Текст книги "Кинжал Зигфрида"

Автор книги: Наталья Солнцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 9

Москва

Леда вышла из клиники в удрученном состоянии. Анализы опять плохие. Сколько времени она принимает таблетки, выполняет все рекомендации специалистов, а воз и ныне там! Сегодня лечащий врач назначил новый курс процедур, но она уже потеряла веру в благополучный исход.

– Да не расстраивайтесь вы так! – успокаивал ее профессор. – Ваше заболевание не угрожает жизни. Неприятно, однако не смертельно. Вялотекущий хронический процесс хуже всего поддается действию препаратов.

– Не хватало, чтобы он обострился.

– Пока причин для обострения я не вижу.

«Пока! – подумала Леда. – Хорошенькая же у меня перспектива. Постоянно находиться в ожидании: вдруг болезнь начнет прогрессировать?»

Она заплакала. Почему ей так не везет? Все, казалось бы, подарила ей судьба – красоту, ум, богатство, а счастья нет. Здоровье вот пошатнулось. Банальная до тошноты истина открылась перед ней вместе с недомоганием: не все можно купить за деньги.

Воспаление придатков, которое не считается опасной патологией, тем не менее серьезно осложняло жизнь Леды Куприяновой. Боли, слабость, постоянный дискомфорт и ощущение какой-то женской неполноценности угнетали ее.

– Не обращай внимания на ерунду, – говорила ей мать. – В той или иной степени через это проходит каждая женщина. У кого не было воспаления?

– И что ты делала?

– Лечилась, потом махнула рукой.

Но Леда «махнуть рукой» не могла. Непрерывная ноющая, тянущая внизу живота боль истощала ее силы; в голову приходили страшные мысли. Раз лекарства не помогают, значит, недуг гораздо злее, чем полагают врачи. Медицина – не панацея, теперь Леда убедилась в этом на собственном опыте.

Ей выписывали все более дорогие препараты, но эффекта не было. Вообще никакого!

– Это у вас на нервной почве, – сказал ей один знаменитый лекарь. – Мнимая болезнь. Потому и лекарства бессильны, что лечить нечего.

Леда возмутилась, устроила ему скандал. Выплеснула все негодование, накопившееся за время хождения по кабинетам и лабораториям. Сунула ему в нос бланки с результатами анализов. Доктор невозмутимо просмотрел их и продолжал стоять на своем: болезни нет, она существует исключительно в воображении пациентки. А тело услужливо воспроизводит симптомы.

– Мы и не такое способны! – с улыбкой заявил он. – Люди – удивительные существа.

– Вы шарлатан. Вам следует запретить заниматься медицинской практикой! – бушевала Леда. – Я напущу на вас журналистов!

Доктор не испугался, не смутился:

– Уверенность в себе, любящий мужчина рядом, регулярный секс, и от вашего диагноза не останется и следа. Когда испробуете все традиционные методы лечения, вспомните мои слова. Мнимые заболевания вовсе не безобидны. Умереть от них можно вполне реально.

Тогда Леда, кипя праведным гневом, и слышать его не желала. Теперь она нет-нет да и возвращалась мысленно к тому разговору. Что, если лекарь был прав и ее болезнь порождена умом, а не телом? Как от нее избавиться?

«Решу, что я абсолютно здорова, перестану ходить на обследования, принимать лекарства, – размышляла госпожа Куприянова. – Но как справиться с вполне конкретной болью, от которой корчишься и стонешь? Как заставить себя поверить в ее виртуальную природу? Как забыть о ней, если порой каждый шаг, каждое движение причиняют физические муки? Как их превозмочь?»

По совету приятельницы Леда записалась на прием к знахарке.

– У твоей болезни одна причина – злость! – ошарашила пациентку целительница. – Иди в церковь, покайся, сделай щедрые пожертвования, потом приходи. Буду тебя спасать!

Куприянову неприятно поразили фамильярное обращение знахарки, ее псевдонародные присказки, жесты, интонации.

– На кого мне злиться? – попыталась возразить молодая женщина. – У меня все есть. Я ни в чем не нуждаюсь.

– Каждый в чем-нибудь нуждается. Раз на земле живешь, значит, чего-то тебе не хватает. Полная чаша бывает только в райских чертогах.

Знахарка улыбнулась, недобро блеснув глазами, а у Леды холодок пробежал по коже.

После этого посещения ей стало еще хуже. По ночам пробирал озноб, боль блуждала по телу, уже не локализуясь в области живота, казалось, кости и мышцы крутит, выворачивает неведомый жестокий палач. Леда, стуча зубами, натягивала на себя второе одеяло, потом все равно вставала, доставала из шкафа припрятанную между бельем бутылку с крепким напитком, наливала, проглатывала… и постепенно согревалась, оттаивала.

По утрам не хотелось смотреть на себя в зеркало. Бледные щеки, чернота под глазами, бесцветные губы, тусклые волосы. Душ, ароматические масла, шампунь, фен и фирменная косметика через час превращали изможденную страдалицу в надменную светскую даму. Дивная метаморфоза обманывала не только посторонних, но и близких. Вряд ли родная мама догадывалась, что творится с ее дочерью.

Слова знахарки засели в сознании Леды против ее воли. Она все чаще ловила себя на том, что обдумывает их, ищет ту занозу, которая породила «заражение царственной крови». Мало-помалу пелена заблуждений рассеялась, и Леда прозрела. Где-то в глубинах подсознания мелькнула искорка, осветила как истинную причину ее болезни, так и средство избавления от страданий.

Сначала Леда приняла это в штыки, протестуя и не веря себе. Потом свыклась. А потом в ее жизни появился Влад, завязался роман. Внезапно умер ее отец, возникли новые проблемы, и раскрылись новые обстоятельства. Болезнь Леды неожиданно обострилась. И у нее не осталось сомнений, какое средство способно ей помочь.

Замужество казалось делом решенным. Господин Неверов покорил сердце Леды, всецело завладел ее помыслами… И вдруг исчез.

Все должно было складываться не так. Не так…

– Кто-то украл мое счастье, – сокрушалась Леда. – Давно, еще у моей колыбели. Или даже раньше. Вместо синей птицы слетелось воронье. Накаркало беду…

Старая Русса

Господин Шемякин, отставной майор, увлекался охотой. Где бы он ни служил, везде устраивал вылазки в лес, на речку или озеро, добывал уток, зайцев, лосей или кабанов. В зависимости от места расположения воинской части. Выйдя на заслуженный отдых, превратил хобби в работу, которая приносила приличный заработок.

Устраивать для приезжих традиционно русское развлечение – наряду с рыбалкой, парной баней и обильными возлияниями – оказалось прибыльным делом. Появилась постоянная клиентура. Среди егерей Шемякин наладил надежные связи, и те включились в процесс. Деньги никому не помешают, особенно в глуши, где источники дохода можно пересчитать по пальцам. А у всех семьи, дети – все кушать хотят.

Браконьерство Шемякин не приветствовал, но иногда скрепя сердце нарушал закон. Редко, потому как сам любил природу-матушку, зверье и птицу, чистый лесной воздух и прозрачные речки, где ходят жирные лещи и щуки.

– Я не святой, – честно признавался Егор Петрович. И тут же спрашивал: – А кто без греха?

Он держал целую свору гончих, борзых и легавых собак, слыл непревзойденным знатоком разных охотничьих тонкостей и хитростей, метким стрелком и душой мужской компании. Его дом был открыт для друзей и приятелей, которых с каждым охотничьим сезоном становилось все больше.

Когда приехал господин Неверов и попросил устроить для него кабанью охоту, Егор Петрович наотрез отказался. Не помогла и предложенная заезжим любителем острых ощущений солидная сумма.

– Ты что, смеешься, парень? Кто же в мае станет загонять кабана? Это зимняя забава. Весной только птицу стрелять можно, и то не всякую.

Как Неверов ни упрашивал, Егор Петрович оставался непреклонным. Нет, и все. Ему не нужны неприятности.

– Странный ты человек, ей-богу, – удивлялся Шемякин приезжему москвичу. – Что за блажь идти на кабана именно сейчас? Я смотрю, ты вообще на охотника не похож. Где ружье? Где снаряжение?

– Какое еще снаряжение? Не из Москвы же все тащить? Я думал, у вас тут возьму, напрокат.

Поскольку Шемякин на уговоры не поддавался, москвич спросил, можно ли оставить машину у него во дворе – на время охоты.

– Я заплачу.

– Ладно, пусть стоит, – согласился хозяин. – Жалко, что ли?

– Если понадобится, пользуйся, – великодушно предложил Неверов. – Дам ключи.

– Зачем? У меня свой транспорт. Только я бы тебе не советовал с браконьерами связываться.

– Спасибо, – усмехнулся приезжий. – Учту.

Он ушел, где-то бродил до вечера. Вернулся затемно, довольный, попросил напрокат ружье и рюкзак. Видно, нашел желающих заработать на худом деле.

Шемякин хотел предостеречь москвича, но передумал. Не в его правилах учить взрослого мужика уму-разуму. Жизнь научит.

– Рюкзак бери, а ружье – вещь дорогая… – неодобрительно глядя на Неверова, сказал он. – Вдруг не вернешь?

– Я похож на вора? – обиделся тот.

– Не о том речь. А если сам не вернешься?

– Типун тебе на язык, дядя! – как-то слишком весело, беззаботно произнес москвич. – Сколько ружьишко стоит? На, возьми деньги. И потом, у тебя моя тачка в залоге остается. Держи! – Он бросил Шемякину ключи и усмехнулся: – Не дрейфь, мужик! Все будет в порядке.

– Средство от комаров захвати, не забудь. Заедят.

Шли дни, а Неверов охотился. Наверное, решил пожить в каком-нибудь охотничьем домике, подышать лесным воздухом, попариться в баньке с березовыми веничками. Для городского человека это экзотика.

Собственно, Шемякину не было никакого дела до москвича. Пусть хоть год в лесу сидит. Но машина занимала много места за домом, создавала неудобства. Да и мыслишки нехорошие закрадывались. С кем приезжий отправился на незаконный промысел? Как бы чего дурного не случилось.

Серебристый джип мозолил Шемякину глаза, беспокоил. Если, не дай бог, москвич не вернется, кто первый попадет под подозрение?

«Я, конечно, – думал Егор Петрович. – Раз машина у меня во дворе стоит, выходит, я хозяина и того… Отправил на тот свет. Поди докажи обратное! Никто разбираться-то не станет. Наши люди на расправу скорые. Черт знает какие у этого Неверова друзья, родные? Наедут, мало не покажется!»

Жена с дочкой гостили в Новгороде, у тетки, приехали – а тут чужая машина во дворе. Тоже пристали с расспросами. Хоть бы они подтвердили, что ушел Неверов в добром здравии и больше не появлялся. Так нет, не получится – не было их в это время дома.

«Друзья» приезжего москвича озадачили Шемякина: тоже заговорили о кабаньей охоте. Что за напасть такая? Однако надо им как-то объяснить его отсутствие. Выдумывать Егор Петрович был не мастер, поэтому выложил все как на духу. Так, мол, и так…

Они выслушали, задумались. Потом мужчина спросил:

– Кто мог согласиться помочь Владу организовать охоту?

– Народ всякий есть, и среди нашего брата попадаются любители незаконной добычи. Знаю семейство Грибовых, которые браконьерством балуются, знаю Потапова, бывшего егеря. Еще парочку заядлых горе-охотников.

Столичная дамочка нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, поглядывая на своего спутника. Тот называл ее Астрой. Редкое имя. Кто они Неверову? Он про друзей словом не обмолвился.

– Вы полагаете, Влад проводит время в каком-нибудь охотничьем хозяйстве? – спросила она.

– А где же? Палатки он с собой не брал. Хотя можно в деревне остановиться. Здесь многие так делают, и туристы, и искатели приключений, и богомольцы разные. В наши места странное паломничество началось. Едут и едут!

– Зачем?

– Вас что сюда привело? – задал встречный вопрос Шемякин. И, не дожидаясь ответа, добавил: – То-то! Путешествуют люди, каждый свою цель преследует. Кому-то природа по душе, не городские парки да скверы, а настоящая, дикая. Кого-то история интересует. Кто-то в религию ударился. Кому-то хочется одиночества, тишины. Некоторые чудаки на болотах селятся да в непроходимых дебрях, чтобы отшельниками себя почувствовать. Дури всякой хватает!

Он с готовностью рассказал «друзьям» господина Неверова, где найти братьев Грибовых и бывшего егеря.

– Сначала с ними поговорите. Авось что-то и прояснится. Если ночевать негде, приходите ко мне. Милости прошу.

Астра была в восторге. Машина Неверова нашлась! Значит, и сам он где-то неподалеку.

– Рано радуешься, – хмыкнул Матвей. – Искать в здешних лесах охотников, тем более браконьеров, пустая трата сил. Разве что ждать, пока они вернутся. Но я не останусь. У меня бюро, мальчишки из «Вымпела».

– Думаешь, Неверов вернется?

– Ему же надо машину забрать.

– Джип принадлежит Куприяновым, а Влад ездит по доверенности.

– Вот как?

– Правда, Леда сказала, что подарила ему этот внедорожник. Просто они не успели оформить документы.

– Странно… – пробормотал Матвей. – Почему он машину оставил во дворе у Шемякина, а не у тех, с кем отправился на охоту? Может, врет Егор Петрович?

Дом Грибовых нашли не сразу. Он стоял в проулке, в глубине яблочного сада. Окна были украшены затейливой резьбой, на крыльце навострила уши черная лохматая собака.

– Хозяева! – крикнул Матвей.

Собака зевнула и завиляла хвостом. Зато откуда ни возьмись раздался оглушительный лай. Сбоку, за кустами крыжовника и малины, скрывался вольер, в котором содержались охотничьи псы.

– Хороший признак, – оживилась Астра. – Раз собаки дома, то и охотники тоже.

Из сеней вышел поджарый мужчина в расстегнутой рубашке и мятых штанах. На его бородатом лице ясно читались следы попойки.

– Чего надо? – хмуро спросил он.

– Вы Грибов?

– У нас тут все Грибовы – Степан, Аким и Гришка. Тебе кого?

– Степана, – наугад ляпнул Карелин.

– Ну, я Степан.

Он с трудом соображал, что происходит.

– Мы друзья Влада Неверова, – представился Матвей. – Вы с ним на охоту ходили?

– Ну…

«Кажется, Грибовы именно те, кого мы ищем», – подумала Астра.

– А где он? Шемякин просит машину забрать.

– Какую машину?

– Джип.

До Степана туго доходило, о чем речь.

– Какая охота? – запоздало возмутился он. – Нынче ружье в лес берут так только, птицу попугать. Мы закон блюдем.

Астра незаметно толкнула Карелина в бок, и тот выдал заранее заготовленную фразу:

– Шемякин сказал, что видел Влада с вами в лесу. Случайно.

Грибов выпучил глаза, пытаясь взять в толк, чего от него хотят эти незнакомые мужик и баба. От выпитой водки сознание заволакивал туман.

– Ну…

– Можно нам войти? – приветливо улыбнулась Астра. – А то комары.

– Это еще не комары… – осклабился Степан и милостиво кивнул: – Валяйте, проходите, братьев спросите. Какая охота? Сейчас стрелять ни-ни…

Он пьяно качнулся, пропуская гостей в дом.

Братья Грибовы, судя по обстановке, вели холостяцкую жизнь. В большой неприбранной горнице пахло кислой капустой, дымом дешевых папирос и перегаром. Стол ломился от бутылок и грязной посуды. Один из братьев похрапывал на железной кровати, другой сидел за столом, курил.

Астра осторожно присела на краешек стула, огляделась. На деревянных стенах висели охотничьи трофеи: рога, шкуры зверей, чучела птиц.

Матвей взял себе табуретку, стряхнул мусор.

– Где Влад Неверов? – без обиняков спросил он, в упор глядя на самого трезвого из братьев. – Вас с ним видели.

Тот загасил папиросу об стол и выругался.

– Скажи им, Гришка, – прогундосил Степан. – Охотиться за-пре-ще-но.

– Хотите иметь дело с милицией?

Матвей говорил, что приходило в голову. Авось попадет в точку?

– Ты нас не пугай, – разозлился Гришка. – Ты кто такой?

– Господин Неверов – важный человек. Его ищут.

Братья переглянулись.

– Может, сказать им? – заколебался Степан.

– Заткнись, идиот!

– Он нам бабки недоплатил!

– А мы доплатим, – поспешно предложила Астра. – Мы компенсируем причиненный вам ущерб.

Глава 10

Новгородская область. Деревня Камка

После посещения заброшенной обители молодую послушницу Филофею начали одолевать демоны. Случалось, она засыпала в избе старца Авксентия, а просыпалась в келье со сводчатым потолком. Со стены бросал на нее лучистые взоры Ангел…

Филофея приходила в смятение, металась в жару и просыпалась уже по-настоящему в отведенной ей комнатке с узкой кроватью, печкой и самодельной этажеркой, уставленной коробками и банками с целебными травами. Окно закрывали выцветшие ситцевые занавески. В углу теснились старые темные иконы, спасенные из огня, когда горел деревенский храм.

Она опускалась на колени и молилась, молилась, чувствуя себя грешницей, одержимой похотливыми мыслями. Как смотрел на нее Ангел, какие речи говорил, она не смела повторить ни про себя, ни вслух.

Филофея взялась испытывать свою волю – ела пищу самую простую, с утра до ночи трудилась, самоотверженно помогала сестрам и преподобному Авксентию, лишая себя отдыха и всяческих радостей. Но крамольные мысли и видения не только не исчезли, наоборот, приобретали все более яркие краски, все более ощутимые чувственные оттенки и поразительную живость. Развивались, обрастая новыми подробностями…

Дни в Камке тянулись однообразно, заполненные работой, чтением, молитвами и приемом страждущих, складывались в месяцы, годы. Ранний подъем, разжигание печи, чугунки, корыто. Зимой – полоскание белья в проруби; летом – в речке с гнилых мостков. Утомительная суета. Поздний ужин, когда глаза уже слипаются, а тело дрожит от усталости. Весенняя распутица, голые рощи по пояс в талой воде… Нескончаемые осенние дожди; хлюпающая под ногами грязь. Туман, подступающий к почерневшим избам. Лютые морозы, крыши в снегу, тонкие струйки дыма над ними, надрывный плач метели, волчьи глаза в лесу, между белых стволов. Лето – самая короткая и хлопотливая пора: огород, куры, утки, козы, заготовка овощей, грибов и ягод, сбор лекарственных трав.

И через все это вечным лейтмотивом деревенского бытия звон колодезной цепи, плеск воды в ведрах, стук топора, шорох складываемых в поленницу дров, крики петухов на заре…

Незыблемый порядок нарушился угасанием старца Авксентия. Вместе с жизнью, уходящей из его тела, уменьшался и поток больных и богомольцев, жаждущих приложиться к чудотворной иконе, к сухой руке преподобного, получить отпущение грехов, а кому Господь явит особую милость, и выздоровление. Русло людского ручейка постепенно пересыхало.

После тихой кончины пустынножителя в заброшенной деревушке воцарился истинно мертвый сезон. И вдруг в здешние глухие места потянулись совершенно другие «паломники» – туристы, городская молодежь, охотники, рыбаки и прочие загадочные личности. В Камке стали все чаще появляться молодые мужчины, они селились в заколоченных развалюхах, ходили в лес, на болота. Подбрасывали сестрам и Филофее продуктов, временами и деньжат, приставали с расспросами.

Те кое-что говорили, кое о чем помалкивали, побаивались пришлых. А куда деваться? Уповали единственно на защиту Всевышнего.

– Нас Господь не оставит, – твердила Улита.

– От него нам придет избавление, – вторила Василиса.

Проведенные в добровольном послушании годы пролетели для Филофеи как один миг. Она не считала дней, не заглядывала в календарь, жила сегодняшним, сиюминутным. Смерть Авксентия оставила ее без духовного наставника, один на один с опасными искушениями. Добро бы только внешне испытывалась ее вера, чистота преданности Богу. Но и внутри, в мятущейся душе, вместо райских кущ расцветал чертополох, окутывал дьявольским дурманом.

Филофея взялась проверять себя, словно не надеялась на свое благочестие. Она исподволь искала встреч с мужчинами, поднимала на них глаза, прислушиваясь, откликается ли ее женское естество, теплится ли еще греховная искорка. Она могла бы быть довольна результатом, если бы не Ангел. Он приходил в ее сны – златокудрый и прекрасный Эрос, – простирал над ней свои крылья и уносил из нищей выстуженной избенки в роскошный дворец, где журчали мраморные фонтаны и невидимые слуги исполняли любые желания молодых любовников. Да, да, в волшебных небесных чертогах царственный жених склонял ее к жарким ласкам, дарил неизъяснимые наслаждения, которые она не в силах была отвергнуть.

На рассвете она просыпалась, вся в холодном поту, измученная и сгорающая от стыда. Василиса и Улита бросали на нее то ли укоризненные, то ли сочувственные взгляды. «Неужели догадываются? – с ужасом думала девушка. – Я не смею говорить с ними, не смею этими пылающими от поцелуев губами произносить слова молитв! Я запуталась, погрязла в похоти, ввергла себя в адское пекло. Но почему он так сладок, грех? И почему сатана принимает лик ангельский, а Бог его не наказывает? Видя такие сны, сохраняю ли я свое целомудрие?»

Эта ужасная борьба со вспыхнувшей страстью к несуществующему возлюбленному так иссушала ее, так изнуряла нервы и терзала сердце, что Филофея словно погрузилась в умопомрачение, в болезненное возбуждение рассудка, начала принимать сон за явь, а действительность за сновидение. Ангел уже мерещился ей повсюду: то проступая на страницах Жития святых, то заглядывая в окно, то отражаясь в реке, когда она бегала смывать горячечный ночной пот. То солнечные пятна складывались особым образом, рисуя на стенах его дивный образ…

Филофея стала сама не своя. Запиралась в горнице, бродила по лесу, по болотам, при каждом удобном случае отправлялась в Дамианову пустынь. Она не знала, где ее дом – в избе на краю Камки или в этой полуразвалившейся келье юной инокини, которая тоже носила имя Филофея. К ней тоже ангел ли спускался с небес, демон ли поднимался из преисподней…

– Переходи жить к нам, – уговаривали послушницу Василиса с Улитой. – Чай, страшно одной-то ночью. Мужики чужие шастают окрест. Втроем и печку топить сподручнее, и дров меньше переводится.

«Не того я страшусь, милые сестры, – повторяла про себя она. – Не земное меня пугает. Кажется, я одержима бесом… и пуще смерти боюсь в том признаться».

Как она могла перейти к сестрам? Вдруг они заметят, что с ней творится ночами? Отвернутся от нее, проклянут, прогонят прочь? Ведь бесы заразнее, чем моровая язва, ибо вгрызаются не в тело, а в душу, точат ее смердящими ранами, ставят на ней печать зверя. Они перескакивают от одного несчастного к другому, множа ряды грешников, лишая их спасения и небесной благодати.

Однажды, вытаскивая из колодца полное ведро, Филофея перегнулась через край, загляделась на блестящий черный круг воды в глубине. Оттуда веяло холодом и… покоем.

– Эй, красавица, так и упасть недолго! – раздался над ее головой мужской голос.

Она выпрямилась, обомлела. На нее смотрели глаза Ангела – те самые, с притушенными звездами вместо зрачков. Всего миг длилось наваждение, и «ангел» превратился в молодого мужчину из плоти и крови, с короткими волосами и приветливым лицом.

– Что с вами? – спросил он. – Вам нехорошо?