Текст книги "Витька Перчик (СИ)"

Автор книги: Наталья Тремль-Леонидова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Annotation

"От липы – желтый мед, Иль перчик жгучий жжет... Спроси себя, мой друг, Что впереди нас ждет?"

Тремль-Леонидова Наталья

Тремль-Леонидова Наталья

Витька Перчик

Когда Витька приехал на свою Родину в село Сересток Брянской области, не помнил никто. Витьку прозвали «Перчиком», так как он любил жгучий красный перец, самолично выращивал его на своем огороде и закусывал выпитый самогон только им. В сорок лет Витька стал настоящим алкоголиком. Надо сказать, что в Серестке пили абсолютно все – и мужики, и бабы. Но все же население разбилось на две основные группы: одни пили и работали на своей земле, выращивали разные овощи, в основном, картофель, а также капусту, помидоры, болгарский перец, огурцы и, конечно, табак. Ибо в магазине, как говорили крестьяне, сигареты «кусались», то есть стоили дорого. Селяне держали скот: коров, свиней, и птицу – индюков, гусей и кур. Козы и коровы паслись на лугах. Витька работал пастухом, объезжал стадо на лошадке Аське и скот его любил и слушался. Вторая группа пьющих пила беспробудно и не работала. Их участки заросли бурьяном, дома покосились и внутри стояла такая вонь и нищета, что непонятно, как они выживали. Не мылись годами, промышляли воровством, устраивали набеги на чужие огороды, крали птицу и скот. В последние годы крестьяне обзавелись оружием и караулили свой скот и огороды днем и ночью.

Однако в селе существовали несколько крупных хозяйств местных куркулей, а по-старинному – кулаков, или фермеров, по-новому. Руководитель городка, по прозвищу "Зек-армянин" скупал у крестьян овощи, белые кабачки по крайне низким ценам и на своем заводике производил консервы. Городок располагался в десяти километрах от Серестка. Фермеры скупали землю, обзаводились машинами, тракторами и сеялками, набирали рабочих из алкоголиков, селили их в бараках. За работу расплачивались едой и старой одежды. Молодое население Серестка разбежалось кто куда, и некогда богатое село, в котором было 200 хат при Советской власти, постепенно вымирало. Русские люди вымирали, но понаехали откуда-то армяне и прочий кавказский народ. В селе появились магазин и пекарня в бывшем детском садике; пришельцы женились на русских женщинах, росли детишки – черноволосые и шибутные. Школа – девятилетка пока работала, учителя еще оставались на работе, но с каждым годом их становилось все меньше и меньше. Вымирала сельская интеллигенция неотвратимо. Фермеры– куркули построили себе дома, не хуже, чем у новых русских. Трехэтажные особняки крестьяне называли "замками" и плевались, проходя мимо трехметровых заборов. Ненависть и зависть цвели пышным цветом. Но в домах у крестьян работали старые холодильники (когда-то их делали на совесть), телевизоры принимали одну первую программу. Электричество пока работало с частными поломками и вода в колонках, хоть и поддавалась с перебоями, но была. Многие построили колодцы, а у фермеров появились " ветряки" и свое электричество.

Витька Перчик, несмотря на вечно пьяное состояние, был всегда весел, общителен, любил петь и числился среди крестьян мастером на все руки. Он выполнял по просьбе крестьян массу мелких работ по хозяйству, получал за работу самогон и немного денег. Платили скудно. И поддерживала его только древняя старуха-мать; покупала Витьке на пенсию одежонку, варила борщи. Хлебушек покупала в магазине у армян. На обувку денег не хватало. Витька на босу ногу ходил в старых калошах в любое время года. Голову покрывала зимой драная шапка-ушанка, а летом – шапочка с козырьком от солнца. Рваная телогрейка и штаны почти не грели зимой, а летом – драная рубаха едва защищала тощее Витькино тело. Одним словом, жизнь была тяжелая, она стала еще тяжелее, когда Витька по пьянке выгнал старуху – мать из дома, переколотил все банки и уничтожил все запасы, которые мать заготовила на зиму.

Мать поселилась в старой брошенной хатке и по-прежнему варила Витьке борщи, подкармливала, как могла, и покупала ему одежонку, трусы, да майки, жалела непутевого сына, часто плакала и свято хранила Витькин паспорт под матрасом. Наконец, организм Витьки взбунтовался. Забарахлила печень, замучила изжога, болело сердце, и проспиртованный до основания Витька сорвался в пропасть. Его увезли на скорой в районную больницу, воткнули куда только можно тонкие шнуры, присоединили капельницу и стали ждать, когда он помрет. Витька лежал в реанимации и, как мог, боролся за жизнь. Витька был без сознания, но во снах все время работал. Колол за выпивку дрова, косил траву, выполнял массу других работ. Ругался, когда не ладилась работа и часто пил, отдыхая с дружбанами, пил самогон и закусывал перчиком.

– Знатно поет,– говорили сестры, ставя ему новую капельницу, – а ругается-то как в бреду! Такого мата мы еще не слышали. У матери за что-то прощения просит и плачет, болезный. Ох, не жилец он, не жилец!

* * *

Мать-старуха не могла купить дорогих лекарств для больного сыночка, не могла съездить в больницу. Ноги отказывались ходить, грузное оплывшее тело, высокое давление сделали старушку почти нетрудоспособной.

Витька валялся в коме вторую неделю, отощал и походил на мертвеца. Однажды ночью он пришел в себя. Очень хотелось есть, пить и писать. Витька оторвал от себя все шнуры, отсоединил капельницу, шатаясь вышел из реанимации в коридор, пописал в ведро и уселся на табуретку. Скудная лампочка едва горела, никого в помещении не было, врачи и санитарки спали. Глубокая августовская ночь смотрела на Витьку из окон, не помогая и не советуя, что делать дальше. Витька потерял сознание и свалился с табуретки на пол, задев ведро, которое загромыхало, откатилось и ударилось в стенку. Очнулся он на операционном столе. Услышал разговор врачей, узнал, что ему лечили легкие и сердце, удалили камни из печени и почек, и вырезали аппендицит.

– Больной пережил клиническую смерть, удивительно, как он остался жив,– сказал молоденький врач пожилому хирургу.

– Ой, – закричал он,– опять ему плохо! Да что же это такое!

А Витька второй раз оказался в наплывающей на него дурной темноте. Страх – немыслимый, жестокий сжал сердце. Передать его состояние никто бы не смог. Одно он только понял. Он где-то на земле.

– Опять клиническая смерть,– подумал он.– Где же я? Как страшно, черно, такой черноты не бывает...

Ужас продолжался. Витька закричал бесшумно, тоненько, сквозь стиснутые зубы, заряд электричества рванул его сердце, и он очнулся. Врачи и сестры суетились вокруг него. Хирург наклонился к Витьке и сказал:

– Может, жить будет.

И ушел из операционной. Врачи устали. Два часа спасали Витьку от повторной клинической смерти.

– Никаких святых, тоннеля и света я не видел,– думал Витька, когда пошел на поправку. – Выходит, это все враки писак разных. Клиническая смерть – это ужас, вот что это такое. А, может, только пьющие попадают в жуткий кошмар на том свете? Доктор, – охая и постанывая жаловался он молодому врачу, который его наблюдал.

Врач походил на мальчишку. Из шапочки торчал задорный вихор, ясные голубые глаза сочувственно смотрели на Витьку. Он купил для Витьки дорогое лекарство на свои кровные денежки, витамины, еду, а мама врача готовила для Витьки питательные куриные бульоны. Врач сам поил Витьку бульоном и убирал за ним утку. Санитаркам вечно некогда и никто им за больного Витьку не платил.

–Подумать только, пережил двойную клиническую смерть! – Удивлялся врач.– Такого, вроде бы, в медицинской практике еще не было! Скоро приедут журналисты и прославят нашу больницу на всю страну!

Врач сунул таблетку в раскрытую, почти беззубую Витькину пасть, дал ему воды запить лекарство и нежно погладил Витьку по желтому лбу.

– Доктор! – Витька вытаращил на доктора опухшие глаза.– Что же у меня за клинические смерти были? Как не у всех людей! Ужас, ужас, ужаснейший ужас... Вы и представить себе не можете!

– Расскажите, расскажите, что вы видели?

– Мрак я видел,– раздражился Виктор.– Чувствовал дикий страх. Вы все равно не поймете, это прожить надо, чтобы понять. И, вообще, я уже здоров. Нет ли у Вас спиртика в наличии? – Улыбнулся больной и умильно посмотрел на врача. Выпить хочется, никаких сил нет терпеть! И сигаретку бы! Хоть единую! Выпишите меня, умоляю прямо! Я домой хочу, борща хочу, хлебушка, что армяне пекут! Мать, небось, вся испереживалась! Хозяину работу не доделал... Хоть волком вой, так здесь надоело!

– Нет, дорогой, – усмехнулся нахальный врач-мальчишка.– Завтра тебя ожидает консилиум врачей. Из Брянска приедут с журналистами. Врачи тебя исследовать будут, а журналисты интервью брать. Прославишься, Виктор, на всю страну! Ясно?

– Да ну их к Богу в рай! – Закричал, не выдержав Витька.– Пошли они все в баню! Отпусти меня, ради Христа домой!

И ночью Витька сбежал из больницы. Как ему это удалось, никто понять не мог. Как он доехал до Серестка без копейки денег, в больничной пижаме, удивительно, но факт. Видно, русский человек существо особенное в этом мире. И удерет из больницы, если ему хочется самогончику, сигаретку и домашнего борща с душистым ломтем свежего хлеба. Да еще и перчика, чтобы самогончик закусить.

* * *

Витька, неожиданно для бабушки Ефросиньи Макаровны, возник на пороге ее хатки радостный и очень голодный в три часа дня.

– Мать! – Заорал он. – Борщом пахнет! Жрать хочу, спасу нет!

– Только что сварила! Ешь, сынок, как ты?

Витька съел три тарелки борща, выловил кусочек мяса и долго его жевал, и батон хлеба умял. Расслабился.

Поскольку он, пока был трезвый, то обнаружил, что хатка-мазанка покосилась на один бок. В углу зияла большая дыра. Мелкие дыры, которые прогрызли крысы и мыши, шли по всему периметру хатки. Обмазка хатки отвалилась полностью. Черные брёвна смотрели на мир жалко и неприветливо. Полы прогнили. Хатка стояла с войны без фундамента. Окошки почти в землю вросли. Забора, вообще, не было. Печь дымила нещадно. Крыша протекла.

– Мама, переезжай в наш хороший дом. Что я там один, да один в трех комнатах с террасой! – Витька схватил мать в объятия. – Хватит тебе здеся мучиться! Здесь давно жить нельзя... Прости меня грешного. Я когда в запое, не ведаю что творю...

– Сынок, вспомни, как ты перебил банки с вареньем, огурцами и помидорами. Мои вещи на улицу выкинул. А банки, они больших трудов стоили... Я тебя боюсь. И меня прибить в пьяном виде можешь... Ты в запое буйный, просто страсть! А кто тебе обеды варить будет, хлебушек покупать? Пропадешь ты без меня, сынок... Лучше я уж тут свой век доживать буду. В войну в землянках жили, и ничего, живы остались, кого фашист не загубил.

Витька крякнул, похлопал мать по плечу. На другой день взялся за ремонт хатки. Фермер, у которого Витька перестилал крышу сарая, помог с материалом, вспомнив все прежние работы Витьки за самогон. Посмотрев на Витьку, которого шатало из стороны в сторону, усовестился. Предложил выпить, пока работники нагружали грузовик досками, кирпичами и прочим. Выпить Витька отказался.

– Сделаю ремонт, тогда и выпью. А за материал спасибо. Я отработаю, не сомневайся, дядька Семен. Замётано. Факт.

Преодолевая слабость, Витька с помощью дружков взялся за работу. За три недели хатка преобразилась внутри и снаружи. Нарубил дров матери на зиму, выстроил забор и собрал скудный урожай. Всё бы ничего, но внутри как будто кто то выл:

– Самогончика хочу, курить хочу! Сколько можно терпеть?!

Сын собрал свои манатки и инструмент в старую сумку и готовился отбыть в свое жилище.

– Сынок, грустно мне. Какой ты крепкий хозяин, когда не пьешь, прямо как батька твой, царство ему небесное! Наверное, смотрит на тебя с высоты и радуется. Я каждый день молюсь Николаю Чудотворцу, чтобы ты пить бросил. А тут сон видела. Пришел ко мне великий Николай Чудотворец в хату и сказал:

–Не тревожься, Ефросинья. За твою безгрешную жизнь тяжелую, помогу сыну. Не будет он пить и курить, обещаю.

И исчез.

* * *

Витька опустил глаза и отправился в родную хату, которая была выстроена на совесть покойным отцом и матерью. Когда Витьке шесть лет исполнилось, в хлеву проживала корова с теленком, несколько поросят, пяток овец в загородке, в курятнике – куры и другая птица имелась: гуси, индюк Мишка, индюшки с индюшатами, а также– кролики. Большое хозяйство держали отец с матерью, а теперь все постройки стали пустые. Витька вспомнил, как отец с матерью мечтали о жеребенке. Но в колхозе имелось конюшня с лошадками, сельчанам лошадь в хозяйстве не разрешалось содержать. Почему? Бог знает. Наверное, чтобы шибко не разбогатели. А теперь у многих есть лошади и пашут по старинке свои огороды плугом. А у кого лошади нет, нанимают лошадников за деньги, конечно, и за самогон. Самогон гнали почти в каждой хате. И так наловчились, что по качеству он был лучше водки, которую продавали в магазине. И сивухой не пах. «Вырви глаз», а не самогон.

Когда Витьке исполнилось восемнадцать лет, он уехал в Киев. От армии сбежал, хотя отец не одобрил его решения. И мать плакала. В Киеве он быстро женился на Татьяне, девушке-украинке. Она забеременела от Витьки еще до свадьбы и родила ему близнецов. Тогда Витька красавцем был. Высокий с широченными плечами, светлыми густыми кудрями, с правильными чертами лица, с озорными карими глазами. Татьяна была ему подстать. Хорошенькая, веселая, любила Витьку без памяти. Черноволосая, с густой косой ниже талии. Вот только росточком не вышла. Маленькие ручки и ножки, ниже Витьки на голову, но работящая, и поперек слова не скажет. А через шесть лет развелась с Витькой, выгнала его из дома за пьянку и осталась одна с двумя мальчишками.

Два года назад от старого друга Витька письмо получил из Киева. Друг писал, что Танька живет одна, сыновья выросли, работают прорабами на стройке, не пьют, мать уважают, женились и Витька теперь дед. Родился у одного из сыновей мальчик, назвали Иваном. А мать, прочитав письмо, плакала втихомолку, охала и молилась. Витька от тоски напился до безобразия. Вот тогда и банки переколотил, и мать из дома выгнал.

Понуро он добрел до своего дома. На лавочке, ожидая его, сидели друзья-приятели. Перед ними на столе стояла "богатая" закусь и трехлитровая банка с самогоном. Закусь состояла из буханки черного хлеба, нарезанного большими ломтями, картошки, еще теплой, в мундире, колбаски вареной, двух банок рыбных консервов в томате, соленых и свежих огурцов и помидорчиков. Очищенная большая луковица и красный перчик находились в центре стола. Перчик у Витьки в огороде нарвали. "Богатая" закусь – ничего не скажешь.

– Тащи стаканы, "Перчик"! Выпьем за твое здоровье! – Загоготали, мужики. – Три недели тебя дожидались. Бабка Ефросинья с самогоном к тебе не допускала, пока ремонт шел. С вилами у входа в дом стояла и грозилась самогон в помойку вылить. А мы что? Мы с понятием. Тебе помогли и сами не пили. Ну вот, дождались, наконец. Скучали без тебя, "Перчик"! Волновались, что помрешь. Уж очень ты плох был, выглядел, как покойник. А ты смерть обманул. Молодец!

Витька принес стаканы и кружки, поставил на стол. Когда-то отец стол смастерил и Витьку учил столярничать. Заставил столешницу сделать. Ту столешницу в печке спалили, Витька рыдал, что столешница не удалась. Но отец строго сказал:

– Мужикам плакать не положено ( а "мужику"-то было всего 10 лет). Научишься всему что я умею со временем. Меня отец учил, и я тебя выучу. Не сомневайся, сынок. И потер ногу, прошитую осколком на войне. Как же любили Витьку отец и мать! А он чем отплатил им за любовь? Отец не пил. Только по праздникам позволял себе выпить несколько рюмок водки. Не пили тогда мужики и бабы столь свирепо, как сейчас. И в городах поют. Эх, спилась Россия-матушка! И дети хилыми рождаются, да уродами.

А как он начал пить? Работал бригадиром на стройке. Начальство его отмечало. Одних грамот получил за работу целый вагон. Мать их до сих пор хранит. Премии были капельные, не премии, а позор! А семью с близнецами кормить надо было, одевать, мебелишку прикупить, Таньке одежду, да и себе самому, а то износился весь напрочь.

Вот и стал калымить у людей. Ремонтировать квартиры, починять что-либо и прочее. А работодатели всегда, то водочку, то коньячок поднесут, и деньги хорошие за работу платили. И с дружками повадился Витька в ресторанах денежки пропивать, да проедать.

– Вот и скурвился, идиот,– ругал себя Витька, но не смог оторвать взгляда от банки с самогоном.– Дошабашился, дрянь этакая! Эх, была, не была!

Витька взял стакан самогона и опрокинул его в себя на одном дыхании. И вдруг его скрючило так, что в глазах потемнело. Насилу отбежал в сторону и блеванул в кусты на глазах у изумленных приятелей. И упал, как подкошенный. Темнота навалилось на него, как тогда в больнице. Витьку подняли, занесли в дом. Хмурые мужики осторожно положили Витьку на лежанку и закрыли за собой дверь. Ушли, одного оставили. Отправились за стол, крякнули, выпили. Не пропадать же добру!

– Ничего, братки! Оклемается Перчик, давно не пил, вот, и блеванул,– сказал Васька, лучший Витькин друг, почесывая черную бороду.

Был Васька волосат, громаден и на расправу с плохими людьми спор. За это и прозвали его "Лешим". А Витька лежал и плакал в жуткой темноте и вдруг, услышал небывалый странный голос. Голос грохотал у него в голове, эхом отдавался в ушах:

– Пить и курить не будешь более, Виктор. Выбрал я тебя для добрых дел. Радуйся! Сердцем ты чист, молитвы твоей матери услышаны.

– А вы, кто? Николай Угодник Чудотворец? -Спросил Витька в забытьи.

– Да, как хочешь называй, хоть Богом! – Загрохотал, засмеялся Голос.

– Если еще раз выпьешь или закуришь, опять будет безумный страх и ужас, которые ты еще не испытал. То, что ты испытал в клинической смерти – это ерунда по сравнению с тем, что тебя ожидает. Умрёшь, а душа вечно будет страдать в диких муках. Понял?

– Понял, прошептал Витька. Не буду пить и курить, обещаю тебе, кем бы ты ни был. – И упал в сон, как провалился куда-то. Витька с того дня не пил и не курил. Было трудно, организм требовал спиртного и курева, его ломало, он стонал, иногда ему хотелось удавиться, но он держался. Дружки хмурились, но смотрели на Витьку с уважением. Крестьяне удивлялись и ждали, когда Витька сорвется. Выручала работа. Витька два месяца работал у дядьки Семёна, получил расчет, отнес деньги матери и нанялся на работу к куркулю "Панасонику". Отработал на него четыре месяца, спал на нарах в сарае вместе с рабочими алкоголиками. Витька поправился, окреп. Хозяин поставил его во главе алкогольный братвы и очень удивлялся, что Витька бросил пить. Хозяин на еду и самогон не скупился, но денег за работу не платил. О его скупости ходили легенды на селе. Ощутимо похолодало. Январь вступил в свои права. Выпал снег. Когда закончилась стройка терраски вокруг второго этажа и нового хлева, Витька пришел к хозяину за расчетом. У хозяина отвисла челюсть от такого хамства.

– Какой расчет?! Какие деньги?! -Завопил он в ярости надувая щеки. Лысина и лицо побагровели.

– Спокойно! – Витька подал хозяину воды.– А то инфаркт или паралич хватит! Знаешь, сколько теперь лечение стоит?

– Ты вот без денег вылечился, как конь бегаешь...

– Меня доктор спас, молодой такой, умный, не жадный. За свои кровные денежки лекарства дорогие для меня покупал, его мать куриные бульоны для меня варила... Доктор за мной, как клуша за цыплятами ухаживал. И вылечил, на ноги поставил. Я у него в долгу. А долги отдавать надо, так меня отец учил. Вот ты мне должен за работу шестнадцать тысяч. Это совсем немного – по четыре тысячи за месяц. Знаешь, сколько теперь за работу в Москве платят? Деньги-то нынче подешевели. Пойдешь в магазин, пятьсот отдашь и смотреть не на что.

– Мы не в Москве! – Хозяин треснул рукой по столу так, что ваза с цветами из оранжереи опрокинулась. – Машка! Коза драная! – Заорал он. – Убери стол!

Прибежала Марья, жена хозяина, торопливо вытерла мокрый стол, стараясь повернуться так, чтобы Витька не увидел здоровенный синий фингал под правым глазом.

– Ай, ай, ай!– Витька с упреком взглянула на "Панасоника". Жену, значит, бьешь? Она пашет, как проклятая, добрая, работящая. Красивая у тебя жена. Опять же, дети смотрят. Кого растишь? Такого же, как ты, изверг!

– Не твое дело мне указывать, как жену учить; очень ты умным стал, "Перчик"!

– Дураком никогда и не был. А вот тебя за битье жены и в тюрягу засадить можно. Читай Уголовный кодекс, "учитель" сраный! А также за то, что денег рабочим не платишь и за многое другое. Жулик ты, вор, на чужом горбу жизнь свою строишь. Чеченцы так со своими рабами обращаются. А ты русский человек, в церковь ходишь. Совести совсем не стало, каторжник недоделанный? Недаром тебя "Панасоником" прозвали. Очень ты эту фирму уважаешь и себя, конечно. Больше никого.

– За каторжника ответишь! Вон из моего дома! – Последовал отборный мат, хозяин двинулся на Витьку, хотел его ударить, но Витька так двинула ему под дых, что хозяин упал в кресло и долго не мог отдышаться.

– Забыл, как мы в одном классе учились? Ты же был нормальным пацаном, мы же дружили. Забыл? А теперь на дармовом труде разбогател, брюхо отрастил, на всех лаешься, как собака. Не стыдно? Ожмотился вконец. Средний класс, как же! Знаешь ли, что односельчане тебя поджечь хотят? И подожгут, никакая полиция не поможет! Ненавидят тебя, оглоеда, проучить хотят по-своему, по-деревенски, им закон не указ, понял?

– Как это поджечь? – Тонким голосом спросил бывший одноклассник. – Ты, Витька, ври, да не завирайся...

– Не вру я , Матвей! Уже и керосин заготовили, жди завтра гостей в три часа ночи. Эвакуируй жену и детей и сам сбеги куда хочешь, чтобы не сгореть. Какая кликуха у тебя смешная! "Панасоник"! Ты всякие прибамбасы закупаешь только у этой фирмы. "Панасоник" и есть.

– Витька, будь другом! Матвей Панасоник побледнел, дышал хрипло, схватился за голову. – Ты теперь у пацанов – авторитет. Отведи беду, как друга прошу! Знаю, что милиция – полиция не поможет, если народ озверел, на меня своего кормильца руку поднял! Революция, факт! Поговори с ребятами. Откупного дам, не пожалею денег и продуктов. Опять же, самогон поставлю, у меня его бочка заготовлена. Стол богатый организую к субботе. А, Витька! Помоги, Христом Богом прошу! А денег я тебе за работу даю. Сейчас. Вот! Вот твои шестнадцать тысяч. Заработал, не спорю. – Матвей вынул из кармана объемных штанов кошелек, долго считал деньги, протянул Витьке и замер.

– Сотни не хватает, – сказал Витька, пересчитав деньги. – Гони сотню, жмот недорезанный!

Дрожащей рукой Матвей протянул ему сотню.

– Поможешь? А, Вить?

– Помогу, – сказал Витька. – Но у меня условия есть.

– Говори свои условия. Все выполню, что скажешь...

– Во-первых, жену перестань бить. Побьешь потихоньку, мне сразу доложат, усек?

– Ладно. Согласен.

Витька загнул второй палец.

– Всем работникам, а их у тебя двадцать пять, по три тысячи за работу выплатишь за каждый месяц работы. Усек?

– Ты меня разорить хочешь? Помножь 25 на 3 и еще на 4, заволновался хозяин.

– Какие деньжищи! Ужас один!

– Какой там ужас, у тебя в банке сколько денег лежит? Не помнишь? А я знаю.

– Откуда?

– От верблюда.

Не мог же Витька сказать "Панасонику", что ночью услышал прежний голос, который ему и про пожар сказал и про то, сколько денег в банке у хозяина лежит. Еще он велел ему ехать в городок, помыться в бане, побриться, постричься, а также купить себе обновы. И магазин указал, и перечислил что купить: костюм, несколько рубах, трусов, маек, носков, а также куртку теплую, шапку, сапоги зимние, полотенце, мыло и прибор бритвенный. А также приказал наняться на работу к " Зеку-армянину". Тот стройку затеял нового большого завода.

– Поработай у него полгода, далее скажу, что делать и как быть. Молодец, что не пьешь и не куришь. Поправляй здоровье. – И отключился.

Витьку продал мороз по коже. Он потом всю ночь не спал, ворочался с боку на бок. А утром отправился к хозяину за расчетом.

– Вить, А Вить! Ну, выплачу я рабочим денег, а что толку? Пропьют же, сволочи. Без пользы для меня и для себя ...

– Пожалуй, ты прав,– Витька почесал макушку.

– Значит так! Купишь им на эти деньги недорогую зимнюю одежонку, чтобы не мерзли: телогрейки, порты теплые, рубашки, сапоги с носками, шапки-ушанки. На каждого по 12000 истратишь. Печка в сарае никуда не годится. Дымит. Исправь печь и топи исправно, чтобы люди не мерзли. Баню им организуй раз в неделю. Воняет от рабочих, стоять рядом нельзя. У кого вши – вылечишь, фельдшериху нашу подключи. Старую одежду, сожги и сарай утепли. Тебе же лучше будет. Производительность возрастет. И сельчане одобрят заботу.

– Усек. Все выполню. Не сомневайся.

– Отчет мне представишь с чеками. Проверять тебя надо, Матвей.

– Надо проверять, Вить, согласен. Деньги у меня есть, а вот жадность одолела, себя прям не узнаю. Все мне мало, все мало, ночами не сплю, сердце барахлить стало. Батюшка в церкви мне выговор сделал. Сказал, что Нечистая сила меня одолела. Но я изменюсь, Вить, зуб даю! Переступлю через себя... – И Матвей прослезился.

– Не очень я тебе верю, Матвей. Постарайся. Может, ты изменишься, хоть немного. Это будет твой подарок семье, людям и Господу нашему. А теперь мы поступим так: зови всех на выпивон. Особенно, Кольку Капатаху, Ваську, дружка моего, Тольку Цыганка и их друзей-приятелей с женами. Человек сто наберется. И пожара не будет, обещаю. Я с ними поговорю, прямо сегодня. К субботе, чтобы стол был готов. И рабочие одеты, обуты, в бане к субботе помылись. Нары почини, одеяла теплые купи, матрасы сеном свежим набей, рабочие болеть меньше будут, тебе же польза и за траты не переживай. Господь воздаст, не сумлевайся. Все понял?

– Все понял. Спасибо, Витька. Приходи в гости. Не обижу.

На этом давние друзья расстались. Витька поговорил с Васькой и село загудело в ожидании праздника на "халяву". А Витька сел в раздолбанный автобус и отправился в городок. В кармане лежали паспорт и куча старых грамот, которые отдала мать. Слезно просила не терять, пришила ему карман внутри ободранный куртки и перекрестила на дорогу.

* * *

Витька с наслаждением попарился в бане, постригся, хотя стричь было почти нечего на полулысой голове, попросил ножницы и остриг ногти на руках и ногах.

– А то какие-то когти выросли, как у зверюги какой.

После этого его побрили, полили одеколоном и содрали с него, по его понятиям, бешеные деньги. Затем он отправился в магазин, который указал ему Голос, покупать обновы и обнаружил, что там продавали вещи на вес. Еще больше удивился он, что неплохая, слегка поношенная легкая и теплая куртка неброского цвета, обошлась ему всего за восемнадцать рублей.

Полностью обновлённый, сбросив с себя старые лохмотья, которые он потом запихнул в урну, одетый в приличный серый костюм, из-под которого выглядывала белая рубашка, обулся в теплые сапоги. Сапоги он сначала обул на босые ноги, но вспомнив Голос, подкупил себе бельишко на смену и несколько пар теплых носков. Пришлось снова раздеться, под рубашку надеть майку, под брюки – трусы, на ноги – носки. Надев на себя куртку, шапку-ушанку из меха кролика, нарядный шарф, укутавший шею, ибо мороз на улице был нешуточный, Витька сам себя не узнал, посмотрев на обновки в зеркало. И на все про все ушло полторы тысячи рублей.

– Вот где работяг одевать надо, -подумал Витька,– Пусть Матвей здеся своих рабочих одевает. Люкс прямо, а не магазин.

Затем он сел в местный автобус и поехал наниматься на работу к хозяину завода " Зеку-армянину".

"Зека– армянина" боялись все чиновники городка. Никто не брал у него взяток, некоторые попробовали, но сразу оказались за решеткой. "Зек-армянин" строил дороги, восстановил городской парк и старую красивую церковь отреставрировал, привел в цивилизованный вид рынок. Мэр ему кланялся и был на посылках. Многие старые дома снесли и построили новые, а у местных подбородки отвисли, когда на улице городка и парка появились современные туалеты, в которых сидели старушки и учили, как надо за собой сливать воду. Надо сказать, что, когда "Зек-армянин" появился в городке лет шесть назад, прежде всего он построил канализацию, который раньше отродясь не было. За время его правления городок преобразился. Жители получили работу, наркоманы, цыгане и хулиганы поутихли, а наркодельцы разбежались кто куда. На улицах появились фонари, оживилась торговля, местный бюджет пополнился деньгами от налогов. Старый мэр, вор и мерзавец, сел в тюрьму. А новый дружил с "Зеком-армянином", слушался его во всем, ибо "Зек-Армянин" не скупился на благотворительность, любил детей, ненавидел пьяниц, дебоширов и воров. Говорили, что несколько раз его пытались убить, но слава Богу, обошлось, его хорошо охраняли, и он пока здравствовал на радость простым жителям городка и пользовался уважением народа. Однажды, приехал губернатор, прилюдно целовал "Зека-армянина", сказал что такого городка в Брянской области пока нет. Наехали телевизионщики из Брянска, сняли фильм о городке и показывали его везде, где только телевизоры имелись. "Зек-армянин" прославился на всю Брянскую область и даже за ее пределами. Губернаторы соседних областей приезжали в гости к "Зеку-армянину" за опытом работы и слезно молили приехать к ним навести порядок, ибо местные новые русские были жмотами, благотворительность "в гробу видали" и доставляли много хлопот.

Обо всем этом рассказал Витьке разговорчивый дедуля, сидевший рядом с ним в автобусе, а также поведал о том, что рабочие, строившие новый завод, живут в одноэтажных домиках, имеется столовая, где кормят недорого и вкусно, а также имеется баня и чистые туалеты. Рабочие довольны и зарплата хорошая. Витька не поверил, а когда приехал на место, отправился на разведку. Он заглянул в один из домиков, полюбовался на нары, застеленные чистым бельем с шерстяными одеялами. Пахло хорошо, топилась печь, а у порога его облаяла симпатичная собачонка, а в домике его встретили две пушистые серые кошки.

– Не условия, а рай! – подумал Витька. – Пообщался в со сторожем, который указал куда надо идти наниматься на работу.

* * *

Начальник отдела кадров Витьке понравился. Он сидел за огромным столом, заваленный бумагами и весело смотрел на Витьку внимательными маленькими черными глазками. Он был какой-то уютный, толстый. На добродушном лице сияли золотые очки.

– Давайте знакомиться, Вас как зовут? Паспорт есть? Трудовая книжка?

– Виктор Емельянович Полуянов я.

– Ну-с, и где Вы раньше работали? -Спросил начальник отдела кадров, принимая из рук Витьки паспорт и целую кучу похвальных старых грамот.

– Трудовая книжка была, но где-то затерялась. Но я Вам все расскажу, как на духу. Врать, не приучен. Витька вспотел, снял шапку-ушанку и расстегнул куртку.