Текст книги "Сиверсия"

Автор книги: Наталья Троицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Он отстранился и пошел прочь.

– Саша! – крикнула ему вслед Алина. – А я? Меня ты тоже зачеркнул?!

Хабаров остановился, будто натолкнувшись на невидимое препятствие.Алина догнала его, взяла за руку, прижала его ладонь к своей холодной, мокрой от слез щеке.

– Прощай, Алина.

Он тоскливо посмотрел в небо. Снег идти перестал. Сказка кончилась.

Весь день Хабаров мотался по спортивным магазинам, приобретая спортивную форму и инвентарь для занятий по самбо.

К обеду, сдав вещи в камеру хранения, усталый, продрогший, он пришел в китайский ресторанчик, ладно примостившийся на пристани.

Посетителей было немного, в зале царила та непринужденная атмосфера, которая позволяет чувствовать себя уединенно и расслабленно. Уютный мирок заведения был приятным контрастом с погодой. А с погодой сегодня не повезло. Штормило. Шел мокрый снег вперемешку с дождем. Глядя в мутное от потоков дождя окно, Хабаров закурил.

«…Я писала тебе, но ты не ответил ни на одно мое письмо. Я приезжала к тебе, но ты не захотел со мною свидания… Разве можно все зачеркнуть? Меня ты тоже зачеркнул?!»

Он вспоминал Алину. Сердце щемило. Он слишком хорошо понимал, что, если бы не сел, все бы у них сложилось. Была бы у него семья, росли бы дети…

«Не для тебя это. Поздно. Всё поздно…» – Хабаров до боли сжал кулаки.

– Девушка! – крикнул он официантке.

Та поспешно подошла.

– Водки принесите. Надо выпить за помин души.

Перехватив его тяжелый, затравленный взгляд, официантка понимающе кивнула и через минуту поставила перед Хабаровым графинчик с водкой, с сочувствием произнесла:

– Пожалуйста, примите мои соб…

– Я понял.

Двери ресторанчика с шумом распахнулись, и в зал гурьбой ввалилась шумная компания. Ребята основательно продрогли и теперь решили согреться и телом и душой.

«Киношники…» – сразу определил Хабаров.

Официантка охотно ответила на его вопросы. По-свойски рассказала, что ребята всегда у них обедают. «Высокий блондин в джинсе» и «розовощекий толстячок в серой ветровке и черных брюках со стрелками» – каскадеры. Остальные – «кто-то из киногруппы». Сегодня «у них» был выбор натуры, а завтра будут снимать на водопаде.

– Говорят, очень интересно будет, – без умолку щебетала словоохотливая официантка. – Каскадеры по отвесной скале полезут. Там метров пятьдесят. Камни от воды мокрые, скользкие. Даже когда солнце, все равно идет дождь – брызги от падающей воды. Жуть! Обязательно посмотрите. Я завтра тоже поеду…

Пронизывающий ветер. Крупные хлопья снега вперемешку с дождем.

Хабаров стоял, опершись о парапет моста в двух шагах от заведения.

«Живут люди…Работают… – хмуро думал он. – Господи, что угодно бы отдал, чтобы туда, назад! И вычеркнуть, и нет девяти лет кошмара…»

Он не поехал в Отразово. Его тянуло к ним. Там была егожизнь.

«Хоть прикоснуться. Хоть издали. Чуть-чуть…»

Старенький экскурсионный «Икарус», натужно урча мотором, петлял по нескончаемому лабиринту дороги, пробираясь между скалистых сопок. Хабаров проклял себя за то, что не взял такси. Добрались до места, когда восхождение уже началось. Толпа зевак стаяла у самых перил смотровой площадки, что на вершине, чуть левее водопада, и, стараясь перекричать шум падающей воды, одобрительно комментировала зрелище. Снимали сразу с трех точек: от подножья, с вершины и сбоку, со смотровой площадки. Работали два каскадера, никакого пограничного альп-отряда, чего ожидал Хабаров, не было и в помине.

Каскадеры, которых Хабаров видел в ресторане вчера, поднимались по отвесным выступам по обеим сторонам водопада. Они были одеты в военную камуфляжную форму, за спиной у каждого был автомат. Впереди, к вершине, тянулись тонкие фалы страховочных тросов.

Первым, правее падающей воды, шел «блондин в джинсе». Его роскошный, пшеничного цвета чуб, выбившийся из-под голубого берета, безжалостно трепал ветер. Он уже добрался до тридцатиметровой отметки, до вершины ему оставалось метров двенадцать. Ниже, метров на пятнадцать, поднимался медлительный крепыш. Наблюдая за его вороватыми движениями, Хабаров невольно усмехнулся: «брюки со стрелками» подошли бы ему куда больше, чем военная форма.

Внезапно шедший первым отчаянно взмахнул левой рукой, из под которой выскользнул, сорвался вниз зелено-серый камень. Его ноги соскочили с выступа мокрых, покрытых слизью камней, и в то же мгновение каскадер повис на страховке. Но спасение было короче мгновения. Едва он успел нащупать удобную ложбинку, страховка оборвалась, и человек повис над пропастью на руках.

Внизу рокотала вода, разбиваясь мириадами брызг о скальную породу.

В замешательстве никто из съемочной группы не мог предпринять ничего толкового. Люди бегали взад-вперед, размахивали руками, кричали: «Сева, держись!» Но ничего путного из беготни и суеты не выходило.

Кто-то предложил:

– Может, ему веревку кинем?

– А ловить ее Гордеев зубами будет? – ехидно откликнулось сразу несколько голосов. – Сорвется!

– Ищите веревку! – орал режиссер. – Веревку!

Все видели, как висящий над пропастью человек попытался найти подходящий выступ для ног, но все его попытки были тщетными, ноги беспомощно скользили по вылизанным ветром и влагой камням. Сколько он продержится так? Минуту? Две? А дальше? Свободное падение… Глухой шелестящий удар…Бесконечно много, вечностьвремени для сожаления!

Скорее повинуясь сердцу, чем разуму, на ходу стягивая сковывавшую движения теплую куртку, Хабаров рванулся на съемочную площадку.

– Дайте мне трос, шнур, веревку… Что-нибудь! Скорее!

Кто-то тут же убежал и тут же вернулся, держа в руке остатки каскадерского снаряжения. Страховочного пояса не было, и Хабаров обвязался концом альпинистского троса.

– Ты, чума, что делать будешь? Мало мне одного покойника! Отвечай за вас! Не сметь! Отойти от края! – рявкнул угрюмого вида мужчина из съемочной группы.

Он грубо схватил Хабарова за одежду и попытался оттащить.

– Не дергайся, – сквозь зубы процедил Хабаров и сбил его руки. – Ребята, подержите!

Подбежавшие люди дружно взялись за свободный конец троса, и Хабаров шагнул в бездну.

– Двоих-то выдержит? – опасливо осведомился пиротехник.

– Скоро узнаем…

Ловко опираясь ногами о каменистый выступ водопада, обжигая ладони о шелковый глянец троса, Хабаров спускался все ниже, все ближе. Он торопился, каждой клеточкой тела ощущая, каково сейчас тому, кто у черты.

Парень держался из последних сил, его руки заметно дрожали, пальцы побелели. Лбом он уперся о скалу и то ли охал, то ли бормотал что-то. Хабарова он не видел. Поднять голову, посмотреть вверх он уже не мог.

– Не шевелись! – на подходе приказал Хабаров. – Я сам возьму тебя. Виси, не шевелись!

– Не могу! – прохрипел тот. – Больше не могу!

– Можешь!

Он четким, отточенным движением замкнул задний поясной замок карабина каскадерского снаряжения на тросе, крепко обхватил беднягу левой рукой, так, что тот едва ли мог вздохнуть, пронзительно свистнул и крикнул: «Поднимайте!»

Парень вцепился в одежду Хабарова. Наверху, стоя у края водопада, Хабаров помог ему разжать скованные судорогой пальцы. Они обнялись.

– Ангел-спаситель… Я уже «ящик» примерял.

Окружающие аплодировали, обнимали победителей.

Врач суетился вокруг Хабарова, пытаясь наложить повязку на стертые в кровь ладони, обработать ссадины, оставленные опоясывавшим тело тросом.

Действительно, все хорошо, что хорошо кончается!

Событие решили отметить: нужно было расслабиться. Тут же возник импровизированный столик. Оперативно снарядили в город до магазина гонца.

– Давай за жизнь! – Сева Гордеев коснулся краешком бумажного стаканчика стакана Хабарова. – Не умею я говорить красиво, да и не суть. Ты, Саня, поймешь…

Хабаров улыбнулся, кивнул. Теплые лучики-морщинки залегли легкой паутинкой у внешних уголков глаз.

Здесь, в суете бестолкового пикника, среди чужих, едва знакомых ему людей, против обыкновения, Хабаров чувствовал себя комфортно и на удивление легко.

– А у меня дочурка, Катька. Ей двенадцать весной исполнилось. Когда висел… – Сева запнулся. – Короче, слезы так сами и катятся. Представляешь?! Никогда не плакал. Боль любую терпел. Никогда! А тут… Как вспомню ее глаза… Как она без меня будет… Мы же для них живем. Ради них.

Он смущенно глянул на Хабарова, дрожащей рукой потер щетину.

– Нервы… Не обращай внимания. Пройдет. А как твои спиногрызы?

Хабаров не ответил. Сосредоточенно он вертел в пальцах, покусывал сухую травинку. Все, что ему осталось, это воспоминания. Одна и та же, прокрученная тысячи раз картинка: аэровокзал, рвущие душу объятия маленьких ручонок, осторожный, чтобы не слышала мать, шепот на ухо: «Все равно я буду любить только тебя, папочка…» От этого шепота он долго просыпался ночами и уже до утра не мог заснуть. «Анютка, я виноват, виноват, виноват…» – ныло сердце, ударяя тяжело, невпопад, а душа была готова взять низкий старт. Но время лечит.

– Саня? – Гордеев тронул его за плечо.

– Прости, – поймав настороженный взгляд Гордеева, наконец сказал Хабаров. – Задумался… У меня тоже дочка. Анютка. Не видел ее почти пятнадцать лет.

– Извини. Не знал я, – смутился Гордеев.

Повисла неловкая пауза.

– Да ладно тебе! – Хабаров улыбнулся, потрепал Гордеева по пшеничной шевелюре. – Отболело.

«Только себе не лги. Только не лги…» – подумал он.

Разлили по стаканам остатки водки.

– Ты у кого батрачишь-то?

– Да… Есть одна дерьмовая контора. Работы много. Денег мало. Ни страховки, ни гарантий. Выживай, как хочешь. Нет, конечно, шеф на «мерсе» последней модели ездит, особняк у него на Истре, под Москвой, детишки в Англии учатся. Все, как надо…

– Сева, ты москвич что ли? – взгляд Хабарова потеплел.

– У-гу, – кивнул Гордеев. – Мы, каскадеры, тут случайно. Кто ж знал, что на край света закинет? Со студией одной, московской, шеф контракт подписал. Кабала, одним словом. Как крепостные. Сейчас этих студий, – Гордеев сплюнул, – как поганок после дождя… Мать их в душу! Жена говорит: бросай, завязывай. На заводе и то больше получишь. Права. Я тут месяца четыре дома отлеживался. В дом ни копейки. Им-то, бабонькам моим, каково?

– Что за контора у тебя?

– «Витязь». Борткевич Николай Яковлевич заправляет.

– Борткевич? Н-да… – Хабаров усмехнулся, брезгливо, нехорошо, и принялся шампуром ворошить жаркие угли сооруженного на скорую руку костерка.

– Что мы все обо мне-то? – спохватился Гордеев. – Ты-то как? Что, где? Судя по тому, как управляешься со снаряжением, навык есть.

– Мы все учились понемногу…

– Да ладно!..

– Рядышком тут райцентр. Отразово называется. Там рыбу чищу и закатываю в банки на радость населению нашей необъятной Родины.

– И все?

– Почему все? Икра, красная и черная, креветки с кальмарами… В ассортименте.

– А горы?

– Что горы?

Сева Гордеев безнадежно махнул рукой. Он потянулся к гитаре, любовно вынул ее из добротного кожаного чехла и, пробежав по струнам, хриплым простуженным голосом напел:

Полно горе горевать,

Нынче надо рисковать,

Снова надо рисковать своей шкурой.

Под кулак подставить нос

И в машине под откос

С бутафорской в голове пулей-дурой…

– Все же нравится.

– Что нравится? – не понял Гордеев.

– Работа. Иначе бы давно на завод. Не прав?

– Знаешь, Саня, может, только по-настоящему и живу, когда есть работа.

– Давно трюкачишь?

– Лет семь.

– Чаева Виктора знаешь? У него…

– Кто ж не знает! – оживился Сева Гордеев. – Его фирма – предмет грез и вожделений нашего брата. Лет десять назад они здорово гремели. Мощно! Потом у них неприятность какая-то вышла. Я толком не знаю. По слухам, шефа их посадили… А что?

Хабаров безразлично пожал плечами.

– Значит, говоришь, предмет грез и вожделений? Хорошо…

Гордеев посмотрел на Хабарова внимательно, пристально, будто стараясь извлечь что-то из самого укромного уголка памяти.

– Погоди, – он тронул Хабарова за плечо. – А я, глухарь на току, все соображаю – сообразить не могу! – он прищурился и, ткнув указательным пальцем в колено Хабарову, победоносно заявил: – Нам же ролики крутили в школе. В школе каскадеров. Как учебное пособие. Понимаешь? Автотрюки. Класс! – он радостно затряс руку Хабарова. – Воистину, земля круглая. Саня Хабаров! Ну, сучий потрох! Чего ж не сказал?!

– Брось, – отмахнулся Хабаров.

– Чего брось? Чего брось?! Серега, иди сюда! – крикнул он второму каскадеру. – Кто у нас здесь, у костерка-то…

– Остынь. Не егози! – жестко то ли попросил, то ли потребовал Хабаров.

Какое-то время они сидели молча. Хабаров наполнил свой пластиковый стаканчик до краев водкой и, не глядя на Гордеева, выпил.

– Помянул, значит? – искоса поглядывая на Хабарова, спросил тот.

– Значит, так.

– Да тебе же равных до сих пор нет! Мы же все учились у тебя! Саня, ты же…

– Оставь, – Хабаров положил руку Гордееву на плечо и очень спокойно, с улыбкой повторил: – Оставь, ладно? Солнце в зените склоняется к закату, полная луна – убывает, пышный расцвет сменяется жалким увяданием, за радостью всегда идет печаль. Так говорил великий «Старец с берегов Реки» [10] . Все закономерно, все идет своим путем… Все нормально!

Расставались у гостиницы.

– Может, полетим в первопрестольную вместе?

Хабаров улыбнулся.

– Я уже староват для подвигов. Вам, орлам, они в самый раз!

На прощание обнялись и долго хлопали друг друга по спинам.

Назад, в Отразово, Хабаров добирался на рыбхозовском буксире. Всю дорогу он сидел на корме, на пустых рыбных ящиках, тупо глядя на воду, не замечая ни дождя, ни пронизывающего ветра. В жизни он был лишним.

– Среди многих видов самозащиты, практикуемых народами мира, отечественный вид рукопашного боя – самбо – занимает совершенно особое место, – голос Хабарова гулким эхом отдавался в лабиринтах спортивного зала. – Дело не только в огромном многообразии приемов, – а их более десяти тысяч, – а скорее в том, что система самбо возникла в результате объединения наиболее эффективных приемов единоборств целого ряда национальных школ борьбы. Боевой его раздел долгое время был секретным, так как в него входят опасные захваты, броски, удары, воздействия на особо уязвимые точки человеческого тела, болевые приемы на все суставы рук и ног, приемы по использованию подручных средств и окружающей обстановки в условиях боя…

– Короче, Склифосовский! – крикнул опер-верзила, сидевший рядом с начальником райотдела. – Мы сюда не лекции слушать пришли. Или ты кроме как языком молоть, ничего не можешь?

Публика одобрительно зашумела.

– Один из корифеев самбо, Анатолий Аркадьевич Харлампиев, считал, что выдержка – главная черта хорошего борца, – спокойно продолжал Хабаров, непринужденно расхаживая в новеньких борцовках по застеленному матами полу вдоль сидевших в рядок на гимнастических скамейках стражей порядка.

В руках он тискал маленький резиновый мячик. Вдруг, совершенно неожиданно, с разворота, Хабаров с силой швырнул этот мячик прямо в грудь словоохотливому верзиле. Тот растерянно хлопая глазами смотрел на Хабарова, ловко поймавшего отскочивший мяч.

– Внимательность и концентрация на действиях противника – эти качества вы должны вырабатывать в себе. Вместо мяча мог быть нож.

Он взял нож и подозвал того, в кого метнул мяч в начале.

– Возьми нож и нападай.

– Как? – не понял новоиспеченный спарринг-партнер, бывший головы на две выше Хабарова.

– Как угодно. Давай! – подбодрил его Хабаров.

– Не буду я, – отмахнулся тот, глядя на начальника отдела. – А если я зарежу этого бородатого хлюпика, мне что, сидеть? Товарищ подполковник, это ж «финка». Холодное оружие. Надо еще узнать, где он ее взял.

– Поговори у меня, Белобров! Выполнять приказ! – рявкнул начальник отдела.

– Есть, – нехотя ответил тот и вяло, театрально занес нож над головой.

– Смелее! – подбодрил Хабаров. – Этот прием офицеры отрабатывали на мне девять лет. Ты не последний.

Оперативник усмехнулся и робко приблизил нож к груди Хабарова. Хабаров перехватил его руку.

– Я вас просил нанести удар.

– Не могу я! – взмолился оперативник. – На матах муляж лежит. Дайте мне муляж.

Хабаров взял у противника нож, через голову, как бы между прочим, метнул его. Нож воткнулся точно в узенькую деревянную стойку шведской стенки. Противнику он подал муляж: деревянная ручка, резиновое лезвие.

– Это ж другое дело! – повеселел Белобров. – Ну, держись. Сейчас я тебя уделаю! – и со сдавленным хрипом он, как фехтовальщик, сделал выпад в сторону Хабарова.

В следующую секунду Белобров уже был обезоружен и, лежа на матах, изумленно поглядывал по сторонам:

– Во дела! Как это?! Где нож-то?

Хабаров подал ему руку, помог подняться.

– Не ушибся?

– Нормально… – смутился тот.

– Следует помнить, что все виды защиты от вооруженного нападения заканчиваются добивающими ударами либо болевыми приемами. Вы не вправе вести себя с противником так, как ведем себя мы, дружески похлопывая по спинам. Защита выполнена только тогда, когда атакуемый отобрал оружие, перекрыл возможные пути его использования или когда противник по своему физическому состоянию не имеет возможности продолжать атаку. Как сейчас, – и он аккуратно «уложил» на ковер ничего не успевшего понять Белоброва. – Мне нужны четверо. Кто желает?

Движимые интересом, поднялись сразу несколько ребят. Хабаров отобрал самых крепких.

– Возьмите эти деревянные палки. Разойдитесь в стороны, образуя круг диаметром метров в семь. Когда я подам команду, вы будете нападать. Вы можете этими палками нанести мне удар, можете колоть.

– А смысл? – спросил кто-то.

– Смысл в том, что ничего этого я не увижу.

Хабаров, точно фокусник, извлек черный лоскут ткани, предложил его посмотреть на просвет, потом вошел в центр круга и завязал себе глаза.

– Бой!

Это было еще то зрелище! В несколько четких движений он завладел оружием всех четверых нападавших и, сбросив черную повязку, приказал:

– А теперь все четверо. Нападайте одновременно!

Ребята старались. Очень старались. Но вновь, одного за другим, Хабаров уложил их на маты.

Все азартно зашумели.

Начальник отдела довольно улыбался.

– Теперь за работу! Разомнемся, и я покажу несколько «ходовых» приемов.

Они с удовольствием подчинились ему. Вернее, он их подчинил.

Расходились по домам поздно, ближе к полуночи. Особенно любознательным не терпелось узнать тот или иной конкретный прием, и Хабаров показывал, терпеливо объясняя, как сделать правильно, акцентировал внимание на ошибках. Кто-то делился своим боевым опытом, и Хабаров внимательно слушал, одобрительно кивая, просил показать, как это было, с удовольствием играя роль противника.В жизнь этих усталых, угробленных глубинкой людей вошло, пусть ненадолго, разнообразие. Хабаров смотрел в их просветленные лица, загоревшиеся интересом глаза, и никак не мог заставить себя почувствовать хоть какое-то удовлетворение.

Еще издали Хабаров увидел свет в окнах своего крохотного домика на окраине.

Дверь в дом была открыта настежь. На крыльце в полосе яркого электрического света лежал Амур.

– Амур! – позвал Хабаров.

Собака не шевельнулась.

– О, нет… – со стоном выдохнул он.

Пес лежал в луже крови. Ему выстрелили прямо в пасть.

Хабаров судорожно сглотнул. Ему вдруг стало нечем дышать. Колокольчиками зашелестело ускользающее сознание. Этот звук слился со все нарастающим шумом, похожим на звук бьющихся вдребезги волн морского прибоя. Защипало глаза. Чувствуя, что не может стоять, он опустился перед псом на колени, дрожащими руками закрыл лицо.– Это я виноват. Виноват! Виноват! Эх, люди…

Торопливый стук в окно. Осторожный, сдержанный вскрик. Скрип двери. Вопрос в темноту:

– Хабаров, ты здесь? Ты живой?

Невнятное бульканье и звон тары в ответ. Осторожное прикосновение. Рука ложится на плечо.

– Убирайся!

Cметаемая резко, сгоряча, посуда летит на пол. Мат, жесткий, мужской.

– Да ты пьян! Хабаров, миленький, соберись. Пожалуйста! Умоляю!

Алина забрала из его рук наполненный до краев стакан водки, вылила.

– Я в такую дрянную историю влипла! – едва сдерживая слезы, сказала она. – У меня фоторепортаж о браконьерской добыче черной икры. Меня, как зайца, по району браконьеры гоняют. Убить грозят. Я сначала этих «мальчиков» послала по известному адресу, в милицию пожаловалась. А теперь… Теперь они с ментами заодно! Им мало просто получить пленку. Ты понимаешь?

Она тряхнула Хабарова за плечо.

– Я боюсь, Саша! Мне надо как-то уехать отсюда живой. Помоги мне!

Хабаров безразлично хмыкнул, за отворот куртки притянул ее к себе, вульгарно рыгнул прямо в лицо.

– Я собаку похоронил. Кровь у крыльца видела? Убили, сволочи. Подонки! Скоты! – он припечатал кулаком по столу. – Она же добрая была. Голодная всегда. Ее же никто не любил. А я любил… Погодкин, сука!

Плавающий свет фар. Резкий скрип тормозов. Уверенное:

– Здесь она, Босой! Мне администраторша из гостиницы точно его описала. Ща голубки отворкуют!

– Саша, нас убьют!

– Опостылело все…

– Бежим. Бежим! У меня машина за оврагом.Алина схватила Хабарова за руку и потащила к окну, выходившему в сад.

Хабаров вел машину агрессивно, испытывая почти физическое наслаждение. Он проскочил окраину и через секунды уже несся по ночному шоссе. Впереди была утонувшая в ночи дорога. Вершины дальних сопок едва выделялись на фоне черно-звездного неба – их освещали первые робкие лучи восходящего где-то далеко-далеко за океаном солнца.

Он постарался окончательно освободиться от захлестнувшего его совсем недавно чувства апатии и безразличия. Ставкой в этих жестоких взрослых играх, куда он неожиданно, благодаря Алине, влез, была жизнь. Чудес быть не могло. Ему нужно было выиграть, обязательно. Иначе вся затея теряла смысл.

В какой-то момент Хабаров заметил, что позади, на самой окраине поселка, мигнул и пропал свет фар.

– Какого черта я поперся во Владик?! Я – пьяный, а ты, овца, куда смотрела?!

– Найди, куда свернуть!

– Здесь, дорогая, можно найти только приключений на задницу. Берег и сопки. Свернуть некуда.

– Саша, но они же за нами едут! Фары видишь?

– Возможно, впереди нас ждет их кордон.

Хабаров стал тщательно всматриваться вперед, стараясь вовремя заметить, не пропустить какой-нибудь поворот на лесную дорогу, где его шансы потеряться, уйти от погони были бы много выше.

Но уж если мы лишены благосклонности судьбы, то это, чаще всего, всерьез и надолго. Всегда, в любой авантюре (а что их затея – авантюра чистейшей воды, Хабаров нисколько не сомневался), существует такая вещь, которую нам, смертным, предугадать просто не дано. Это удача. На нее можно надеяться, уповать, но улыбнется она нам в этот раз или нет, предугадать нельзя. Хабаров мог поспорить, что сейчас расклад «пятьдесят на пятьдесят», и ни за один исход не поручился бы и сам Господь.

– Отлично! Просто как по заказу! – воскликнул он, заметив, что боковое зеркало надежно поймало и удерживает все приближающийся свет фар, а впереди замаячили габариты неподвижно стоящей на их полосе машины. – Черт бы побрал эти приморские дороги!

Шоссе петляло между сопок, зажатое ими в тиски. Уйти с него не было никакой возможности. Выбора не было. Хабаров вжал в пол педаль газа.

– Возьмем сейчас! Делов-то! – в азарте погони крикнул Босой и передернул затвор пистолета «ТТ».

– Босой, не стрелять! Никому не стрелять! – крикнул Глеб Петров.

– Это ты у себя в кабинете, красноперый, командуй! – возразил Босой. – А здесь я приказы отдавать буду. Не умеете вы, легавые, эмоции при себе держать. Прямо как бабы! Только наличкой шелестеть умеете, на халяву.

– Предъявляешь?!

Босой взял участкового за воротник, резко дернул на себя.

– Еще мявкнешь, я те без предьявы урою. Понял?!

Он отпихнул Петрова, и тот сразу присмирел.

– Дима, кончай эти гонки! Давай, притри его к обочине.

Босой торопливо пробежал по кнопкам мобильного телефона.

– Борисик? Он сейчас у тебя будет. С бабой. Встречай! Я следом.

Белая «шестерка» услужливо подставила свой бок. Автоматная очередь полоснула в лобовое стекло.

– Пригнись! – успел крикнуть Хабаров, рванув Алину вниз, на сиденье.

Таран. Скрип металла о металл. Вираж. Еще. И скорость!

– Перебирайся назад! – потребовал Хабаров, одновременно сбивая кулаком мешавшие обзору остатки стекла. – Сейчас будет поворот. За поворотом приторможу. Прыгай и уходи в лес. В лес! Ты поняла?! У тебя будет несколько секунд. Иначе они тебя заметят.

– А ты?

– Я следом. Я найду тебя. Готова?

Алина приоткрыла дверцу, прижала сумку к себе. Хабаров чуть уменьшил скорость, притер машину к левой обочине.

– Давай!

В зеркале снова замаячил «хвост». Он старательно приближался, сократив расстояние метров до ста.

Хабаров зло усмехнулся.

В предрассветных сумерках он не увидел моста. Глаз зацепил синий с белой надписью указатель «Река Молога».

«Здесь! – сказал он себе и чуть притормозил. – С Богом!»

Точно в замедленной съемке, в мельчайших деталях, преследователи видели, как сорвавшийся с перекрытий недостроенного моста джип летел вниз, освещая фарами неспокойную водную гладь. Следом падали обломки деревянного парапета. Глухой всплеск, шелест опадающих брызг, бурлящий звук затопляемого салона. Немая сцена.

– Ну-ка, фарами посвети. Может, живы, выплывут…

– Ты бы выплыл?

Участковый Петров сплюнул, выругался.

– Что делать будем, господа бандиты? – вместо ответа спросил он.

Словно завороженные, люди смотрели, как все дальше, все глубже машина уходила под воду.

– Джип жалко. Походил бы еще.Никто из них так и не заметил лежащего под мостом без сознания водителя джипа.

Хабаров лежал на земле на боку, в неудобной позе. Голова безжизненно склонилась к правому плечу. Из-за левого уха пробивался ручеек крови, стекая ему на лицо, опадая на траву крупными частыми каплями. Он открыл глаза. Трава под лицом была ярко-красной. Он приподнял голову. В ушах зашумело, перед глазами поплыли разноцветные круги. Спина и грудь болели так, будто его нещадно били.

«Что-то чувствую. Живой, значит…», – подумал он и усмехнулся.

Несколько минут он оставался неподвижным, словно собираясь с силами, потом сделал над собой усилие и стал медленно садиться, но не сел, земля опрокинулась ему прямо в лицо.

Хабаров очнулся, когда солнце уже успело высоко подняться над горизонтом, и его лучи, растворяясь в золотой осенней листве кленов, наполнили воздух осязаемым чистым светом.

«Точно такие же клены были рядом с моим домом, – вспомнил он. – Мальчишкой я так любил смотреть на них, когда шел дождь. Правда, очень давно это было. И где-то я их видел еще. Но где?»

Он прислушался. Шум машин на шоссе был едва различим. Шум реки был совсем рядом.

«Как же я дошел сюда?» – растерянно спросил он себя.

Хабаров осторожно сел. Было больно, но эту боль можно было терпеть. Голова кружилась, и от этого лес слегка покачивался. Тошнота подступила к горлу, скрутила, вывернула на изнанку.

Держась за ветку, он трудно поднялся, отдышался и, неловко переставляя затекшие от неподвижности ноги, медленно побрел к реке. Ему очень хотелось пить. Он был уверен, что глоток холодной воды приведет его в чувство. Гудящая боль в голове и во всем теле не проходила, не давала думать, и поэтому, наверное, память бессильно кружила неподалеку.

– Саша! Ты куда?

Алина шла к нему, бережно держа в руках наполненный водой бумажный стаканчик. Стаканчик был маленький, наскоро сделанный из листка блокнота. Хабаров обернулся на голос, потерял равновесие и рухнул навзничь в прибрежную траву.

Алина бросилась к нему, приподняла, дала воды.

– Ты… Живая… – безразлично констатировал он, вытирая губы.

– Я боялась, ты умрешь у меня на руках.

– Идти надо.

– Куда?

– В тайгу. Палку поищи мне, чтобы опереться. Помоги встать.

Шли долго. Ей показалось, целую вечность.

Дорогу с трудом можно было назвать дорогой. Скорее это были старые, поросшие мхом и травой колеи вездеходов, время от времени прерываемые громадными, точно лесные озерца, лужами с болотом по краям. То и дело дорогу преграждали сухие, давным-давно поваленные ветром деревья. Их приходилось обходить. Перелезть через их толстые стволы не было никакой возможности.

Алина смотрела на Хабарова с болью в сердце. Весь в засохших потеках крови, с пустым невидящим взглядом зомби, механически переставляющий ноги, тяжело переводящий дыхание, бросающий короткие вымученные фразы, он был вряд ли способен дойти до места назначения.

У ручья Хабаров оступился и без сил рухнул в высокую осоку.

– Все. Не могу больше… – он судорожно выдохнул.

Алина всхлипнула, принялась поднимать его из воды.

– Саша, прости меня! Прости, что втянула тебя во все это.

Морщась от боли, он встал, посмотрел на свои руки, изрезанные осокой в кровь.

– Тебе очень плохо?

– Не бойся. Не умру. Скоро будет распадок. Надо до распадка дойти, пока не стемнело. Там заночуем.

«Скоро» продолжалось четыре с лишком часа. Усеянное крупными и поменьше валунами русло некогда полноводной, а теперь обмелевшей реки, таежники называли распадком. К нему беглецы вышли вечером. Напившись хрустальной, обжигающе холодной воды, оба неподвижно, точно изваяния, сидели на валунах, наслаждаясь долгожданным отдыхом.

– Не отходи далеко от меня, – сказал Хабаров Алине. – Потеряешься. Здесь место гиблое. Аномалия. Но дальше я идти не могу. Нам предстоит провести ночь в тайге у костра. Пойдем собирать хворост.

Найдя подходящую сухую ветку, Хабаров не мог нагнуться и поднять ее. Он медленно, осторожно, держа корпус как можно более прямо, опускался на колени, прихватывал одной рукой ветку за край, а другой опирался на найденную палку и все так же, стараясь держать спину прямо, морщась от боли, поднимался. Шагом улитки он волочил находку к месту ночлега. Так повторялось раз за разом. Он действовал, не думая ни о чем, кроме того, что должен сделать сейчас, сию минуту. Это занятие вымотало его. Голова гудела. Перед глазами плясали радужные круги. Мириады колокольчиков звенели в ушах на разные лады.

– Саш, отдохни. Я сама, – не выдержав, сказала ему Алина.

– Я вырублюсь, если сяду. Надо еще костер развести.

– У меня же в сумке таблетки от головы. Я забыла. Я сейчас!

Приняв таблетки, Хабаров почувствовал, что боль притупилась, стало полегче дышать. Он подбросил в костер хворост и стал сосредоточенно наблюдать, как огонь тонкими желтыми язычками лижет дерево, как искры метеорами тонут в черном осеннем небе.

– Боже мой… Боже мой… Какая же я дура! Черт меня дернул влезть в этот подпольный икорный бизнес! Надо было сразу им пленку отдать.

Они сидели у костра, на сбитом ветром кедровом лапнике, привалившись к толстому, в два обхвата, стволу кедра.

Алина всхлипнула. Хабаров хотел обнять ее, но сдержался.

– Тебе поспать надо.

– Прости меня, Сашенька!

– Не извиняйся. Ты – лучшее, что случилось со мною за последнее время.

– Не утешай. Не так ты представлял свое будущее.– Будущее… – эхом повторил он. – На настоящее нам плевать. О будущем мы думаем всегда. Мы гонимся за ним, стремимся к нему, к своему будущему. Вот, еще чуть-чуть. Один шаг. Только руку протянуть и тогда… А что такое будущее? Все живем в настоящем. Будущее никто никогда не видел. Все о нем только говорят. Значит, нет его. К черту будущее!