355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Наталья Соколова » Пришедший оттуда » Текст книги (страница 1)
Пришедший оттуда
  • Текст добавлен: 22 сентября 2016, 03:55

Текст книги "Пришедший оттуда"


Автор книги: Наталья Соколова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Соколова Наталья
Пришедший оттуда

Наталья Соколова

Пришедший оттуда

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДОМА, В СЕМЬЕ

Кто же не знает, что детей приобретают в магазинах? Это общеизвестно. Но я и не подозревал, что маленький плоский ключик, если его повернуть два раза, может привести к таким... Но лучше буду рассказывать по порядку.

Мы были женаты с Майкой уже три года, когда соседская девочка Любаша, круглолицая, степенная, хозяйственная, чинно постучалась к нам в дверь и, войдя, сказала деловитой скороговоркой:

– Надо бы вам завести ребеночка. А то мне совершенно не с кем играть, вы же знаете, дядя Юра. – И, оживившись, добавила: – Я буду его купать в большом зеленом тазу. И промокать ему полотенцем спинку...

У нее все было продумано до мелочей.

Мы с Майкой переглянулись. Это был голос общественного мнения. Так думала квартира – наша большая, безалаберная, шумно-крикливая, доброжелательная коммунальная квартира, которая по всякому вопросу имела свою точку зрения.

Любаша уселась в углу на коврике и стала играть моими шахматами (это разрешалось). Она играла в "экскурсию": пешки шли куда-то парами под надзором королевы, повышенной в чине и получившей на этот раз звание воспитательницы. Другая королева изображала светофор, а кони были такси. Они должны были трястись и фырчать у светофора, но не умели это делать за них тряслась и фырчала сама Любаша.

Я вернулся к своим делам. Мне нужно было подготовиться к завтрашнему семинару, продумать, как лучше вложить в студенческие головы довольно сложный материал. "Если X1, X2... Хn суть результаты n независимых наблюдений случайной величины Е..."

– Юр!

– М?

– Ты занят?

– Мгм.

Майка забралась с ногами на диван-кровать, которую мы не так давно купили, свернулась в клубок, как она умеет, положила подбородок на блестящие шелковые колени. Затихла.

"Случайные величины указанного типа являются дискретными, тогда как другие..."

– Если уж покупать ребенка, – как ни в чем не бывало зажурчала Майка, то лучше всего в "Детском мире", на четвертом этаже. Там большой выбор. А вот на Юго-Западе, говорят, очень много молодоженов и на детей такой спрос, ого! – Она сделала круглые глаза и взъерошила свою короткую мальчишескую стрижку, которая, надо признаться, ей очень шла. – С шести утра, говорят, становятся.

– Тах-тибидах-тах-тах!

Ничего особенного. Это неожиданно затарахтели Любашины автомашины. На то они и автомашины, чтобы тарахтеть.

Я как-то впервые обратил внимание, какой у Любаши приятный, аппетитный затылок – светлые волосы разделены на пробор и подтянуты куда-то кверху, к ушам, где на очень коротких толстых тугих косицах сидят большие капроновые банты; пробор розовый, ровный-ровный, идет до самого темечка, а внизу выбилось несколько коротких волосков и закручиваются себе золотистыми колечками... Очень славно!

А интересно, какой затылок будет у моего мальчика? Того самого, которого мы купим в "Детском мире", на четвертом этаже? Хотя у маленьких затылки, кажется, совсем голые, как будто облысевшие – это у них от лежания, они все время ерзают затылком по подушке, вот волосенки и стираются.

– Майка!

– М? – Она обхватила руками свои длинные стройные ноги и тоже смотрела на Любашин затылок.

– Какой у нее...

– Мгм.

"Деля последнее равенство на n, мы получаем для частот соотношение:

m/n = n(i)/n + n(j)/n + ...

Майкина мама (а следовательно, моя теща) позвала меня на кухню вертеть ручку мясорубки – у нее от этого "сердце заходится". А заодно немного поучила уму-разуму.

– То твоя аспирантура была, то Майкин техникум. Пора, пора! Совсем заучились. Пользуйтесь, пока мы с отцом живы-здоровы, тут же под рукой, за соседней стеной, можем вам помочь выращивать девочку...

– Девочку? – переспросил я настороженно.

– Ну да, конечно. А ты думал? И не косись очками своими большущими, я ведь не студент, не испугаюсь. Нам парень ни к чему! Требуется внучка. Где мои старшие? Ищи свищи, в Алма-Ате, в Омске. Нет, хватит с меня мальчишек выращивать, Это не себе, это для общества. А я как посмотрю на Любашу, когда она куклины носочки стирает...

Кругом стояли хозяйки, делали свое дело. Их спины выражали молчаливое одобрение.

Детей продавали в большом светлом зале с многочисленными гранеными колоннами, прилавками и закоулками, с высоким купольным прозрачным потолком на новейшего пластиката – видно было голубое небо, торопились по своим делам облака, а тени от облаков медленно проплывали по паркетному полу, по граненым колоннам, по прилавкам.

Полки до самого верха были загромождены коробками. Коробки стояли стоймя, в каждой – ребенок, затянутый поблескивающим целлофаном, с закрытыми глазами, с опущенными вдоль тела руками, поставленный в профиль, так что видна только его левая щечка, только левый висок. Тысячи коробок, тысячи детей, повернутых в профиль, таких похожих и таких разных... Каждая коробка была перетянута лентой, голубой (если мальчик) или розовой (если девочка), завязанной пышным бантом.

У всех прилавков толпились покупатели, кассы строчили без умолку, как пулеметы в жестоком бою, контролеры запаковывали коробки, обкручивали их шпагатом, клубки шпагата безостановочно вращались и таяли на глазах. Все время на автокарах и ручных тележках подвозили новые и новые штабеля коробок, в каждой – ребенок, голыш в коротенькой распашонке, видна его левая пухлая щечка с полоской тени от длинных ресниц, левое плечо, выглядывающее из-за пышного банта, левая опущенная рука с перетяжками, чуть согнутая в локте. Раздавались выкрики:

– Дайте артикул М-190-бис! Скорее, в пятую секцию...

– Рижских не надо, у нас еще есть.

– Девочки кончаются. Касса, девочек больше не выбивайте! Отпустим, которые с чеками, а потом...

Мы пришли вчетвером – я, Майка, теща и Майкин младший брат Гоша, десятиклассник.

Теща, в тяжелой шубе с каракулевым воротником, в пуховом платке, сразу скисла:

– Ой, сердце заходится...

Стала расстегиваться, обмахиваться газеткой.

– Как хотите, а я на воздух пойду... Подожду вас у выхода. Вы уж тут как-нибудь сами. Вон хвосты какие...

Майка стала ее урезонивать:

– Мама! Надо же выбрать как следует. Юра, он близорукий. А я сколько раз покупала чулки со спущенными петлями, помнишь? Не умею рассматривать, придираться. Купим какую-нибудь не такую девочку...

– Де-воч-ку? – Теща, очень красная, затертая и затиснутая в людском потоке, развернулась на 180 градусов, застопорив этот поток. – Кто выдумал девочку? Только мальчишку. Я к парням привыкла, умею с ними... У меня и рука как-то по ним прилажена. – Она легонько, но со знанием дела хлопнула Гошу по затылку. – И потом отец наотрез сказал: "Никаких девочек. От одной Майки такой дух одеколонный по всему дому, что задохнешься!" А уж раз отец сказал...

И она уплыла от нас на эскалаторе, отдуваясь, с откинутым на плечи пуховым платком, мотая клеенчатой хозяйственной сумкой.

Мы с Майкой переглянулись:

– М?

– Да-а...

– Пошли, – сказал Гоша решительно. – Сами справимся, подумаешь.

Мы стали к какому-то захудалому прилавку в дальнем конце зала – тут очередь была поменьше. "Я больше не отпускаю. Закрываюсь на обед!" закричала продавщица с дрожащими перламутровыми сережками. "Вы уж нам отпустите, а потом..." Коробки загромоздили весь узкий прилавок. "Вам мальчика? Сортность? Наименование модели? Смотрели нашу витрину у входа?" Она действовала и говорила необыкновенно быстро, эта энергичная продавщица. "Понимаю, что вы хотите. Размер 33, полнота 6. Могу предложить..." Подумать было некогда, события развивались скоропалительно. Меня охватило обычное интеллигентское смущение – неудобно морочить голову, человек работает, занят.

– Майка, ну давай этого... Толстый, здоровячок.

– Глаза зеленоватые. – Она озабоченно прикусила губу. – А мы ведь решили: голубые.

Продавщица оборотной стороной карандаша совершенно спокойно приподняла веко толстого малыша.

– Цвет морской воды. Очень берут. Многие специально спрашивают.

– И волосы... – Майка обводила глазами верхние полки. – Я хотела бы волосы совсем светлые, почти белые, ну, лунные. Знаете, как мед бывает старый, липовый. Деревенские такие волосики, ровные, блестящие... Вот как у этого, – она ткнула пальцем куда-то в угол. – Покажите нам этого. Именно такие волосы... Да, да! Только он у вас плохенький.

Ребеночек действительно был неважный. Бледноват, а потом уж чересчур курносый. Мне показалось, что он просто небрежно сделан. Рядом с роскошными, хорошо раскрашенными, цветущими детьми, которых нам показывали сначала, этот выглядел полинявшим.

Майка уперлась – она хочет только такие волосы. Льняные!

– Льняные кончились, – резко бросила продавщица, дрожа негодующими сережками и убирая коробки. Она, видно, очень торопилась обедать. – Вот только этот... Хотите – берите. Или становитесь к другому прилавку.

Становиться наново? Длиннющие очереди пересекали в разных направлениях обширный зал, шумя и волнуясь, жарко дыша распахнутыми шубами. Небо за высоким прозрачным куполом уже немного померкло, посерело, утратило свою пронзительную голубизну. Внизу ждала теща. Мне надо было сегодня просмотреть еще двадцать пять контрольных работ заочников...

– А он вроде посмеивается, – сказал Гоша, приглядываясь. – Хитрый пацан, по-моему. Подрастет, во дворе себя в обиду не даст.

– Ямочка! – наставительно произнесла продавщица.

Она дотронулась оборотной стороной карандаша до виска мальчика.

– Ямочка на виске – это редко бывает. – Действительно, там была какая-то вмятинка, небольшая ложбинка. – А когда он еще засмеется, вот увидите...

Ямочка решила дело. "Я за!" – крикнул Гоша, проникшись внезапной симпатией к невзрачному мальчику. "Ну, пусть", – бросила усталая Майка. "Выпишите", – сказал я веско, как полагается отцу семейства.

Теща ждала нас на ступеньках, в обществе таких же, как она, пожилых женщин. Шел животрепещущий разговор: "Растишь его, растишь, а потом приходит какая-то..." Теща с трудом оторвалась от приятной компании.

– Мама, у него прелестные волосики, – храбро начала Майка, демонстрируя коробку.

– Он посмеивается, чес-слово!

– Он? – теща охнула. – Я же говорила: внучку. И отец тоже... Все по-своему, не хотите ни с кем считаться. Больно ученые! – Повернулась спиной, сердито зашагала вниз по ступенькам. – Я к нему и не подойду, выращивайте сами.

Был конец месяца. Тестя мы почти не видели.

В семье так и говорили:

– У папы конец месяца. Не стоит его ждать с обедом.

Гоша проходил на отцовском заводе практику от школы. Насколько я понимаю, болтался где-то в малярном цеху, подносил ведерки с краской. Хвастался по этому случаю нестерпимо!

– Наш завод отхватил знамя совнархоза. Высокая культура производства... Работаем ритмично. О браке наши и думать забыли.

Но когда вплотную вставал вопрос об отце, Гоша поджимал хвост.

– Да, понимаешь, мама... эти самые пироги по случаю ребенка... Лучше, понимаешь, их перенести на начало месяца. Тогда безусловно отец сможет. А то тридцать первое число... ну, сама понимаешь...

Тесть работал мастером на сборке и в конце месяца, как он любил говорить, отдувался за грехи своих дорогих соседушек – механических цехов. Ведь собирать, как известно, можно только тогда, когда есть из чего собирать.

Ребенка он увидел, помнится, уже на второй день. Ловко, со знанием дела взял его на руки (у меня так не получалось), безбоязненно поправил съехавший на сторону чепчик.

– Да-а. Я, правда, больше хотел девчушку. Но раз старуха решила... Отогнул угол одеяла. – А ну-ка, развернем тебя, голубчик. А ну-ка, посмотрим, есть ли у тебя ручки-ножки... коленочки... всякие прочие подробности. Надо пересчитать пальцы, Математик, – это уже относилось ко мне, – чтобы в сумме было ровно двадцать. Сумеешь?

Мальчик позволял себя ворочать, лежал смирный, тихий, не подавал голоса. Дело в том, что он еще не совсем вошел в жизнь. Вошел, но только наполовину. Почему? Сейчас объясню.

В книжечке, которая носила странное название "Инструкция к пользованию" и которую я тщательно изучал, было написано следующее: "Данный ребенок проверен ОТК предприятия и в соответствии с ГОСТ 8088-56 и действующими техническими условиями признан годным. При покупке ребенка проверьте его комплектность и исправность, правильность заполнения магазином паспорта на ребенка, а также наличие инструкции и ключа пластмассового розового размером 1,5 см x 0,5 см. Ключ вставлен в прорезь на поясничной ямке ребенка и не мешает ему находиться в, лежачем положении, поскольку нашими конструкторами создана головка ключа особой уплощенной формы. После первого полного оборота ключа автоматически вводятся в действие кровообращение, сознание, зрение, слух, тело ребенка приобретает нормальную температуру, начинается прием пищи, процесс пищеварения (система А); но голос и способность к движению конечностей подключаются только после второго полного оборота (система Б); впоследствии ключ, ставший ненужным, рассасывается, саморастворяется в теле ребенка".

А дальше было сказано так: "Рекомендуем потребителю сделать один полный оборот ключа и затем в течение нескольких дней понаблюдать, безотказно ли действуют механизмы системы А. Просим сообщить ваш отзыв о нашей новой модели".

Свято следуя инструкции, мы с Майкой повернули ключ один раз. Ребеночек ожил, задышал, потеплел. Он пил из бутылки с наконечником, которую мы ему тыкали, поднимал и опускал ресницы, водил глазами, но не мог схватить в кулак погремушку или начать вопить (о последнем, пожалуй, не стоило особенно сожалеть). Как его ни поверни – в таком положении он и оставался.

– М-да, – сказал тесть, перекладывая ребенка на живот, кверху попкой (попка была красная, мягкая, в рытвинах) и разглядывая ключ с уплощенной головкой. – Все новшества. Что ж, понятное дело, техника не стоит на месте. Но не люблю я, когда в конструкции наверчено, намудрено... – Он с сомнением покачал головой. – Проще-то оно лучше.

Теща ушла в воспоминания. Раньше безо всяких этих ключей. Хлоп по заду ладошкой – он как заорет. И готов, вошел в жизнь. Вот когда Гошу покупали...

– Хватит голенького держать, – спохватилась она. – Еще продует.

Тесть подвел итог:

– Красоты в нем, прямо скажем, особой нет. Но любить все равно будем, чего уж. Новенький человек, свежее пополнение.

– Мы, папа, из-за ямочек на висках, – сунулась Майка. – Мы когда выбирали...

– Да ямочка-то одна, – спокойно сказал тесть.

И верно: ямочка была только на левом виске. На том самом, который можно было видеть, когда ребенок в коробке. На правом ее не было.

– Я же говорила, – это включилась теща.

И пошло!

Нас все жалели.

Прямо об этом не говорили. Но это было понятно без слов.

Приходили, добросовестно улыбались, старались выдавить из себя что-то приятное, хоть какой-нибудь завалящий комплимент.

– Он похож на Павла Первого, – сказала интеллигентная соседка Ад ель Марковна, пожилая стенографистка. – Тоже курносый, и эта бледность... Голубоватая такая, аристократическая. Как на портретах восемнадцатого века.

Майку навестили девочки, которые работали вместе с ней в библиотеке.

– Лобик у него круглый, приятный. – Больше, видимо, не нашли что похвалить.

Как будто бывает лобик квадратный.

Пришел мой приятель Денис, с которым мы вместе кончали университет. Вручил Майке пакет с апельсинами, поздравил с новорожденным.

– Да, вот оно, уравнение с одним неизвестным. – Долго стоял над кроваткой. – Никогда не знаешь, что, собственно, тебя ожидает...

Любаша, когда заходила поиграть с мальчиком, иначе не называла его как "мой бедненький". Тещу каждый раз передергивало.

Как-то вечером собрались у нас друзья тестя. Выпили чин чином, закусили, поговорили о заводских делах. А насчет ребенка рассудили так:

– Да знаете... со временем будет человек как человек. Не в киноактеры же ему идти, верно? Все обойдется.

Глаза у нашего мальчика были маленькие, тускловатые, невыразительные, нос напоминал задранную рубанком и так и оставшуюся торчать стружку, белые ресницы и брови казались недокрашенными. Но особенно нехорошо обстояло дело с ножками. Короткие, полные, они решительно не хотели выпрямляться, все подгибались, круглились. Строго говоря, ножек у него совсем не было. То есть от туловища до коленок еще кое-что было, – правда, широкое, короткое, складчатое; а уж ниже колен шла просто какая-то ерунда, что-то совсем несоразмерное, несоответствующее – так, почти что ничего. И кончалось все это маленькими розовыми ступнями, вывернутыми внутрь, мягкими, точно ладошки у обезьяны. И сколько мы ни разглаживали, ни распрямляли ножки – все равно они не становились от этого ни длиннее, ни прямее, опять закручивались, образуя геометрическую фигуру, напоминающую по форме крендель.

А тут, как назло, теща не уставала рассказывать о каких-то необыкновенно удачно выбранных детях. Девочка, глаза как блюдца, губы бантиком, локоны до плеч, даже на улице все оборачиваются. Ну конечно, не сразу купили, не первую попавшуюся взяли, ходили недели две... завели знакомства... им из-под прилавка...

– К черту знакомства! – кричал я противным, тонким, неубедительным голосом, багровея и срывая очки. – К дьяволу из-под прилавка! Пора бы отвыкнуть... Противно!

В такие минуты я чувствовал себя слабым, незащищенным, беспомощным. Другие умеют позаботиться о семье, все уладить, сделать, достать, а вот я...

И чем острее было это чувство, тем громче я кричал, чтоб заглушить в себе противную дрожь слабости, перестать ее ощущать. И тем глубже зарывался потом в свои формулы, спасительные математические глубины, куда не проникал шум обыденной жизни. За письменным столом я был всегда большим, сильным, уверенным в себе и все умел устроить как надо.

Поздним вечером зал универмага, подсвеченный прожекторами, выглядел по-иному, чем днем: торжественнее и в то же время серьезнее. Даже, пожалуй, мрачнее. Казалось, теперь в нем было еще больше переходов, закутков и закоулков, отгороженных резкими тенями. Над самым куполом лежало низкое темное небо с яркими точками звезд.

Теща повторяла:

– Правильно. Чем раньше, тем лучше. А то ведь к ребенку можно привязаться... привыкнуть. Нет, уж раз решили, значит, решили.

Она несла коробку, перевязанную шпагатом.

Полки, заставленные коробками с детьми, наверху терялись в полумраке. Иногда луч прожектора вырывал белое пятно детского профиля, завиток волос, полоску крутого лба с бликом света на нем.

Дети дремали, как будто набираясь сил, – ведь им предстояли большие дела. Им предстояло жить. Кто знает, который из них – будущий Лобачевский? Будущий Пушкин? Будущий Маркс?

Продавщица отослала нас к товароведу.

Товаровед пригласил заведующего секцией.

Заведующий, с хорошо отполированной лысиной и солидными манерами, вышел, облокотился о барьер. Теща размотала шпагат, открыла коробку.

– Вот... нет второй ямочки. Обменять принесли.

– Не у нас брали, – сказал заведующий твердо. Он покачал головой, и темное небо с колючими звездами, отражаясь в его полированной лысине, заколебалось туда-сюда, как колеблется вода у быков моста. – Не получаем товар такого низкого качества. Не у нас, нет, не у нас.

– Как же не у вас? Позвольте...

– Где чек? Копия чека?

Я стал ворошить бумаги. Знаменитая "Инструкция к пользованию". Паспорт ребенка. Вкладыш упаковщицы. Список гарантийных мастерских. Талоны на гарантийный ремонт. Листок для отзыва...

Копии чека не было.

– Без чека магазины Культторга не обменивают. – Заведующий развел руками. – Ничем не могу помочь. Попробуйте обратиться в гарантийную мастерскую.

Гарантийная мастерская помещалась на Садовом кольце. Она была разделена на две части – в одном окошке принимали неисправные электробритвы, в другом неисправных детей.

Висел плакат:

"НАША МАСТЕРСКАЯ НЕ НЕСЕТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ,

ЕСЛИ БЫЛО ДОПУЩЕНО:

1. Обращение с ребенком вопреки правилам, указанным в инструкции;

2. Небрежное хранение и неудачная транспортировка ребенка в торговой сети или самим потребителем".

Электробритвы, включенные сразу в несколько розеток, гудели густо и сипло, натужно, как коровы, которых забыли подоить.

Мы с тещей стали к соответствующему окошечку. Теща опять размотала бечевку.

Мальчик лежал на специально сделанном желобе, окрашенном в белый цвет, и улыбался. В самом деле, в его лице было что-то хитроватое, плутовское. Или это только так казалось? Толстые ножки, точно перевязанные невидимыми ниточками, закручивались, поджимались. Теща заботливо прикрывала их краешком голубого одеяла – боялась, видно, как бы мальчика не продуло.

Старичок в окошке надел очки, покхекал.

– Что ж, нормальный ребенок. Низкосортный, конечно. Поверните на живот, пожалуйста. Ах, конструкцию с ключиком. Так, так. Что же вы, собственно, хотите? Ямочка? Одна ямочка? Это, по-моему, некондиционный дефект. – Он полистал толстую растрепанную книгу, подвешенную на шнуре. – Язык... Ягодицы... Да, так и есть. Ямочки не входят. Отсутствие ямочки на виске не дает основания для обмена. – Старичок еще раз заглянул в книгу, поднял очки на лоб, сказал почти с удовольствием: – Не дает. Вот так! – Опять осмотрел мальчика. – К тому же ребенок уже пользованный. Поцарапанный, смотрите, тут и тут. Кто знает, может быть, вторая ямочка имелась в наличии, но исчезла по вине потребителя, а? В силу неправильной эксплуатации.

– Но позвольте...

Теща отодвинула меня плечом и сказала каким-то особенным медовым голосом, поправляя платок:

– Вы ж понимаете... молодые... моя дочь и этот... Ну какой с них спрос? А вот мы с вами, люди солидные... понимающие...

Старичок приосанился, стал заметно любезнее.

– Обменять не имеем возможности. Могу предложить ремонт: сделаем вторую ямочку, под пару первой. Работа будет грубоватая, предупреждаю. Нет хороших мастеров. Что ж вы хотите – а расценки у меня какие? Мастерская третьей категории. Вот и уходят люди на завод. Ремонт – это же у нас считается просто тьфу, от телеги пятое колесо, к высоковольтному столбу бантик. Нет правильного отношения. Бледный, вы говорите? Щеки подкрасить? Ну, предположим, я это сделаю. Для вас, гражданочка. – Старичок галантно наклонил голову. – Но красители никудышные – предупреждаю. Плывут от горячей воды. Поскольку у нас мастерская третьей категории... а базовая контора нерасторопная, берет, что ей суют...

– Мы подумаем, – сказала несколько оробевшая теща. – Посоветуемся дома.

– И что обидно, – с жаром продолжал старичок, – обращаются к частнику, вон он сидит в том угловом парадном, видите, через дорогу, склеивает стекло и фарфор, чинит что хотите – от радиоприемников до молний на ботах. На все руки. А между прочим, никакого у него нет мастерства – исключая нахальства. Господи, мне бы условия – я бы показал, что такое настоящее обслуживание, тонкая, красивая работа...

Теща произвела на старичка сильное впечатление. Он закрыл окошко фанерным щитком и запросто вышел к нам поговорить. Под тоскливый протяжный вой электробритв долго еще жаловался на работников базовой конторы, которые совершенно не разбираются в ремонтном деле.

– Я ему: "Сделаем тут заподлицо, и будет ребеночек как новый". А он: "Как вам не стыдно, пожилой человек и очень спокойно ругаетесь подлецом". Эх! – Старичок даже сплюнул от досады. И сказал тоном величайшего презрения: – Ну с кем там разговаривать, они же все либо из юристов, либо снятые с профсоюзной работы.

Мальчик, пока мы его закутывали, лежал с полузакрытыми глазами и улыбался – как будто понимал смешную сторону происходившего. Углы губ вздрагивали и загибались кверху, а под спущенными голубоватыми веками нет-нет да пробегал живой огонек насмешки. Над кем он, собственно, смеялся, этот опасный маленький человечек?

Домой мы пришли довольно сконфуженные.

– М-да, – сказал тесть, выслушав отчет о нашей неудаче. – Придется, видно, мне самому... Да ты живей, живей ребенка рассупонивай, Математик. Не возись, небось у него ручки-ножки-то затекли. Тебя бы так потаскать в коробке.

На семейном совете было решено: никакого ремонта. Просто обменять. Добиться обязательно обмена.

Тесть пошел сам в гарантийную мастерскую. Вернулся сердитый.

– Не обменивают. Рекомендуют обратиться в базовую контору. Там этот седой болтун... попугайчик в окошечке...

Теща вступилась за своего поклонника. В ремонтной системе очень трудно работать. Нет правильного отношения.

– Оставь, пожалуйста. Все у него виноваты. И расценки не те, и базовая контора не такая. А сам? На четырех рабочих держит трех учетчиц. Так, ясное дело, прогоришь. К ним бы одного человека с хорошей заводской выучкой...

Пришла телеграмма от Кирюхи, брата Майки, – он хочет взять отпуск и приехать поглядеть на малыша.

– Какой смысл, – сказала Майка. – Вот обменяем, и уж тогда...

Не стоило, конечно, давать имя временному ребенку. Поэтому мальчик у нас никак не назывался. Просто – Мальчик. А так как время шло, то теща так и вышила на маленьких наволочках и пододеяльниках: "МАЛЬЧИК".

У тестя опять был конец месяца. Опять мы его не ждали с обедом, садились к столу без него. Но в первых числах он успешно справился со всеми заводскими бедами – и пошел в базовую контору.

– Ну что, пап, что? – спрашивала Майка, прыгая вокруг отца в тесной прихожей.

– Ох, ерундовое место. Стекла три месяца не мыты. Какой тут может быть порядок?

– Отказали?

– Да как тебе сказать... Велели подать заявление, заполнить какой-то дефектный бланк. Обещали дать ответ.

В квартире над нами смеялись. Феликс, студент МАИ, острил:

– А когда женить будете, в брачном свидетельстве тоже напишут: "МАЛЬЧИК"?

Шофер Василий Андреевич грозился – не то в шутку, не то всерьез:

– Смотрите, Юра, если до конца квартала не назовете ребенка по-человечески, напишу в "Известия", в отдел семьи и быта!

Мой старинный приятель Денис, оказывается, приготовил для Мальчика роскошный подарок – собрание сочинений Майн Рида. "Ну, впрок, на вырост, конечно". Но принести отказывался. "Вот когда будет имя... Тогда я надпишу: "Дорогому Ильюше" или "Дорогому Валюше, чтобы рос умным". А без имени какая может быть надпись?"

Вот так и шло дело. Они колыхались на веревке в кухне, маленькие простынки и полотенчики, вздувались над теплой газовой струей, и перед глазами мелькало: "МАЛЬЧИК", "МАЛЬЧИК"...

Время от времени кто-нибудь из нас отправлялся в базовую контору узнать, как идут дела, поторопить.

Теща вернулась, отдуваясь:

– Поругалась я с ними!

Майка призналась, скромно опустив ресницы:

– Меня там один тип пригласил в молодежное кафе.

Гоша отказался идти.

– Выдумки ваши дурацкие. Отличный парень. Почему бы не сменить, например. Майку? Вертится перед зеркальным шкафом, обезьянничает. Или Юру? У него один глаз астигматический. Тоже недостаток, и посерьезнее вашей ямочки.

Он с самого начала был против обмена.

– Мама, зачем ты его так кутаешь? Ведь на дворе совсем тепло.

Теща, не обращая на Майку никакого внимания, обкручивала Мальчика каким-то пятым пледом, прежде чем уложить его в коляску и выставить на балкон.

– Мама, он же весь красный, выпученный.

Теща наконец удостоила ее ответом:

– Все-таки ветер. И потом, Мальчик вчера купался.

– Позавчера.

– Не учи меня. Тирань своего Юрку. А я уж как-нибудь без тебя...

Тещу не переспоришь.

Она настоящая мать-командирша.

Все дело в том, что она растила целое подразделение сыновей и завела в доме суровую военную дисциплину. Приказано Алехе вынести мусорное ведро, а на самом деле не его очередь, – все равно, будь добр, сначала вынеси, а потом при случае, если уж тебе так хочется, можешь пожаловаться: "Мама, а ведро-то должен был выносить Кирюха". А лучше не жалуйся – а то мать скажет ехидно: "Ах, бедный... лишнее ведро вынес. Как бы не надорвался" и даст вне очереди наряд чистить кастрюли.

Впрочем, когда я появился в доме, это все уже отошло в область семейных преданий. Парни разъехались. Остались от них какие-то огромные раскоряченные лыжные ботинки, которые никому не годились, тяжеленные гири, которые никто не мог поднять, учебники, где Мичурину были подрисованы рожки, а Марии Кюри усики, части не то от старого велосипеда, не то от разобранного радиоприемника, гайки и шурупы в коробочках из-под "Казбека", залежавшиеся пакеты с фотобумагой. Эти окаменевшие пласты прошлого загромождали шкафы и полки, всем мешали; но выкидывать ничего не разрешалось – как будто братья вот-вот воротятся и с ходу примутся за прерванные, недоделанные веселые свои труды! Кроме вещей оставались еще легенды. Богатырские легенды. "Вмятина на двери? Это Алеха делал тройное сальто. Ну и вмазал головой. Дверь как затрещит..."

Орлы вылетели из гнезда. А тут как раз подросла Майка. Гадкий длинноногий аистенок превратился в хорошенькую девушку, на которую оборачивались на улице. И вот в доме после героического периода, периода титанов, настала эпоха мягких нравов, женственности, изящных искусств; камни суровой циклопической кладки сменились завитушками в стиле рококо. На кресле теперь висели чулки и валялась книжка стихов Щипачева с загнутыми уголками; проигрыватель с подоконника твердил что-то плавное, томно-тягучее. И стали к Майке ходить мальчики, то есть мы, олухи, идиоты чистой воды, которых она то завлекала, щуря шоколадные глаза и небрежно ероша короткие волосы, то прогоняла, но так, чтобы можно было опять завлечь. А отец Майки, отличный человек, с которым я теперь очень дружу, тогда больно ранил наши сердца, даже об этом не подозревая. Представьте себе: вечер – Майка стоит у перил лестницы с очередным поклонником, проходит отец, улыбается самым любезным манером: "Здравствуйте, Дима. Ах, нет, простите, Слава... Дима был вчера". А стоит-то с Майкой вовсе Юра! Эх...

Итак, гнездо опустело. В результате у матери-командирши осталось изрядно поредевшее войско: Майка, Гоша, ну, и я. Небогато. Гоша был крепкий веселый парень, но маловат ростом – как будто природа перерасходовала материал на старших, а сюда пустила остатки. Я был в очках и тихий. Кипучая энергия тещи не находила применения. На одну человекоединицу в семье приходилось слишком много всяких приказаний и указаний. Нет, внук был положительно необходим!

Но постоянный внук. Настоящий, прочный. С именем, все честь по чести. А не какой-то временный Мальчик, за которым вот-вот придут из базовой конторы.

Семье требовалась прочность, определенность.

Тем временем Мальчик рос. Два раза в неделю мы распрямляли его согнутые ножки, придерживали их, и Майка мерила его старым, истрепанным сантиметром от макушки до пят. В нем было уже 62 сантиметра.

Он что-то погрустнел у нас. Стал хуже кушать. Не водил глазами по сторонам, когда его выносили закутанного на балкон. Не радовался вечером при виде деда.

Как-то я увидел: одинокая слезинка медленно прокатилась у него по щеке.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю