалению…», и в другой раз: «Сердце мое, я пришла к вам, но, увидав в двери спину секретаря или унтер-офицера, убежала со всех ног. Все же люблю вас от всей души».

Фаворит и даже, возможно, тайный муж для Екатерины четко отделялся от чиновника, которому она, иногда и в достаточно резкой форме, давала уроки государственной деятельности и четкие рекомендации в решении тех или иных вопросов внутренней политики. Именно этим объясняется своеобразие ее посланий Потемкину. Недаром она называла его своим лучшим «выучеником». Одно из писем Екатерины II накануне награждения Потемкина орденом Св. Александра Невского (21.04.1774 г.) начинается обращением: «Миленький, здравствуй. Надобно правду сказать, куда как мы оба друг к другу ласковы», а затем уже о делах: «При сем прилагаю записки, кои я сегодни заготовила для объявления сего же дня. Прошу их ко мне возвратить, есть ли в них не найдешь, чего поправить. А есть ли что переменить находишь, напиши, милуша, душа моя». Упоминаемые документы относились, по-видимому, к заседанию Государственного Совета, состоявшемуся 24 апреля, где заслушалась реляция Бибикова об успехах правительственных войск и рапорт генерал-поручика князя Ф.Ф. Щербатова о смерти Бибикова и о принятии им команды. А вот и наставление государыни, основанное на житейском опыте и вызванное, вероятно, каким-либо неудачным высказыванием или поступком Потемкина: «Великие дела может исправлять человек, дух которого никакое дело потревожить не может. Меньше говори, будучи пьян. Нимало не сердись, когда кушаешь. Спечи дело, кое спеет трудно. Принимай великодушно, что дурак сделал».

Анализируя послания Екатерины к Потемкину за 1774–1777 гг., создается впечатление, что он не только выполнял свои обязанности по полученным должностям, но и являлся фактически личным секретарем императрицы, занимаясь ее различными деловыми поручениями. Посылая Потемкина в Совет, она давала ему распоряжения о передаче своих записок обер-прокурору Сената А.А. Вяземскому, изучении докладов Казанской тайной комиссии, советовалась по назначениям в Синоде, памятуя о работе Потемкина в этом учреждении; он участвовал в подготовке манифеста, объявлявшего «о преступлениях казака Пугачева» и манифеста о Мировиче. К этим манифестам относится резкая записка, в которой Екатерина отчитывает Потемкина за промедление в работе: «…понеже двенадцатый час, но не имели в возвращении окончания Манифеста, следственно, не успеют его переписывать, ни прочесть в Совете. И посему он остановит еще на несколько дней других. И до того дня, буде начертания наши угодны, просим о возвращении. Буде неугодны – о поправлении». В работе не должно быть промедления, он должен все успевать и на должном уровне, ведь сама Екатерина, начиная с раннего утра, занималась вопросами управления государства. Причем императрица должна была вникать абсолютно во все и не терпела, даже от близкого человека, когда что-либо оставалось вне ее поля зрения. Она писала фавориту в конце 1774 г.: «А репортиции без меня и, не показав мне, выпустить не должно… Да и ни один шеф Военной коллегии сие делать не мог. Я тебя люблю, а репортиции прошу казать». Екатерина не безрассудная женщина, выполняющая все предложения фаворита, она самодержавная монархиня, и ее решение должно быть единственным и окончательным.

Еще один пример практического «обучения» можно найти в переписке Екатерины и Потемкина. В марте 1775 г. императрица назначает родственников фаворита – братьев Михаила и Павла Сергеевичей Потемкиных – «для исследования и щета соляных дел». Соль была важной статьей дохода государственной казны. Военные расходы на борьбу с Портой и разорение губерний, охваченных пугачевским восстанием, привели к серьезному напряжению финансов России. И все же Екатерина решила сделать «подарок» населению, сбавив цену с продаваемой соли. Изучить состояние дел и было поручено братьям Потемкиным. Далее, как можно предполагать, сам Потемкин составил указ (он не сохранился), касающийся разбора злоупотреблений, связанных с солью, но он был критично оценен Екатериной: «…указ о соляном разбирательстве весьма пространен. Это первый его порок. Другой есть то, что дело еще до кончания века не кончится тем обрядом, и столько винных по всей империи сыщем, что более будет крика, нежели добра… И так, дабы добро зделано было, а вред, колико возможно, отвращен был, мое мнение есть указ переписать коротче и просто сказать, что как мое желание есть видеть устройство и порядок во всех частях и доходах и того для…» В заключение императрица сообщает, что поручила А.А. Вяземскому составить указ по этому вопросу и, по получении его проекта, «…который мне понравится, того и подпишу, или же из обеих сочиню своим лаконическим и нервезным штилем, в котором обыкновенно более дела, нежели слов». Как ни любит, как ни ценит Екатерина Потемкина, она ясно дает ему понять, что в делах государственных ему не будет послабления. Он должен совершенствовать свои способности и стремиться как можно лучше и организованнее исполнять порученные дела, превнося при этом свои инициативы и предложения. Но Потемкин, несмотря на преподанный урок, настаивал на своем варианте указа, где, по словам Екатерины, было некое «противуречие»; на это Екатерина довольно резко отвечала: «Прошу, написав указ порядочно, прислать к моему подписанию и притом перестать меня бранить и ругать тогда, когда я сие не заслуживаю». Последнюю точку в споре поставила императрица, издав 21 апреля 1775 г. указ о ставке «с продажи соли, с каждого пуда по 5 копеек», а накануне она велела Потемкину больше не возвращаться к этому вопросу.

Принимал участие Григорий Потемкин и в подготовке «Учреждения для управления губерний» – крупного и значительного законодательного акта екатерининского времени. Восстание Пугачева и его стремительное распространение по России показали несовершенство губернского управления, и всю весну и лето 1775 г. Екатерина работала над губернской реформой, привлекая к этому труду многих заинтересованных и опытных государственных деятелей. В числе них был и наш герой, которому в дальнейшей работе пришлось заниматься и непосредственной организацией местного управления на основе «Учреждения о губерниях». Уже на последнем этапе подготовки этого государственного акта Екатерине особенно важно было мнение фаворита, она писала: «Просим и молим при каждой статье поставить крестик таковой +, и сие значить будет апробацию вашу. Выключение же статьи просим означивать тако – #. Переменение же статьи просим прописать точно». Но императрица, вопреки мнению многих, не беспрекословно подчинялась воле Потемкина. Не он властвовал над ней, а Екатерина была абсолютной монархиней, самодержицей Всероссийской; ни один государь, стоявший во главе империи, никогда не отдавал своей власти фаворитам, они лишь позволяли пользоваться близостью к монарху. Получив от Потемкина бумаги по губернской реформе с его пометками и ознакомившись с его замечаниями, Екатерина поступает так, как считает необходимым: «вторые бумаги, касательно губерний, я тоже читала и об оном приказала с тобою объясниться, ибо число жителей по уездам некоторым вышло из прилагаемой препорции. Луче оные, то есть уезды, умножить».

Во время торжеств в Москве по случаю заключения Кючук-Кайнарджийского мира Потемкин получил знаменательную должность – он был назначен руководить Оружейной палатой в Кремле. 24 января 1775 г. состоялся указ о поручении «в главное смотрение» Потемкину «производимый разбор в Мастерской Оружейной палате». Вполне возможно, что назначение фаворита на этот пост носило парадный характер, но Екатерина прекрасно знала об увлечении Потемкина старинными вещами и редкими книгами. Князь был широко образованным человеком, знал несколько языков, увлекался музыкой, поэзией, философией; он был знаком и помогал многим деятелям культуры, литературы, искусства. В одном из писем Екатерина (наверное, после посещения 6 апреля 1775 г. Патриаршего дома, «где бывает мироварение») предлагает Потемкину: «Батинька, я тринадцать лет назад приказала Коллегии экономии, чтоб все, что мироварению надлежит, зделать серебряное. И теперь вижу, что варят в серебре, а понесут в церемонии всенародно миро в оловянных премерзких сосудах. Пришло мне на ум на сей случай: пока поспеют серебряные, не можно ли дать взаймы из Мастерской или Оружейной кувшины серебряные, но с тем, чтоб опять поставлены были в Грановитую к праздникам мирного торжества? И буде мысль моя Вам нравиться, прикажи по ней исполнить, слышишь, душа».

Торжества в Москве, посвященные подписанному 10 июля 1774 г. в болгарской деревушке Кючук-Кайнарджа мирному договору, должны были поставить Екатерину II в ряд чтимых народом законных монархов, действовавших на славу России. Мир с Портой Оттоманской закреплял новую расстановку сил на международной арене, увеличивая роль и влияние России на европейские дела. Значение этого события подчеркивала пышная церемония, продолжавшаяся несколько дней. Екатерина и весь двор заблаговременно прибыли в Москву и проводили время в работе, поездках, развлечениях. Московский генерал-губернатор князь Михаил Никитич Волконский почти каждый день докладывал императрице посредством «полицейских записок», часто через Григория Потемкина, о малейших происшествиях, случавшихся в эти дни в городе: 23 мая 1775 г. загорелась кровля на доме сенатора Маслова из-за искры, выскочившей из трубы; 23 и 24 мая вдруг пошел снег и покрыл все кровли, ударил небольшой мороз, но «болыпева вреда цвету не зделано», однако уже 25 мая ночью мороз «на деревьях цвет побил, мало нынешной год яблок будет»; 2 июня ночью в доме княгини Гагариной за Никитскими воротами в людских покоях от «небрежения поставленной пред образом лампады сделался пожар». Но в большинстве писем Потемкину говорится, что в городе, слава Богу, все спокойно, и приложенные «полицейские записки» должны проинформировать фаворита и императрицу о благополучном состоянии древней столицы и хорошей организации городского управления.

Во время отъезда императрицы в село Тайнинское в Москве случилось неприятное происшествие. О нем 19 мая генерал-прокурор Сената А.А. Вяземский известил письмом Григория Потемкина и просил передать приложенную реляцию Екатерине. Что же так обеспокоило высоких чиновников? По отъезде императрицы «один сумасшедший надворный советник Рогов» зашел в Московскую контору Синода и «писал странные указы». Вяземский был уверен в безумии этого человека, но проступок слишком серьезен – покушение на абсолютное право государыни издавать указы, а в те времена политический сыск работал очень тщательно, и по малейшему подозрению заводилось дело. В связи с этим Вяземский сообщает ближайшему к императрице человеку – Потемкину – о своих действиях: с Рогова и регистратора, видевшего «указы», взята подписка о неразглашении, приказано «сведать» у жены и слуги провинившегося, с кем он знаком и кто к нему «хаживал». На следующий день в 10 часов поутру московский генерал-губернатор князь М.Н. Волконский сообщил Григорию Потемкину, что знает провинившегося Рогова и он уже совершал странные поступки: «Этот самой тот Рогов, что по дежурстве моем вынимал шпагу пред караульным фрунтом во дворце».

Начало празднования заключения Кючук-Кайнарджийского мира ознаменовалось торжественным въездом 9 июля 1775 г. Екатерины II в Москву в золоченой карете, запряженной восьмеркой богато убранных лошадей, в сопровождении наследника престола Павла с супругой и двора. Вечером состоялась всенощная служба в Успенском соборе древнего Кремля. На следующий день императрица и весь двор присутствовали на торжественной церемонии литургии и благодарственном молебне в Успенском соборе Кремля, а затем прошло награждение героев войны в Грановитой палате. По окончании церемонии пышный кортеж отправился в Пречистенский дворец. Ехавший за каретой Екатерины II верхом, в красном плаще, Григорий Потемкин – тоже герой этой войны – разбрасывал в народ серебряные памятные жетоны с надписями: «Мир с турками» и «Приобретен победами».

Москвичи и гости из других городов, приехавшие посмотреть на грандиозный праздник, были ослеплены блеском двора Екатерины II, величием монархини, оглушены пушечной «салютацией», громом оркестров, многоголосьем московских колоколов и в первую очередь подвешенного накануне самого большого колокола звонницы Ивана Великого. Для народных гуляний, начавшихся 21 июля 1775 г., было подготовлено Ходынское поле. Сценарий придумала сама императрица, а для постройки комплекса увеселительных сооружений призвала необычного архитектора – знаменитого Василия Баженова. Свои идеи о порядке празднования победы над Оттоманской Портой Екатерина изложила иностранным корреспондентам, чтобы и просвещенная Европа узнала о достижениях русского оружия.

Самое подробное письмо с описанием предстоящего праздника было адресовано, конечно же, барону Гримму, в котором Екатерина передавала свой разговор с архитектором В.И. Баженовым: «…в трех верстах от города есть луг; вообразите себе, что этот луг – Черное море, что из города доходят до него двумя путями; ну, так один из этих путей будет Дон, а другой – Днепр; при устье первого вы построите обеденный зал и назовете его Азовом, при устье другого вы устроите театр и назовете его Кинбурном. Вы обрисуете песком Крымский полуостров, там поставьте Керчь и Еникале, две бальные залы; налево от Дона вы расположите буфет с вином и мясом для народа, против Крыма вы зажжете иллюминацию, чтобы представить радость двух империй о заключении мира. За Дунаем вы устройте фейерверк, а на той земле, которая должна представлять Черное море, вы расставите освещенные лодки и суда; берега рек, в которые обращены дороги, вы украсите ландшафтами, мельницами, деревьями, иллюминированными домами, и вот у вас будет праздник без вымыслов, но зато прекрасный, а особливо естественный… Направо от Дона будет ярмарка, окрещенная именем Таганрога». Эту идею государыни Баженов и его команда воплотили в жизнь с блеском и поразительной фантазией. Они устроили на Ходынском поле турецкие крепости и европейские дворцы, минареты и колокольни, причудливые павильоны и галереи, построенные в различных архитектурных стилях, морские суда, с которых зрители смотрели фейерверк и иллюминацию, «изобретенные» мастером Матвеем Мартыновым и исполненные Михаилом Немовым. Несколько поколений москвичей вспоминали об этом празднестве, вернувшем на время городу его древнюю славу столицы, рассказывали детям и внукам о фонтанах вина и пива, пирамидах с жареными быками и прочей снедью, предназначенных для угощения простого народа, о выступлениях балансеров, канатоходцев, искусных театральных представлениях и пышном маскараде.

Григорий Потемкин был поражен великолепным исполнением грандиозного замысла Екатерины. В XVIII в. формируется традиция отмечать знаменательные события и путешествия государей по стране великолепными торжествами, несущими в себе и определенные идеологические функции представления в художественном виде подданным и соседним государствам величия и могущества Российской империи, незыблемости и значимости самодержавия. Опыт, полученный в 1775 г. в Москве, Потемкин с блеском использовал во время разработки сценария путешествия Екатерины II в Новороссию и Крым в 1787 г., после чего его фантазии досужие иностранцы назвали «потемкинскими деревнями». Приметил Потемкин во время посещения Ходынского поля в свите императрицы и еще один важный момент: силуэт Крымского полуострова, обрисованный на поле песком, навел его на мысли об опасности существования такого соседа у южных границ России. «А вот если бы дойти до моря, чтобы оно разделяло нас с Турцией, так и безопаснее будет и земли там плодородные», – задумался тогда Григорий Потемкин.

10 октября 1775 г. в Кремле состоялся парадный прием турецкого посла, вручившего Екатерине II грамоту о вечном мире и подарки от султана. В день аудиенции в Кремле от Никольских ворот до Красного крыльца Кремлевского дворца была расставлена казацкая конная команда, лейб-гусарский эскадрон и лейб-гвардии гренадерские роты под предводительством Юрия Владимировича Долгорукова. Обыкновенный во дворце лейб-гвардии караул был умножен элитной гренадерской ротой лейб-гвардии Преображенского полка, и фрунт стоял у Красного крыльца, а кавалергарды расположились в Грановитой палате по обеим сторонам от дверей до трона без ружей и в богатом уборе. В передней комнате до Грановитой палаты, там, где должен был пройти турецкий чрезвычайный и полномочный посол, также были поставлены лейб-гвардии Преображенского полка гренадеры без ружей.

Уже утром в Кремлевский дворец в силу учиненных повесток съехались статс-дамы, фрейлины и прочие знатные дамские особы, одетые в так называемое русское платье и робронды, знатное духовенство, придворные кавалеры, первых пяти классов мужские особы и состоящие при дворе чужестранные министры, военные штаб и обер-офицеры, знатное дворянство – кавалеры были в обыкновенном цветном платье. Двор ждал приезда посла, Их императорские высочества Павел с супругой в начале второго «изволили пойти на золотую решетку в тайник», чтобы оттуда наблюдать церемонию аудиенции. Когда объявили, что прибыл посол, его торжественно препроводил в Грановитую палату обер-шталмейстер Лев Александрович Нарышкин, где на троне под балдахином восседала Екатерина II во всем императорском уборе, в малой короне. Слева от нее стоял Ее императорского величества генерал-адъютант, Военной коллегии вице-президент и разных орденов кавалер его сиятельство граф Григорий Александрович Потемкин. На троне с правой стороны от императрицы был поставлен специальный стол, покрытый золотой парчой, для «положения приемной от посла Султанской грамоты». Несколько поодаль от трона полукругом расположились приглашенные персоны. Церемония аудиенции окончилась в 3 часа дня.