Текст книги "Хозяйка собственного поместья (СИ)"

Автор книги: Наталья Шнейдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

13

– Получается, кот избавил мою совесть от тяжкого груза, – сказал Виктор. – Кот и вы, потому что не стали медлить. Спасибо.

– Как будто у меня был выбор, – пожала я плечами.

Муж хмыкнул, похоже, собираясь рассказать, что я могла бы упасть в обморок или устроить истерику. Я не дала ему этой возможности.

– Мне не хватило открыть дверь, но я думала, будто ее просто перекосило. Однако и вы не сумели ее открыть. Не блокировала ли ее магия?

Виктор приподнял бровь.

– Вы ведете к тому, что мужики не владеют магией?

Я кивнула.

Муж едва заметно нахмурился, размышляя.

– Не разглядел, – сказал он наконец. – Хотя я особо и не разглядывал. Толкнулся и не стал тратить время на вторую попытку, ударил заклинанием. Поэтому не могу поручиться, будто магии не было.

– Но, как вы и сказали, мужики не могли бродить по дому. – продолжала я свою мысль. Зато тот, кто бродил, вполне мог воспользоваться тем, что все наверняка подумают на них. Вы говорите, злоумышленник хотел сделать так, чтобы все подумали, будто усадьба проклята, но мне все же это кажется слишком изощренным планом. Обиженные мужики скорее подожгли бы барский дом, чем людскую избу.

– Вы хотите сказать, что подозреваете не их, а кого-то другого. – Виктор не спрашивал, а утверждал.

– Да. – Я решила взять быка за рога. – Я не помню, насколько давно Евгений Петрович живет в нашем уезде. Мог он не знать о репутации моего отца и поверить басням о кладе, якобы спрятанном в нашем доме?

Я ожидала, что муж скажет, мол, снова я наговариваю на уважаемого человека, но Виктор замолчал, уставившись на пламя свечи. Я не стала его понукать. Открыла крышку кастрюльки, помешала плов. Муж перевел взгляд на меня, словно аромат, разнесшийся по кухне, разбудил его.

– Евгений Петрович? Это слишком серьезное обвинение.

– Поэтому я обсуждаю свои подозрения с вами и вряд ли расскажу о них уряднику.

– Мне ваши подозрения тоже кажутся игрой слишком бурного воображения. Доктор не может быть убийцей.

– В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, – процитировала я, забыв, что здесь едва ли слышали о Гиппократе.

Но, видимо, что-то подобное клятве существовало, потому что муж задумчиво кивнул:

– Предполагается так.

– Однако, если врач решит стать преступником – это будет очень опасный преступник, – настаивала я. – Хорошая память, отточенный ум и умение абстрагироваться от человеческих страданий.

– Мне всегда казалось, что людям этой профессии должно быть свойственно милосердие.

Конечно. У нас у всех нимбы и регулярно чешутся лопатки, когда там прорезаются крылышки.

– Иногда милосердие принимает своеобразные формы. Вскрыть нарыв, удалить орган, отнять конечность…

– Ради спасения жизни.

– Разумеется. Для блага пациента. Причинить страдания сейчас, чтобы избавить от них в будущем. Предположить, что для ее же блага капризной и изнеженной барыньке лучше умереть, чем остаться одной без средств к существованию и с клеймом разведенной.

Виктор дернул щекой, и я добавила:

– Я сказала это не для того, чтобы вас упрекнуть. Только чтобы напомнить. Вы ведь тоже тогда услышали в его словах намек – иначе не возмутились бы так.

– Это очень серьезное обвинение, – медленно повторил Виктор. – Которое практически невозможно доказать. Но и отмахнуться от него я теперь не смогу. Вы действительно не узнали того ночного татя?

– Не узнала, – не стала врать я. Подозрения – еще не уверенность. – Да я и не могла узнать того, кого на тот момент не помнила.

– В самом деле не помнили?

– В самом деле. Кажется, я говорила вам, что после болезни у меня появились провалы в памяти.

Да, признаваться в этом было опасно. Но еще опаснее и дальше делать вид, будто все нормально. Завтра приедет урядник, а я даже не знаю, знакомы ли мы. И Виктор слишком умен, чтобы пытаться исподволь у него это выведать. Таких несуразиц с каждым днем будет накапливаться все больше.

Интересно, могло бы у нас что-то выйти, не стой между нами призрак Настеньки? Если бы каким-то чудом с ним познакомилась я – настоящая?

Я настоящая наверняка сочла бы его мальчишкой, он меня – старой теткой. Да и сейчас – есть ли у нас что-то общее, кроме влечения, которое нельзя отрицать?

О каких глупостях я думаю!

– Говорили, – подтвердил Виктор. – Когда не узнали меня. Но я тогда решил, будто это притворство. Похоже, я был не прав.

– Это не было притворством. Я действительно не помню почти ничего, что было до болезни. – Я криво улыбнулась. – На самом деле я здорово рискую, признаваясь вам. Евгений Петрович вцепился бы в это признание, чтобы тут же объявить меня недееспособной.

– Я не Евгений Петрович. – Виктор снова замолчал, пока я раскладывала по мискам плов. – Ваши суждения стали порой слишком неожиданными, но, если сравнивать с тем, что было до болезни, я бы сказал, что сейчас вы куда в более здравом уме, чем тогда.

Он не торопился придвигать к себе тарелку. Я напряглась. Нет, я не буду снова устраивать скандал.

– Евгений Петрович в самом деле переехал в наш уезд за полгода до гибели вашего отца. Купил землю у вдовы Белоусовой, которая давно перебралась в город. Но вскоре, как он говорит, понял, что жизнь мелкого помещика для него слишком скучна, и решил вернуться к профессии. Мы все здесь обрадовались: из города врачи неохотно ездят в нашу глушь, да и дорого.

– То есть он не местный, – уточнила я.

– Да, он мог бы поверить в рассказы о кладе. Но этого мало для обвинения. Я должен обдумать то, что услышал от вас сегодня. Давайте сменим тему.

Я не стала спорить. Насколько я успела узнать Виктора, давить на него бесполезно. Он действительно обдумает и придет к каким-то выводам. Поделится ли ими со мной? Спрошу позже. Главное – что он мне, кажется, поверил. Сама я сейчас не способна придумать, ни как схватить злоумышленника за руку, ни как обеспечить безопасность себе и домочадцам после того, как Виктор меня подвел.

Или достать из подпола припрятанные там драгоценности да на них и нанять охрану? Жалко, конечно, но жизнь дороже.

– Я уже говорил, что вы стали умопомрачительно вкусно готовить? – прервал Виктор мои размышления, берясь за ложку.

Может, если бы ты сказал это раньше, я бы на тебя не сорвалась.

Нет. Я опять пытаюсь найти оправдания там, где допустимы только объяснения. И, хотя моя истерика была объяснимой, оправдывать ее не стоило.

– Мне очень приятно это слышать, – улыбнулась я, ставя на спиртовку чайник, прежде чем тоже начать есть. – И про готовку, и про более здравый ум, чем до болезни.

Виктор улыбнулся мне в ответ.

– Я сказал это не для того, чтобы порадовать вас. Точнее, не только для того. Сегодня я допустил ошибку, заговорив во время ужина о делах, и испортил вечер. Второй раз я такой ошибки не повторю. За едой следует беседовать о приятных вещах. Не хотите ли съездить в город? Думаю, вам это не помешает. Помнится, такие поездки помогали вам избавиться от бессонницы.

Интересно, он слышал, как я вожусь в отцовском кабинете? Мог, он соседствует с гостевой спальней.

– Я не страдаю бессонницей.

Виктор приподнял бровь.

– Сейчас не страдаю. Просто сегодня перенервничала, – соврала я, в который раз поминая недобрым словом коллегу.

По-хорошему, признаться бы, что я не Настенька. Но, как бы умен ни был Виктор, поверить в подобное признание слишком сложно. Особенно учитывая все, что накопилось между ним и моей предшественницей. Доказательств-то нет. Все, что я могу рассказать о привычной мне реальности, в этой прозвучит как бред сумасшедшего. В других обстоятельствах муж, может, и задумался бы, но сейчас рассказать правду о себе означало бы развязать руки Евгению Петровичу, чтоб его…

Я заставила себя улыбнуться.

– Но мы договорились не вспоминать о неприятностях.

– Да, вы правы. Так хотите развеяться? Не сейчас, днем, – добавил Виктор, разглядев выражение моего лица. – Погуляем по городу. Заодно расскажу вам о соседях, раз вы их не помните.

И еще заодно понаблюдаешь за моей реакцией и убедишься, что я не вру? До чего же я стала подозрительная, самой противно.

– Жаль, конечно, что нельзя показать вам портреты. – Муж хмыкнул. – Да уж, эту тему тоже нельзя назвать приятной.

– Я бы хотела съездить в город, – призналась я. – Но слишком много работы и…

– От работы кони дохнут. Не думал, что когда-нибудь скажу это именно вам, но вы слишком много на себя взвалили, Анастасия.

– У меня нет выбора.

Виктор покачал головой, но обсуждать мою жизнь не стал:

– Если хотите, заедем к модистке и в шляпную лавку. Я оплачу.

С чего бы вдруг? Или он из тех, кто заглаживает свои оплошности дорогими подарками. «Новая шляпка, драгоценности, снисходительность к капризам, чего вам еще надо было?» – вспомнилось мне.

И ведь не объяснишь. Как не объяснишь, и что «много работы» – это не преувеличение, а модная шляпка для работы в саду, возможно, и полезна – от солнца защитит, – но не слишком уместна.

До меня наконец дошло. Он просто пытался «поговорить о приятном» за ужином, и всерьез полагал, что перспектива визита к модистке меня обрадует. Как и новая шляпка.

– Спасибо за заботу, я подумаю, – прощебетала я. – Расскажите, что сейчас происходит в мире.

Может, узнаю что-то об этом самом мире, а то я даже не представляю, как называется соседний город и столица. Но, похоже, разговоры о политике за столом здесь были тоже неуместны, так что я услышала лишь, что государыня императрица – ага, значит, сейчас на престоле царица, а не царь – издала указ об учреждении в столице больницы для бедных и вдовьего дома.

Я сняла со спиртовки закипевший чайник, начала заваривать чай. Надо бы спросить у Марьи, не найдется ли у нее сушеного пустырника. Или хоть душицы заварить, душица точно есть. Хотя, может, в городе обнаружится что-нибудь? Что-нибудь кроме опиатов.

Я замерла, пораженная внезапным подозрением. Не могут ли моя нынешняя раздражительность и неспособность себя контролировать появиться из-за того, что Настенька, говоря современным языком, подсела на опий, содержащийся в местных успокоительных? Вот только этого мне не хватало!

Какие там признаки опиатной ломки? Насморк, слезотечение, боли в животе и диарея… Я мысленно выдохнула. Нет. Физически я чувствовала себя превосходно, а если когда мышцы и ломило – так от работы.

Поймала на себе озадаченный взгляд Виктора. О чем мы там говорили?

Ах да. Благотворительность и какую пользу она может принести обществу. Оказывается, Виктор размышлял о проекте подобной больницы в уезде. Но мало убедить дворянское собрание, нужно найти врача… это тоже дела, давайте лучше о новом романе Златоустова? Я радостно подхватила – ах, расскажите, это очень интересно, – и оставалось только слушать. Впрочем, слушать мужа действительно оказалось очень интересно. Мы и правда могли бы поладить – по крайней мере в том, что касается благотворительной больницы, мы мыслили одинаково, и я бы занялась ею. Но как сделать это, не вызвав новые вопросы, на которые у меня не было ответа?

За разговорами мы допили чай. Виктор отставил чашку, еще раз поблагодарив за поздний ужин, я встала, чтобы собрать и замочить посуду. Дуня утром вымоет, а сейчас мне слишком хотелось спать.

– Я был не прав, когда отказал вам в содержании. – Виктор тоже поднялся из-за стола.

Ага. Ужин закончился, теперь можно и о неприятном.

14

– Я выделю вам содержание. В конце концов, суд все равно назначил бы его при разводе.

Интересно, он специально выбирает выражения так, чтобы убить едва появившуюся тень признательности?

– Благодарю, не откажусь, – все же сказала я.

У гордости, конечно, вкус преотличный, но теперь я не одна, на моем попечении люди. Да, Марья справлялась, обеспечивая себя, да еще вечно пьяного Петра на себе тащила, а Дуня, если что, просто вернется к себе домой и скажет, мол, не жили хорошо – нечего и начинать. Но все же я чувствовала за них ответственность, как за свою семью. Деньги Виктора помогут нам протянуть до осени, когда можно будет продать яблоки и вишню. К тому же лучше продавать не просто яблоки и сухофрукты, которые делают все, а варенье, цукаты и пастилу – но сахар и посуду тоже придется покупать…

– И мое предложение съездить завтра в город все еще в силе. Как и предложение оплатить все, что вы захотите купить во время этой прогулки.

Почему-то эти слова развеселили меня.

– Вообще-то у меня очень богатая фантазия. Не боитесь?

Он улыбнулся.

– Поэтому я уточнил временные рамки. «Во время прогулки». Замахнуться на императорский летний дворец за один день не сумеете даже вы.

«Даже». Настенька, значит, транжира.

– Я с удовольствием съезжу в город и самым наглым образом поймаю вас на слове...

– Я не собираюсь отказываться от своих слов, – сухо сказал Виктор.

– Я в этом не сомневалась, – улыбнулась я, сглаживая неловкость. – Но давайте чуть позже. Пока у меня, как я уже сказала, слишком много дел.

– Я позабочусь о размере содержания. Вы сможете нанять работников.

– Но для этого тоже нужно время. И кто-то должен за ними присматривать. И за домом, и…

– За один день ничего не случится. – Голос Виктора прозвучал неожиданно мягко. – Как и за два. Я понимаю вас. Понимаю, что такое ответственность, особенно когда она неожиданно сваливается на плечи. Как сложно, когда от вас зависят люди. Но… Настя, вам нужно отдохнуть. Даже мне заметно…

– Выгляжу паршиво? – невесело усмехнулась я.

– Я никогда бы не сказал такого даме…

Но подумал.

– Вы стали еще изящней, и бледность…

Кстати, надо бы позаботиться о цвете лица. До сих пор меня спасало только то, что в весеннем солнце относительно немного ультрафиолета. Но скоро придется думать о том, как защититься от загара. Маску, что ли, носить? И об отбеливающих средствах. Лимонный сок, простокваша, петрушка, когда пойдет. Что еще? Скраб из овсянки? Масло косточек малины обладает солнцезащитными свойствами, но когда еще созреет та малина…

– …бледность вам очень к лицу.

А синяки под глазами делают их больше и придают взгляду глубину. Но, пожалуй, я обойдусь без такого сомнительного украшения. До сих пор меня спасала Настенькина молодость – в ее возрасте я тоже носилась как электровеник. Однако и запасы молодой энергии небезграничны. И если даже посторонний человек замечает, что я плохо выгляжу, – значит, дела в самом деле плохи.

– Но сейчас мне хочется силком утащить вас в спальню – и вовсе не ради супружеского долга. У вас выдалась беспокойная ночь, утро будет не лучше, потому что приедет урядник. Так дайте себе пару дней отдыха. Отоспитесь сегодня, после того как урядник уедет, а завтра позвольте себе развеяться.

Пропади оно все пропадом, в город я действительно бы съездила. Даже не «развеяться». Если Виктор в самом деле готов оплатить любой мой каприз, я смогу купить нормальных – насколько это возможно в этом мире – лекарств. Свечи заканчиваются. Соли тоже осталось не так много, а она мне будет нужна для заготовки мяса. Если я соберусь делать нормальную коптильню, то мне понадобятся еще и кирпичи. Ну и мало ли что интересное подвернется для огорода…

Виктор перебил мои мысли.

– Если вы опасаетесь за безопасность своих близких, я пришлю… – Он осекся. – Понимаю, что после всего, что между нами произошло, вам трудно поверить, что я действительно хочу вам помочь сейчас, как и когда предлагал прислать повара.

Я вздохнула.

– Я не помню всего, что между нами было, как не помню имен и лиц соседей. Считайте, что мы начали с чистого листа, когда я очнулась от болезни.

– «Мы» – звучит многообещающе, – улыбнулся он.

Да чтоб тебя! Почему я краснею, будто старшеклассница, и готова все простить, когда он улыбается! В конце концов, это не я на развод подала. Так что ничего многообещающего нет и быть не может, а мне надо взять себя в руки.

– Я верю, что сейчас вы хотите мне помочь, и еще раз прошу прощения за вечерний скандал. Но я, кажется, разучилась принимать помощь. К тому же ваших сторожей нужно где-то селить, а людская изба для этого непригодна. Еще деревенские парни…

– Вы не прогоните их?

– За что? За то, что кто-то, – я специально не стала напоминать о своих подозрениях, – упорно пытается выжить меня из собственного дома, не особо разбирая методов? Я бы лучше дала им возможность исправить свою оплошность. Положим, перестелив пол в избе и отмыв копоть. Надо посмотреть, что за доски были в сарае, может, они подойдут…

– Я куплю доски, – перебил меня Виктор. – Я обещал вам защиту и не сдержал обещания. Значит, должен хотя бы компенсировать ущерб. Как минимум обеспечить материал для полов и двери, которую я разнес.

Он нахмурился, и я готова была поспорить – он вспомнил мой вопрос, не могла ли дверь быть заперта магией. Но, похоже, снова не нашел ответа, потому что вслух он ничего не сказал, только добавил:

– Еще я бы нанял женщин отмыть копоть от стен. А парни в самом деле могут перестелить полы и сколотить дверь. Они понимают, что убыток больше, чем они смогут заплатить. И, если вы во всеуслышание заявите, что после отработки не имеете к ним претензий, дело уладится ко всеобщему удовольствию.

– Меня не сочтут слишком мягкой? Не решат, что можно сесть на шею? – на всякий случай уточнила я.

Здешние деревенские нравы в чем-то походили на привычные мне – у нас тоже, например, могли набить морду вместо того, чтобы обращаться в полицию. Но в чем-то отличались слишком сильно, а мне нельзя чересчур чудить. И так уже…

– Если бы парни в самом деле спьяну учинили пожар, а вы бы спустили им это с рук – сочли бы, что можно вас вообще ни во что не ставить. Но сейчас, если Марья расскажет старосте все подробности, будут благодарны за милосердие.

– Тогда так и поступим, – заключила я.

Подавила зевок. Может, не ложиться уже? Еще ведь надо что-то решить со сторожами…

– Настя, договорим завтра, а сейчас идите спать, – сказал Виктор, будто прочитав мои мысли. – Иначе я исполню свою угрозу и уволоку вас в спальню на плече.

И, судя по тому, что его слова не вызвали во мне никаких игривых мыслей, поспать все же надо.

– Да, спасибо. – Я поднялась.

Только замочу посуду в щелоке, чтобы завтра было проще отмывать.

– Пойдемте. – Муж мягко, но непреклонно вынул у меня из рук тарелку. Взял за локоть, выводя из кухни. Я хотела возмутиться, но силы кончились как-то разом, и все, на что меня хватило, – позволить довести себя до двери спальни, а как рухнула в кровать, я и вовсе не запомнила.

Обычно я просыпалась с рассветом – дни постепенно удлинялись, но все равно были еще слишком короткими, а в темноте или при свечах много не наработаешь. Но сегодня меня разбудило солнце, бьющее прямо в глаза. Как я так проспала? Рядом свернулся клубочком Мотя, и я вспомнила, что просыпалась утром, но эта мохнатая зараза заурчала так, что веки налились неподъемной тяжестью и я снова отключилась.

– Сговорились вы, что ли? – спросила я.

Кот открыл один глаз, глянул на меня и снова закрыл, притворившись спящим.

Я улыбнулась – несмотря на все, что случилось ночью, настроение было отличным, и даже перспектива беседы с урядником его не портила. А как уедет, надо поговорить с Виктором, пусть присылает своих сторожей.

По дороге на кухню я, как всегда, продумывала, что сделать днем. Но, едва я открыла дверь, Марья перегородила мне дорогу.

– Иди-ка ты отдыхай, касаточка, – заявила она вместо «доброго утра». – Аспид велел тебя с кухни гнать.

Пока я переваривала это заявление, нянька добавила:

– Утром проснулся ни свет ни заря. Пришел на кухню, всю меня изругал, дескать, совсем мы тебя не бережем. Ты как хочешь, а я второй раз такой выговор выслушивать не намерена, стара уже, чтобы меня баре так чихвостили. Поэтому давай вон роман какой у маменьки в будуаре возьми да ступай в гостиную. Пока начнешь читать, я покушать тебе соберу и туда принесу. Нечего тебе на кухне есть, как мужичке.

– Кто хозяин в доме, я или Виктор? – наконец обрела дар речи я.

– Конечно, ты, касаточка, – пропела Марья. – Да только после такой страсти, как ночью случилась, отдохнуть надобно. А ну как опять нервная горячка прихватит?

– Какая нервная горячка, ты в своем уме?

– В своем, в своем. И хочу, чтобы и ты в своем была, весела и здорова. А то смотри, отощала как, мужчины-то не собаки, на кости кидаться не станут.

Так, похоже, ночное «вы стали изящней» от Виктора было вовсе не комплиментом. Ну ничего, я ему припомню. Но что вдруг на Марью нашло?

– Я замужем вообще-то.

– Да и хорошо.

От такого заявления я ошалела окончательно, и Марья, воспользовавшись моментом, начала теснить меня к двери.

– Ступай, ступай. Покушаешь и отдыхай. Не хочешь роман читать – так вон хоть повяжи. Али подремли еще – сон-то для красоты завсегда полезен.

– Да я и так полдня проспала! – возмутилась я, указывая на окно.

– Да разве ж это полдня, только-только петухи пропели.

Это уже было просто вопиющим враньем, и я открыла было рот, но Марья перебила меня:

– И то правда, отдохнуть тебе надобно. Ежели читать не хочешь и спать, так хоть в город скатайся, может, в театру какую сходи или в оперу.

Вот только оперы мне не хватало для полного счастья! Я ж как та старуха из сказки, ни ступить, ни молвить не умею! Так что если и отдыхать за чтением, то не романов, а пособий по этикету.

Да о чем я думаю? У меня в доме настоящий переворот, а я об этикете размышляю?

Я уперла руки в бока, чтобы сказать все, что я об этом думаю, но решила начать издалека.

– А мясо само себя в горшки положит и в печь прыгнет? Окорока сами засолятся? Пельмени сами налепятся?

Пельмени я хотела давно, останавливало отсутствие морозилки, ведь лепить их на один раз – сущее издевательство. Но, если в доме человек, способный заморозить что угодно, надо этим воспользоваться, заготовить впрок да наморозить.

– Не знаю, что там за пельняни такие, а с горшками и мясом мы с Дуней разберемся. И окорока засолим, только рецепт дай, а лучше напиши мне, а то я совсем беспамятная стала. Сказано тебе – отдыхать, значит, отдыхай!

На самом деле мне бы действительно не помешал выходной, а то и два: домашнюю работу никогда не переделаешь, но…

– Сама-то себя послушай: с аспидом заодно! Чего на тебя нашло?!

Марья пожевала губами.

– Да, может, не такой уж он ледащий. Видела я, как он тебя собой закрыл, когда в избе бабахнуло.

Я мысленно застонала. Они точно сговорились, вместе с котом!

– В общем, так я тебе скажу: работа – она не волк, в лес не убежит. Марш отсюда, а то аспида кликну.