Текст книги "Этрусское зеркало"

Автор книги: Наталья Солнцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 7

Поздно вечером 23 августа, по окончании первого дня работы выставки, господин Чернов лежал у себя дома на диване с компрессом на лбу – все подробности минувших событий прокручивались в его уме, не давая уснуть.

Перед самым окрытием они с Шумским поспорили – говорить Геннадию о краже или оставить его в неведении.

– Спонсор имеет право знать, что происходит на выставке, – говорил Федор Ипполитыч, промокая вспотевшую лысину носовым платком. – Она организована на его деньги.

– Но мы же не злоупотребляем ни его доверием, ни его финансами, – оправдывался Чернов. – Ограбление – не наша вина. Если мы заявим о ночном происшествии правду, вернисаж может быть сорван. Разве не в интересах самого мецената превратить досадную неприятность в триумф?

– Каким образом?

– Скажем Геннадию, что в последний момент решили в рекламных целях запустить «утку» о пропаже картины «Нимфа» и нескольких этюдов Рогожина. Народ падок на скандальные подробности. Представляешь себе заголовки в газетах? «Жемчужина выставки «Этрусские тайны» похищена накануне открытия!»

Шумский растерянно моргал, глядя на Анисима Витальевича.

– Не понимаю, в чем смысл, – признался он. – Картина действительно похищена, и...

– Если Геннадий узнает правду, мы не сможем продать копию «Нимфы»! – перебил его хозяин «Галереи». – Я не собираюсь упускать свою выгоду. Найдутся украденные работы – тем лучше, не найдутся – мы внакладе не останемся. Это раз. Кто знает, не лишимся ли мы обещанного вознаграждения, расписавшись в собственной халатности? Дескать, не сумели обеспечить надежную охрану творческого наследия Саввы Рогожина. Это два!

В минуты волнения речь господина Чернова приобретала нарочитую официальность.

– А вдруг покупатель обнаружит подделку? – не сдавался Шумский. – Или Савва появится и поднимет кипеж?

– Думаю, с художником мы сумеем договориться. А по поводу подделки... так Рогожин не Рембрандт! Кто потащит его полотно на экспертизу?

Федор Ипполитыч только крякал и качал головой. Авантюрные наклонности компаньона приводили его в трепет. Он был не прочь заработать, но не хотел рисковать.

– Э-э-э... как же мы продадим работы, если объявим об их пропаже?

– Будет еще одна сенсация, Федя. Украденные шедевры возвращены! Кстати, может, этот Смирнов в самом деле их найдет. А нет – так и не надо. Максимум через неделю копии будут готовы.

Шумский с сомнением хмыкнул, в очередной раз вытирая лысину. Не нравилась ему эта опасная затея. Впрочем, раздумывать было уже поздно.

– Что, если мы продадим копии, а Смирнов найдет подлинники?

– Выкрутимся! – уверенно сказал Анисим Витальевич. – Заплатим ему за молчание. Пусть это тебя не волнует, Федя. Я надеюсь, что сыщик нас не подведет. Если похищенное найдется, нам будет даже спокойнее. Оригиналы нигде не выплывут!

– А воры? Они-то молчать не станут.

– Им признаваться в ограблении ни к чему. И ворованное они назад не принесут. Не для того они брали картину, чтобы вернуть ее.

Шумский нервно кивал, чувствуя, как взмокла под рубашкой и пиджаком спина. У входа уже собралась толпа посетителей и журналистов, до назначенного времени открытия оставалось полчаса.

В зале успели навести порядок, заменить разбитую керамику, убрать осколки. Только на месте пропавших этюдов и «Нимфы» ничего не повесили. Скоро здесь зашумит возбужденная толпа, защелкают фотоаппараты, заработают видеокамеры... У Шумского закружилась голова от предчувствия скандала.

Геннадий приехал за десять минут до открытия и сразу прошел в зал. Увиденное поразило его.

– Где картина? – звенящим голосом спросил он. – Куда вы ее дели?

Федору Ипполитычу стало дурно. Он отошел к стене, взял с подоконника бутылку минеральной воды, налил себе и выпил.

Чернов, покрываясь красными пятнами, пустился в путаные объяснения. В какой-то момент Геннадий был готов схватить его за плечи и встряхнуть, но постепенно остыл. То, что картина не исчезла, а только спрятана от любопытных глаз, как будто успокоило его.

– По-моему, вы перестарались, господа, – холодно сказал он. – Мнимое похищение – это лишняя реклама для «Нимфы». Картина в ней не нуждается. Кстати, почему вы меня заранее не предупредили?

– Нам эта мысль пришла в голову вчера, поздно вечером, – отвел глаза Чернов. – Не решились вас беспокоить.

– Я так понимаю, механизм уже запущен, – криво усмехнулся посредник. – Значит, пусть все идет своим чередом. Да... я забыл спросить... Вижу, вы не внесли «Нимфу» в каталог?

– Н-нет... – промямлил Анисим Витальевич. – Это часть нашего плана: окружить полотно ореолом тайны. Картину никто не видел, кроме меня, вас и господина Шумского.

– Вам это удалось, – холодно кивнул Геннадий.

Чернов нарочно не упомянул об охраннике, который тоже видел «Нимфу». Семену было приказано держать язык за зубами.

– Если проболтаешься, заставлю выплатить материальный ущерб! – пригрозил парню хозяин «Галереи». – Ты таких денег отродясь не видывал. Придется квартиру продавать, у родственников одалживать... по миру пойдешь. Так что держи рот на замке!

Ляпин струхнул. Он чувствовал свою вину. Надо было сидеть у пульта, у телефона, при оружии. Глядишь, и не случилось бы кражи.

– Клянусь – могила! – прикладывал он дрожащие руки к груди. – От меня никто ничего не узнает.

– Ладно, иди, лечи свою голову, недоумок! – разозлился Анисим Витальевич. – Из-за тебя теперь одни хлопоты. Спрячься подальше и носа не высовывай!

Геннадий прервал его воспоминания о разговоре с охранником.

– Хочу вас предупредить, господин Чернов, – с металлическими нотками в голосе сказал он. – Мой поручитель может сам пожелать приобрести «Нимфу». Смотрите, чтобы картина находилась в целости и сохранности.

В его глазах мелькнул недобрый блеск, а Чернова бросило в жар. Ноги стали ватными, во рту пересохло.

– Д-да... конечно... разумеется... – сам себя не слыша, забормотал он.

Геннадий сухо улыбнулся, откланялся. Когда затихли его шаги, к Анисиму Витальевичу подлетел Шумский.

– Вот! – брызгая слюной, зашептал он. – Я говорил, что это опасно! Как нам теперь быть?

– Не паникуй...

– Геннадия не проведешь, он что-то заподозрил! – держась за сердце, сокрушался Федор Ипполитыч. – Почему он про каталог спросил? А?

– Ну, спросил и спросил.

– Не-е-е-ет... – возразил Шумский. – Он просто так ни о чем не спрашивает!

– То, что картины нет в каталоге, пойдет нам на пользу, – рассудил хозяин «Галереи». – Нет ни снимков, ни каких-либо других изображений «Нимфы». Копию даже будет не с чем сравнивать.

– Как же нету? Как нету? А те фотографии...

– Молчи! – приложил палец к губам Чернов. – Нет никаких фотографий и не было. Понял?

– Рогожин подделку признает... его не обманешь. Страшно мне, Анисим!

– Художника еще найти надо. Объявится – договоримся! Деньги – великая сила, Федя.

– Я как подумаю об этом... спонсоре, – судорожно вздохнул Шумский, – у меня аж мороз идет по коже. Вот я его не знаю, ни разу не видел, а уже боюсь.

– Тебе не бизнесом заниматься надо, а в монастырь идти, постриг принимать! – потерял терпение Анисим Витальевич. – Нельзя же трястись от страха по всякому поводу?! Допустим, догадается покупатель, что вещь не подлинная... да ведь не убьют нас за это! В крайнем случае вернем деньги. Ну, прослывем мошенниками, лишимся репутации... Тоже не смертельно. Выкрутимся как-нибудь! Не впервой.

– Хоть бы Смирнов нашел настоящую картину, – прошептал Федор Ипполитыч и суеверно перекрестился. – Спаси нас, господи, и сохрани!

– Перестань...

В присутствии гипсового Аполлона, взирающего на них с откровенно насмешливой улыбкой, упоминание о другом божестве выглядело нелепо. Шумский сам смутился, покраснел.

– Фу-ты... – вздохнул он. – Ну и денек!

– Пора начинать, – сказал Анисим Витальевич, глядя на часы. – Народ заждался.

Открытие выставки «Этрусские тайны» произвело фурор. Было много журналистов, критиков и представителей богемы. Дорогие буклеты разлетелись с быстротою молнии. Пришлось посылать в типографию за второй партией.

– Я говорил, надо привезти все, – довольно улыбался хозяин «Галереи». – Какой успех!

Большинство посетителей, желая выглядеть интеллектуалами и тонкими знатоками искусства, шумно восхищались, обсуждали эскизы фресок, этюды и своеобразную манеру живописи Рогожина. Звучали древние названия этрусских городов – Цере, Тарквиния... Множество людей толпились у пустого места, где должна была висеть «Нимфа», как будто они могли ее увидеть. Отсутствие картины в каталоге распаляло воображение. На ходу придумывались версии происшествия, одна замысловатее другой. Шумский и Чернов сохраняли невозмутимое молчание сфинксов. Это сбивало с толку, заставляло искать самые невероятные объяснения пропажи.

Отсутствие Саввы Рогожина тоже сыграло свою роль. Пошли слухи, будто художник пришел в отчаяние, лишившись лучшей картины, погрузился в глубокую депрессию, напился и даже хотел покончить с собой. А возможно, и покончил. И что в образе нимфы он запечатлел свою бывшую возлюбленную, трагически погибшую.

Тема смерти обсасывалась со всех сторон, обрастая романтическими и загадочными подробностями. Словом, журналисты, которым господин Чернов заранее заплатил, старались вовсю. Их фантазиям не было предела, как и любопытству публики.

Анисим Витальевич переутомился и к вечеру свалился с головной болью. Его одолевали дурные предчувствия...

* * *

Ночью, накануне того же дня, в Лозе прошел ливень. На дорогах стояли лужи, в которых отражались бегущие по небу обрывки туч. Деревья и трава успели немного просохнуть, но воздух был напитан испарениями земли; в низинах стелился молочный туман.

Старуха, соседка Рогожина по дому, стояла на крыльце, подслеповато щурилась из-под низко повязанного платка.

– Ничего не знаю, милок... Савву, видно, бес попутал. Он сначала выпивал понемногу, а потом все больше и больше. Жил одиноко, бобылем. А холостая жизня мужика губить! Видать, запил совсем, застрял у какой-нибудь пьянчужки, и квасят они теперя на пару. У нас ведь баб-алкашек хватает...

Смирнов поднялся по шатким, скрипучим ступенькам наверх, к двери художника, долго стучал, прислушивался – ничего. Бабка врать не станет, это он так решил проверить, для очистки совести.

Во вчерашний свой приезд в Лозу сыщик не смог встретиться с участковым милиционером, поговорить. Тот уехал на свадьбу в соседнюю деревню.

– Сегодня мне повезет, – бормотал Всеслав, топая по заросшей бузиной и рябиной улочке к отделению милиции. – Участковый окажется на месте, живой, трезвый и в хорошем расположении духа.

Его молитвы были услышаны на небесах, потому что милиционер Коля Зыков как раз вернулся со свадьбы. Он сидел в тесном кабинете, изнывая от головной боли и с тоской глядя за окно на желтеющие старые клены. Перед ним стоял графин с водой, за которой он ходил к целебному ключу, коих на окраинах поселка имелось великое множество. Вода помогла унять тошноту и рези в желудке, но против тяжести в голове и ломоты в висках оказалась бессильна.

– Вам кого? – поднял Зыков глаза на вошедшего.

Всеслав представился сотрудником фирмы «Галерея» и даже показал соответствующий документ, выданный ему Черновым.

– Я ищу художника Рогожина, – без обиняков сказал он. – У нас с ним контракт.

– Ну и что? – не понял милиционер.

– Пропал куда-то Савва Игнатьич! Заказчик ждет, нервничает... фирме придется платить неустойку. Не могли бы вы помочь мне найти Рогожина? – Он вынул из кармана и положил на стол денежную купюру. – Разумеется, не бесплатно.

Зыков задумался, потирая ноющий затылок.

– Это не тот, что церкви расписывает? – спросил он.

– Тот, – обрадовался Смирнов. – Именно тот! Может, он работает в каком-нибудь храме? Или у женщины проживает? Есть у него знакомые, друзья?

– Собутыльники, – поморщился милиционер. – Пашка Лосев по кличке Лось, первейший его дружок. Они и пьют вместе, и святых на стенах рисуют. Вам адресок дать?

Смирнов записал адрес Лосева.

– Если Рогожина там нет, я опять к вам приду.

– Ладно. Будем думать... Лоза – поселок маленький, здесь человек бесследно не затеряется. Кто-то что-то слышал, кто-то что-то видел. Найдем.

Павел Лосев проживал в одноэтажном деревянном доме с резными наличниками, ставнями и красивым крыльцом. На подоконниках цвела розовая и белая герань. Во дворе лохматая собака дремала у будки. Она лениво приоткрыла глаза и тут же снова уснула.

– Эй, хозяин! – крикнул Смирнов, открывая калитку.

Собака вздрогнула, приподнялась и негромко гавкнула. Из окна высунулась худая старуха.

– Проходь, сынок, – сказала она. – Найда не кусается.

Собака, виляя хвостом, нехотя поплелась к крыльцу, принюхиваясь, не угостят ли ее чем-нибудь вкусненьким. Старуха, высокая и костистая, одетая в темное платье, показалась в дверном проеме.

– Тебе небось Пашка нужон? – спросила она хриплым прокуренным голосом.

– Я насчет работы, – улыбнулся Всеслав. – Слышал, он храмы расписывает.

– Нынче от Пашки толку не будеть, – вздохнула старуха. – Запил, паршивец! Другую неделю не просыхаеть. Тут давеча приезжали какие-то... из города, пытали про Савву. Да разве от алкаша чего добьесси? Мычить и мычить... головой мотаеть, как мерин... Ох-хо-хо! Наказал бог сыночком...

Старуха горестно поджала губы.

– А кто приходил, когда?

– Не вчерась, а...

– Позавчера? – уточнил Смирнов.

– Ага, – кивнула старуха. – К вечеру. Приличные люди... Савву искали, дружка Пашкиного. Мы вместе с его матерью на ферме работали. Славная баба была Таля, померла давно. А парень у ей непутевый, на агронома учиться не стал, все картинки разные рисовал... в Москву уехал. Потом, правда, вернулся. Что это за работа – кисточкой бумагу марать? Одно слово – лентяй и неумеха. И моего дурака на мазню энту подбил, прости, господи! Савва, значить, рисуеть, а Пашка ему то лестницу держить, то кисточки и краски подаеть... вроде как на подхвате.

– Могу я поговорить с вашим сыном? – спросил сыщик. – Если он сам заказ выполнить не может, пусть хоть с Саввой меня сведет.

– Нету Саввы! – сердито сказала старуха. – Он где-то работу хорошую нашел, а Пашку не взял. Сам делаеть.

– Жалко, – притворно огорчился Смирнов. – Мне срочно нужно. А что за работа у Саввы?

– Кто ж его знаеть? Говорю же, Пашку не взял, не признался даже, куда едеть... нехристь! А мой балбес обиделся, в погреб забрался и полбутыли самогону вылакал. С тех пор и пьеть... холера на мою голову! Иди, сам погляди, какой с него работник.

Старуха сердито повернулась и скрылась в темной глубине дома, сыщик поспешил за ней. В горнице на высокой железной кровати лежал навзничь и храпел худосочный небритый мужик лет сорока, беспробудно пьяный, распространяющий вокруг себя запах перегара. Все попытки Всеслава растолкать его и привести в чувство ничего не дали. Пашка Лось дергался, мычал, но и не думал просыпаться.

– Спить как убитай, – сказала старуха. – Нынче ночью сильная гроза была: грямело и сверкало, как в преисподней! Я со страху-то в чулане заперлась, а Пашке хоть бы что... храпить и храпить. Утром глаза продрал, самогон допил и опять свалился.

– Да, вряд ли я смогу с ним поговорить... – огорчился Смирнов. – Что же делать? Хоть бы Савва объявился! А есть в Лозе еще художники?

– Не-а... – мотнула седой головой старуха. – Нету.

– Савва с кем-нибудь дружил, кроме вашего сына? Может, друзья подскажут, где мне его искать?

– Я Рогожиных издавна знаю, – вздохнула бабка. – Савва с детства бирюк такой-то: набычится, вперится в одну точку и сидить... или малюет свои картинки. Блаженнай... Какие у него друзья, откуда? Прилепился вот к моему Пашке, вместе и кукують. То бранятся, то цалуются... особливо по пьяни. Да ты не кручинься так, сынок, – жалостливо пропела старуха, глядя на гостя. – Бяри ноги в руки и шагай в соседнюю дяревню, авось Савва там – работу закончил и деньги прогуливаеть.

– В какую деревню? – оживился сыщик.

– В Ключи. Мы там раньше жили, опосля уж в Лозу подалися... А Таля дом покидать пожалела, вернулася, да и померла там одна-то. В ейном доме теперя Савва заправляеть... матери нету, ему и бог дал – то бабу приведеть туда, то пьеть в одиночку, то картинки срамные малюеть... полуголых всяких... Тьфу! Я и городским тем-то, какие его спрашивали, про Ключи рассказала. Они на машине были, поехали... а нашли Савву аль нет... не знаю. Съезди и ты, милок. Талин дом стоить на отшибе, почти у самого леса, а во дворе колодезь с пятухом. Его Савва ишшо мальцом вырезал, прибил и раскрасил.

– А как туда добраться, в Ключи? Автобус ходит?

– Ходить, только редко. Пяшком дойдешь, ты молодой, прыткий, – улыбнулась старуха, показав несколько уцелевших зубов.

Смирнов поблагодарил ее и зашагал по укатанной телегами мокрой грунтовке. Она тянулась вдоль пруда, заросшего ольхой и камышом. По дороге сыщик размышлял. «Люди из города, о которых говорила старуха Лосева, видимо, Шумский и Ляпин, приезжавшие в Лозу на поиски Рогожина. Ездили они в Ключи или поленились? Скорее всего, ездили. Им было необходимо найти художника как можно скорее. Значит, Рогожина в Ключах не оказалось. Время поджимало, до открытия выставки оставался один день, и Чернов решил обратиться ко мне. Я приехал, не нашел Савву по указанному адресу, не застал участкового милиционера, расспросил бабку-соседку и людей, проживающих рядом с домом Рогожина, ничего от них не добился и вернулся в Москву. Если бы я вчера пришел к Лосевым и узнал про Ключи, удалось бы мне найти художника?»

Интуиция подсказывала ему, что нет, а разум твердил обратное. Приди он к Лосевым вчера...

– Нечего сожалеть о прошлогоднем снеге! – сердито проворчал Всеслав, уступая дорогу резво бегущей лошадке.

Лошадка везла большую телегу, на которой сидел молодой парень в кепке. Он оглянулся на Смирнова, весело улыбнулся и остановил лошадь.

– Подвезти? – спросил. – Я в Ключи еду, к тетке, кабанчика резать. Если по пути, садись.

Смирнов без лишних разговоров забрался на телегу и уселся, свесив ноги. Как давно он не ездил на телеге? Наверное, лет семь или восемь. Стук колес по деревенской дороге, запах сена, лошадиного пота, ремней, говорок парня, который сетовал на дождь и на скуку, убаюкивали Всеслава. Иногда колеса попадали в полные жидкой грязи колеи и хлюпали, чавкали. Наверное, он задремал.

– Эй, тебе куда? – спросил парень, оглядываясь. – Приехали.

Сыщик открыл глаза и увидел глухую деревеньку Ключи – потемневшие деревянные домики, окруженные садами и огородами. Пахло навозом, дорожной грязью. Где-то брехали собаки, у заборов копошились куры. Он поблагодарил парня кивком головы и слез с телеги, разминая затекшее тело.

«Немой, что ли? – удивился про себя парень, трогая. – Молчить и молчить, будто воды в рот набрал».

Смирнов молчал намеренно. В его планы не входило докладывать всем и каждому, кто он и зачем приехал. Отчего-то стало тревожно...

Заросшая бурьяном улочка была пустынна, много домов выглядели заброшенными – ставни и двери заколочены, заборы покосились. Улочка привела его на окраину деревни, к лесу. Дом, доставшийся Рогожину по наследству от матери, действительно стоял особняком, в отдалении, почти на краю дубовой рощи. Забор местами развалился, двор зарос рябинами, высокой травой.

Вокруг стояла та безмятежная, благостная тишина природы, которой никогда не бывает в городе. Слабо шумели огромные, омытые ливнем груши-дички, закрывающие дом от любопытных глаз, жужжали насекомые, влажно пахло разнотравьем и дубовыми листьями. Среди кустов шиповника, усыпанного мелкими красными плодами, виднелся колодец; черную крышу над ним украшал облезлый деревянный петух. Едва заметная тропинка вела к крыльцу дома, двери и ставни были закрыты.

Смирнов внимательно осмотрелся, прислушался и двинулся вперед. Ступеньки крыльца почти сгнили, и подниматься по ним надо было осторожно. Всеслав потянул дверь, она с тихим скрипом отворилась...

Глава 8

Ева так и заснула, не дождавшись Славки. Утром ее разбудил мелодичный звон будильника. Было слышно, как в ванной шумит вода, значит, знаменитый сыщик уже проснулся и принимает душ.

Она отложила тетрадь Алисы, над которой уснула, накинула на себя шелковый халат и отправилась в кухню. Чайник закипал, на столе стояла тарелка с ее любимыми пирожными, пахло свежесмолотым кофе. Интересно, когда Смирнов успел купить пирожные? Она вчера уснула после двенадцати, а его все еще не было.

Ева сварила кофе и разлила его по чашкам, когда в проеме двери показался улыбающийся Всеслав.

– Ты нашел Рогожина? – спросила она.

– Почти... Давай завтракать, а то я опаздываю.

– Ну, вот, – огорчилась Ева. – Я тебя вчера ждала, ждала, хотела обо всем расспросить...

– Потом. Зато у меня приятная новость. – Смирнов подошел и обнял ее сзади, прижался губами к затылку. – Ты едешь в Серпухов.

– Вместе с тобой? – обрадовалась Ева.

– Одна.

– Как? – Она сердито нахмурилась и выскользнула из его рук. – Почему?

– Ты же сама предлагала!

– Да, но... Тебе нужна моя помощь?

– Очень нужна, – спрятал улыбку Всеслав. – Ты даже не представляешь, как ты меня выручишь. Видишь ли, дело Рогожина оказалось гораздо сложнее, чем я думал. Придется мне сегодня усиленно поработать в этом направлении. А поиски Алисы Данилиной скорее развлечение... Думаю, если серпуховский адрес из ее записной книжки именно Глеба Конарева, то она, вероятно, там. Поговоришь с ней по душам, как женщина с женщиной, убедишь ее вернуться домой или хотя бы позвонить матери и брату, которые с ума сходят от беспокойства. Если девочка хотела их наказать, то уже добилась своего, и можно дать им поблажку. И все в таком духе... У тебя это получится лучше и мягче, чем у меня. Только вообрази себе – является частный детектив, нанятый братом, который выследил беглецов и теперь намерен доставить Алису домой чуть ли не под арестом. Куда это годится? У Данилиных отношения между собой и так натянуты – дальше некуда.

– Ты прав, – согласилась Ева. – Мое появление не произведет столько шума и возмущения, как твое. И мне будет интересно. Читая записки Алисы, я начинаю проникаться ее внутренним миром: он удивительно напряжен, запутан и противоречив. Хочется посмотреть, какова же эта девушка в жизни, как она выглядит. Фотографии – лишь бледные тени, они не передают в полной мере ее облик.

– Почему? – вскинул брови сыщик. – По-моему, как раз наоборот. Снимок выхватывает и подмечает то, что в обычной жизни ускользает от внимания.

Ева упрямо качнула головой.

– Фотографии – это всего лишь застывший, мертвый слепок жизни, тогда как сама жизнь – вечно изменяющаяся истина.

– Ты училась в школе Сократа, – делая серьезное лицо, сказал Всеслав. – Или Платона. Изменяющаяся истина! Неплохо придумано, дорогая Ева. Головоломка для философов еще та!

Он не выдержал и засмеялся. Ева надулась.

– Конечно! – с вызовом заявила она. – В казарме этому не научишься. Поэтому все бывшие военные такие нечувствительные к юмору и философии. Они мыслят прямолинейно. Их рассуждения движутся в строго заданном направлении, как трамваи по рельсам.

Это был камешек в огород господина Смирнова, который воспитывался сначала в Суворовском училище, затем в десантном, а потом вдоволь навоевался на Кавказе. Война вырабатывает специфический юмор и специфическую философию, которые рождаются в огне и крови, а не в интеллектуальных диспутах.

– Не буду спорить, – улыбнулся Всеслав, целуя ее руку. – В устах очаровательной женщины это звучит как комплимент.

– Ты не расскажешь мне о Рогожине? – смягчилась Ева. – Куда он подевался и почему не пришел на собственную авторскую выставку?

– У него весьма уважительная причина, поверь мне. В двух словах не объяснить. Вечером, за ужином, я обязательно посвящу тебя во все леденящие кровь подробности, – понизил голос Смирнов. – А сейчас я должен бежать. Надеюсь, поездка в Серпухов развлечет тебя.

Она продолжала пить кофе с пирожными, а сыщик отправился на стоянку за машиной. Ему предстояло многое выяснить за сегодняшний день.

Ева приехала в Серпухов к полудню. Небо было серое, мрачное. Холодный ветер пронизывал насквозь, начинал накрапывать мелкий дождь. Она зашла в привокзальное кафе, заказала блинчики с творогом, перекусила под монотонный шум набирающего силу дождя. В кафе было тепло; несмотря на дневное время, горели лампы. Из кухни доносился запах подгоревшего молока. Через окно были видны лужи, которые успели образоваться на тротуарах.

Еве не хотелось выходить из маленького теплого зала кафе в сырость и холод улицы, раскрывать зонт, идти по лужам... Дождь набирал силу. Напрасно она не надела осенние туфли, теперь в своих модельных лодочках наверняка промочит ноги.

Однако пора. Она вздохнула, вытащила из сумочки бумажку с адресом: улица Чехова, дом 6. Судя по отсутствию номера квартиры, дом частный. Значит, это не в центре.

Ева рассчиталась с официантом, спросила у него, где находится улица Чехова. Парень пожал плечами. Он не знал.

«Ну вот, – подумала Ева. – Буду бродить под дождем по незнакомому городу, искать Алису, которая только и мечтает, чтобы о ней все забыли. И почему люди не могут оставить друг друга в покое, позволить каждому жить так, как он хочет?»

Работа сыщика уже не казалась ей увлекательной и захватывающей. Интересно, как поступил бы на ее месте Всеслав?

Она вышла из кафе, раскрыла зонтик и приготовилась шагать куда глаза глядят, расспрашивая промокших и торопливо бегущих по своим делам прохожих. Такая перспектива не радовала. Как же быть? Идея родилась сама собой в виде притормозившего такси.

– Вас подвезти? – улыбнулся пожилой добродушный водитель.

– Подвезти, подвезти! – просияла Ева, усаживаясь на переднее сиденье. – На улицу Чехова.

Водитель молча кивнул и переключил внимание на дорогу. Переднее стекло заливали потоки дождя, проезжающие мимо автомобили поднимали фонтаны брызг.

– Ишь, пустился ливень-то! – озабоченно нахмурился таксист. – А с утра туч не было.

Он свернул в узкую боковую улочку, сосредоточился, объезжая ямы на асфальте. Ева смотрела по сторонам: обыкновенный провинциальный городок, тихий, зеленый, с одичавшими садами на окраинах.

– Мне нужен дом шесть, – сказала она.

– Кажись, он там, – водитель показал вперед, на низкий деревянный забор, за которым буйно разрослись яблони.

Дождь припустил сильнее, подгоняя Еву. Она побежала к калитке, толкнула ее и оказалась во дворе. Вымощенная гравием дорожка вела к двери маленького деревянного домика. Из трубы курился слабый дымок.

Звонка не было, и Ева принялась стучать. Почти сразу дверь отворилась. В темных сенях стояла, опираясь на палку, высокая грузная пожилая женщина в шерстяном платье.

– Здесь проживает Глеб Конарев? – спросила Ева, не сомневаясь, что попала именно туда, куда надо.

– Здесь. – Женщина посторонилась и впустила Еву в сени. – А вы кто будете?

– Я... родственница Алисы Данилиной, – соврала она. – Вы, видимо, мама Глеба? Вот, приехала с вами познакомиться.

Женщина смотрела на гостью, не понимая, что происходит.

– Идемте в комнату, – сказала она. – Здесь сыро, а у меня ревматизм. Суставы воспаляются, болят, сил нет терпеть. Слава богу, Глеб в прошлом году крышу отремонтировал, теперь хоть не течет.

Прихрамывая, она пошла вперед, Ева за ней, оглядываясь по сторонам. Никаких признаков присутствия в доме Глеба и Алисы она пока не заметила. Сумрачный коридор вел в просторную комнату с двумя старомодными диванами, печью, шкафом и круглым столом, застеленным вышитой скатертью. На столе стояли сухие цветы бессмертника в глиняной вазе, самовар. По стенам висели вышивки в рамках, барометр и большая икона в потемневшем от времени окладе.

Хозяйка тяжело опустилась на диван, Ева последовала ее примеру.

– Так вы, значит, родственница Алисы? – спросила женщина.

Она положила руки на колени, встревоженно глядя на гостью.

– Я ее тетка, – напропалую врала Ева, лихорадочно соображая, как вести разговор дальше. Честно говоря, она немного не так представляла себе эту ситуацию. – Мама Алисы серьезно заболела, и... меня попросили поговорить с племянницей, чтобы она вернулась домой.

Женщина молчала, поэтому Еве пришлось продолжать свой монолог:

– Понимаете, Глеб и Алиса встречаются, они даже решили жить вместе. Сейчас молодежь очень просто относится к таким вещам, но родители...

– Жить вместе? – удивилась мать Глеба. – Странно... сын ничего не говорил мне об этом. Он познакомил меня с Алисой. Когда это было? Весной, кажется... Милая, красивая девушка, вежливая, сразу видно, из хорошей семьи. Глеб в ней души не чает! Он у меня парень не влюбчивый, а с Алисой у него все серьезно. Только о женитьбе речь не шла. Им обоим еще учиться нужно.

– Вы Алису... давно не видели? – спросила Ева.

– С весны... А что случилось?

– Она ушла к Глебу и не подает о себе никаких вестей – не звонит, не приходит. Ее мама слегла, а брат ужасно волнуется.

– К Глебу? – еще больше удивилась женщина. – Простите... как вас зовут? Меня – Елена Михайловна.

– А меня Ева. Так вы ничего об этом не знаете?

– О чем? Глеб предупредил меня, что примерно в середине августа приедет с девушкой, а потом что-то изменилось. Наверное, это связано с его работой. Летом Глеб уезжает с бригадой на стройку зарабатывать деньги. За учебу надо платить, а я не могу ему помочь. Вот он и подрабатывает на строительстве коттеджей. Думал, что к середине августа освободится, но не получилось.

– Так его нет дома?

– Нет, – покачала головой Елена Михайловна. – Я сама жду его со дня на день.

– А где он работает? Может, Алиса поехала с ним?

– Понятия не имею, – развела руками Конарева. – Они там на стройке живут, где попало, то на сеновале, то в сарайчике. Вы предполагаете, Алиса могла согласиться на такие походные условия? Жить без нормальной крыши над головой, без элементарных удобств, среди одних мужиков?

– Да, сомнительно... – кивнула Ева. – Хотя они могут снимать дом в ближайшей деревне, например. Неужели вы даже приблизительно не знаете, где эта стройка?

Елена Михайловна сокрушенно развела руками.

* * *

Всеслав не успел рассказать Еве, какую картину он застал в доме Рогожина в Ключах. То, что он увидел, перевернуло его представление о деле художника. «Этрусские тайны» преподнесли-таки сюрприз.

Потянув дверь, которая оказалась не заперта, сыщик очутился в захламленных сенях. По углам были набросаны обломки то ли прялок, то ли ткацких станков, какие-то гончарные круги, огородный инвентарь, мешки и прочая деревенская утварь. Из сеней Всеслав прошел в темную, такую же захламленную комнату. Жужжали мухи. Он остановился, давая глазам привыкнуть к полумраку, не сразу сообразил, что жужжание раздается из-за ситцевой занавески, закрывающей дверной проем во вторую комнату. Свет почти не проникал сквозь щели закрытых ставень.