Текст книги "Хозяйка расцветающего поместья (СИ)"

Автор книги: Наталья Шнейдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 17

Да что же это такое, опять все не слава богу! Плакали мои планы попариться в баньке после дороги и провести остаток дня за чаем и задушевными разговорами, чтобы завтра с новыми силами вернуться к хозяйству.

– Не знаю, как я так запамятовала на ночь крышку закрыть, старость, видать, совсем беспамятная стала, – вздохнула Марья. – Собака али кошка туда свалилась, отсюда не разглядеть. Парни крюком пытались вытащить, без толку, сгнило все, разваливается.

Да даже если бы и смогли вытащить, пить такую воду все равно нельзя.

– Давно это случилось? – спросила я.

– Дня три назад.

– Мотя, а ты куда смотрел? – спросила я кота, который старательно терся о ноги Виктора.

Мотя сел, забил хвостом.

– Не нравится? – проворчала я. – Мне вот тоже это нюхать не нравится.

Кот фыркнул и, воздев хвост, зашагал прочь.

– Нашла тоже сторожевого пса, – хмыкнул Виктор. Тут же посерьезнел. – Хорошо, что вещи не начали разбирать. Марья, собери свои вещи на несколько дней и садись в коляску.

– Это еще зачем?

– Поживете у меня, пока новый колодец не выкопают. Сама говоришь, старость – не радость, да и Дуня, хоть и молодая, к речке за водой не набегается.

Он коротко глянул на меня, и мне показалось, что на самом деле муж беспокоится вовсе не о дворне, а опасается, как бы я сама не взялась ведра таскать. Мысли читать научился, что ли? Хотя я бы не стала бегать с коромыслом туда-сюда, велела бы нагрузить телегу бочками да привезти сколько нужно.

Хотя их ведь потом разгружать. Ее пустую-то еле сдвинешь, а полную? Рычаг-подъемник сооружать? Мало мне забот!

– Как переезжать? – переспросила Марья. – А куры? Поросята? Лошадка?

– Поросят с собой возьмем, лошадь взнуздаем и к телеге привяжем. Кур пока запри, сейчас пришлю людей, чтобы их забрали и перевезли.

Нянька всплеснула руками.

– Так это месяц, а то и полтора! А теплица? Рассада почти готова…

– Марья, хватит причитать, – оборвал ее Виктор. – Этим колодцем пользоваться нельзя, даже если выудить падаль. Рассаду жаль, конечно, можно у меня в имении в теплицы высадить, чтобы не пропала. Собирай вещи. Настя, если тебе что-то нужно забрать из дома, пусть Дуня поможет.

Ага, размечтался. И вообще, раскомандовался!

– Не поеду! – Я даже притопнула от возмущения. – Ты что, не понимаешь, что он именно этого и добивается!

Виктор устало вздохнул.

– Настя, не начинай, пожалуйста. Кто добивается? Еще один кладоискатель? Ты же здравомыслящая женщина… – Он хмыкнул. – Не думал, что когда-нибудь это скажу.

В самом деле, стоит сбавить обороты.

– Спасибо за комплимент, – мягко сказала я. – Я тоже считаю тебя человеком умным и практичным. Поэтому скажи: мог ли труп за пару дней разложиться так, что не цепляется багром?

Виктор нахмурился.

– Ты думаешь, падаль специально подкинули в колодец?

– Я в этом уверена. Испортить колодец, чтобы убрать всех из дома. И ты как хочешь, но я сдаваться этому гаду, кто бы он ни был, не намерена! Я слишком много сил вложила в это место, чтобы теперь все планы накрылись медным тазом!

– И что ты собираешься делать? Купить в городе водовозную бочку и гонять к реке, пока роют новый колодец? – Он раздраженно добавил: – Упорство, конечно, похвальное качество, но не когда становится глупым упрямством.

– Кто как обзывается, тот так и называется, – фыркнула я. Не один Виктор устал и готов был поругаться из-за пустяка. – Не стану я новый колодец копать, этот вычищу, зря я, что ли, хлорку везла!

Виктор свел брови к переносице.

– Хлорку? Ты имеешь в виду охлоренную известь? Она-то тут при чем?!

– Помнишь, я тебе рассказывала, что она убивает заразу… зверьков, вызывающих болезни?

Надо было купить в городе микроскоп. И чашки Петри… в смысле, стеклянные емкости, способные их заменить. Термостат…

Вот только термостата мне и недоставало для полного счастья! Хватит витать в облаках!

– Помню, – вернул меня на землю муж. – Еще я помню, что она ядовита. Какая разница, чем отравлена вода – падалью или отбеливателем?

Я вздохнула.

– Смотри, охлоренная известь в воде распадается на… – Гидроксид кальция и хлорноватистую кислоту. Виктор, конечно, далеко не дурак, но есть ли в Рутении хоть одна кафедра химии? – На известь и соединение хлора с водой. Это соединение нейтрализует заразу и при этом расходуется, так что вода становится безопасной. Как со стиркой. Щелок жжется, но, если развести его в воде и сунуть грязное белье, большая его часть израсходуется на то, чтобы отделить грязь от белья и нейтрализовать ее, а то, что осталось, удалится при полоскании.

– Но ты не можешь выполоскать колодец.

– Почему же? Он сам себя выполощет, если откачать… вытащить из него всю воду. Ее в любом случае придется вытаскивать. Чтобы убрать падаль, выгрести зараженный ил, отскоблить со стен слизь. И гальку на дне лучше бы заменить. Заодно заменить сгнившие бревна в срубе…

– Сруб из лиственницы, на века делали, – вклинилась в разговор Марья. Ойкнула. – Прости, касаточка, что перебила.

– Ничего, одной заботой меньше, – успокоила ее я. Снова обернулась к мужу. – Потом развести хлорку в воде, пролить стены. Поскольку большая ее часть нейтрализуется, дождаться, когда вода заполнит четверть колодца, высыпать еще охлоренной извести, дать постоять сутки. Снова выбрать всю воду, дать наполниться и повторить. После этого вода уже будет чистой, но на всякий случай я бы все же кипятила ее первую неделю-две.

Виктор поднял взгляд к небу, явно что-то подсчитывая в уме.

– Марья, иди за вещами, – сказал он наконец. – Настя, возьми в доме все, что нужно, и возвращайся в карету.

Прежде чем я успела возмутиться, муж добавил:

– Учитывая, сколько раз нужно наполнять и опустошать колодец, очистка растянется на несколько дней. И наверняка не все так просто, как как ты рассказываешь.

– Конечно, непросто! Надо позаботиться о безопасности, если окажется, что внизу колодца скопились вредные газы, запастись…

– Значит, неделю, – перебил меня Виктор. – И работы начнутся явно не прямо сейчас. Или ты сама собираешься воду таскать и в колодец лезть?

– Могу и сама, – обиделась я. – А что, княгине зазорно самой воду таскать?

Муж фыркнул:

– Судя по тебе, княгине не зазорно и по деревьям скакать. Но лучше, если таскать воду и чистить колодец будут крепкие мужики. Особенно если это небезопасно, как ты говоришь. Зачем сидеть без воды все это время, когда можно спокойно и с удобствами жить?

– Кому спокойно и с удобствами, а кто изведется весь, – проворчала я.

– Я устал с дороги и проголодался, а ты? – неожиданно мягко сказал Виктор.

– Ох!

Усталость вдруг навалилась на плечи, и живот подвело. А ведь еще нужно разгрузить телеги, найти каждой вещи свое место, сготовить, если у Марьи не приготовлено… А она, скорее всего, эти дни перебивается сухомяткой.

Муж притянул меня к себе.

– Давай поедем ко мне, отдохнем с дороги. Расскажешь обо всем, что нужно сделать, Егору Дмитриевичу, он запишет, найдет толковых работников, чтобы завтра же начать. Если хочешь, приедешь сама контролировать, чтобы исполнили все в точности.

Он повел меня в сторону кареты.

– А покупки? – вскинулась я.

– На свежую голову решишь, что нужно срочно привезти к тебе, вроде той же охлоренной извести, а что подождет до конца работ. Марья поедет и проследит, чтобы все разложили как надо. Или Петр с Дуней.

Он продолжал обнимать меня за талию, увлекая в сторону кареты, и я поняла, что сопротивляться мне вовсе и не хочется.

Вот только в деревенском доме Виктора живет его матушка, моя свекровь. И знакомиться с ней лучше бы отдохнувшей.

Впрочем, о чем я? Это для меня будет первая встреча, а она-то невестку давно знает.

– А домовой? – в последний раз попыталась я.

– Пришлю охрану, но вряд ли они кого-то поймают. Кто бы он ни был, он умен, и наверняка сделал выводы.

Я кивнула. Ладно, пусть не поймают, но и безнаказанно шарить по моему дому не дадут.

– Дуня, Петр, помогите Марье и поезжайте ко мне, – приказал Виктор. – Я велю, чтобы вас встретили и обустроили.

Он открыл передо мной дверь кареты. Я обернулась было сказать, что хочу присмотреть, но муж мягко – и одновременно так, что не вырвешься, – придержал меня за локоть.

– Настя, со скотиной они управятся куда ловчее тебя и без понуканий.

Пришлось смириться.

Лошади по-прежнему резво рысили по дороге, карета весело подпрыгивала на ухабах, но настроение у меня испортилось, даже смотреть в оконце расхотелось. Зато Виктор поглядывал туда все чаще, улыбаясь все шире. Похоже, он любил свое поместье не меньше, чем я – свое, и мне даже стало немного стыдно за то, что я подбивала его перебираться ко мне. Пусть верхом дорога займет меньше, чем полтора часа, которые ехала карета, все равно немало. Хотя в больших городах люди на дорогу до работы могут тратить столько же.

– Подъезжаем, – сказал муж, оборвав ход моих мыслей.

Я тоже выглянула в окно. Дорога шла по дубовой роще, нежно-зеленая дымка на ветвях позволяла разглядеть яркое, почти летнее небо. Мы миновали кованые ворота, стук копыт сменился шорохом – похоже, дорога во дворе была засыпана гравием. Просторный двор окаймляли высоченные липы. Клумбы пестрели примулами, и меня кольнула зависть: в моем поместье клумбы наверняка в жалком состоянии, я не успела их проверить до поездки в город, а Марье явно было не до того. Ничего, когда они здесь отцветут и придет пора делить кусты, чтобы их омолодить, выпрошу у мужа, чтобы посадить у себя. Еще посмотрим, чья усадьба будет красивее следующей весной.

Карета остановилась, Виктор подал мне руку, помогая выйти. Я огляделась. Двухэтажный дом раскинул крылья по обе стороны от парадного входа, украшенного фронтоном на массивных колоннах. Светло-бежевые стены, ряды высоких окон с темно-зелеными ставнями. По бокам широкой лестницы – вазоны все с теми же примулами. Двор прорезали аккуратные дорожки, выложенные гравием.

Чуть в стороне виднелось что-то вроде альпийской горки, где покачивались на ветру чашечки крокусов, а дальше, за стеной деревьев, поблескивал пруд, сквозь ветви деревьев белела беседка. Хозяйственных построек я не увидела, должно быть, они были по ту сторону дома, скрыты от посторонних глаз. Когда отдохну, обязательно выйду и посмотрю, как тут все устроено.

Вдоль стен дома густо росли кусты сирени. Под ними проклюнулись какие-то ростки, я склонилась, разглядывая их.

– Ландыши, – сказал Виктор. – Матушка обожает их. А я люблю сирень…

Он осекся, будто смутившись.

Я взяла его за руку, погладила пальцем запястье.

– В мой день рождения – у нас принято было отмечать дни рождения, – пояснил он, словно извиняясь, – я распахивал окна, и комнату заливал запах сирени. И я радовался, что стал еще на год старше, совсем взрослый. Я уже давно не ребенок, а сирень все та же, и, может быть, наш сын когда-нибудь тоже будет распахивать окна и радоваться новому дню.

– Непременно будет, – согласилась я. – А может, дочь. Или оба. Поживем – увидим.

Тяжелые двери дома открылись, и на пороге предстал старик в униформе.

– Князь, княгиня, с возвращением, – поклонился он нам.

Виктор едва заметно нахмурился.

– Матушке снова нездоровится?

– Княгиня просила извиниться перед вами, что не может встретить. И просила передать, что будет рада, если вы оба найдете время ее навестить.

Глава 18

– Оба? – переспросила я, проходя в дом.

Виктор понял, что я имею в виду.

– Во время приступов матушке тяжело двигаться, так что порой она даже спит в кресле-качалке у окна, чтобы не перебираться в постель и из постели. Окно выходит на подъездную аллею. Это единственное ее развлечение, когда боль не дает ни читать, ни вязать. Поэтому она уже знает, что я приехал не один.

– Боль? – тут же вскинулась я.

– Она отказывается и от лауданума, и от порошков с опиумом и ипекакуаной, говорит, от них голова мутная. Сколько бы я и доктора ни пытались ее убедить.

И правильно делает, что отказывается.

– Виктор едва заметно усмехнулся. – Кажется, я понимаю, почему вы друг друга недолюбливаете: вы обе одинаково упрямы.

– Тогда и ты свой норов от маменьки унаследовал, – фыркнула я. – Говоришь, мы друг друга недолюбливаем?

С первой моей свекровью мы общались словно кошка с собакой. Она не понимала, как можно не ценить доставшееся мне сокровище – ее сына, а я была слишком молода и неопытна, чтобы сохранить хотя бы нейтралитет.

– Прости, я опять забыл, что ты ничего не помнишь. Не принимай все слишком близко к сердцу. У матушки сложный характер.

– Будет тут сложный характер, когда все болит. Часто ей нездоровится?

Похоже, вовсе не старость не позволяет моей свекрови заниматься хозяйством.

– Особенно тяжело весной и осенью. Почему тебе вдруг любопытно? – спохватился Виктор.

– Раз уж так вышло, что я ничего не помню, хочу узнать твою матушку получше. Вряд ли тебе нравилось, что мы друг друга не выносим.

Муж промолчал, впрочем, и без слов все было понятно. А я, пожалуй, не буду делать никаких выводов, пока сама не пообщаюсь со свекровью.

– Хочешь отдохнуть перед обедом или приказывать подавать? – спросил Виктор. – Или велишь принести еду в твою… – Он осекся.

– Что случилось? – встревожилась я.

– Будет лучше, если ты поселишься в одной из гостевых спален.

– Потому что моя – пуста? – догадалась я. – Мои покои были обставлены мебелью из моего приданого, и сейчас все в моей усадьбе?

Виктор кивнул.

– Извини, я… Я велю Егору Дмитриевичу позаботиться об этом. – Кажется, ему было очень неловко.

– Ничего страшного, – пожала я плечами.

– Потому что ты не собираешься надолго здесь задерживаться? – помрачнел он.

– Потому что я ничего не помню – и гостевые покои, и моя спальня для меня одинаково чужие, – призналась я. – К тому же сейчас есть заботы поважнее, чем обустройство моей спальни. Просто скажи, где мне расположиться. И нужно заглянуть к твоей матушке, раз она хотела видеть нас обоих.

– Ты не обязана… – осторожно начал Виктор.

Я улыбнулась.

– Мне нетрудно. И не беспокойся, я не собираюсь начинать ссору или поддерживать ее.

– После обеда, если ты не против.

Пока мы разговаривали, слуги помогли нам раздеться. Молоденькая горничная, следуя приказу, провела меня в «покои для дорогих гостей» на втором этаже.

Эта комната выглядела намного скромнее Настенькиных городских покоев. Кровать с балдахином – для разнообразия, не пыльным; печь, покрытая изразцами; вышитая ширма, отгораживающая уголок с фарфоровым умывальником и подставкой под таз и кувшин с водой; еще одна ширма, сложенная у туалетного столика, рядом с которым пристроилась вешалка, – похоже, этот уголок предназначался для одевания.

У окна – столик и пара кресел. Все это казалось не новым, однако и не старьем, отданным гостям, скорее – обжитым, комната выглядела не тесной, но уютной.

Та же горничная, которая должна была прислуживать мне, пока не вернулась Дуня, помогла мне освежиться и переодеться после дороги, а потом проводила меня в гостиную, которая здесь, как и в городском доме, соседствовала со столовой. Виктор, уже в халате, поднялся мне навстречу, но подать руку не успел. Дверь за моей спиной снова распахнулась. Я обернулась.

Вошедшая в комнату женщина действительно была стара – похоже, мой муж был поздним ребенком – но назвать ее старухой у меня не повернулся бы язык. Осанка, которой позавидовала бы балерина, гордая посадка головы. Волосы были скрыты чепцом, лишь несколько прядей, явно оставленных намеренно, мягко обрамляли лицо. Синие, вовсе не по-старчески яркие глаза смотрели уверенно и твердо.

Вот только портили все залегшие под ними тени и бисеринки пота на бледном лбу, да гримаса боли, промелькнувшая на лице, когда она протянула сыну руку с изуродованными ревматизмом – сейчас я была почти в этом уверена – пальцами.

Виктор почтительно поцеловал матери руку, я присела в поклоне.

– Вам не следовало вставать, матушка…

– Ничего, не развалюсь. – Голос оказался молодым, как и глаза. Она перевела взгляд на меня и улыбнулась: – Помирились, значит.

Как я ни вслушивалась, не смогла уловить ни следа желчи в ее тоне. Даже если она действительно не выносила невестку, скрывала это отлично. Впрочем, следующая фраза расставила все по своим местам.

– Надолго ли? – Свекровь обратилась ко мне. – Что скажешь?

– Не мне судить… – Как же ее зовут? – Не мне судить, матушка. На все воля божия.

Она усмехнулась, и я поняла, от кого муж унаследовал эту язвительную усмешку.

– Его-то сюда не впутывай, делать господу больше нечего, как супругов ссорить и мирить.

– Матушка, позвольте, я помогу вам, – вмешался Виктор, подставляя локоть, но свекровь отмахнулась:

– Погоди.

Она снова обернулась ко мне.

– Так что скажешь?

– Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы быть вашему сыну любящей женой, а вам – почтительной дочерью, – твердо сказала я.

В конце концов, сейчас мне куда проще, чем в юности: есть куда разъехаться. И женщина, вырастившая мужчину, которого я люблю, заслуживает по крайней мере уважения. До тех пор, пока своими действиями не докажет обратное.

– Однако вальс танцуют двое, и хороша ли та партнерша, которая сама начинает вести в танце? – продолжала я.

Она приподняла бровь:

– Вальс?

Я снова отметила про себя, как много муж унаследовал от матери. Вот только сейчас он выглядел смущенным. Дело в матери или в моих словах?

– Он уже не считается непристойным? – полюбопытствовала свекровь.

Вот это я сказанула так сказанула. Прежде чем я сообразила, как исправить впечатление, Виктор спас положение:

– Матушка, Настя говорит о танце лишь как о метафоре. О том, что в супружестве, как и в танце, важно взаимное уважение и согласие. Что до вальса… – Он слегка улыбнулся. – Я полагаю, со временем к нему привыкнут, как привыкли к контрдансу. Ведь и его когда-то считали излишне вольным.

Княгиня смерила взглядом сына, затем меня.

– Что ж, если говорить о танце, то порой может вести и дама, если кавалер не против. – Она коротко глянула на Виктора. – Но плоха та пара, где оба стремятся диктовать такт, топча ногами друг друга.

– С этим трудно поспорить. – Я склонила голову.

– Вот и не спорь. Слова хороши, однако господь велел судить дерево по плодам. – Она величественно кивнула мне и положила ладонь на подставленный локоть Виктора.

Я помедлила, глядя свекрови в спину. Пожалуй, я все же восхищалась ею – не сломленной ни старостью, ни тяжелой болезнью. Даже сейчас, когда ей явно было тяжело идти, она почти не опиралась на сына.

И, когда она садилась за стол, только чуть заметная скованность движений – впрочем, выглядевшая как царственная неторопливость – да поджавшиеся губы выдали боль. Порода и воспитание? Или просто сила духа?

У меня было время поразмыслить об этом за обедом. Говорил за столом в основном Виктор: пересказал матери содержание спектакля, который мы с ним посетили – с финалом, в котором, как я и предполагала, все умерли. Передал приветы и вести о здоровье родственников и знакомых – некоторых я даже успела узнать благодаря той череде визитов, которыми мы с мужем занимались в последние дни в городе. Я слушала и старалась запоминать, особенно замечания княгини. Как и ее сын, она явно не говорила о людях за глаза то, что не сказала бы им в лицо, но некоторые ее комплименты звучали язвительней откровенной ругани. Пожалуй, мне нужно побольше времени проводить в ее обществе, чтобы научиться этому высокому искусству, сама-то я до сих пор оставалась прямолинейной, как топор.

Прислушиваясь к разговору, я не забывала и об обеде. Он того заслуживал: наваристый мясной бульон с малюсенькими, на пару укусов, пирожками, суп-пюре из каштанов со сливками, телятина с грибами в сливочной подливке, моченые арбузы и яблоки, соленые грузди к клюквенной наливке и желе на миндальном молоке.

Вот только женщине с больными опухшими суставами все эти вкуснейшие соленья и крепкие бульоны были совсем не полезны. Даже несмотря на то, что ела свекровь очень умеренно.

До самого конца чаепития я размышляла, как бы намекнуть мужу, что его матери куда полезней будет нежирная рыба, овощные супы, ягодные кисели и морсы – но так, чтобы это не выглядело, будто я ругаю хозяйку дома. И так ничего и не придумала. Но, когда свекровь сделала легкое движение, будто отталкивая от себя стол, и Виктор тут же подскочил, подавая ей руку, а слуга отодвинул ей стул, я решилась.

– Маменька, позволите вас проводить?

Даже не знаю, кто из них двоих удивился сильнее – хотя лицо кирпичом умели делать оба, ничего не скажешь.

– Что ж, проводи.

Она подхватила меня за локоть, и мгновенная гримаса боли промелькнула на лице. Пальцы коснулись едва-едва, совсем не опираясь, но даже сквозь ткань платья чувствовался болезненный жар, исходящий от них.

Виктор двинулся было следом, но мать махнула ему рукой, и он не пошел дальше.

– Вы можете опереться сильнее, я удержу, – едва слышно сказала я, когда мы вышли за дверь обеденного зала.

Свекровь фыркнула.

– Лучше скажи, о чем хотела попросить?

– Попросить? – не поняла я.

– А что еще тебе от меня нужно, да чтобы муж не слышал?

– Что ж, можно и попросить. – Я мило улыбнулась. – Не позволите ли вам помочь? Возможно, есть какие-то дела, от которых я могла бы вас избавить?

– Мягко стелешь, – хмыкнула она.

– Возможно, Виктор уже говорил вам…

– Виктор? Теперь ты так его называешь? Не «Витюша»?

Я ошалело моргнула. «Витюша» шло моему мужу не лучше какого-нибудь «масика». Сколько бы тепла между нами ни было, он все равно оставался Виктором. Сильным мужчиной. Хотя в моей усадьбе после бани и надевал розовые тапочки с ушками.

– Похоже, болезнь в самом деле тебя изменила, – продолжала свекровь.

– Мне трудно об этом судить. Но сейчас я здорова и полна сил, и не хочу маяться от скуки, когда могу быть полезной. Заниматься хозяйством или…

– С хозяйством сейчас и Прасковья справляется, с Жаном да Егором, вот как ягоды пойдут, так дел невпроворот будет… Вот мы и пришли.

Дверь комнаты была не закрыта, как будто так ее было легче толкнуть больными руками. Я шагнула вслед за свекровью в комнату и едва не споткнулась, когда под ногами проскользнул черный меховой ком.