Текст книги "Хозяйка расцветающего поместья (СИ)"

Автор книги: Наталья Шнейдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 15

Похоже, вчера я опять перестаралась с магией, потому что проснулась безбожно поздно: когда я распахнула тяжелые шторы, солнце светило вовсю. Очень хотелось есть, даже голова кружилась. Отвернувшись от окна, я обнаружила на чайном столике серебряную спиртовку, с серебряным же чайничком на подставке, пиалку с медом и блюдце с конфетами. Рядом белела записка.

«Кажется, твоя оригинальная магия потребовала слишком много сил. Отсыпайся, отдыхай. Я на фабрике.

В.»

– И вовсе она не оригинальная, – пробурчала я. – Она общеизвестная.

Только считалась опасной для живых, и из-за этого Стрельцов едва не зарубил мою идею. Повезло – я как раз собиралась расстроиться и обсуждать второй вариант плана, «взбесить до рукоприкладства», когда из-под шкафа выскочила крыса.

Выражение лица исправника, когда я, вместо того чтобы вскочить на стул и завизжать, прошептала: «Поймайте ее. Только живой», я не забуду никогда.

Крыса благополучно ускользнула – жаль, Мотя со мной не поехал! – а Стрельцов послал кого-то на рынок за живой курицей.

Магическое сканирование не произвело на нее никакого впечатления. Исправник понаблюдал, как куриный череп вертится туда-сюда на позвонках.

– Отличная идея для допросов, – хмыкнул он. – «Я тебя, каналья, насквозь вижу!» Вот только почему считалось, что на живое глубинным зрением смотреть нельзя?

Он потянулся к курице, но едва растаяли перья хвоста, как птица заквохтала, судорожно забила крыльями и выскочила из корзины.

– Может быть, дело в стихии? – предположила я, наблюдая, как курица, успокоившись, начинает чистить перья. Хвост выглядел неповрежденным. – Моя – молния и… – Я осеклась, поняв, что не представляю, как объяснить идею применительно к местным уровням знания.

– Моя – огонь. Возможно, разница действительно в этом. Но, с вашего позволения, давайте отложим вопросы теоретической магии до более подходящего момента.

И мы вернулись к обсуждению нашего плана.

Вспомнив о магии, я сунула в рот конфету, глянула на последнюю строчку письма.

«P.S. И не вздумай заниматься делами. Вернусь – проверю».

Я рассмеялась, представив эту проверку – насколько добросовестно я бездельничала. Не торопясь выпила чая, горячего, благодаря спиртовке, и кликнула Дуню одеваться.

Феня хлопотала на кухне, на просьбу показать ожоги идти в девичью отказалась, заверив, что «и думать о них забыла, честно-честно!» Я не настаивала, только предупредила, что завтра посмотрю обязательно.

Оказалось, Виктор, как когда-то у меня дома, предупредил прислугу, чтобы не подпускали меня к работе, так что Аглая очень вежливо – но совершенно непреклонно – выставила меня с черной половины дома. Пришлось заняться рукоделием. Точнее, сперва сходить к Прокопию, который был не только дворником и садовником, а считался в доме на все руки мастером, и попросить его сделать мне тонкий крючок, подпилив край у шила. Дальше работа пошла споро, простейшая кружевная кайма не требовала много времени, а к рукоделию была привычна и я, и прежняя Настенька.

Мои занятия прервало появление Ивана Михайловича. Доктор очень расстроился, услышав, что Виктора нет дома, обругал его «неугомонным». Досталось и мне – за то, что «потащила» мужа в театр, когда ему впору бы лежать. Я не стала ни спорить, ни оправдываться, по собственному опыту зная, как неприятно, когда пациент не соблюдает режим, пуская прахом все лечение. Просто предложила доктору чая.

За чаем Иван Михайлович вспомнил:

– А что та девочка, с ожогами? Как у нее дела?

– Вовсю бегает, – пожала плечами я.

– Анастасия Павловна, как вы можете быть такой жестокой! – возмутился он.

– Прошу прощения?

– Заставлять работать с такими ожогами! Это же невыносимая боль!

– Все не так страшно, Иван Михайлович. – Я чуть повысила голос. – Дуня! Позови Феню!

Вскоре дверь осторожно раскрылась.

– Звали, барыня? – Анфиса неловко затопталась на краю комнаты: в господскую часть дома прислугу ее уровня не пускали.

– Доктор за тебя переживает, – улыбнулась я. – Говорит, работать тебе нельзя.

– Настасья Пална, не шутите так, мало я наскучалась!

Доктор озадаченно посмотрел на девчонку.

– Но… Возможно, врожденная пониженная чувствительность к боли? В любом случае… – Он подскочил, потянулся ко лбу девушки, та отшатнулась.

– Не бойся, я не обижу.

– Настасья Пална?

– Не бойся, – подтвердила я. – Иван Михайлович только проверит, нет ли у тебя жара.

Доктор коснулся ее лба. Вгляделся в лицо. Растерянно покачал головой. Взял девушку за запястье одной рукой, второй снял с пояса часы. Я понимала, что его удивляет. Воспалившиеся ожоги такой площади – а учитывая местные представления об антисептике, точнее, их полное отсутствие, ожоги просто обязаны были воспалиться – должны были спровоцировать повышение температуры. Но у Фени не было никаких признаков жара.

– Я просто обязан осмотреть! – сказал он наконец.

Феня испуганно глянула на меня.

– Барыня, миленькая!

Я вздохнула.

– Подними юбки. Не совсем, только до места, где у тебя ожог.

Зардевшись как маков цвет, Анфиса потянула кверху подол.

– Достаточно, – сказала я. – Иван Михайлович, мы можем отпустить пациентку?

– Да, конечно.

Когда за девчонкой закрылась дверь, доктор сказал:

– Я полагал, речь идет о куда более серьезных повреждениях. Мне говорили про кастрюлю кипящего супа. И вы описывали…

– Так и было. Кастрюля кипящего супа. И я помню, что рассказывала вам.

Я повторила описание – не так много времени прошло, чтобы забыть.

– Но это невозможно! – воскликнул доктор.

– И почему вы сняли пластырь? – продолжал возмущаться доктор. – Я рекомендовал оставить его…

Он не договорил, махнул рукой. Добавил:

– Глазам своим не верю. И ничего не понимаю.

– Я сама ничего не понимаю, – призналась я. – Анфиса и правда выздоравливает слишком быстро, а муж вчера нес меня из кареты на руках, чтобы не будить.

– Но это…

– Невозможно, я знаю. У меня только одно объяснение – благословение.

– Вам достался этот дар?

– Да. Похоже, благословение действует не только на вещи, но и на людей. Я слышала, об этой магии мало известно.

– Существуют легенды об исцелении наложением рук, но я как просвещенный человек… – Он покачал головой. – Как просвещенный человек я не могу им верить, но как человек честный должен признать, что сейчас, похоже, мы имеем дело с подобным случаем. Я обязательно должен его описать!

– Иван Михайлович, – как можно мягче произнесла я. – Вы же понимаете, какая будет реакция. Если уж вам так хочется обнародовать этот клинический… – Я осеклась. – Словом, предлагаю вам испытать альтернативный метод лечения ожогов. Без опасности отравления. Вы же наверняка читали работу, как его… – Я покрутила рукой, делая вид, будто вспоминаю фамилию. – Ну этот, который описал болезнь у гончаров и художников, работающих с белилами. Болезнь, вызванную свинцом.

– Все есть яд, все есть лекарство, важна лишь доза, – задумчиво произнес доктор.

– Несомненно, – не стала спорить я. – Даже вода может стать ядом, если выпить бочку за раз. Но вы же согласны с тем, что через раны яду куда легче попасть в тело, а ожоги – это раны. Поэтому я осмелилась внести коррективы в ваши назначения.

Я рассказала ему, как могла подробно, как лечила Феню и почему я решила поступить именно так. Доктор слушал меня внимательно.

– Это называется не коррективы, – улыбнулся он, когда я закончила. – Это называется собственный метод лечения.

– Не собственный, – поторопилась вставить я, пока Иван Михайлович не спросил, откуда у меня такие познания.

– Достался от матушки? Неважно. Мне очень интересно, будет ли он эффективен без магии.

– Не настолько быстро, но я уверена, что этот способ подействует лучше свинцового пластыря.

Доктор кивнул и начал задавать вопросы, за которыми последовали еще вопросы, и, когда в гостиной появился муж, мы обсуждали методы лечения ран и в самом ли деле «без гноя не бывает заживления», как утверждала местная наука.

– Я должен вас осмотреть! – подскочил Иван Михайлович, едва поздоровавшись с Виктором.

Вид у почтенного доктора был как у третьекурсника, которому показывают любопытный клинический случай.

Виктор поморщился, но подчинился.

– И все же я обязан это описать, – сказал Иван Михайлович, вернувшись. – И попытаюсь уговорить других дам с благословением поучаствовать в лечении их домашних. Если дело действительно в магии, это… Как бы дамы не отняли у нас хлеб, – засмеялся он.

– Вряд ли это возможно, – заметил Виктор. – Благословение – редкий дар. И еще реже встречаются дамы, желающие работать и зарабатывать. Я имею в виду, работать как мужчина, вне дома, – поправился он, быстро глянув в мою сторону. – То, что домашние хлопоты требуют много труда, несомненно.

«Много ты знаешь о дамах», – вертелось у меня на языке, но, возможно, на самом деле это я мало знаю о местных женщинах.

– А что вы думаете о благотворительной больнице, с идеей которой носится ваш муж? – полюбопытствовал доктор. – Если вы правы в своем предположении, ваш дар был бы очень полезен.

– Я считаю, что это нужное и важное дело, и, когда мое поместье начнет приносить прибыль, я охотно поддержу это начинание и финансово, и любой помощью, которая потребуется, – улыбнулась я.

– Осталась сущая малость: найти доктора, готового уехать в деревню. – Виктор хитро глянул на гостя.

Иван Михайлович рассмеялся.

– Слишком толстый намек, ваша светлость. Я собирался оставить практику в ближайшие годы, но после беседы с вашей супругой… будем считать, что я принял предложение. Странно, что вы не сделали его моему коллеге из уезда.

– Евгений Петрович считает мою затею глупостью, – пожал плечами Виктор. – Он очень низкого мнения о простонародье.

Иван Михайлович покачал головой, но обсуждать коллегу не стал и, побеседовав еще немного, простился.

Но только я собралась вернуться к рукоделию, как Алексей сообщил, что приехала Мария Алексеевна. Вслед за ней появилась Ольга, уже без конической шляпки, зато в тюрбане. То ли все заметили наше с мужем примирение, то ли история о вранье Зайкова уже пошла гулять по городу, но весь день гости прибывали один за другим, и, хотя никто не засиживался больше четверти часа, к вечеру я отболтала язык.

– Я хочу домой, – сказала я, когда за последними гостями закрылась дверь. – Там было так тихо. И я соскучилась по Марье.

И по коту, который заслужил, чтобы его затискали в благодарность за царапины на физиономии Зайкова.

– Я думал, ты обрадуешься возможности пожить в городе и вернуться в общество, – рассмеялся муж.

– Лучше дождусь следующего сезона и буду с тобой блистать на балах, – улыбнулась я в ответ. Вспомнила кое-что, и улыбаться сразу расхотелось. – Если только Зайков, обозлившись, не пустит в ход те расписки.

– Не забивай себе голову этой ерундой, – отмахнулся Виктор.

– Ничего себе, ерунда!

Муж тоже посерьезнел. Подвел меня к дивану, сел рядом, держа мои руки в своих.

– Настя… Мне очень жаль, что твой отец принял такое решение. Не думай, что я пытаюсь оправдаться, но очень похоже, что он застрелился, чтобы сохранить тебе те крохи собственности, которые оставались к тому времени. По закону выделенное в приданое имущество может быть истребовано за долги в течение первых десяти лет. Но только при жизни должника. После его смерти долги можно взыскать с наследников…

– Именно!

– Однако ты ничего не унаследовала от отца. Последние дни он жил в твоем доме на твои средства… потому что они были твоим приданым. И после смерти твоего отца оно не подлежит истребованию по его долгам. Как и по моим, если я вдруг соберусь их наделать. Даже если кто-то решит принести эти расписки в суд, он ничего не получит.

– Вот как…

– Да. Отец все-таки тебя любил как умел. – Виктор обнял меня. – Прости, что так вышло.

– Я ни в чем тебя не виню, – шепнула я, обнимая его в ответ.

Глава 16

Быстро уехать из города не вышло: пришлось задержаться, пока швея не закончит работу. Эти дни я не теряла времени даром.

Мед, купленный на пробу, растворился в воде без осадка, значит, продавец не примешал в него муку или крахмал. Я не поленилась и проверила раствор ляписным карандашом, хотя понимала, что сахар дороже меда и потому его вряд ли будут подмешивать в подделку. Кусочек хлеба, который я намазала этим медом, зачерствел уже через четверть часа, доказывая натуральное происхождение продукта. Так что я съездила на рынок еще раз и выкупила у бортника весь запас – не так уж много его и было, бочонок в полпуда, или, если считать привычными мне мерками, чуть больше двух трехлитровых банок.

Пришлось съездить второй раз и в аптеку. Та минималистичная аптечка, которую держал Виктор, на мой взгляд, никуда не годилась, что, собственно, и показали недавние происшествия. А у прислуги и вовсе не было запаса лекарств. Так что вместе с запасами я прикупила и пару сундучков.

В сундучок для господ встали спиртовые настойки ивовой коры – жаропонижающее и противовоспалительное, мяты – от головной боли и тошноты. Заодно и как успокоительное сгодится – учитывая норов мужа, да и мой, чего греха таить, успокоительное в этом доме просто необходимо. При простуде пригодятся липовый цвет и сушеная малина, а шалфей и ромашка пойдут для полоскания горла. От кашля я запаслась солодкой и девясилом и сделала мазь из свиного и гусиного жира с мятой и имбирем. Дубовая кора и сушеная черника помогут при расстройстве желудка, а как следует промытая и высушенная белая глина заменит активированный уголь – как и в наше время. Точно так же, как и в наше время, пригодится и магнезия, которую здесь именовали данелагской солью. Не забыла я и про кристалл квасцов для обработки порезов и ран, и мазь от ожогов с календулой.

Наблюдая за тем, как заполняется аптечка, Виктор когда озадаченно, а когда и со смехом спрашивал, не на войну ли я собралась. Я только отмахивалась – с моей точки зрения, я даже необходимого минимума не подготовила. Ладно, капли от насморка можно будет заменить разведенным в воде ляписом, но антибиотики точно ничем не заменишь. Хорошо, что мы оба молодые и здоровые – не пришлось изобретать средства от хронических болезней вроде гипертонии.

Второй сундучок я отдала Аглае. В нем было почти все то же самое – разве что побольше мази от ожогов и порошок буры для промывания порезов. Конечно же, пришлось приложить и подробные инструкции к каждой бутылочке и мешочку с травой. После того, как экономка прекратила забастовку, она оказалась добросовестной и умелой работницей, так что я была уверена, что все средства она использует по назначению.

Раз уж у меня под рукой нашелся очищенный мел, я приготовила зубной порошок с мятой и гвоздикой. Половину немедленно экспроприировал у меня муж, а потом поинтересовался, не хочу ли я производить это средство на продажу, потому что данелагский порошок, продающийся в лучших галантерейных лавках, чересчур дорог. А кроме него и карандаши из квасцов – от ран и от пота, лето на носу, от желающих купить их отбоя не будет.

Так что пришлось мне подробно расписывать технологию. Виктор обещал, что Крашенинников возьмется за организацию производства, ему не впервой, а сам он поучаствует капиталом, как всегда. Если все получится, каждый получит свою долю прибыли. Подумывали мы и о пудре, но решили отложить эту идею до времени, когда Виктор – точнее, люди, которым он поручил разработку, – доведут до ума способ получения свекловичного сахара. В конце концов, что свеклу, что картошку нужно промыть и измельчить перед дальнейшей обработкой, так что разумнее было совместить производство сахара и крахмала.

Оставалось время и для рукоделия. Носовые платки почему-то очень обрадовали мужа – я даже удивилась: неужели Настенька никогда не дарила ему таких мелочей? Но радость мужа согрела и меня, так что я сделала еще и пару шейных платков, которые мужчинам полагалось носить «с небрежным изяществом». Один – из батиста с вышивкой белым по белому: вензеля с инициалами мужа по углам и орнамент вдоль сторон. Второй – из золотисто-коричневого шелка, там мне нужно было только аккуратно подрубить края.

Дуня в это время старательно плела пояс для Петра. «Топки» оказались квадратными дощечками, в краях которых проделывались дырочки, чтобы пропустить нитки. Один конец она привязывала к ножке стола, второй – к собственному пояску а узоры получались поворотами дощечек. Как девушка умудрялась ничего не перепутать, орудуя ими, я так и не поняла. Дуня обещала научить меня этому способу в обмен на обучение вязанию кружева крючком. Зимой. «Когда для баловства времени больше будет», как она выразилась.

Я не была уверена, что зимой у меня будет много времени: муж уже планировал на следующий сезон съездить в столицу. Насколько я успела выяснить, балы и визиты заменяли здесь корпоративы, именно там заводились полезные знакомства и обсуждались деловые планы. Впрочем, до зимы было еще далеко, и я не стала забивать себе голову подобными вещами. Вот сниму урожай, переработаю, а там буду разбираться, шить ли бальные платья по следующей моде и доставать ли из-под картошки драгоценности.

Если из деревни мы приехали на двух колясках, то обратно за нами двигались еще и две телеги. Я категорически не пожелала расстаться с хлоркой, медом, гвоздями, инструментами, которые я прикупила по случаю, и множеством других полезных мелочей вроде семян.

Удивительно, как изменился пейзаж за какие-то пару недель. Копыта стучали по подсохшей колее, и карета катилась споро, без натуги. По обочинам дороги желтели россыпи мать-и-мачехи, а на пригорках проклюнулась первая травка. Березовые рощи подернулись зеленоватой дымкой – вот-вот распустятся клейкие листочки. В низинах осины покраснели от набухших почек, а на опушках орешник выбросил длинные сережки.

Поля ожили – там, где земля успела просохнуть, уже начинали пахать. Лошади тянули плуги, за которыми шли крестьяне в бурых домотканых армяках, распахнутых, несмотря на прохладу. Грачи важно расхаживали по свежей пашне, выискивая червей. А в прогретом весеннем воздухе уже вовсю заливались жаворонки – такие высокие, что их и не разглядеть в синем небе.

Я щурилась в окно на яркое солнце и радовалась, что скоро буду дома. Виктор же, наоборот, мрачнел с каждой минутой.

– Что случилось? – спросила я, когда поняла, что дело не в очередном ухабе.

– Не хочу расставаться с тобой.

– Так не расставайся, – улыбнулась я.

Как-то так вышло, что мы не обсуждали, как будем жить, вернувшись в деревню. Может быть, именно поэтому я не торопилась уезжать из города. Мы оба понимали, что свой дом я не брошу: слишком много сил туда вложено, выстроено слишком много планов, отказываться от которых я не хотела. Но и у Виктора наверняка были свои желания и свои планы.

– Придется расстаться, – подтвердил он. – Нужно проведать матушку, объехать угодья, переговорить с приказчиком. Подправить кое-что из намеченного. Сейчас до осени будет самое жаркое время, во всех смыслах.

Как же просто бывает в юности, когда оба начинают почти с нуля. Куда сложнее сейчас.

– Понимаю. – Мне тоже стало немного грустно. Приятно быть самой себе хозяйкой, но есть у этого и обратная сторона. – Постараюсь приезжать к тебе так часто, как только получится.

Виктор приподнял бровь.

– А я как раз собирался сказать, что, когда закончу с первыми делами, поселюсь у тебя.

– Это было бы замечательно! – обрадовалась я. – Если тебе не придется мотаться туда-сюда.

Давненько мне не доводилось встречать мужа с работы.

– Придется, но это ерунда. Пара часов верхом заменят мне утренний моцион, только и всего, – пожал он плечами.

Я потянулась к нему, поцеловать, и на какое-то время нам стало не до обсуждения дел.

Наконец карета замедлила ход.

Я выскочила, не дожидаясь, пока Виктор поможет мне выйти, – так не терпелось увидеть дом.

Двор встретил меня громким кудахтаньем: куры, выпущенные из птичника, деловито разгребали прошлогоднюю траву у забора. Снег сошел полностью, только в тени строений, у северных стен, еще белели грязные ошметки. Земля местами подсохла, кое-где уже пояаилась робкая травка, особенно у конюшни, где было теплее. В низинках еще блестели лужи, отражая высокое весеннее небо.

Мотя, дремавший на завалинке теплицы, поднял голову и помчался ко мне не хуже собаки. Поставил на колени передние лапы, заглядывая мне в лицо. Я рассмеялась, подхватила его на руки, не обращая внимания на следы, оставшиеся на юбке.

– Молодец, хорошо сторожил. Морда у хлыща долго заживать будет.

Кот громко замурлыкал.

Держа его на руках, я метнулась к теплице. Окна запотели изнутри, надо бы открыть. Да и вымыть неплохо бы. Не удержавшись, я отворила дверь, вдыхая запах влажной земли и зелени.

Марья не подвела: редиска уже вовсю пустила листья, лук выбросил стрелки. Я сорвала одну, сунула в рот, довольно щурясь: вот и зима прошла. Укроп проклюнулся тоненькими иголочками, и на грядке с салатом виднелись первые всходы. Остальное же все покрывала сочная зелень горчицы.

Надо перекопать, и можно будет потихоньку высаживать рассаду. Пройтись по саду, который я еще не видела. Достать из своей поклажи семена календулы, купленные в городе, и…

Планы множились в голове. Виктор прав, сейчас пора будет жаркая, только успевай поворачиваться.

Хлопнула дверь господского дома, отвлекая меня от мыслей.

– Батюшки, приехали!

Марья заторопилась к нам по тропинке. Подойдя ближе, поклонилась в пояс.

– Нянюшка, чего ж ты как чужая!

Я раскрыла объятья, и Марья бросилась мне на шею, расцеловала в обе щеки.

– Вернулась, касаточка! Я уж думала, ты решила в городе с мужем остаться!

– Как же я дом брошу, – рассмеялась я.

Когда нянька отстранилась, Виктор поклонился ей как равной. Марья ошалело моргнула, а потом вернула ему поклон со спокойным достоинством.

Откуда-то донеслось бодрое хрюканье. Я обрадовалась:

– Поросят завела?

– Троих в деревне взяла, обещала расплатиться, как ты вернешься. – Нянька помрачнела. – Да только как бы не пришлось обратно отдавать.

– Что случилось? – встревожилась я.

– Падаль какая-то в колодец угодила. Теперь к реке за водой приходится ходить, а это, сама знаешь… – Она махнула рукой. – Лошадку-то я сведу попить, курам и луж хватит, себе кое-как тоже натаскаю, а поросята-то расти будут…

– То есть – падаль?

Я подбежала к колодцу, подняла крышку и отпрянула от густого сладковато-тухлого запаха.