Текст книги "Джоконда и паяц"

Автор книги: Наталья Солнцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 16

Москва

Алина с нетерпением и ужасом ждала следующего, последнего сеанса у Артынова. Тот намеревался закончить свою нагую Джоконду в рекордный срок. По сравнению с да Винчи, который совершенствовал портрет годами, современный мастер оказался спринтером. Ему хватило двух недель, включая предварительную подготовку, чтобы практически довести картину до завершения.

Правда, леонардовское сфуматопотребовало от него длительных усилий. Но то была тренировка, которая позволила Артынову справиться с поставленной самому себе задачей.

Он был уверен, что заручился помощью Паяца, и не сомневался в успехе. Первый же сеанс с Алиной доказал: модель подобрана идеально. Интересно, Леонардо тоже «заводился» от своей натурщицы, когда писал?

Поймав себя на кощунственной мысли, Артынов переключался на другое. Алина с каждым разом воспламеняла его все сильнее. Он воображал ее в самых изощренных эротических позах. Будет жаль, если она погибнет, не успев полностью удовлетворить его желания.

Портрет служил как бы промежуточным звеном между Алиной-моделью и Артыновым-художником. Он соединял их, как соединяют два проводка для искры зажигания. Через портрет возбуждение Артынова передавалось Алине и текло обратно. Картина стала третьей, но не лишней в этом любовном треугольнике.

Алина не догадывалась, во что ввергла ее жгучая ревность к покойной сопернице и жажда реванша. Она только боялась разоблачения. Вдруг Миша узнает о том, что…

– О чем? – шептала она, спохватываясь и глядя по сторонам. Никто не слышит, как она разговаривает сама с собой? – Я только позировала, Артынов меня писал. Больше ничего.

Реального повода для волнения как будто не было, но Алину мучил страх. Отчего она лишилась чувств в мастерской? Стыд какой. Свалилась на пол и…

Бог знает, что сделал с ней Артынов.

Муж заметил ее нервозность, бессонницу, отсутствие аппетита и заговорил о беременности.

Алина решила сходить на обследование.

Доктор огорошил ее заявлением: «У вас будет ребенок. Срок совсем небольшой».

– Вы не ошиблись? – спросила она.

– Ошибки быть не может. Разве что в сроке.

Алина вышла из кабинета окрыленная и успокоенная. Ее страх угомонился, притих. Причина дурноты и обморока во время сеанса получила логическое объяснение.

«Артынов ничего мне в кофе не подсыпал, – обрадовалась она. – Я возвела на него напраслину. Запаниковала. Он сам, вероятно, испугался».

Счастливое известие пробудило у нее зверский аппетит. Она вспомнила, что со вчерашнего вечера ничего не ела, и поехала в вегетарианское кафе, которое показал ей Рафик Грачев. Две порции овощного салата и ведические сладости утолили ее голод.

Потом позвонил брат, сообщил, что возвращается в деревню. Алина из вежливости уговаривала его остаться.

– Я не успела подыскать тебе работу. Подожди еще день-два.

Павел отказался наотрез.

– Не хочу, чтобы ты платила за мое проживание.

– Пустяки. Мне не накладно.

– Устал я от Москвы, – признался парень. – Шумно, суета кругом. Не смогу я тут. Поеду обратно, на нефтепромысел. Мать жалко. Совсем одна останется. Надеялась, что я рядом буду, в столице. Видно, не судьба.

– Ты пить правда перестал?

– Правда. В рот не беру. Отвернуло конкретно.

– Тогда женись, Пашка, – посоветовала Алина. – Я тебе невесту сосватаю.

– Она в деревню не поедет, – рассмеялся тот. – На север тоже вряд ли.

– А ты деревенскую бери.

У нее было хорошее настроение, и она хотела, чтобы все вокруг радовались. Пашка хоть и двоюродный, но брат. Родня, как-никак. И тетя Дуся не чужая.

– У нас в Черном Логе бабы все в возрасте, – возразил он и вдруг вспомнил знахарку из «чертова дома». Такую женщину он видел впервые. Запала она ему в душу. Вот бы ее в жены взять…

* * *

Из кафе Алина поехала в загородный дом. С тех пор как они с Кольцовым поссорились, тот о «Венере» не упоминал, а она не спрашивала. Но мысль о картине не шла у нее из головы. Забрал муж «Венеру» или не забрал? Может, решил перепродать?

Она позвонила в галерею. Там сообщили, что картина продана и покупатель ее увез. Умиротворение Алины сменилось дурным предчувствием. Снедаемая тревогой, она поставила «пежо» на парковку и вызвала такси. Малолитражка загородные дороги не одолеет.

Таксист попался угрюмый и молчаливый. Он крутил баранку, а пассажирка безуспешно пыталась вздремнуть. Только опустит веки – перед ней вырастает Ольга, грустная, с распущенными русалочьими волосами.

– Я не хотела умирать… – шепчет она, и Алина вздрагивает, просыпается.

– Включите музыку, – попросила она водителя.

– Шансон будете слушать?

– Буду.

– А то некоторым не нравится, – буркнул таксист.

Из динамиков полилась фривольная песенка, и Алина на время отвлеклась. Город давно закончился, потянулись унылые поселки, серые березовые рощи. Ее укачало, затошнило.

– Остановите! – взмолилась она. – Мне плохо!

Таксист молча притормозил, съехал на усыпанную листьями обочину. Алина, пошатываясь, вышла. Ее вырвало. Она вдыхала лесную прель, преодолевая приступ, вытерлась влажной салфеткой и вернулась в машину.

– Пакетик не захватили с собой? – недовольно осведомился водитель.

– Меня раньше не укачивало.

Она едва дотерпела до деревни Ягодки, где они с мужем построили дом. Вернее, начал стройку свекор, у которого был свой бизнес. После женитьбы сына родители отдали дом молодым. Здесь, в Ягодках, они надеялись свить уютное гнездышко и растить детей.

– Подождите меня, – сказала Алина таксисту, протягивая деньги. – Я ненадолго.

Она позвонила охраннику, и тот открыл ей калитку. За забором стояла машина мужа, «хонда-цивик» бутылочного цвета. Миша не говорил ей, что собирается за город.

Алина быстро прошла в пустой холл, пахнущий краской и застланный большими кусками картона, чтобы не пачкался пол. Картон зашуршал под ногами. Навстречу Алине вышел охранник.

– Здрасьте…

– Где Михаил? – волнуясь, спросила она.

– В зале.

– Что он делает?

– Вчера картину привезли, – объяснил охранник. – Мы пробовали повесить, не вышло. Большая, тяжелая. Стену дрелить надо. Вот хозяин и приехал. Крепеж специальный привез и все такое.

Алина кивнула и отправилась в зал. Сердце прыгало в груди, горло сводили спазмы. Как бы опять не стошнило.

Она рванула дверь на себя, – в глаза сразу бросилась ослепительная, нагая, опаловая Венера, окутанная ниспадающим золотом волос. Кольцов застыл перед ней в благоговейном восторге. Он, казалось, не слышал, как вошла жена.

– Так я и знала! – сдавленно выкрикнула Алина.

Михаил медленно повернулся.

– А… это ты…

– Не ожидал?

– Признаться, нет. Что-то случилось?

– Почему ты не взял меня с собой?

– Зачем? У тебя свои дела, у меня свои.

– Ясно, до кого тебе есть дело! – она встала так, чтобы заслонить собой Венеру с ненавистным и прельстительным лицом Ольги.

Муж недоуменно поморщился.

– Что с тобой? Ты чем-то расстроена? Посмотри, какую красоту я приобрел для нас.

– Для нас? – взвизгнула Алина. – Для себя ты ее приобрел! Ну, как? Заводит?

– Успокойся…

В его голосе прозвучали раздраженные нотки. Поведение Алины выходило за всякие рамки. Раньше она не позволяла себе устраивать сцен. Тем более без повода.

– У тебя с ней что-то было?

Жена имела в виду Ольгу, но Михаил об этом не догадывался.

– Ты рехнулась? – разозлился он. – Ревнуешь меня к картине? Скажи еще, что я тайком прикатил в Ягодки, чтобы переспать с ней.

Венера насмешливо покосилась на супругов зеленоватым, как морская гладь, оком.

– Она не будет висеть у нас в доме! – завопила жена, забыв о собственных планах по уничтожению полотна. – Только через мой труп!..

– А мое мнение уже ничего не значит?

Алина упала на мягкий диван, покрытый целлофановой пленкой, и забилась в истерике. Муж побежал в кухню за водой.

Венера улыбалась розовыми губами, созерцая эту тривиальную семейную драму…

Глава 17

Черный Лог

«Видения» заставали Глорию где попало, тогда как вызвать их осознанно ей удавалось не всегда. Дошло до того, что она прогуливалась в собственном саду, а очутилась в апельсиновой роще, где ей встретился Паяц…

– Галерея, – пробормотала она, сидя в гостиной и ожидая обеда. – Я должна вспомнить, какие картины он мне показывал.

Вместо этого в голову лезла разбитая малолитражка с мертвым лицом женщины, кровь и осколки стекла на асфальте. Глории было тяжело смириться с мыслью, что она не может предотвратить чью-то гибель. Ее слова истолкуют иначе и найдут сотню причин отмахнуться от них.

– Санта! – позвала она великана. – Готовь машину. Мы едем в Москву.

– Прямо сейчас? А как же обед?

Глория покачала головой. Какой обед, когда речь идет о жизни и смерти.

– Собирайся, – приказала она. – И поскорее.

Она не думала о том, как предупредить будущую жертву о грозящей опасности. Ей поможет Лавров. Но сначала надо добраться до него.

Бессмысленность этого шага не остановила Глорию. Она попробует, а там уж как карта ляжет.

«Не обманывай себя, – нашептывал ей в уши карлик. – Ты знаешь, чем все кончится. Тебя ведь никто не просил вмешиваться!»

Через сорок минут «мицубиши-аутлендер» выехал на проселочную дорогу. За рулем сидел Санта. Глория примостилась на заднем сиденье с ноутбуком. Он может понадобиться в любой момент. Как только она вспомнит…

Пелена, закрывающая ей доступ в галерею Паяца, упала внезапно, когда «аутлендер» уже мчался по улицам Москвы. Глория будто очнулась и схватилась за ноутбук. Так, что искать? Картины Боттичелли…

Она зарылась в Интернет и тихонько ахала и охала, чтобы не отвлекать Санту. Глаза забегали по картинкам и строчкам.

– Ничего себе…

Симонетта Веспуччи, «звезда Флоренции», черты которой Боттичелли подсознательно придавал всем своим лирическим женским образам… умерла от чахотки совсем молодой.

Рембрандт и его любимые женщины… Саския… Хендрике Стоффельс… обе рано скончались.

Гойя и «Обнаженная маха» герцогиня Альба… загадочная смерть последней во цвете лет.

Рубенс писал обожаемую жену Изабеллу… не дожила и до тридцати пяти.

Пикассо…

Картины великого мастера замелькали на мониторе. Из всех моделей одна Франсуаза Жило осталась жива и здорова… остальным не позавидуешь.

– Куда ехать? – осведомился Санта на перекрестке. – К вам на квартиру или…

– В офис компании.

Он повернул налево, а Глория вновь углубилась в живопись.

– Что это у нас?

Боровиковский, портрет Марии Лопухиной. Дочь мистика и магистра масонской ложи… рано умерла от чахотки.

– Красивая…

По слухам, жертвами портрета становились дворянские девицы на выданье. Ежели которая на портрет долго засмотрится, то покойная Лопухина забирает ее душу.

Крамской, «Незнакомка» – портрет дамы, едущей по проспекту в открытой коляске, «высасывает силы» из живых людей… обладает преследующим взглядом.Куда бы ни отошел зритель, красавица будто следит за ним. Картина приносила своим обладателям одни несчастья.

– Хм! Репин-то Илья Ефимович, оказывается, по этой части тоже не промах, – прошептала Глория.

Молодая жена Репина… безвременно скончалась.

Портрет композитора Мусоргского… вскоре умирает.

Портрет хирурга Пирогова… почти сразу отошел в мир иной.

Портрет премьер-министра Столыпина… окончен как раз перед покушением на сановника, который получил смертельное ранение в Киеве.

Портрет писателя Писемского… умер.

Портрет итальянского актера д’Аржанто… скончался.

Едва Репин взялся за портрет Федора Тютчева, тот заболел и умер.

Литератор Всеволод Гаршин, с которого Репин писал царевича для известной картины «Иван Грозный убивает своего сына»… сошел с ума и бросился в лестничный пролет.

Художник Мясоедов, послуживший прототипом для Грозного (то же полотно), в приступе ярости чуть не прикончил своего маленького сына.

Иконописец Балашов в 1913 году исполосовал холст ножом, после чего умер в лечебнице для душевнобольных.

– Ну и ну! – воскликнула Глория. – Илья Ефимович был неимоверно талантлив. А что «Бурлаки на Волге»?

Поразительно, но и эти позировавшие Репину мужики плохо кончили.

Однажды в зале, где висят «Бурлаки», произошел неприятный инцидент. Иностранная туристка внезапно закричала и упала на пол, отбиваясь от невидимого противника. После она твердила, что какой-то потный, грязный мужчина навалился на нее и пытался изнасиловать… Она, мол, до сих пор чувствует ужасный запах, исходящий от него…

– Это уж слишком!

Машина остановилась, и Санта подал хозяйке руку, помогая выйти. Глория все еще была под впечатлением от просмотренных комментариев. Все вышеперечисленные живописные полотна она видела в галерее Паяца!Там они существуют как бы параллельно с теми, которые находятся в музеях и частных коллекциях.

– У меня что-то голова кружится, – пожаловалась она. – Пройдемся немного…

Москва

Лавров опешил и растерялся. Его замешательство рассмешило Глорию.

– Ты не рад меня видеть?

– Что ты… рад.

Натянутая улыбка и бегающий взгляд начальника охраны подсказали ей, что она не ошиблась. У Ромы – другая женщина. И он ужасно боится выдать себя.

– Зайдем к тебе в кабинет, – предложила она. – Чаем угостишь?

– Да, конечно.

Пока закипал электрочайник, Глория размышляла, почему отношения между людьми так запутанны и лживы. Зачем скрывать правду?

Глядя на Лаврова, она «видела» те же постельные сцены, которые невольно всплывали в его памяти. Он гнал от себя компрометирующие картинки, но те упирались и не желали уходить с «экрана». Образы, которые он пытался изгнать из своего сознания, наоборот, становились ярче и объемнее. Это было невыносимо.

– Ты зря переживаешь, – обронила Глория. – Я не в претензии.

– Не понял?

– Все ты понял, – усмехнулась она.

Не было смысла отпираться, оправдываться. То, чего Лавров боялся, произошло. От Глории ничего не скроешь. Они слишком близки, чтобы он мог утаить что-то от нее. Она чувствует его флюиды, улавливает мысли.

– Я перед тобой как на ладони, – вздохнул он. – А ты для меня за семью замками.

– Тебе же спокойнее.

Он промолчал, разливая по чашкам кипяток.

– Чай в пакетиках, – сообщил он, зная, что Глория любит только листовой. – Будешь?

– Давай.

Она заговорила о Павле Майданове. Лавров машинально отвечал.

– Ты знаешь его сестру?

– Случайно познакомился, – соврал он. – Буквально день тому.

Глория приподняла брови, но не выразила сомнения в его словах, не стала выяснять обстоятельства знакомства. Просто спросила:

– Кто она?

– Алина Кольцова. Поэтесса. Замужем за хоккеистом Кольцовым.

– Я не увлекаюсь спортом и спортсменами.

Он пожал плечами, пробуя чай. Горячий и горький. Глория даже не притронулась к чашке. Чай был предлогом, чтобы поговорить наедине. О Павле, о его сестре.

«Чужие люди ей дороже, чем я, – накручивал себя Лавров. – Она печется о них, а на меня ей плевать!»

– Ты несправедлив ко мне, – сказала она.

Начальник охраны спохватился. Черт! Он вился ужом на раскаленной сковороде. И с какой стати, спрашивается? Их с Глорией связывает работа и… взаимная симпатия. А от симпатии до любви – пропасть.

– Ты прав, – кивнула она. – Почувствовал разницу?

– Послушай, – не выдержал он. – Я перед тобой ни в чем не виноват.

– А кто тебя винит?

Лавров хлебнул чаю, обжегся и побагровел.

– Алина может погибнуть, – как ни в чем не бывало заявила Глория. – Она водит машину?

– Водит.

– Ты предупредил ее об опасности?

Лавров все-таки вышел из себя. Она его допекла.

– Как я должен это сделать? Подойти и сказать: «Милая барышня, вам лучше не садиться за руль! Потому что вы разобьетесь!»

– Примерно так.

– Она решит, что я чокнутый, только и всего.

Глория задумалась. Галерея Паяцане шла у нее из головы. К чему бы это?

– Алина позирует какому-то художнику? – догадалась она. – Кто-то пишет ее портрет?

Лавров чуть со стула не свалился.

– Откуда ты знаешь? Павел выболтал? – и тут же осекся. Вряд ли Алина поделилась с братом, что ходит на сеансы к Артынову. Она скрытная, вся в себе. Улитка, которая забилась в раковину и даже рожек не высовывает.

Глория ждала ответа, глядя на него из-под пушистых ресниц. По сравнению с Эми она почти не красится. И гораздо стройнее, и…

– Я краснею, – засмеялась она.

– Допустим, Алина позирует, – поспешно выпалил Лавров. – И что?

– Это смертельно опасно.

– Предлагаешь запереть ее в квартире и не выпускать? До скончания века?

Глория понимала, что все усилия тщетны. Никто не спасет Алину, кроме ее самой. Но та уже сделала выбор, ступила на мостик, ведущий в бездну.

– Ладно, убедила, – буркнул начальник охраны. – Я попробую. Ума не приложу, как это сделать… но попытаюсь хотя бы.

– Все серьезно. – Глория стерла с лица улыбку. – Ты знаешь художника?

– Получается, знаю.

– Вот и хорошо, – кивнула она. – Постарайся, Рома. Жаль девушку. Красивая?

– Очень.

– Верю, – вздохнула Глория. – В том-то и суть. Красота не хочет умирать. Уродству в этом смысле проще. Красота – великий соблазн и подвох. Спаси ее!

– Не проси невозможного.

– Ты тоже провидец, Рома? Это бремя. Чувствуешь, как оно ложится на тебя тяжким грузом и давит к земле? Алине осталось жить совсем мало…

– И как мне быть? Ходить за ней по пятам? Поломать ее салатовый «пежо»? Тогда она сядет в такси. Может, это выход?

– Решать тебе, – сказала Глория, вставая. – Жизнь Алины висит на волоске. Скоро этот волосок оборвется…

Глава 18

Вечер той пятницы выдался пасмурный, промозглый. Стемнело рано. Лавров поджидал Алину, как и в первый раз, во дворе дома, где располагались мастерские художников. Сегодня вечером – ее последний сеанс у Артынова. Раньше, чем тот закончит «Обнаженную Джоконду», модель не умрет.

«Я становлюсь мистиком, – констатировал начальник охраны. – Иду на поводу у Глории. Зачем Артынову убивать Алину? Он не станет этого делать. На взлете карьеры никому не хочется портить себе репутацию».

«А если его заставят? – возражал внутренний голос. – Тот же Паяц! Придет и потребует платы за флакончик с чудо-каплями».

«Паяц – порождение подсознания Артынова», – не сдавался Роман.

«Это как сказать!»

Из парадного вышел Рафик и прервал этот немой диалог.

– Замерз?

– Скоро они закончат? – сердито спросил Лавров. Он продрог и проголодался. Собачья у него работа, и жизнь не лучше. Вечный мальчик на побегушках. Каждый норовит его припахать. Даже бывший одноклассник.

– Осталось минут пятнадцать. Хочешь конфетку? – Рафик вытащил из оттопыренного бездонного кармана карамельку и протянул товарищу.

– Мог бы и трюфель предложить, – насупился тот. – Или «Белочку».

– У меня на шоколадные конфеты денег нет, – без смущения ответил художник. – Я представитель нищей богемы. Не взыщи!

– Иди к себе, Рафик. Надеюсь, наедине со мной Алина окажется сговорчивее.

– А если нет?

– Это последний шанс, – вздохнул Лавров. – Нет, значит, нет.

– Она… умрет? Выпадет из окна, как Слободянская?

Мнимый журналист пожал плечами и поднял воротник куртки.

– Почему непременно из окна? Может, вскроет себе вены… или врежется на машине в бетонный столб. Откуда мне знать?

– Ты циник, Рома, – ахнул художник. – Ты еще больший циник, чем Артынов. Вы чем-то похожи.

– Спасибо!

Слово «похожи» вызвало у Лаврова неожиданную ассоциацию. В своем пестром шутовском наряде Рафик вполне мог сойти за Паяца. Остается раскрасить лицо и…

Скрипнула дверь, из парадного медленно вышла Алина. Казалось, она ничего не видит перед собой. Рафик юркнул в тень, чтобы не попасться ей на глаза, но в этом не было необходимости.

– Алина? – Лавров крепко взял ее под руку и не почувствовал сопротивления. – Это опять я. Вы обещали дать интервью. Эксклюзив для нашего издания.

– Я… я… передумала…

– Невозможно! – с комичным отчаянием воскликнул «журналист». – Я уже здесь. Редактор ждет мой материал.

Она послушно шла рядом. Молчала. Как будто Лавров обращался не к ней, а к кому-то другому. Он внимательно посмотрел ей в лицо. Оно было белым и безжизненным, словно маска, снятая с покойника.

– Алина! – повысил он голос. – Вы меня слышите? Вам нельзя садиться за руль. Ни сегодня, ни завтра. Никогда! – добавил он, понимая, что несет полную ахинею.

«Миссия невыполнима, – гундосил внутренний оппонент. – Закругляйся, Рома. Не делай из себя посмешище».

Алина остановилась и опустила голову. У нее были потрясающе красивые ноги в тонких чулках и коротких сапожках на каблучке. Интересно, она чувствует холод или уже нет? Скорее нет, чем да. Во всяком случае, она не спешит к своему гламурному «пежо».

– Вы пьяны? – брякнул Лавров, ощущая себя идиотом.

– Может быть…

Она действительно выглядела странно. Что еще он мог предпринять в этой безнадежной ситуации? Настаивать на своем? Требовать? Размахивать руками? Бесполезно. Глупо. У него нет рычагов воздействия на Алину, кроме силы убеждения. Однако он сам не был до конца убежден в том, что говорил.

– Что вы пили? – спросил он, чтобы просто продолжать разговор.

– Кофе…

– Алина, – снова приступил он к главному. – Я провел собственное расследование смерти Ольги Слободянской. Там есть… настораживающие вещи. Вы тоже рискуете. Как журналист, я не могу оставаться безучастным…

– Я не собираюсь выбрасываться из окна, – перебила она. – Я… у меня… будет ребенок…

Она сообщила этот глубоко личный факт совершенно будничным тоном. Лавров принял к сведению: Алина беременна. И пустил в ход этот весомый аргумент.

– Теперь вы рискуете не только собой, но и жизнью ребенка.

Она, кажется, начала просыпаться, выплывать из того тумана, которым окутал ее Артынов. Как ему это удается, черт возьми? Он подсыпает что-то в кофе, которым угощает натурщиц?

– Я не расслышала, – пролепетала Алина. – Что вы сказали о ребенке? Вы меня пугаете… Мне нельзя нервничать! – вспылила она. – Нельзя, понимаете? Я легко срываюсь… это все гормоны…

Ее охватывала паника, которую Лавров обязан был погасить. Он схватил ее руки, обтянутые перчатками, и сжал.

– Я забочусь о вас. А вы злитесь.

– Вы сказали… сказали, что я потеряю ребенка, – забормотала Алина, вырываясь. – Вы… можете накаркать. Зачем я призналась вам? Теперь вы напишете об этом в своей дурацкой статье. Что вы всюду лезете?

– Вообще-то статья не о вас, а о художнике Артынове, – напомнил он, отпуская ее. – Модель, с которой он писал Венеру, погибла. Вы уверены, что вам это не грозит?

При упоминании о Венере ревность застлала ту бодрствующую часть рассудка Алины, которая связывала ее с внешним миром и позволяла более-менее адекватно реагировать на слова Лаврова. Она опять погрузилась в гипнотический сон, где не было места реальности и где существовали и действовали иные правила и законы.

– Замолчите, – прошептала она, кусая губы. – Вы все помешались на этой Венере! Все, все! Журналисты, критики, публика, даже мой муж. Что вы в ней находите? Вульгарная голая баба с похотливым взглядом и плоскими сиськами! Она готова запрыгнуть на первого попавшегося мужика, и если бы не рама и холст, то так бы и случилось.

– Али-и-ина, – изумленно протянул Роман. – Вы ли это? Насколько мне известно, вы слагаете стихи…

Но Кольцова его не слышала. Она поносила Венеру на чем свет стоит, забыв о приличиях и культуре речи. Жаргонные словечки и пошлые ругательства обильно сыпались из ее прелестных уст. Она ничего не замечала – ни удивленного лица «журналиста», ни застывшего в тени неподалеку Рафика, который не узнавал свою даму сердца.

Лавров же в очередной раз удостоверился, что мнение о людях, внушенное ему Глорией, верно отражает их многоликую суть. В одном человеке поразительным образом сочетаются, казалось бы, взаимоисключающие качества. В каждом сидит пара-тройка чертей, которые до поры до времени не высовываются. Но стоит потревожить их, и бесы тут как тут. Резвятся и щекочут вам нервы, опрокидывают ваши представления о ближних и развенчивают ваших кумиров.

Лавров понял, что в данный момент ему до Алины не достучаться. Это только кажется, будто она стоит рядом. На самом деле барышня блуждает где-то далеко – возможно, она все еще позирует Артынову или сражается с Венерой и ревнует мужа к мертвой сопернице. Небось подозревает, что он неспроста купил полотно. Ишь, как разошлась!

Роман решил поддать жару и сказал:

– «Венеру» приобрел ваш супруг, если я не ошибаюсь. Выложил за картину кругленькую сумму.

– У Миши нет вкуса. Он не понимает… он… не посоветовался со мной…

По ее лицу потекли слезы. Алина, не смущаясь, плакала перед посторонним человеком. Она не владела собой.

– Садясь за руль, вы подвергаете себя опасности, – вернулся к своему «журналист».

– Что же мне, по воздуху летать?

Она полезла в сумочку за бумажным платком. Лавров молча наблюдал, как у нее дрожат пальцы.

«Ты занимаешься чепухой, братец, – заметил внутренний голос. – Донимаешь беременную женщину. От чего ты можешь ее уберечь? От самой себя?»

– Бог с вами, Алина, – сдался он. – Делайте что хотите. Но хотя бы будьте осторожнее.

– Я всегда осторожна, – буркнула она.

– Подвезти вас?

– Не надо. Я сама.

– Давайте лучше я поведу, – покачал он головой, провожая ее к припаркованному в углу двора «пежо». – Вы в порядке?

– Не совсем… нервы разыгрались. Пустяки.

– Значит, отказываетесь от моей помощи?

– Не отказываюсь. Просто у меня еще есть одно дело сегодня.

– Какое? – проявил неуместное любопытство Роман.

Она вздохнула, раздраженная его назойливостью. Но все же ответила:

– Я должна кое с кем встретиться.

Вопрос «С кем?» замер на губах «журналиста». Это был бы явный перебор.

Лавров стоял истуканом и смотрел, как она садится в малолитражку. Что он мог поделать? Не исключено, что Алина отправляется навстречу гибели, а он бессилен ей помешать. Собственная беспомощность бесила его. С другой стороны – имеет ли он право вмешиваться в чужую жизнь или в чужую смерть?

Он предупредил Алину, та его не услышала. Его совесть чиста.

Когда красные огни «пежо» исчезли за поворотом, Лавров подозвал Рафика:

– Эй, старик, выходи!

Художник не появился. Видать, ему надоело топтаться в тени дома, он замерз и пошел к метро.

Лавров еще раз окликнул бывшего одноклассника, хмыкнул, пожал плечами и зашагал к машине. Мысль проследить за Алиной пришла поздно.

– Еще не все потеряно, – пробормотал он, сворачивая в ту же сторону, что и «пежо». – Если мне повезет, я тебя догоню, Джоконда…

* * *

Потерпев поражение в разговоре с Алиной, Лавров взял реванш на шоссе. Он легко настиг «пежо» и пристроился сзади, пропустив вперед желтое такси. Спустя двадцать минут малолитражка притормозила у ярко освещенного кафе «Пион».

Лавров бывал в этом заведении, которое славилось вкусной выпечкой и натуральным бельгийским шоколадом. Отличительной особенностью «Пиона» было обилие живых цветущих растений в больших и маленьких горшках.

Он вошел в зал чуть позже Алины, занял столик у двери и огляделся по сторонам. Посетители, увлеченные едой и беседой, не обращали на него внимания. Под потолком горели лампы с розовыми абажурами. Пахло фисташковым мороженым и кофе.

Алина Кольцова сидела одна, уткнувшись в меню.

Мысль о Рафике заставила школьного товарища пересесть и спрятаться за кустом с блестящими резными листьями. Теперь вошедший, если это окажется Грачев, вряд ли его увидит. Зато он сможет рассмотреть человека, которого поджидает Алина.

И все же Роман оплошал. Расслабился и пропустил ответственный момент. Пока официантка принимала у него заказ, кое-кто прошмыгнул мимо. Начальник охраны краем глаза успел заметить, как «объект» уселся за столик рядом с Алиной, причем – нарочно или случайно – укрылся за пышным рододендроном.

– Раззява, блин…

– Что? – обиделась официантка.

– Это я не вам, – не очень вежливо бросил Лавров, отсылая ее движением руки.

Оскорбленная девушка удалилась, а он уставился на таинственного визави Алины. Впрочем, ни рододендрон, ни приглушенный розовый свет не помешали ему узнать в «объекте»… Светлану Артынову.

Она сидела спиной к соглядатаю, ее наполовину скрывал куст, но зеленый балахон художницы, малиновые лосины и высоко взбитый рыжий хохол на макушке ни с чем нельзя было спутать. Алина вымученно улыбалась, Светлана слегка наклонилась вперед. Дамы вели неторопливый разговор.

Как Лавров ни напрягал слух, до него доносился лишь общий звуковой фон – шум голосов перекрывала негромкая музыка.

Он знал, что Алина и Светлана знакомы. Ведь именно декораторша пригласила Кольцову на поэтический вечер, где Рафик впервые ее увидел. Кстати, покойная Слободянская тоже была знакома с художницей. Она не опасалась Светланы и могла впустить ее в квартиру. У бывшей жены Артынова есть мотив для убийства – ревность, обида. Что, если она мстит за разбитую семью, несбывшиеся надежды, за то, что муж не писал ее, в конце концов? Других пишет, а ее – нет. Женская душа темна, как ночь.

Светлана вполне сгодилась бы на роль Паяца. У нее имеются для этого все задатки, включая манеру одеваться. Что, если она явилась художнику в виде «злой Музы» и поселила в его сознании дьявольские мысли о собственной избранности? Розыгрыш, который имеет дурные последствия.

«Притормози, Рома, – охладил он себя. – Кого ты только не подозревал? И разве Паяц – не плод воображения Артынова?»

«Артынов бы узнал жену, – подумал Лавров, не отрывая глаз от двух женщин, которым принесли по чашке кофе и по тарелочке с шоколадными пирожными. – Он прожил с ней не один год. Изучил повадки, жесты, голос. Он бы не обманулся. Хотя… чем черт не шутит? Вдруг они с Артыновым действуют сообща? Муж и жена – одна сатана!»

Лаврову было плохо видно, едят дамы или продолжают болтать. Кажется, едят. Во всяком случае, Алина пробует кофе. Отставила. Видимо, слишком горячий.

Между тем ему тоже принесли заказ – большой кусок торта и зеленый чай без сахара. Он ел и пил, не ощущая вкуса. Мысли завертелись у него в голове, одна хуже другой. Алина отравит Светлану? Светлана отравит Алину? Кто из них? Чутье бывшего опера подсказывало, что эта встреча в «Пионе» – не просто повод полакомиться сладким и перемыть кости подругам.

Но все закончилось благополучно. Светлана подозвала официантку. Алина встала и, похоже, начала прощаться. Точно. Накинула манто, идет к выходу.

Светлана осталась. Она роется в сумочке… вероятно, расплачивается по счету.

Лавров отвернулся, чтобы Кольцова его не узнала. Впрочем, та не смотрела по сторонам. Торопилась.

Что делать? Идти за ней или проследить за Светланой? Начальник охраны выбрал первое. Он оставил на столике деньги, снял с вешалки куртку и поспешил на улицу. «Пежо» неуклюже разворачивался, готовясь выехать на шоссе.

Лавров прыгнул в «туарег» и завел двигатель. Было некогда наблюдать за Светланой Артыновой – когда она выйдет, куда направится. Не потерять бы Алину.

Дальше все развивалось стремительно и неумолимо. «Пежо» ехал со средней скоростью, и вскоре Лавров заметил, что малолитражка как-то странно виляет. Неужели Алине плохо? Она не справляется с управлением…

Вместо того чтобы остановиться, «пежо» рванул вперед. Алина почувствовала слежку или случайно нажала на педаль газа?